Глава 2. Лучше бы Рис так не говорил

Лучше бы Рис так не говорил. Ибо Артуру вдруг стало безразлично, что в его суме за плечами свиток, который может перевернуть всю Англию и погубить множество людей. В том числе и его самого. А вот мысль о том, что Милдрэд все еще бесконечно далека, порождала в его душе холодное неприятное чувство, в каком было и разочарование в себе самом, и тоска по любимой, и тихое отчаяние, с которым он ничего не мог поделать.

Рис ничего не сказал подъехавшему Метью, но согласился, когда тот предложил им как можно скорее убраться из владений Реджинальда Корнуолла. Для пущей безопасности они съехали с проложенной еще римлянами дороги, свернули на так называемый Аббатский тракт и долго ехали, петляя по унылой коричнево‑серой местности среди вереска и колышимого ветром папоротника. Они понимали, что если граф вышлет погоню и начнет наводить какие‑либо справки, то их могут выдать только корнуоллские пони. Стоило бы от них поскорее избавиться, но рачительный Метью отказался от предложения Риса сбыть животных в ближайшей из усадеб. Нет, они это сделают в Экзетере, где живет много людей и трудно напасть на след, даже если посланцы графа начнут расспрашивать, откуда эти лошади.

– А как мы поступим с доспехами и оружием рыцаря? – спросил Метью. – Покойный госпитальер был прекрасно обмундирован, за такую кольчугу мы можем получить целое состояние. Но и с головой выдать себя. Ибо если корнуоллские пони в этих краях не диво, то такой выделки кольчужная рубашка, да еще меч и этот похожий на бочку закрытый шлем… Как с ними быть? Эй, Артур, ты слышишь, что я говорю, или опять грезишь о саксонке?

Артур не отвечал. У него на душе было так же серо и безрадостно, как и на окружавших их пустошах. Ни тепла, ни солнца… ни лучика надежды.

Правда, когда они подъехали к Экзетеру, столице Девонширского графства, погода несколько смягчилась. Беспросветные до самого горизонта облака развеялись, и город предстал перед ними в мягких отблесках заката. На фоне темных небес он казался почти багряным из‑за выстроенных из местного красного песчаника зданий, а возвышавшийся над городом замок Ружмон со своими зубчатыми башнями и мощными красными стенами производил грозное впечатление. Это была первая нормандская цитадель, некогда возведенная в Англии Вильгельмом Завоевателем, который, как поговаривали, сам мерил шагами землю для обозначения ее размеров.

Когда путники подъехали к деревянному мосту через речку Эск, Метью отложил вожжи, предоставив лошадям самим тащить возок, и с удовольствием потянулся своим большим тучным телом.

– Ну вот, сейчас снимем флигель у той же вдовы, что и в прошлый раз, поужинаем, а затем обсудим, как быть. Хотя что там обсуждать: продадим пони и поедем в Херефорд, чтобы отчитаться и получить полагающуюся плату. Неплохо мы заработали, клянусь заповедями святого Бенедикта.

Метью всегда был очень расчетлив, оживал, когда дело касалось денег. Он растормошил не только Риса, но и Артура, говоря, что сон и отдых совсем не помешают нахохлившемуся, как сыч, парню.

Артур огляделся. Невдалеке от моста, в гавани, располагалось немало добротных судов. Это место называлось Уотергейт – водные ворота, откуда открывался доступ к пристани и заходившим с моря в реку Эск кораблям. После зимы там сейчас кипела работа, стелился дым от просмолки, сновали люди, слышался стук молотков. Несколько человек стояли на причале, обсуждая оснастку нового судна, и вид одного из них заставил Артура вздрогнуть. Этот мужчина, судя по всему, был судовладельцем, ибо выделялся среди окружающих своей богатой одеждой: опушенный светлой лисой плащ, расшитый капюшон, а сбоку свисал меч в бархатных ножнах с серебряной обкладкой. Явно из рыцарского сословия, но при этом невысокий, плотный, короткошеий. Разговаривая, он повернулся, и стало видно его лицо – молодое, полное, с мягким, утопающим в пухлых щеках носом и маленькими глазками под рыжеватыми бровями. Он лишь скользнул взглядом по Артуру, проехавшему мимо него по мосту, но темноволосый незнакомец в дорожной накидке его не заинтересовал. А вот Артур не мог отвести от него глаз. В отличие от полного рыцаря он сразу узнал его и едва не заскрипел зубами от досады. Эдмунд Этелинг, жених его Милдрэд. Тот, кому она сказала «да», чтобы Артура не предали казни.

Они уже расплатились у городских ворот и собирались проехать, когда Артур спешился и бросил приятелям повод лошади, сообщив, что придет позже. Сам же, пройдя вдоль берега и свернув к причалам Уотергейта, стал наблюдать за Этелингом. Пока его не отвлек подкативший к нему на тележке безногий калека.

– Подайте Христа ради, добрый юноша! Если Господь явил вам свое милосердие, не откажите в милости и обездоленному калеке.

Артур скосил на него глаза. После многолетних войн в Англии было немало таких бедолаг, пострадавших в стычках вельмож. Этот же чем‑то неуловимо походил на бывшего солдата: что‑то в его выступающем подбородке, сердитых глазах и худых, но все еще широких плечах указывало на то, что некогда и он хотел поправить свои дела в набегах и разорении, но, видать, не повезло. Что ж, бывает.

– За кого ты воевал, приятель? – спросил Артур.

– За императрицу. Но она далеко, а я вот теперь побираюсь. Так как, добрый господин, есть у вас милосердие?

– И ты с тех пор подвизаешься тут, в Экзетере?

– А куда еще мне было податься? Тут немало сторонников императрицы, мне здесь сочувствуют и прикармливают.

– А этот господин, – Артур указал в сторону Эдмунда, – он тоже сторонник Анжу?

– Этот? О, этот сражался как раз за Стефана. Даже не за него, а за принца Юстаса. Небось знаете, сколько саксов встало на сторону королевского сына, когда он пообещал им привилегии, как у норманнов. Однако, мой добрый господин, – хитро прищурился калека, – я со вчерашнего дня не имел во рту ни крошки, а вы тут со своими расспросами… и никакого милосердия!

Артур усмехнулся.

– Ладно, приятель, я сам сражался отнюдь не за Стефана Блуаского. Так что… если ты не против откушать со мной, а заодно потешить меня новостями, то… Где тут неподалеку корчма?

Таковая оказалась поблизости. Заведение было грязным, дымным и продуваемым всеми ветрами, но из окошка виднелись причалы и стоявший там Этелинг. Жених Милдрэд… или уже муж? Артуру надо было это выяснить.

