Ночной кошмар, ставший явью

В течение следующих дней я была похожа на сомнамбулу. Я бродила по коридорам и территории “Гринвуда”, глаза глядят в никуда, ноги еле двигаются. Я едва слышала, как со мной заговаривали, не прислушивалась к разговорам вокруг. Я даже не знала, светит солнце или нет. Однажды после полудня я с удивлением обнаружила, вернувшись в общежитие, что вся промокла. Оказывается, шел дождь, а я и не заметила.

Каждый день, возвращаясь после занятий в общежитие, я надеялась получить письмо от мисс Стивенс, но его не было. Я подумала, что преподавательница боится навлечь на меня неприятности, будучи достаточно деликатной. Мне было так жаль ее, выброшенную отсюда из-за оскорбительной, предательской лжи. Я знала, что, даже если миссис Айронвуд и позволила мисс Стивенс уволиться, она все равно найдет способ обвинить ее в безнравственном поведении и помешать ей в поисках другой работы.

Наконец как-то днем я вернулась и обнаружила письмо. Но его прислал Луи.

“Дорогая Руби,

Прости, что мне понадобилось так много времени, чтобы написать тебе, но мне не хотелось этого делать, пока я не смогу писать самостоятельно. То, что ты сейчас читаешь, написал я сам. Я вижу каждую букву и каждое слово, появляющееся на бумаге. Наконец-то мне не придется ни от кого зависеть, чтобы выполнить простейшие действия. Мне не придется доверять мои секретные мысли или, отбросив стыд, просить сделать для меня что-то важное. Я снова полноценный человек. Еще раз благодарю тебя за это.

Врачи говорят, что мое зрение самостоятельно восстановилось практически на сто процентов. Я делаю некоторые упражнения для глазной мышцы и в настоящее время ношу коррекционные линзы. Но я больше не провожу львиную долю времени, занимаясь самолюбованием. Нет, я почти все время в консерватории, где работаю с величайшими учителями музыки, я в этом уверен. На них на всех я произвел впечатление.

Сегодня вечером я даю концерт в зале школы, и, кроме моих преподавателей и их жен, будет много высоких должностных лиц из города. Я стараюсь не волноваться, и знаешь, что мне помогает справиться с волнением? Я думаю о тебе и о наших замечательных беседах, которые мы вели раньше.

И знаешь еще что? Они собираются позволить мне сыграть часть твоей симфонии. Когда я буду играть, я буду думать о твоем смехе, вспоминать твой нежный голос, подбадривающий меня. Я очень по тебе скучаю, мне очень хочется снова тебя увидеть. Или мне следует сказать, увидеть тебя впервые?

Я получил письмо от бабушки, и, как всегда, она написала и о школьных новостях. Почему уволилась мисс Стивенс, учительница живописи? Разве не она была твоей любимой преподавательницей в “Гринвуде”? Все, что написала бабушка, – ей быстро нашли замену.

Напиши мне, как только у тебя появится возможность. Желаю удачи на экзаменах.

Как всегда, твой преданный друг

Луи”.

Я отложила письмо в сторону и постаралась составить ответ таким образом, чтобы не выдать своей депрессии, не показать, насколько я несчастна. Но всякий раз, когда я начинала объяснять, почему уволилась мисс Стивенс, я разражалась слезами, и они капали на бумагу. В итоге я просто набросала короткую записку о том, что в разгаре экзамены и что я скоро напишу ему подробнее.

Между тем только к середине второй недели я смогла поговорить с Бо. Он извинился за то, что не звонил мне.

– Мне пришлось отправиться на семейное торжество, и меня не было весь уик-энд, – объяснил он. Потом добавил: – Ты и представить себе не можешь, как Дафна описала новогоднюю вечеринку моим родителям, когда вчера встретила их в ресторане. В ее устах это выглядело так, будто мы принимали участие в оргии.

– Могу себе представить.

– Почему у тебя такой расстроенный голос? Это потому, что ты скучаешь обо мне? Если так…

– Нет, Бо, – ответила я и рассказала ему о мисс Стивенс.

– Ты думаешь, что это Жизель?

– Я уверена, что это она, – подтвердила я. – Однажды сестра пригрозила сделать именно подобное, если я всем расскажу, что она больше не калека.

– Ты ее спрашивала?

– Разумеется, она все отрицает, – ответила я. – Но теперь это не имеет значения. Зло уже свершилось, и Жизель добилась того, чего хотела, – я все здесь ненавижу.

– Попроси Дафну, – предложил Бо, – может быть, она позволит вам вернуться домой.

– Сомневаюсь, – заметила я. – Да это и неважно. Я просто работаю, корплю над учебниками. Я не очень много пишу. Новый преподаватель – милый человек, но это не мисс Стивенс.

– Ладно, я приеду в этот уик-энд, – пообещал Бо. – В субботу утром, но не очень рано.

– Хорошо.

– Руби, мне невыносимо слышать твой печальный голос. Я тоже начинаю грустить.