Довольный кормежкой калека с готовностью поведал, что Эдмунд Этелинг – один из самых богатых и именитых людей в округе, даже местные нормандские бароны вынуждены считаться с ним. Ведь в Этелинге течет кровь прежних саксонских королей, к тому же он весьма возвысился в прошлогоднюю военную кампанию. Мог бы и дальше служить принцу Юстасу, но по натуре он человек мягкий, скромный и невоинственный. Он сам ведет хозяйство, не нанимая управляющего, поэтому вернулся в Девоншир, разводит тут своих свиней, пасет овец, торгует шерстью, а еще неплохой доход Этелингу приносят его оловянные рудники, и он даже вывозит олово в Нормандию. Так что человек он небедный и вполне может позволить себе отправиться на большой турнир, который состоится в июне в Лондоне. Об этом турнире сейчас много говорят, ведь известно, что король устраивает его по случаю бракосочетания своего младшего сына Вильгельма с юной Изабеллой де Варен. Однако и Этелинг тоже собирается сыграть в Лондоне свадьбу. Тан не скрывает, что его избранница из Денло [11], дочь одного из тамошних баронов, и они должны обвенчаться сразу по окончании рыцарских игрищ.

Артур выставил говорливому калеке еще кувшинчик пива и вышел. Теперь он знал, что Милдрэд все еще держится своего обещания и сумела уговорить отца отложить свадьбу почти на полгода. А что смог сделать за это время Артур? Ничего. Зачем же он так настаивал, раз не смог справиться? И все, что он может, это явиться к отцу Милдрэд и заявить, что тот сделает свою дочь несчастной, если разлучит их. Какое нелепое требование, какая самонадеянность! Благородный Эдгар Гронвудский, должно быть, просто рассмеется ему в лицо!

Погруженный в свои горькие мысли, Артур отправился в дом, где должны были остановиться его приятели.

– Долгонько же тебя не было, – сказал Рис, открывая дверь небольшого флигеля под самой городской стеной. – А тут Метью едва не поколотил меня, когда я намекнул, что знаю, что в том проклятом документе.

Разумеется, Рис не удержался и поведал монаху о том, что сделал Артур. И теперь Метью, сидевший на низком табурете, словно нахохлившийся филин, тут же стал порыкивать на Артура, что тот согрешил, раз осмелился обокрасть умирающего рыцаря.

Юноша молча протянул ему футляр с посланием.

– На, сожги и успокойся.

– И ты не побоялся бродить с ним по Экзетеру? Да любой воришка мог его у тебя стянуть, и тогда бы наши головы не стоили и ломаного пенса!

Метью был просто не в духе и поэтому решил, что его приятеля так уж легко облапошить. Артур ничего не сказал монаху, молча растянулся на лежанке под бревенчатой стеной. Сейчас их с Милдрэд будущее было для него важнее целого королевства. Да и Метью он неплохо знал; тот, получив футляр с документом, долго вертел его в руках, но все же не стал жечь, бормотал что‑то сокрушенно. Артура его негромкое бормотание усыпило не хуже маковой настойки.

Ему приснилась Милдрэд. Она была такой, как в их последнюю встречу: в светлом свободном одеянии, с распущенными по плечам волосами, отливающими лунным светом. Ее прозрачные глаза ярко блестели. Она смотрела из окна высокого дома, но вдруг неожиданно оказалась рядом и спросила:

– Ты стал рыцарем? Мы сможем быть вместе?

– Да, моя прекрасная леди.

Судя по всему, это было сказано Артуром, хотя он понимал, что молчит, что уста его будто облиты свинцом и он не может их разомкнуть.

А Милдрэд словно прошла сквозь него. Вот только что она стояла перед ним, а теперь уже в стороне, и к ней приближается чей‑то силуэт в черном. Миг – и они обнялись: девушка в светлом и темный рыцарь. Он не мог видеть лица этого рыцаря, ибо его полностью скрывал закрытый цилиндрический шлем. Артуру хотелось кинуться, вырвать ее из объятий незнакомца, но он лишь стоял и смотрел.

– Я рада, что ты это сделал, – услышал Артур голос Милдрэд, столь узнаваемый, что он предугадал даже ее легкий негромкий смех.

Да, она была счастлива и обнимала своего рыцаря в черном. Но Артур все же успел заметить, что у того на груди нашит большой белый крест. Госпитальер? Артур из Бретани… или как там его? Артур ле Бретон?

Юноша гневно окликнул его по имени. Как смеет этот орденский брат, этот рыцарь… уже умерший рыцарь! Как он смел обнимать его возлюбленную?

Артур бросился на крестоносца. Он так и не понял, куда пропала Милдрэд, и все бил и бил рыцаря. Но эти удары не нанесли тому никакого вреда. Тогда Артур решил снять с него шлем. Рыцарь не препятствовал, шлем легко снялся, и Артур увидел его лицо. Увидел себя! Себя в облачении госпитальера, себя, имевшего право обнимать Милдрэд Гронвудскую!

Юноша очнулся, сел на лежанке.

– Ты долго спал, – услышал он рядом голос Риса.

Рыжий валлиец что‑то помешивал в котелке над огнем, дверь была открыта, и в домик врывались потоки яркого дневного света.

– Метью велел не трогать тебя. А сам он отправился продавать корнуоллских пони.

Артур молча взял у него черпак, окунул его в котелок и попробовал бобовую похлебку. Слушал Риса, говорившего о том, что с продажей доспехов госпитальера пока лучше повременить.

– Такое тут будет в диковинку, привлечет внимание. Погляди‑ка, Артур! – Рис откинул покрывало на соседней лежанке. – Я с самого утра протирал их, пронизывал в колечки шерстяную нить и полировал. Мало что мне доставляло такое удовольствие, как эта работа! Смотри, еще и полдела не сделано, а как кольчуга сияет!

Артур приблизился, просунул руки под спаянный из мелких двойных колечек доспех, приподнял. Кольчуга была великолепна! Мягкая, как ткань, переливающаяся, она напоминала чешую дракона. Неудивительно, что Артур ле Бретон продержался в ней так долго, хотя его рубили тесаками и кололи копьями.

Словно зачарованный, Артур потянулся к мечу. Меч! Оружие и знак рыцаря. Он легко выскользнул из ножен простой черной кожи, едва Артур взялся за крестообразную рукоять. Меч был длинный, атласно‑серый, с широким бороздчатым клинком. Оценил Артур и рукоять, безо всяких украшений, но обтянутую кожей акулы, шероховатую и не позволявшую скользить в руке. Еще был пояс из наборных, украшенных черненой эмалью пластин, а также шлем, полностью закрытый, вороненой стали, с узкими, с обводкой из бронзы прорезями для глаз и множеством отверстий для дыхания в нижней его части.

Артур никогда еще так внимательно не разглядывал вооружение, причем был удивлен тем, что во сне видел его точно таким же, даже этот шлем он уже держал в руках… И под ним было его лицо. Не знак ли это?

К кольчуге прилагались кольчужные чулки. В них обычно затягивали ногу и сзади завязывали на множество прочных шнурков. Сейчас чулок был разложен полностью, и когда Артур приладил его к своей ноге и попытался завязать, даже Рис заметил, что он ему как раз впору. Да, Артур был такого же роста, что и погибший крестоносец, почти такой же комплекции… и звали его так же – Артур.

Заинтересованный Рис стал помогать приятелю облачаться и даже присвистнул, когда и кольчуга тоже оказалась Артуру впору, да и выглядел он в доспехах крестоносца так, словно те были предназначены именно для него.

Тут на пороге появился Метью. Увидев, чем заняты его друзья, он резко захлопнул дверь.

– Похоже, корнуоллские ветры совсем выветрили ум из ваших голов! – Он постучал себя кулаком по лбу. – Я только и думаю, как избавить нас от малейших подозрений, а они тут играть в ряженых затеяли.

Но отведав бобовой похлебки и пива, Метью успокоился. Он был доволен, что удалось выгодно сбыть лошадей, закупить продуктов в дорогу и что теперь они могли ехать без остановок до самого Херефорда.

– А что ты сделал с документом? – спросил Артур, с явным сожалением снимая и упаковывая в суму доспехи госпитальера.

Монах молча жевал. Значит, ничего не сделал, понял Артур. К тому же Метью сейчас куда больше интересовало другое: стоит ли им сообщать отправившему их с заданием Херефорду о событиях в корнуоллских пустошах?

– Ничего не надо сообщать! – сразу же ответил Артур. – Мы отвезли послание и больше ни о чем не ведаем. Однако… Было бы неплохо выяснить, что наш лорд знает про этого госпитальера ле Бретона. Знаком ли с ним, видел ли его, да и вообще, с кем встречался посланец императрицы, кто о нем слышал? Для меня очень важно разобраться в этом.

– С какой стати? – спросил монах.

И тогда Артур поделился с приятелями своим планом. Если в Англии мало кто знает посланца императрицы… то, может, Артуру имеет смысл выдать себя за этого рыцаря‑крестоносца и под его именем предстать перед родителями Милдрэд? Ведь это его шанс: если он явится как опоясанный рыцарь, он получит право просить ее руки, ибо станет ей ровней!

– Ты обезумел! – воскликнул Метью.

Однако Артур не унимался. Ле Бретон – это всего лишь прозвище. Никто не знает настоящего имени госпитальера, следовательно, его не станут искать. А он, Артур, под личиной иоаннита вполне может появиться в Лондоне.

Артур говорил горячо и убедительно, и в итоге Метью решил, что план не так уж плох. Он задумался, а потом сказал:

– Вот что, парень, ле Бретона действительно мало кто знает, а те, кто с ним встречался, скорее предпочтут сделать вид, будто не ведают о таком. Больше я ничего не могу добавить, дабы не нарушать таинства исповеди, однако то, что вряд ли кому‑нибудь взбредет в голову оспаривать, что ты не Артур ле Бретон, верно. Меня смущает иное: если известные нам английские храмовники не имеют права вступать в брак, то разве это допустимо в ордене Святого Иоанна?

– Нет. Но я могу выйти из ордена. И тогда брак с Милдрэд не будет для меня чем‑то невозможным.

Метью опять погрузился в размышления. Он сидел, склонившись над очагом, широко расставив колени, и по привычке перебирал деревянные четки.

– А ты что, без саксонки совсем не можешь?

Артур не ответил, а Рис за его спиной жестом показал Метью, что даже спрашивать не стоит о таком. И монах сокрушенно вздохнул.

– Что ж, рискни. Но вот тебе совет: езжай в Уэльс к своему другу Гаю де Шамперу. Он хоть и объявлен в Англии вне закона, но, будучи опоясанным рыцарем, лучше нас разбирается во всех тонкостях рыцарских положений и сможет тебе помочь. Ну а мы с Рисом поедем к графу Херефордскому и отчитаемся перед ним.

Артур благодарно пожал Метью плечо. А тот вдруг сказал:

– Только, ради Бога, забери у меня этот треклятый документ, он словно жжет меня.

Путь в Уэльс занял у Артура не более недели, но по дороге он все же решил наведаться в Шрусбери. Была у него надежда, что мать Бенедикта уже вернулась, и он хотел с ней посоветоваться. Однако настоятельницы по‑прежнему не оказалось на месте, и это озадачило юношу. К тому же мать Бенедикта, в миру Риган де Шампер, приходилась родной сестрой Черному Волку и могла поведать Артуру, где его искать. Но с этой проблемой он справился и сам: в прошлом году Гай де Шампер женился на принцессе Гвенллиан, дочери правителя кантрефа Поуис [12], и, как узнал юноша, ныне проживал с молодой женой в собственной усадьбе близ городка Пул. Артур хорошо знал те места и прибыл в имение Черного Волка еще засветло.

Усадьба располагалась в лесистой местности, на берегу реки Северн – самой длинной английской реки, берущей начало в горах Уэльса. Чтобы подъехать к ней, надо было миновать перекинутый через реку деревянный мост. Уже на переправе Артур заметил людей Гая, помахал им, но был несколько озадачен, когда они, прекратив работу, с каким‑то особым интересом уставились на него и стали перешептываться. Когда же он въехал в широкие ворота усадьбы, его поразила необычная тишина. Ни привычного оживления, ни снующих во дворе слуг. Тихо.

Широкая лестница вела на второй этаж большого господского дома. Это было внушительное, по местным меркам, строение с огибавшей дом галереей на резных подпорах, с высокой дерновой кровлей и расположенными поодаль хозяйственными службами. Богатое поместье для Уэльса, но женатый на дочери Мадога Гай мог позволить себе такое, и именно тут он собирался продолжить свой род, ибо, пока Англией правил король Стефан, у объявленного вне закона Черного Волка не было надежды на возвращение. От настоятельницы Бенедикты Артур знал, что леди Гвенллиан еще в начале этого года родила Гаю сына. Причем аббатиса сокрушалась по этому поводу, так как по одной известной ей причине вбила себе в голову, что ее любимец Артур – сын Гая. Когда Артур рос, ему нравилось слушать эти речи, представляя, что он и есть родной сын прославленного разбойника. Но когда позже он познакомился с самим Черным Волком, когда влюбился в него со всей подростковой верой, что это его отец, Гай мягко пояснил: такое невозможно. Его не было в Англии, когда Артур родился и был подброшен под двери шрусберийской обители.

И все же они были очень похожи внешне, и, когда мужчина и юноша сблизились и подружились, многие стали поговаривать, что эти двое – отец и сын. В итоге однажды сэр Гай довольно резко заметил парню, чтобы тот не бахвалился их родством, ибо он считает, что они чужие, и не желает, чтобы безвестный подкидыш навязывался им с Бенедиктой в родню.

Это было больно. И все же Артур продолжал любить и почитать этого человека. И когда однажды Черный Волк попал в беду, он, не задумываясь, пришел ему на выручку и спас от предстоящей казни. С тех пор Гай де Шампер был его должником. Именно на это и рассчитывал Артур, приехав сюда и надеясь, что Черный Волк не посмеет ему отказать.