Я плакала, но так, чтобы Бо не услышал. Я кивнула, задержала дыхание и сказала, что мне надо закончить домашнее задание.

Бо действительно приехал в субботу утром, и при виде любимого, выходящего из машины перед общежитием, немного солнечного света проникло в мое сердце. Накануне я отправилась на кухню и приготовила все для пикника – сандвичи и яблочный сок. Когда остальные девочки увидели Бо, они выразили свое одобрение аплодисментами и хихиканьем. Повесив на руку корзинку, я побежала встретить его и отвести в другую часть кампуса.

– Дафна собиралась дать нам с Жизель разрешение выходить с территории по выходным, но она этого не сделала, – объяснила я. – Поэтому нам придется остаться здесь.

– Все в порядке, тут очень мило, – отозвался Бо. Мы прошлись по территории, потом расстелили плед на лужайке. Мы оба легли на спину, смотрели в синее небо с пушистыми кремовато-белыми облаками и негромко разговаривали. Сначала ни о чем важном. Бо рассказывал о своих друзьях в Новом Орлеане, перспективах будущего бейсбольного сезона и своих планах в учебе.

– Тебе нужно вернуться к живописи, – сказал он мне. – Мисс Стивенс была бы очень огорчена, я уверен.

– Знаю. Но сейчас я делаю все механически. Я чувствую себя роботом, встающим с постели, одевающимся, отправляющимся на занятия, делающим домашние задания, узнающим новое, ложащимся спать. Но ты прав – я должна вернуться к самому главному для меня.

Я села. Бо играл с травинкой и попытался пощекотать меня ею. Но я все время думала о том, что мы делаем. Мы были у всех на виду. В “Гринвуде” не представлялось возможности уединиться, и я могла вообразить, как даже миссис Айронвуд глазеет на нас из окна, дожидаясь, чтобы мы сделали нечто такое, что она может посчитать неправильным.

Мы съели наши сандвичи, еще немного поговорили, а затем снова отправились гулять. Я показала Бо саму школу, библиотеку, главный зал, кафетерий. Все это время я чувствовала, что за нами наблюдают, за нами следят. Мне не хотелось вести Бо обратно в общежитие. Я радовалась, что мы смогли не встретиться с Жизель. Напоследок мы отправились к особняку Клэрборнов. Бо счел, что это внушительный старый дом, особенно из-за своего местоположения, когда деревья отделяют его от школы.

День клонился к вечеру, и мы направились обратно к общежитию и его машине, но по дороге обнаружили тропинку, ведущую в глубь леса, и Бо решил, что мы должны по ней пройти и посмотреть, куда она нас приведет. Я сначала сопротивлялась, потому что не могла отделаться от ощущения, что за нами наблюдают. Я даже оглянулась по сторонам – солнце на закате создавало немало тенистых уголков, – но никого не увидела и ничего не услышала. Поэтому я позволила Бо повести меня по тропинке. Мы шли все дальше и дальше через небольшой лесок, пока не услышали явственный шум воды, бьющейся о камни. Пройдя поворот, мы увидели маленький, но сильный поток, образующий водопад.

– Здесь очень красиво, – заметил Бо. – Ты здесь раньше не бывала?

– Нет, и никто об этом месте не говорил.

– Давай посидим немного. В любом случае я не тороплюсь вернуться в Новый Орлеан, – сказал Бо, и мне не понравилось, как он это произнес.

– А твои родители знают, что ты приехал сюда, чтобы увидеться со мной?

– Некоторым образом, – ответил он, улыбаясь.

– Что значит “некоторым образом”?

– Я сказал, что поеду прокатиться, – объяснил Бо, пожимая плечами.

– Просто прокатиться? Но ты доехал до Батон-Ружа!

– Но ведь я прокатился, разве не так? – спросил Бо со смехом.

– Ах, Бо, у тебя снова будут неприятности с родителями, ведь так?

– Пусть, раз я смог увидеть тебя, Руби. – Бо подошел ко мне, положил руки мне на плечи и прижался губами к моим губам. Здесь, в лесу, без посторонних глаз, он свободнее мог выразить свою нежность. Но я все-таки нервничала. Мы ведь оставались на территории “Гринвуда”, и мое мрачное воображение рисовало мне Железную Леди, суетящуюся за деревом с биноклем. Бо почувствовал мое волнение, ощутил, как напряжено мое тело.

– Что случилось? Я думал, что тебе больше хочется видеть меня, – произнес он с видимым разочарованием.

– Дело не в тебе, Бо, а во мне. Мне неуютно здесь, даже когда ты рядом. Я все еще чувствую себя как будто… как говорил мой дедушка Жак, словно я наступила на спину спящего аллигатора.

Бо засмеялся.

– Здесь нет никого, кроме нас и птиц. – Он снова поцеловал меня. – Никаких аллигаторов. – Поцелуй в шею. – Давай развернем наш плед и немного отдохнем, – попросил он.