И вот он тут, а вокруг пустота, лишь где‑то на заднем дворе, в кузне, раздаются удары молота, в земле роются куры да старый слуга разгребает вилами навоз у ворот конюшни.

– Куда все подевались, Ианто? – обратился к нему Артур на валлийском.

– Хозяин на выпасах, объезжает лошадей, а леди Гвенллиан…

Тут старик умолк, потому что в галерее появилась сама госпожа. Артур, завидев ее, сразу заулыбался, но улыбка застыла на губах, когда он заметил, что Гвенллиан в трауре. Да и смотрела она на него с явной неприязнью и, едва юноша двинулся к ней, вопреки всем законам валлийского гостеприимства резко отвернулась и ушла в дом.

– Не удивляйся ее грубости, Артур, – пробормотал старый Ианто. – Пару седмиц назад умер маленький Мадог ап Гай, и господа тяжко переживают его кончину.

– Сын Гая умер? Бедный малыш…

Ианто сокрушенно потряс слипшимися лохмами.

– И то горе. Леди Гвенллиан рожала тяжело, едва сама не преставилась, а повитуха еще сказала, что вряд ли у них с Гаем будут еще дети.

Артур помрачнел. За что же Небо так немилосердно к его другу Гаю? Всю жизнь он был волком‑одиночкой, и вот наконец у него все устроилось. Но теперь…

А старый слуга вдруг добавил:

– Все тогда говорили, что хорошо, что у него хоть ты есть. Ну… многие ведь так думают.

Артур смолчал. Теперь ему стал понятен интерес челяди к его приезду, да и Гвенллиан наверняка решила, что бастард ее мужа прибыл требовать своей доли наследства. Ведь в Уэльсе при отсутствии законных сыновей наследство можно оставить незаконнорожденному отпрыску.

И как теперь Артуру являться к Гаю? Но черт побери! Если у Гая свои проблемы, то у Артура свои! Так что пусть выслушает его, что бы там ни болтали за их спиной.

Даже не перекусив, Артур отправился на выпасы. Он еще издали увидел Гая. Тот объезжал крепкого каурого двухлетку. И хотя диковатый жеребчик рвался и брыкался, Гай сидел на нем цепко, рвал ему мундштуком рот, натягивая поводья, сжимал потные бока сильными коленями.

Артур забрался на изгородь загона и издали наблюдал за Черным Волком. Тот, в одной пропотевшей рубахе, растрепанный, с налетом темной щетины на щеках, но сильный, ловкий, уверенный, был поистине воплощением силы. И хотя в его упрямых попытках покорить строптивое животное чувствовалось стремление отвлечься от горя, Артур сам не заметил, как заулыбался. Черт побери, он был рад встрече с этим человеком!

Если глянуть со стороны, то было понятно, отчего люди говорили, что они родня: оба были гибкими, но широкоплечими, оба отличались высоким ростом, что выделяло их среди невысоких, коренастых валлийцев. В движениях Гая, как и у Артура, таилась некая животная грация, у обоих были длинные черные волосы, ровные темные брови и такие же темные глаза с густыми ресницами. Даже носы у них были похожи – правильной формы, прямые, с красиво очерченными ноздрями.

Гай давно заметил сидевшего на перекладине Артура, но никак не показал этого. И коня он оставил только после того, как тот, весь в мыле и поту, остановился и позволил своему новому господину спешиться, даже принял из его рук торопливо принесенную кем‑то из слуг морковку.

– Поводи его шагом до захода солнца, не давай воды до полуночи, – приказал Гай своему подручному. И только после этого повернулся к Артуру.

Юноша прихватил переброшенную через изгородь овчинную накидку рыцаря и направился к нему.

– Возьми, а то вон какой ветер.

Гай молча оделся, не сводя с Артура глаз. А тот вдруг увидел, что горе оставило на рыцаре свой след: его лицо было осунувшимся, а под глазами залегли тени. Обычно очень аккуратный, всегда следивший за своей внешностью, Гай сейчас даже не поправил растрепавшиеся волосы, в которых Артур с болью заметил несколько длинных седых прядей.

– Сочувствую твоему горю, – негромко произнес Артур и пожал Гаю плечо.

Они всегда держались приветливо, без церемоний, и Гай ответил крепким пожатием. Затем он развернулся и пошел прочь. Артур двинулся за ним следом.

– Нам надо поговорить, сэр.

– Так срочно?

– Да. Стал бы я вас иначе тревожить.

Они устроились на склоне холма, среди лилового вереска. Неподалеку от них, внизу, шумел между каменных осыпей ручей, и под его звонкое журчание Артур поведал Гаю все. И про то, как Милдрэд Гронвудская отказалась от брака с Херефордом и умолила Артура увезти ее из замка графа. И что у Артура появилась возможность возвыситься, и что Милдрэд сама подсказала ему этот путь в надежде, что однажды они станут ровней и она сможет представить Артура родителям как своего избранника. Да, они полюбили друг друга, это была чистая любовь, и Артур всеми силами старался стать достойным своей леди. У них даже появился шанс, когда Артур стал приближенным Генриха Плантагенета, но все изменилось, едва тот уехал из Англии. А Милдрэд вынуждена была обручиться с богатым таном из Девоншира. Да, она стала его невестой… но не женой! Она пообещала отложить венчание и сдержала слово. Но в начале этого лета в Лондоне состоится большой турнир, куда приедет и Милдрэд с родителями, и ее жених Эдмунд Этелинг. И если Артур к тому времени ничего не добьется, если останется человеком без роду‑племени, то Милдрэд уже не сможет оттягивать венчание.

– Она будет несчастна в этом браке, поймите, – втолковывал юноша, заметив, что Гай сидит с безразличным видом, и мелькание форели в ручье между камней интересует его куда больше, чем то, о чем говорил Артур.

Но оказалось, что Гай все понял.

– Я сочувствую твоей несчастной любви, парень. Но добиваться женщины, которая гораздо выше тебя по положению, не самая выигрышная затея. Уж поверь мне. А все твои попытки возвыситься при Плантагенете, конечно, заслуживают уважения, однако ты не на того поставил. Этот Анжуйский клан… Матильда, ее сынок Генрих… Они видят только свою цель, им нет дела до простых смертных вроде нас с тобой. Говоришь, юный Плантагенет обещал сделать тебя рыцарем? Так что же ты хочешь от меня? Езжай к нему, добивайся с ним встречи, умоляй, выслуживайся.

– Я пробовал, но…

И Артур рассказал все, что с ним приключилось. И постепенно перешел к тому, чему он стал свидетелем в Корнуолле.

Теперь Гай слушал внимательно.