Я позволила ему взять одеяло у меня из рук и смотрела, как Бо расстилает его на траве. Он растянулся на нем и кивком позвал меня. Я снова оглянулась, и, пока я колебалась, Бо потянулся и, схватив меня за руку, притянул к себе.

В его объятиях я на мгновение забыла, где нахожусь. Наши поцелуи были долгими и страстными. Его ладони осторожно скользнули вверх по моим рукам и накрыли грудь. И вскоре пульсация моей крови уже соревновалась с грохотом воды по камням, звуки внутри меня стали такими же громкими, как звуки вокруг. Я чувствовала, как ласки Бо уносят меня прочь. Каждый поцелуй, каждое прикосновение прогоняли мрачную печаль из моих мыслей и смывали уныние с моего сердца, пока я целовала его с такой же страстью, как и он меня. Я ощущала его руки под своей блузкой, моя одежда летела прочь, чтобы мы стали ближе, чтобы кожа коснулась кожи, одно сердце билось рядом с другим. Я жадно открылась навстречу ему, и Бо был рядом, прикасался ко мне, обнимал меня, повторяя слова любви и клятв. Где-то в лесу застучал дятел. Его стаккато увеличивало темп, становилось громче, пока не зазвучало так, словно птица долбит все деревья в лесу. Водопад шумел рядом с нами. Мои стоны учащались, становились громче, пока мы оба утоляли наш голод, удовлетворяя друг друга всем нашим существом.

Когда все закончилось, я почувствовала, как по моим щекам текут слезы. Мое сердце билось с такой силой, что я боялась потерять сознание. Бо лежал на спине и вздыхал от удивления.

– А я-то думал, что футбол – это трудная штука, – пошутил он. Потом стал серьезным и посмотрел мне в глаза. – С тобой все в порядке?

– Да, – проговорила я, восстанавливая дыхание, – но, может быть, мы любим друг друга сильнее, чем могут вынести наши тела.

Бо рассмеялся.

– Я не могу думать о других объятиях, в которых я предпочел бы умереть.

Мы расправили одежду, пригладили друг другу волосы и направились обратно через лес. Я должна признать, что мне стало легче, я почувствовала себя счастливее, чем предполагала возможным после этих двух недель.

– Я так рада, что ты приехал ко мне, Бо. Я надеюсь, что у тебя не будет слишком больших неприятностей.

– Дело того стоит, – заверил он.

Мы попрощались возле его машины. Кое-кто из девочек смотрел на нас через окно вестибюля.

– Не могу поверить, что я ни разу не увидел Жизель за сегодняшний день, – заметил Бо.

– Знаю. Но все, на что она способна, это сделать кому-нибудь гадость. Я уверена.

Бо рассмеялся в ответ на мои слова. Мы быстро поцеловались. Потом я еще постояла, глядя ему вслед. Я развернулась, чтобы войти в общежитие только тогда, когда его машина совсем скрылась из виду. Потом, понурившись, направилась в общежитие.

– Тебе лучше поторопиться, – предупредила меня Сара Петерс, когда я вошла в здание.

– Почему?

– Мы только что узнали. Наше общежитие выбрали для необъявленной проверки. Железная Леди будет тут с минуты на минуту, – объяснила она.

– Проверки? А что проверять?

– Все. Комнаты, ванные, все. Ты же знаешь, что ей не нужен повод.

Когда я пришла в наш сектор, то обнаружила, что все девочки, и даже Жизель, безумно суетятся. Они все мыли и убирали. Каждая комната выглядела чистой и аккуратной. Саманта отлично поработала в нашей.

– Нас будут проверять в первую очередь, – сообщила мне Вики. – Директриса двигается по алфавиту.

– Как прошло свидание с Бо? – с порога своей комнаты поинтересовалась Жизель.

Я зыркнула на нее, мой гнев был еще очень сильным.

– Неужели ты за нами не шпионила? – спросила я. Сестра рассмеялась, но, как мне показалось, несколько нервно.

– У меня было чем заняться, – отрезала она и быстро ушла в свою комнату.

Приблизительно через полчаса действительно пришла миссис Айронвуд в сопровождении миссис Пенни и Деборы Пек, которая несла блокнот, куда записывала оценки и штрафные баллы, проставляемые директрисой. Проверка началась с комнаты Джеки и Кейт, потом они перешли к Жизель. Я ожидала услышать жалобы, но миссис Айронвуд появилась на пороге с выражением удовлетворения на лице. Она вошла в нашу комнату и огляделась.

– Добрый день, девочки, – поздоровалась она с Самантой и со мной. Моя соседка выглядела испуганной и смогла ответить что-то едва слышное. Миссис Айронвуд подошла к одному из туалетных столиков и провела пальцем по верхней кромке зеркала, потом взглянула на свою руку.