– Госпитальер. Хм… Они хорошо зарекомендовали себя в Святой земле, знаю, что в Италии и Испании они пользуются известной репутацией и их уважают не меньше, чем храмовников. Да и во Франции они добились ощутимого влияния. И это не очень нравится тамплиерам, которые видят в возвышении еще одного ордена своих соперников. Между этими двумя орденами немало противоречий, и думаю, что, прибыв в Англию, этот твой тезка из Бретани весьма рисковал. Но, с другой стороны, попадись рыцарь‑иоаннит людям короля Стефана, его вряд ли бы осмелились задержать или обыскать. Говоришь, его направила императрица?

– Да, так он сказал перед смертью.

Гай потер запястьем скулу, усмехнулся.

– Она всегда была разумницей, эта рыжая Матильда. И даже глупости совершала с блеском. По сути, ей было плевать на своего поручителя и его судьбу. Но если он должен был что‑то передать ей… Ты не знаешь, о чем речь?

Артур поколебался минуту, а потом протянул рыцарю футляр со свитком.

И Гай, ознакомившись с его содержанием, впервые вышел из своего отрешенного состояния. Он был поражен и взволнован. И тогда Артур решился спросить:

– Могу ли я рассчитывать на рыцарские шпоры, если доставлю это послание вместо госпитальера? Или же наоборот: я отвезу это послание королю и потребую награды за то, что перехватил донесение у вражеского лазутчика.

– Нет у тебя никакой чести, мальчишка! – вспылил Гай. Он поднялся, посмотрел сверху вниз на Артура, и в глазах его загорелся огонь. – Ты – ничтожество и плут. Мне горько, что я много лет считал тебя другом, если ты в угоду своим корыстным целям готов погубить стольких людей!

– Высокородных людей! – тоже перешел на крик Артур. – Ах, ах, блистательные лорды, лучшая кровь Англии! Вельможи, которые по своей воле созывают войска, а потом без зазрения совести бросают своих людей на произвол судьбы. Сколько бродяг сейчас в Англии? Сколько оставшихся без надзора наемников? Сколько калек клянчат ныне подаяние, а их былые господа даже не хотят о них знать. Ах, какое благородство! Я готов описаться от уважения к этим неподражаемым милордам.

Гай внимательно слушал его, потом опять сел, плотнее запахнул овчинную накидку.

– Не все так просто, Артур. Каждый лорд – правитель в своей земле, за каждым стоят подчиненные, о которых он должен заботиться. И если Стефан не справляется, то лорды имеют право выступить за более достойного претендента.

– Вашими устами да мед пить, сэр Гай. Выходит, все они настоящие благодетели, которые только и делают, что думают о благе подданных?

– В чем‑то именно так. Но с другой стороны… мы живем под их властью. И если не хотим на них равняться, то должны заботиться о себе сами.

– Этого я и хочу – позаботиться о себе и своей судьбе. Поэтому… Отдайте мне письмо! – Он резко вырвал его из рук Гая и, свернув, спрятал в футляр. – Либо я постараюсь получить за этот список награду от того, кто согласится принять мои условия, либо…

– Либо тебя просто прикончат, чтобы не путался под ногами, а твоя милая вынуждена будет стать женой иного. И если мое слово для тебя хоть что‑то значит, откажись от этого плана. Ради Бога, парень, неужели нет ничего лучше, чем так рисковать собой?

– Есть, – тихо отозвался юноша.

Он все еще не решался сказать Гаю, что готов выдать себя за другого и предстать перед Милдрэд и ее родней.

– Говори, – сказал Черный Волк, видя, как у Артура заблестели глаза, как он побледнел и нервно откинул с лица пряди растрепанных ветром волос. – Говори, малыш, раз уж у тебя на душе наболело.

Его интонация теперь изменилась, в голосе чувствовалось участие. Но лучше бы Гай по‑прежнему оставался холоден, тогда Артуру легче было бы рассказать о жульничестве, которое он задумал ради прекрасных глаз саксонки.

Видя его замешательство, Гай заговорил первым:

– Некогда я тоже хотел возвыситься, быстро и сразу. У меня была надежда, что императрица Матильда вспомнит о моей службе у нее, вспомнит, что я был одним из ее приближенных рыцарей, даже принимал ее сторону во время их ссор с супругом Жоффруа Анжуйским. В итоге по его приказу я был изгнан, за мою голову назначили награду и я оставил императрицу. А когда узнал, что она начала войну за свои права в Англии… О, как мне хотелось поскакать к ней, преклонить колена у ее ног… Но так просто я не мог этого сделать. Матильда была владычицей и воительницей, у нее было воинство, ее преданные лорды, а я… Ведь ей наверняка было известно, что я скрываюсь в Уэльсе и стал, по сути, разбойником… и нищим. Увы, с такой славой не явишься к наследнице английской короны. Приняв меня, она бы только повредила своей репутации. И я решил примкнуть к ее войскам только после того, как они двинулись на Линкольн. Ты ведь наслышан о тех событиях? И знаешь, что туда пошли валлийцы из Поуиса во главе с принцем Мадогом. С ними был и я со своим собственным отрядом. И хотя битва тогда окончилась победой, даже Стефан Блуаский оказался в плену, но…

Гай умолк и опустил голову. Налетевший порыв ветра растрепал его темные, с проседью волосы, взволновал мех накидки.

– Я знаю, – негромко произнес Артур. – Все рассказывали, что валлийцы тогда вышли из повиновения.

– Не то слово! – вскинулся Гай. – Они учинили в захваченном Линкольне настоящую резню. Никто, в том числе и я, не мог совладать с этой бандой распоясавшихся в своей вседозволенности дикарей. После того, что произошло, я не посмел явиться к Матильде. Поэтому я уехал. Решил, что, видимо, нам не суждено больше встретиться. Однако потом моя госпожа Матильда попала в беду. Это было через год по истечении событий в Линкольне. К тому времени короля уже освободили из плена и он жаждал реванша, поэтому смог осадить императрицу в Оксфорде, где она, будучи отрезана от своих союзников, уже ни от кого не ждала помощи. Вот тогда‑то я помчался к ней. Хотел ли я возвыситься? Скажем так: и это тоже. Но главное для меня было выручить из беды лучшую даму на свете! И я пробрался сквозь лагерь осаждавших, проник в башню, представился ее людям и попросил отвести меня к Матильде. А она… Она была мне рада, клянусь честью! Я же был счастлив вновь увидеть свою госпожу. Очень счастлив… Я на все был готов ради нее. В тот год была лютая снежная зима, осаждающие на таком холоде не очень хорошо себя чувствовали и не очень следили за Оксфордским замком, где с толикой верных людей засела императрица. Поэтому я предложил Матильде и ее охранникам дерзкий, но выполнимый план: облачиться в белые одежды и темной безлунной ночью спуститься по веревке из башни. Скажи мне, парень, много ли ты знаешь женщин, способных на такое?

Артур слегка улыбнулся. Глаза его стали мечтательными… Грозовая ночь, шквалы обрушивающейся с небес воды, и они с Милдрэд спускаются по веревке со стены замка Форгейт в Шрусбери.

– Ну, кое‑кого и я знаю.

Однако Гай не заметил, как он произнес это, ибо сам был во власти воспоминаний. Да, он все помнил: безлунную ночь, мороз и снег, а он с императрицей и парой ее людей спускаются по веревке на лед, покрывший замерзшую Темзу. Вокруг был мрак, но не плотный, а такой, какой бывает среди снега, когда все кажется призрачным и нечетким. И Гай провел Матильду через лагерь неприятеля, накрыв ее своим белым плащом, они прошли мимо палаток ее врагов, миновали охранников, не слишком внимательных и коротающих время, греясь подле разведенных костров. У дальней рощи беглецов ожидали люди Гая с лошадьми. Матильда сразу решила, куда они направятся: в Уоллингфорд, огромную крепость на Темзе, расположенную всего в десяти милях от Оксфорда. Гаю тогда это казалось разумным: Уоллингфорд – неприступная цитадель, в которой распоряжается верный сторонник императрицы Брайан Фиц Каунт.

Но то, что для самого Гая это решение было ошибкой, он понял, когда они въехали во двор Уоллингфорда и императрица прямо с коня рухнула в объятия Брайана Фиц Каунта. Они стали целоваться. А сэр Гай стоял и смотрел на них, не в силах вымолвить ни слова…

– А чего вы ожидали, сэр? – иронично заметил Артур. – Слухи, что между Матильдой и этим Брайаном из Уоллингфорда что‑то есть, ходили давно. Я был тогда ребенком, но помню те разговоры. А что? Муж ее далеко, он оставил ее на произвол судьбы, а сэр Брайан – один из ее самых верных сторонников. Уж не рассчитывали же вы, что леди Матильда влюбится в вас из одной только благодарности? Но она хоть отблагодарила вас? Эй, Волк? Вы слышите меня?

Он спросил, потому что Гай сидел с каким‑то отрешенным видом, но когда Артур повторил вопрос, все же заставил себя ответить. Благодарность Матильды? Да, конечно же. Правда, когда она вспомнила о Гае, тот был уже далеко. Ибо он уехал из Уоллингфорда сразу, как только доставил туда императрицу. Возможно, это было неразумно, поскольку в награду за спасение он вновь был бы принят ко двору, влился бы в английское рыцарство и его разбойное прошлое было бы забыто. Но он ускакал и даже после того, как его догнали люди Матильды и стали просить вернуться, отказался. А Матильда, которая будто знала, что он не вернется, велела передать ему кошель с монетами. Правда, монеты те были не бог весть какими. Артур припомнил, как Гай передавал их ему, когда он сопровождал леди Милдрэд.

– Странно все это, – задумчиво пробормотал Артур. – Вы говорили об императрице как о даме сердца. Да вы плут, сэр, раз возмечтали о самой Матильде Анжуйской!

Гай поднялся и пошел прочь. И когда Артур догнал его, снова заговорил о том, что он решительно не советует Артуру ввязываться в интриги с этим документом. Лучше свиток вообще уничтожить или спрятать подальше и забыть о нем.

– Хорошо, я так и поступлю. Более того, я отдам вам его на хранение. Годится? И за это… Сэр, не могли бы вы меня обучить рыцарскому бою, чтобы я смог принять участие в лондонском турнире и подняться до звания опоясанного рыцаря?

– Ну вот! – Гай резко повернулся к нему. – Один план лучше другого. Мальчик мой, опомнись! На турнирах не добиваются рыцарского звания. На турнир прибывают уже опоясанные рыцари.

– Вот я и хотел выдать себя за одного из них.

И Артур поведал о своем плане. Ведь они сохранили доспехи похороненного ими госпитальера, а у сэра Гая есть некогда подаренный Артуру конь. И вот теперь, когда у него есть оружие и лошадь, не мог бы Гай обучить Артура премудростям конного боя, чтобы он мог сражаться наравне с иными рыцарями. Да, он намерен под именем Артура ле Бретона явиться на лондонский турнир, выступить там, и, когда Милдрэд представит его своим родителям, у тех даже подозрения не возникнет, что он простолюдин и не достоин их дочери.

– Ты говоришь глупости, парень, – жестко оборвал его Гай.

Он остановился на вершине холма, тяжело дыша после крутого подъема.

– Ты хочешь развлечься и покрасоваться на турнире перед своей леди, но учти, на турнирах есть герольды, которые строго отслеживают участников поединков, к ним не допускают никого из простонародья, а знатность рыцарей требует подтверждения и обсуждения. И если откроется, что ты самозванец, тебя ждут прилюдная порка, колодки и глумление толпы. Как после такого ты взглянешь в глаза леди Милдрэд? К тому же… Да ты и жизни лишиться можешь!

– Да что мне моя жизнь!.. Без нее…

Гай замолчал и посмотрел на Артура, лицо которого заливала бледность. И столько муки было в глазах парня, столько надежды и одновременно столько отчаяния, что Гай не вынес его взора. Он вдруг шагнул к нему и прижал к себе, похлопав по плечу. В другое время Артур растерялся бы, но сейчас ему было все равно. Если Гай ему не поможет, то что значит вся их долгая дружба?

Он резко вырвался из объятий рыцаря.

Когда они вернулись в усадьбу, лицо леди Гвенллиан исказилось от гнева. Но Гай ее понимал: потеря ребенка, горькое предсказание, что она больше не сможет иметь детей, да еще все эти слухи, что Артур его внебрачный сын. Однако Гай никогда не считал Артура сыном и об этом же сказал жене, когда она стала выговаривать ему за Артура. Но она не унималась. Выпалила, что все вокруг только и твердят, что этот бродяга прибыл как раз вовремя, чтобы его объявили наследником.

Одно ее немного утешало: Артур сидел в самом дальнем углу за деревянной подпорой, почти не обращая внимания на происходившее, и был молчалив и мрачен. Потом к нему пробрался старый Ианто, что‑то сказал, и юноша удалился. Но не успела Гвенллиан обрадоваться, как тот вернулся вместе с Рисом и Метью. Ну вот, теперь опять вся эта троица в сборе, опять будут хлебать их овсянку, есть их хлеб. А прокормить такого, как Метью… да с десяток неприхотливых валлийцев едят меньше, чем этот прожорливый бродяга‑монах.

Но Метью не только ел, но и сообщал последние новости. И новости были неожиданными: оказывается, большинство вчерашних противников Стефана вдруг пожелали с ним примириться и выразили желание отправиться в Лондон, дабы присутствовать на свадьбе принца Вильяма и поглядеть на рыцарские состязания.

– С чего бы это они вдруг все вместе пожелали изменить Плантагенету? – удивился Артур. – Что, даже Херефорд готов поехать в Лондон? Ведь он глава английской баронской оппозиции против короля.