– Очень хорошо, – заметила она. – Я рада, что вы содержите свои комнаты в чистоте и считаете их своим домом. – Директриса открыла дверь шкафа, посмотрела на нашу одежду, кивнула, потом взглянула на мой туалетный столик. Железная Леди подошла к нему, открыла верхний ящик, заглянула в него и кивнула вновь. – Отлично все сложено, – заметила она. Саманта улыбнулась мне. Затем миссис Айронвуд нагнулась и открыла третий ящик. Она постояла с минуту, глядя в него, потом повернулась ко мне. – Это твой туалетный столик?

– Да, – подтвердила я. Директриса снова повернулась к ящику, нагнулась и достала оттуда бутылку рома. – Ты не могла спрятать это получше? – саркастически поинтересовалась она.

У меня приоткрылся рот. Я посмотрела на миссис Пенни, которая оглядывала меня с удивлением и разочарованием. Дебора Пек деланно улыбалась.

– Это не мое.

– Ты только что сказала, что это твой столик. Кто-то другой кладет свои вещи сюда?

– Нет, но…

– Следовательно, она твоя, – заявила директриса и протянула бутылку миссис Пенни. – Уберите это, – приказала она. – Десять штрафных очков, – сказала миссис Айронвуд Деборе. – Потом взглянула на меня. – Я решу, как тебя наказать. Тебе сообщат до конца дня. До этого момента ты должна оставаться в своей комнате.

Миссис Айронвуд развернулась и вышла. Миссис Пенни держала бутылку в руке настолько осторожно, насколько могла, обращаясь с ромом, как с ядом. Она покачала головой.

– Мне так стыдно за тебя, Руби.

– Это не моя бутылка, миссис Пенни.

– Так стыдно, – повторила экономка и вышла следом за директрисой и Деборой. Как только они ушли, все девочки нашего сектора бросились к нашей двери.

– Что она нашла? – спросила Джеки.

– Я уверена, что это всем известно, – сухо ответила я.

– Что известно? – спросила Жизель, выходя из-за ее спины.

– О бутылке рома, которую ты положила в мой ящик.

– Видите? Вот так всегда. Я виновата. Я здесь не одна, Руби. В твою комнату могли зайти и другие девочки из других комнат. Ты не пользуешься большой любовью в кампусе. Может быть, кто-нибудь тебе завидует.

– Кто-нибудь? – улыбаясь, повторила я.

– А может быть, – Жизель уперла руки в бока, – это твоя бутылка.

Я засмеялась и покачала головой.

– Интересно, что она с тобой сделает? – проговорила Саманта.

– Это неважно. Мне все равно, – ответила я, и это было правдой. Мне было все равно.

Перед самым ужином пришла миссис Пенни и сообщила, что этим вечером я должна вымыть все туалетные комнаты в школе. Главный смотритель будет ждать меня с мылом, водой и щеткой. Я должна делать это каждую субботу после ужина в течение месяца.

Я приняла наказание со спокойным смирением, что вызвало досаду Жизель и, с одной стороны, удивило, с другой стороны, произвело впечатление на других девочек. Они не услышали от меня жалоб, даже когда стало понятно, что я не смогу пойти в кино или на танцы. Я знала, что мистер Халл, главный смотритель, меня жалеет. Он даже начал выполнять за меня часть работы, и к моему приходу кое-что было уже сделано.

– Еще никогда эти туалетные комнаты так не выглядели по понедельникам, – сказал он мне.

И был прав. Стоило мне понять, что я не смогу избавиться от наказания без того, чтобы не навлечь на свою голову еще больших неприятностей, я решила работать с энтузиазмом, что сделало наказание выносимым. Я отмывала въевшиеся пятна, оттирала зеркала до солнечного сияния, так что на них не оставалось ни капельки грязи. В третью субботу я обнаружила, что кто-то засорил туалет, так что вода не проходила, а проливалась на пол. Это было омерзительно, и мистер Халл пришел мне на помощь и все вытер. Но все равно меня затошнило, и мне пришлось глотнуть свежего воздуха, чтобы мой ужин остался в желудке.

Через два дня, когда я проснулась, меня затошнило так, что пришлось бежать в ванную. Меня вырвало. Я решила, что у меня сильнейшая желудочная инфекция или я отравилась чистящей жидкостью, которой пользовалась при уборке туалетных комнат. Во второй половине дня тошнота появилась снова, так что мне пришлось отпроситься с занятий и отправиться в медпункт.

Миссис Миллер, школьная медсестра, усадила меня и попросила рассказать обо всех симптомах. Она выглядела очень озабоченной.

– Я устаю больше, чем обычно, – призналась я, когда миссис Миллер спросила меня об этом.

– Ты заметила, что у тебя участилось мочеиспускание?

Я с минуту подумала.

– Да, – согласилась я, – это так.

Медсестра кивнула.

– Что еще?

– Как-то раз у меня закружилась голова. Я просто шла, и вдруг все завертелось вокруг меня.

– Понимаю. Я уверена, что ты следишь за своими месячными и хотя бы предполагаешь, когда они должны быть.

Мое сердце остановилось на мгновение.

– У тебя была задержка? – быстро спросила женщина, заметив выражение моего лица.

– Да, но… со мной такое случалось и раньше.

– Ты последнее время смотрела на себя в зеркало? Не заметила ли ты каких-нибудь изменений в своем теле, особенно в груди? – спросила она.

Я видела проступившие новые кровеносные сосуды, но сказала ей, что посчитала их признаками моего продолжающегося развития. Медсестра покачала головой.

– Ты уже достаточно развилась, – заметила она. – Я боюсь, что все указывает на то, что ты беременна, Руби, – объявила миссис Миллер. – Только ты знаешь, существует ли такая возможность. Это правда?

Я почувствовала себя так, словно женщина вылила на меня ушат ледяной воды. На мгновение все мое тело обмякло, мускулы на лице окаменели. Я не могла ответить. Не думаю, что мое сердце вообще продолжало биться. Как будто я превратилась в камень прямо на глазах миссис Миллер.

– Руби? – снова спросила она. И я начала плакать.

– Ах, моя дорогая, – произнесла миссис Миллер, – бедняжка ты моя.

Она обняла меня за плечи, подвела к одной из кроватей и велела мне лечь и отдохнуть. Помню, как я лежала там, отчаянно жалея себя, ненавидя Рок, проклиная Судьбу. Я все спрашивала себя, почему любовь так прекрасна, если она смогла сделать со мной такое. Казалось, что со мной сыграли жестокую шутку, хотя, разумеется, винить я могла только саму себя. Я даже не обвиняла Бо, понимая, что была в силах сказать “нет”, оттолкнуть его, но предпочла не делать этого.

Немного позже, когда слезы несколько утихли, миссис Миллер пододвинула стул к кровати и села рядом со мной.

– Мы обязаны известить семью, – проговорила она. – Это очень личное дело, тебе и твоей семье придется принять важное решение.

– Прошу вас, – взмолилась я, хватая ее за руку, – не говорите никому.

– Я не скажу никому, кроме твоей семьи и, естественно, миссис Айронвуд.

– Нет, пожалуйста. Я не хочу, чтобы кто-нибудь сейчас узнал.

– Я не могу этого сделать. Это слишком большая ответственность, дорогая. Конечно, после первого шока твоя семья поддержит тебя, и вы сможете принять правильное решение.

– Решение? – Мне казалось, что есть только один путь – самоубийство или в крайнем случае бегство.

– Либо родить ребенка, либо сделать аборт, либо информировать отца… Таковы решения. Так что, как видишь, это слишком большая ответственность – держать все в секрете. Другие должны знать. Если мы им не сообщим, то это будет безответственность и мне придется отвечать. В самом лучшем случае меня просто уволят.

– Я не хочу этого, миссис Миллер. Я уже и так в ответе за одного человека, потерявшего работу в этой школе. Я не хочу еще одной судьбы на моей совести. Разумеется, делайте то, что вы должны, и не беспокойтесь обо мне, – сказала я.

– Ну-ну, милая. Мы все будем волноваться за тебя. Знаешь, другие девушки тоже попадали в такое положение. Это еще не конец света, хотя тебе сейчас, вероятно, кажется именно так. – Женщина улыбнулась. – С тобой все будет в порядке. – Миссис Миллер похлопала меня по руке. – А теперь отдыхай. Я сделаю то, что должно быть сделано, и сделаю это тайно.

Медсестра ушла, а я осталась лежать там, надеясь, что потолок рухнет мне на голову, и проклиная тот день, когда я решила уехать с протоки.

Около часа спустя миссис Миллер вернулась вместе с миссис Айронвуд. Директриса сообщила мне, что Дафна послала за мной машину. Когда она говорила, я смогла заметить, что в ее глазах мелькают искорки удовлетворения.

– Вставай и отправляйся в общежитие. Собери вещи, все свои вещи. Назад в “Гринвуд” ты не вернешься, – скомандовала Железная Леди.

– Хоть что-то хорошее получилось из всего этого, – откликнулась я.

Миссис Айронвуд вспыхнула ярким румянцем и расправила плечи.

– Меня это не удивляет. Ты бы все равно разрушила свою жизнь, это только вопрос времени. С людьми твоего сорта всегда так, – бросила она и вышла, прежде чем я смогла ответить.

В любом случае мне теперь было все равно. Смешно, но Жизель оказалась права: “Гринвуд” – это ужасное место, пока эта женщина руководит им и управляет здесь делами. Я вышла из здания и отправилась в общежитие, чтобы собрать вещи. К середине дня я уже почти все упаковала, когда во время перерыва на ленч прибежала Жизель. Она ворвалась в наш сектор, громко окликая меня по имени. Когда сестра увидела мои собранные чемоданы, опустевшие шкаф и ящики туалетного столика, она открыла рот.

– Что происходит? – спросила Жизель, и я рассказала ей. Впервые она лишилась дара речи. Сестра села на мою постель.

– Что ты собираешься делать?

– А что я могу сделать? Я еду домой. Автомобиль скоро будет здесь.

– Но это нечестно. Ты оставляешь меня здесь совсем одну.