– Я сказал только то, что сказал, – пережевывая кусок баранины, пробурчал Метью. – Когда мы с Рисом были в замке милорда, туда прибыл какой‑то гонец, а уже вечером милорд Роджер Херефордский объявил, что готов пойти на мировую со Стефаном.

А тут еще и Рис вмешался:

– Скажи же ему, Метью! Ну да ладно, я сам. Дело в том, что на ливрее прибывшего к Херефорду гонца был герб графа Корнуолла. И после этого граф вызвал нас и спросил, не случилось ли чего‑либо странного, когда мы были в тех краях. Ну, мы‑то, понятное дело, только плечами пожимали, и нас оставили в покое.

– А еще Херефорд спрашивал, почему ты не явился, – добавил монах. – Ну а мы сослались, что у тебя свои дела есть.

Слушавший рядом Гай положил руку на плечо юноши.

– Вот видишь, Артур, как опасно вмешиваться в дела сильных мира сего. Сегодня они готовы на одно, завтра – уже на другое. Это называется политика. И если этот Артур ле Бретон в чем‑то замешан…

– Конечно, замешан, – подал голос Метью и вытер блестевшие от жира губы. – Мы разузнали кое о чем, когда подпоили брата Херефорда, молодого Вальтера Фиц Миля. И он сказал, что этот госпитальер ездил по замкам, встречался с лордами и церковниками, о чем‑то с ними говорил, но… его лица никто не видел. Рыцарь действовал очень осторожно, видимо, он ловкий парень, клянусь бородой Христовой!

– Но если его толком никто не знает… то что помешает мне явиться под его личиной?

– Забудь! – резко произнес Гай.

Артур повернулся к нему, глаза его блестели.

– Ну уж нет! Да и необязательно мне на весь Лондон кричать, что я и есть Артур ле Бретон. Я представлюсь просто госпитальером, и даже герольды не посмеют посчитать меня недостойным участия в рыцарских состязаниях, ибо в сей орден принимают только людей из благородных семейств. А имя… Да будет вам известно, что я недавно был во Франции и узнал, насколько там популярно нынче являться на турниры инкогнито. О, сэр, взгляните, какое вооружение мне досталось от погибшего рыцаря! – Он достал мешок с вооружением крестоносца. – Вы только посмотрите, какой отменный шлем! И весь закрытый. Кто узнает меня под этим стальным горшком?

– Это не горшок, – строго произнес Гай. – Подобный шлем называют топхельм – великий шлем. Их изобрели в Палестине, ибо они хорошо защищают от стрел из лука и арбалета, с какими имеют привычку внезапно нападать на христиан сарацины. Но сейчас подобные шлемы стали носить и у нас. Да, для турнира такой шлем был бы великолепен…

– Вот видите! – Артур сверкнул глазами, уже предвкушая, что Гай готов поддержать его задумку.

Но лицо рыцаря будто окаменело.

Огонь в глазах Артура медленно погас. И он лишь криво усмехнулся, когда Гай заявил, что не станет ему помогать уже потому, что не намерен потворствовать лжи, так как основной целью этого бродяги было ложным путем заполучить у его друзей из Гронвуда их единственную дочь.

– Если Милдрэд не будет против, вам‑то что?

– А если будет?

Артур с силой отбросил топхельм в сторону, едва не задев бродившую между столами курицу, и та с кудахтаньем бросилась прочь, развеселив возившихся по хозяйству домочадцев. Они не знали нормандской речи, на какой велась беседа господина и этих троих, хотя и поняли, что те решают что‑то серьезное. Уж Гвенллиан не сомневалась, что Артур убеждает ее мужа выделить ему наследство. Но и она не отказала себе в удовольствии разглядеть необычный шлем, вокруг которого собрались челядинцы. Они оттирали блестящий металл от куриного помета, в котором тот измазался, пока катился по полу.

Артур же смотрел на Гая, и глаза его вновь горели.

– Мои отношения с Милдрэд – моя забота, сэр! Ваше дело – поддержать меня. И вы… вы – мой должник, Волк! Или вы забыли, как некогда я спас вас от казни? За все это время я ни разу не напомнил вам об этом, никогда ничего не просил. Теперь же прошу. Но… клянусь светлым именем Бога, если вы не проявите себя как друг… Я все равно поеду в Лондон. Не знаю, что меня там ждет без вашей помощи, но в одном я уверен: я больше никогда не назову вас своим другом и вы больше никогда меня не увидите.

Гай побледнел. Он и сам не ожидал, как больно ему станет от этих слов. Да и кто ему Артур? Никто. Но при мысли, что тот затаит обиду и они никогда не свидятся, Гаю показалось, что он может потерять кого‑то бесконечно дорогого.

– Я подумаю, Артур. Дай мне время.

– Пару дней, не больше, сэр! – жестко процедил сквозь зубы Артур.

Гай никогда еще не видел его таким разъяренным.

Юноша резко повернулся, забрал у слуг шлем и быстро вышел из дома.

– Вот горячая голова! – молвил Рис, глядя ему вслед. – А вам бы, сэр, и впрямь стоило понять, что он не отступит и что только вы можете ему помочь. Да, Гро? – И валлиец потрепал по загривку своего маленького лохматого пса.

А через день в усадьбу Гая неожиданно прибыла аббатиса Бенедикта.

Рис как раз сидел на мосту над рекой и удил рыбу, когда дремавший подле него Гро вдруг встрепенулся, зашелся лаем, а потом, радостно поскуливая, помчался к приближающейся на муле аббатисе. Рис тоже поспешил навстречу, стал отвечать на вопросы. Да, они оба тут, и Гай, и Артур.

Правда, они увидели этих столь похожих мужчин, когда те, стоя у дверей конюшни, отчаянно ругались: Гай говорил, что хоть он, как и обещал, отдаст парню коня, Артур все равно никудышный наездник, а юноша уверял, что эти сведения давно устарели и на службе у Плантагенета он давно уже поднаторел в этой нехитрой науке. Причем юноша был в таком гневе, что даже отпихнул принявшегося скакать возле него пса.

– Отстань, Гро!

Но тут он обернулся и увидел Риса, ведущего под уздцы мула, на котором восседала аббатиса. Уставшая, в запыленной, помятой сутане, она так и просияла при взгляде на него и Гая. И хотя мужчины обрадовались ее приезду, они, будучи разгоряченными, просто молча смотрели, как она спешилась и идет к ним неуверенной после долгой поездки верхом походкой и протягивает руки. Лицо ее при этом было одновременно и счастливым, и мокрым от поливших его слез.

– Артур, мальчик мой! Гай!.. Хвала Небесам! Как же я рада вас видеть. Вас обоих!.. Вместе!..

Им пришлось поддержать ее, ибо казалось, что Бенедикта вот‑вот упадет. Она почти повисла на них, рыдая и повторяя их имена.

Как же это было непохоже на всегда сдержанную и достойную настоятельницу Бенедикту! Несмотря на свое плотное телосложение, небольшой рост и грубые черты лица, она всегда умела держаться с таким достоинством, что казалась внушительной. Теперь же она походила на простолюдинку, которая не стыдилась проявлять чувства при людях, висла на мужчинах и даже голосила, подвывая. Они пытались ее успокоить, о чем‑то спросить, но она то прятала опухшее от слез лицо на груди брата, то кидалась на шею своему любимому воспитаннику.

– Да что случилось, ради всего святого? – Гай даже слегка тряхнул сестру, заставляя ее опомниться.

Бенедикта подняла к нему лицо. Вся привлекательность их рода досталась именно ее брату Гаю, но у них были одинаково красивые глаза – темно‑карие, почти черные, в обрамлении густых загнутых ресниц. Такие же глаза были и у Артура. И сейчас три пары почти одинаковых темных глаз по очереди смотрели друг на друга.

Наконец аббатиса сумела совладать с собой, вытерла краем черного монашеского покрывала глаза, поправила крест на белом апостольнике [13].

– Все в порядке, мои дорогие. Просто я долго пробыла в пути, устала и все такое…

Она действительно выглядела утомленной. Гай отвел ее в дом, но Бенедикта стала поклевывать носом, уже когда ела овсянку. Ее уложили тут же, на лавке у стены, так как отдельные покои имелись только у хозяина усадьбы и его супруги. Но Бенедикту не тревожили шум и голоса в усадьбе, и она сладко проспала до самого вечера.

Артур большую часть дня провел возле коня; он оглядел его, проехался, а когда поставил в стойло и прошел в дом, то оказалось, что Черный Волк с Бенедиктой покинули усадьбу. На вопрос, где они, Гвенллиан сухо ответила, что брату и сестре понадобилось переговорить наедине и они ушли, ибо к вечеру с лугов и пастбищ в дом сошлось немало народа.

В зале дома действительно было людно и дымно от пылавших в очагах поленьев; гости ели, разговаривали, по рукам ходил мех с медовухой, слышался перезвон арфы. Все это раздражало Гвенллиан. Ее горе, боль утраты никого, похоже, не волновали. Даже Гай с приездом Артура как будто ожил. А теперь еще и сестрица его пожаловала. И они покинули усадьбу, несмотря на то что к вечеру пошел дождь.

Леди Гвенллиан послала за ними служанку, но та вскоре вернулась, сообщив, что хозяин и преподобная мать все еще стоят на мостике над рекой. Причем шепотом сообщила хозяйке, что выглядят они как‑то странно: господин словно бы опечален, даже склонил голову на плечо аббатисы, а она его утешает.

Гвенллиан закусила губу, а потом зло окликнула проходившего мимо ее хозяйского места Артура.

– Эй, ты! Что, твоя покровительница явилась уговаривать моего мужа, чтобы он выступил на собрании кантрефа и огласил тебя наследником? Слетелись хищники: сначала ты, потом эта святоша. Ишь как нацелились на наше добро!

Артур помрачнел. Неужели это та самая милая хохотушка Гвенллиан, которая ранее радовалась его приездам, и они вместе так забавно шутили?

– У вас еще будут дети, миледи, верьте в это. К тому же у Гая, как вы знаете, есть две внебрачные дочери, которым явно что‑то перепадет от его щедрот, как бы вы ни стремились удержать в своих маленьких ручках ваше богатство. Я же на него не претендую. И я не родня Гаю.

Но тут на пороге появился сам Черный Волк, подошел и вопреки тому, что только что сказал его юной супруге Артур, стремительно обнял юношу.

– Мой мальчик… Мой… Артур.

Растерявшийся Артур только глядел через его плечо на искаженное гневом лицо Гвенллиан. Она резко отвернулась и ушла наверх, где громко стукнула дверью.

Но Артур, пораженный видом Гая, уже забыл о ней. А тот смотрел на него, как никогда ранее. Лицо его было взволнованным, грудь бурно вздымалась, а глаза, казалось, ощупывали лицо юноши, будто он впервые как следует его разглядел, будто хотел изучить и навсегда запомнить. И при этом… Артур был потрясен, заметив, что всегда такие холодные глаза Гая блестели слезой. Невероятно, Черный Волк плакал! А за ним стояла его сестра, нервно теребила в руках четки и тоже заливалась слезами.

– Что происходит? Может, и мне есть повод заплакать?

Гай засмеялся сквозь слезы, сильно хлопнул Артура по плечу.

– Такой же, как всегда. Он ведь славный у нас, да, Риган?

Аббатиса шагнула вперед, достала из рукава какую‑то вещицу, ярко блеснувшую в свете горевшего у входа факела, и Артур увидел крошечный, усеянный мелкими алмазами крестик. Медленно и как‑то торжественно мать Бенедикта надела его на Артура.

– Носи его, мой милый, он твой. Он всегда был твоим, только я не решалась его тебе отдать.

– Кажется, я наконец повзрослел, раз мне доверили носить такую изысканную вещицу, – заметил Артур, разглядывая тонкую работу.

– Да, ты совсем взрослый, Артур, – как‑то задумчиво произнес Гай. – Двадцать два года. По сути я мог бы и догадаться… О Господи, если ты хочешь наказать нас за грехи наши, то воистину делаешь слепыми, глухими и неразумными.

– Аминь, – озадаченно произнес Артур.

Гай серьезно смотрел на него и говорил негромко, причем непонятно было, обращается ли он к Артуру или к самому себе. Он сказал, что счастлив, что узнал Артура еще мальчишкой, что видел его проказы и шалости, наблюдал, как он растет, учится, счастлив, что они так много времени провели вместе. И что он сам учил этого мальчика – учил разбираться в людях, учил быть мужчиной, владеть оружием.

– Может, ты и конному бою меня обучишь? – напомнил Артур.

Черный Волк расхохотался – громко и счастливо. Челядинцы, дивясь, стали переглядываться, так как в последнее время видели своего господина понурым и замкнутым.

– Конечно, научу, парень! Кто же еще, если не я? И сделаю все, чтобы ты как можно скорее смог стать настоящим рыцарем. Слышишь меня? Мы добьемся с тобой рыцарского пояса. И уж никак не упустим твою прекрасную саксонку из Гронвуда.

Артур не верил своим ушам. Но все же постарался воспользоваться моментом, пока Черный Волк был настроен так благодушно, и спросил, когда они начнут обучение. Ведь до турнира осталось не так уж много времени.

Гай с улыбкой посмотрел на сестру.

– Что скажете, преподобная мать? Разве он вам кое‑кого не напоминает?

Она не ответила, что Артур напоминает ей брата. И всегда напоминал. Но говорить юноше о том, что она узнала во Франции и о чем поведала Гаю, еще рано. Брат сам попросил ее обождать: ему было стыдно, что ранее так решительно отрекался от сына. Да и заводить речь о его матери пока рановато. Если вообще имеет смысл когда‑либо говорить о родившей его женщине.