– Совсем одну? С тобой остальные девочки, да ты и не хотела никогда иметь со мной ничего общего, Жизель. Мы сестры, но большую часть времени мы были чужими друг другу.

– Я не останусь здесь, не останусь, – настаивала она.

– Это дело твое и Дафны, – ответила я.

Вне себя от гнева Жизель вышла из моей комнаты и отправилась звонить. Она не вернулась, чтобы собрать вещи, поэтому я поняла, что мачеха отклонила ее просьбу. Во всяком случае, сейчас.

Через полчаса вошла миссис Пенни, ее лицо выглядело болезненным, и сообщила мне, что пришла машина. Она искренне горевала обо мне и помогла мне отнести мои вещи в лимузин.

– Ты меня очень разочаровала, – сказала экономка. – И миссис Айронвуд тоже.

– Миссис Айронвуд не разочарована, миссис Пенни. Вы работаете на людоеда. Когда-нибудь вы признаетесь в этом самой себе, и тогда вы тоже уедете.

– Уехать? – женщина выглядела так, словно собиралась засмеяться. – Но куда я поеду?

– Куда-нибудь, где люди не лицемерят, заботятся друг о друге, где вас не оценивают только в зависимости от вашего счета в банке, где не преследуют талантливых и милых людей, подобных мисс Стивенс, за их честность и заботу.

Миссис Пенни смотрела на меня какое-то время, а затем с серьезным выражением лица, какого я у нее никогда не видела, проговорила:

– Такого места нет, но, если ты его найдешь, пошли мне открытку и напиши, как туда добраться.

Она оставила меня и пошла обратно к общежитию, чтобы вернуться к своим обязанностям суррогатной матери для всех этих девочек. Я села в лимузин, и машина тронулась.

Я даже не оглянулась назад.

Когда мы приехали, Эдгар вышел и помог шоферу отнести мои вещи ко мне в комнату. Он сообщил, что Дафны нет.

– Но мадам приказала, чтобы вы оставались дома и ни с кем не разговаривали до ее возвращения, – сказал дворецкий. Я размышляла, знает ли он, почему я вернулась домой. Эдгар знал, что произошло нечто ужасное, но ничем не обнаруживал, известны ли ему подробности. Вот Нина другое дело. Она лишь взглянула на меня, когда я вошла в кухню, чтобы поздороваться с ней, и проговорила:

– Ты теперь с ребенком, дитя.

– Дафна тебе сказала.

– Она бушевать и кричать так громко, что ее наверняка слышать мертвые в своих могилах на кладбище святого Людовика. Потом она приходить сюда и говорить мне сама.

– Это моя вина, Нина.

– Чтобы появляться ребенок, надо двое, – заметила кухарка. – Это не только твоя ошибка.

– Ах, Нина, что я буду делать? Я не только совершаю ошибки, разрушающие мою жизнь, но и поступаю так, что рушится жизнь других людей.

– Кто-то могущественный вредить тебе. Ни один из талисманов Нины не остановить его, – задумчиво произнесла женщина. – Тебе лучше идти в церковь и просить о помощи святого Михаила. Он тот, кто помогать тебе справиться с твоими врагами, – посоветовала она.

Мы услышали, как открылась и закрылась парадная дверь и каблуки Дафны громко зацокали по коридору. Тут же пришел Эдгар.

– Мадам Дюма вернулась, мадемуазель. Она ждет вас в кабинете, – сообщил он.

– Я бы лучше встретилась с дьяволом, – пробормотала я.

Глаза Нины округлились от страха.

– Чтобы ты этого больше не говорить, слышишь? У нечистого большие уши.

Я вошла в кабинет. Дафна сидела за столом и говорила по телефону. Она приподняла брови, когда я вошла, и кивком указала мне на кресло перед столом, а сама продолжала разговор.

– Она уже дома, Джон. Я могу немедленно послать ее к вам. Я полагаюсь на вашу осторожность. Разумеется. Я очень ценю это. Спасибо.

Мачеха медленно опустила трубку на рычаг и выпрямилась. К моему удивлению, она покачала головой и улыбнулась.

– Должна признаться, – начала Дафна, – я всегда ожидала, что передо мной в подобном положении окажется Жизель, а не ты. Несмотря на твое происхождение, у нас с твоим отцом сложилось впечатление, что ты разумнее, рассудительнее и определенно умнее. Но, – продолжала она, – как ты теперь знаешь, большая ученость не делает тебя лучше, верно?

Я попыталась сглотнуть слюну, но не смогла.

– Какая ирония. Я, у которой есть все права родить ребенка, дать ему или ей все самое лучшее, не смогла зачать, а ты, как кролик, просто пошла и сделала ребенка со своим приятелем так играючи, словно перекусила на ходу. Ты всегда говорила, как нечестно это, да как нечестно то. А как тебе нравится то, с чем мне пришлось столкнуться? Мне пришлось принять тебя в этом доме, ты стала членом семьи, а теперь ты еще и беременна, на что совершенно не имела права. И я должна тобой заниматься.

– Я не хотела, чтобы это случилось, – сказала я. Дафна откинула голову назад и засмеялась.

– Сколько раз, с тех пор как Ева зачала Каина и Авеля, женщины повторили эту глупую фразу? – Ее глаза превратились в темные щелки. – А что, по-твоему, должно было произойти? Ты думаешь, что можешь распалиться, как коза или обезьяна, и распалить так же своего дружка и даже не платить за последствия? Ты думала, что ты – это я?

– Нет, но…

– Никаких но, – отрезала Дафна. – Ущерб, как говорится, уже нанесен. И теперь, как всегда, мне приходится исправлять ошибки, все улаживать. Когда твой отец был жив, все происходило точно так же. Автомобиль у дверей, – продолжала она. – Шоферу даны инструкции. Тебе ничего не нужно. Просто выходи и садись в машину, – скомандовала мачеха.

– Куда я поеду?

Она с минуту смотрела на меня.

– Один из моих друзей – доктор в больнице за городом. Он тебя ждет. Джон сделает тебе аборт и, если не будет никаких непредвиденных осложнений, отправит обратно домой. Ты проведешь несколько дней наверху, пока придешь в себя, а потом вернешься в общественную школу здесь. Я уже начала составлять историю для прикрытия. Смерть твоего отца довела тебя до такой депрессии, что ты не можешь больше жить вдали от дома. Последнее время ты постоянно ходила здесь с вытянутой физиономией. Люди поверят.

– Но…

– Я уже сказала тебе, никаких но. А теперь не заставляй доктора ждать. Он оказывает мне очень деликатную услугу.

Я встала.

– И еще одно, – добавила Дафна. – Не пытайся звонить Бо Андрису. Я только что вернулась из его дома. Родители Бо почти так же расстроены его поведением, как я твоим, и они решили отослать его из города до конца школьного года.

– Отослать? Куда?

– Очень далеко, – ответила мачеха. – Он будет жить во Франции у родственников и там ходить в школу.

– Во Франции!

– Совершенно верно. Я думаю, Бо рад, что это единственное наказание, которое ему придется понести. Если он только поговорит с тобой или напишет тебе, а родители это обнаружат, его лишат наследства. Так что, если хочешь сломать жизнь и ему, попробуй с ним поговорить. А теперь отправляйся, – добавила Дафна устало. – В первый и последний раз я покрываю тебя. С этого момента ты одна будешь разбираться со всем, что натворишь. Иди! – скомандовала она, указывая рукой на дверь, ее длинный указательный палец вонзился в воздух. Мне показалось, что мачеха воткнула его в мое сердце.

Я повернулась и пошла прочь. Не останавливаясь, я вышла из дома и села в машину. Никогда еще я не чувствовала себя более обескураженной и потерянной. Мне казалось, что события развиваются самостоятельно и уносят меня с собой. Я была похожа на человека, у которого не осталось выбора. Как будто сильное течение несется вниз по протоке, тащит меня в моей пироге, и, как бы я ни старалась повернуть в другом направлении, мне это не удается. Мне оставалось только сидеть и позволить воде нести меня к определенному концу.

Я закрыла глаза и не открывала их, пока не услышала слов шофера:

– Мы приехали, мадемуазель.

Дорога заняла не меньше получаса, и теперь мы оказались в маленьком городке. Все магазины были закрыты. Зная Дафну, я ожидала, что меня привезут в дорогую современную больницу, но машина остановилась возле темного, ветхого здания. Оно никак не походило на клинику или офис врача.

– Мы приехали по верному адресу? – спросила я.

– Мне велели привезти вас сюда, – ответил водитель. Он вышел из машины и открыл мне дверцу. Я медленно вышла. Задняя дверь в доме распахнулась, и на пороге появилась мрачная женщина, чьи волосы цветом и видом напоминали мочалку.

– Сюда, – скомандовала она, – быстро.

Подойдя ближе, я заметила на ней униформу медсестры. У женщины были очень тонкие руки и очень широкие бедра, так что создавалось впечатление, что нижнюю часть туловища приставили от другого тела. На подбородке у нее красовалась родинка, из которой росли вьющиеся волоски. Она раздраженно поджала толстые губы.

– Поторапливайся, – бросила женщина.

– Где я? – спросила я.

– А как ты думаешь? – отозвалась она и отступила в сторону, давая мне дорогу. Я осторожно вошла. Задняя дверь выходила в длинный, тускло освещенный коридор со стенами полинявшего желтого цвета. Пол выглядел изношенным и грязным.

– Это… больница? – спросила я.

– Здесь кабинет доктора, – ответила женщина. – Заходи в первую дверь справа. Врач сейчас к тебе выйдет.

Она прошла впереди меня и скрылась в другой комнате слева. Я открыла дверь в первую комнату справа и увидела смотровое кресло. Его покрывал кусок бумажной простыни. Справа располагался металлический столик, на нем – лоток с инструментами. У дальней стены прилепилась раковина с чем-то таким, что выглядело, как уже использованные инструменты, плавающие в воде. Стены комнаты покрывала такая же тускло-желтая краска, как и в коридоре. Ни картин, ни табличек, ни даже окна. Но была еще одна дверь. Она открылась, и появился высокий худой человек с кустистыми бровями и тонкими смоляными волосами, коротко подстриженными по бокам, но пышно украшавшими его макушку. На нем был светло-голубой костюм хирурга.

Мужчина взглянул на меня и кивнул, но не поздоровался. Вместо этого он подошел к умывальнику и стал мыть руки щеткой.

– Садись в кресло, – сказал врач, стоя ко мне спиной.

Пришла мрачная женщина и начала раскладывать хирургические инструменты. Доктор обернулся и посмотрел на меня. Он вопросительно поднял брови.

– В кресло, – повторил мужчина, указывая на него кивком.

– Я думала… что меня привезут в больницу, – возразила я.

– В больницу? – Врач перевел взгляд на сестру, та молча покачала головой. Она не подняла на него глаз и не взглянула на меня. – Ты в первый раз, так? – спросил он.

– Да, – ответила я, мой голос дрогнул. Сердце тяжело билось, я почувствовала, как капли пота выступили на лбу и шее.

– Что ж, это не займет много времени, – сообщил хирург. Его медсестра взяла инструмент, напомнивший мне ручное сверло дедушки Жака. У меня засосало под ложечкой.

– Это ошибка, – настаивала я. – Предполагалось, что я поеду в больницу.

Я отступила назад, качая головой. Ни доктор, ни сестра даже не представились мне.

– Это ошибка, – повторила я.

– Послушай, юная леди. Я оказываю услугу твоей матери. Я оставил свой дом, бросил ужин, чтобы приехать сюда. У меня нет времени для глупостей.

– Глупость – это то, что привело тебя сюда, – проговорила мрачная женщина, нахмурившись. – Любишь кататься, люби и саночки возить, – добавила она. – Садись в кресло.

Я затрясла головой.

– Нет, это неправильно, нет, – повторила я, попятилась к двери и нащупала ручку.

– У меня нет времени, – предупредил доктор.

– Мне все равно. Это неправильно. – Я развернулась и распахнула дверь. В одну секунду я промчалась по длинному коридору к выходу. Шофер все так же сидел за рулем, надвинув фуражку на глаза и запрокинув голову. Он спал. Я забарабанила в стекло, Шарль подпрыгнул.

– Отвезите меня домой! – закричала я.

Шофер быстро вышел из машины и открыл мне заднюю дверь.

– Мадам сказала мне, что вы вернетесь через некоторое время, – сконфуженно объяснил он.

– Увезите меня, – приказала я. Он пожал плечами, но сел в машину и тронулся с места. Через несколько минут мы снова были на хайвее. Я оглянулась назад, на темный, мрачный город. Мне казалось, что я пережила ночной кошмар.

Но когда я вновь взглянула вперед, реальность того, что меня ожидает, бросилась мне в лицо, словно порыв ураганного ветра. Дафна будет вне себя. Она сделает мою жизнь еще более несчастной. Мы приближались к развилке. Стрелка на щите показывала налево к Новому Орлеану, но была и стрелка направо – к Хуме.

– Остановитесь! – приказала я.

– Что? – Шофер нажал на тормоз и обернулся. – Что теперь, мадемуазель? – спросил он.

Я колебалась. Казалось, вся моя жизнь промелькнула передо мной: бабушка Катрин, поджидающая, когда я вернусь из школы, подбегу к ней с разлетающимися в стороны косичками, обниму ее и постараюсь рассказать ей как можно быстрее обо всем, чему я научилась в школе и что там делала. Вот Поль в пироге выплывает из-за излучины и машет мне рукой, и я бросаюсь вниз по берегу, чтобы присоединиться к нему, корзинка для пикника висит у меня на руке. Последние слова бабушки Катрин, мои обещания. Вот я ухожу, чтобы сесть в автобус до Нового Орлеана. Мой приезд в особняк в Садовом районе. Нежные, любящие глаза отца, радость на его лице, когда он понял, кто я… Все это пронеслось передо мной в одно мгновение.

Я открыла дверцу машины.

– Мадемуазель?

– Просто возвращайтесь в Новый Орлеан, Шарль, – велела я шоферу.

– Что? – недоверчиво переспросил он.

– Передайте мадам Дюма… передайте ей, что она наконец от меня избавилась, – сказала я и направилась в сторону Хумы.

Смущенный Шарль ждал. Но когда я скрылась в темноте, он уехал, и блестящий лимузин умчался без меня, огоньки его задних фонарей становились все меньше и меньше, пока не исчезли совсем. Я осталась одна на хайвее.

Год назад я покинула Хуму, полагая, что еду домой.

Истина оказалась в том, что именно сейчас я возвращалась в единственный дом, который у меня был.