Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава 3. За три дня до Рождества я получил чек на сто долларов из банка в Лас‑Вегасе
За три дня до Рождества я получил чек на сто долларов из банка в Лас‑Вегасе. Вместе с ним пришла записка на листке с названием гостиницы. Он благодарил меня, желал мне счастливого Рождества, всяческих удач и надеялся на скорую встречу. Постскриптум свалил меня с ног. «Мы с Сильвией начинаем здесь наш второй медовый месяц. Она просит вас не сердиться на нее за то, что она решилась на вторую попытку». Остальное я узнал из газеты, из раздела, который ведут эти дешевые снобы, светские хроникеры. Обычно я этого не читаю, разве только когда не на что позлиться. «Ваша корреспондентка вся трепещет от известия из Лас‑Вегаса, что эти милые Терри и Сильвия Леннокс снова впряглись в одну упряжку. Она – младшая дочь мультимиллионера Харлана Поттера, хорошо известного в Сан‑Франциско и, конечно, на курорте Пеббл‑бич. Сильвия пригласила Марселя и Жанну Дюо заново отделать весь особняк в Энсино, от подвала до крыши, по самому умопомрачительному последнему крику. Может быть, вы помните, дорогие мои, что Курт Вестерхайм, предыдущий муженек, преподнес Сильвии к свадьбе эту скромную хижину в восемнадцать комнатушек. Как, вы спрашиваете, а куда же девался Курт? Отвечаю – он в Сент‑Тропесе, и как будто надолго. Там же живет некая французская герцогиня с очень‑очень голубой кровью и двумя просто обворожительными детьми. Вы хотите знать, что думает об этом повторном браке Харлан Поттер? Тут можно только гадать. Мистер Поттер ведь никогда и ни за что не дает интервью. Всему есть пределы, мои милые». Я отшвырнул газету в угол и включил телевизор. После этой собачьей блевотины даже борцы смотрелись прилично. Но факты, вероятно, были изложены точно. В светской хронике рисковать опасно. Я представил себе эту восемнадцатикомнатную хижину, пошедшую в придачу к нескольким поттеровским миллионам, не говоря уж о том, как ее разделали эти Дюо в новейшем символико‑фаллическом духе. Но никак не удавалось представить себе Терри Леннокса – как он в шортах слоняется вокруг одного из своих бассейнов и по переносному радио приказывает дворецкому заморозить шампанское и поджарить куропаток. Почему не удавалось, я не понимал. Если этому парню приятно играть роль комнатной собачки, мне‑то что? Я только не хотел его больше видеть. Но знал, что придется – хотя бы из‑за этого проклятого чемодана с золотыми застежками... Это случилось в сырой мартовский вечер. В пять часов он вошел в мою убогую обитель для размышления. Выглядел старше, был очень трезв, строг и блистательно спокоен. Был похож на боксера, который научился стойко держаться под ударом. Он был без шляпы, в перламутрово‑белом дождевике, в перчатках, седые волосы были приглажены, как перья на птичьей грудке. – Пойдемте выпьем в какой‑нибудь тихий бар, – сказал он, как будто мы не виделись всего минут десять. – Если, конечно, у вас есть время. Мы не стали пожимать рук. Мы ни разу еще этого не делали. Англичане, в отличие от американцев, не обмениваются постоянными рукопожатиями, и Терри Леннокс, хотя и не был англичанином, соблюдал их правила. Я сказал: – Заедем ко мне, заберите ваш роскошный чемодан. Он мне надоел. Он покачал головой. – Будьте любезны, подержите его у себя. – Зачем? – Просто так. Вы не против? Это память о временах, когда я еще не был полным ничтожеством. – Да ну вас к чертям, – ответил я. – Впрочем, дело ваше. – Если вы беспокоитесь из‑за того, что его могут украсть... – И это дело ваше. Так как насчет выпивки?.. Мы отправились в бар Виктора. Он отвез меня туда на машине марки " Юпитер‑Джоуэтт", ржавого цвета, с легким парусиновым верхом, всего на два места. Обивка была из светлой кожи, а отделка, кажется, из серебра. Я не слишком увлекаюсь машинами, но от этой проклятой штуки у меня все‑таки потекли слюнки. Он сказал, что на второй передаче она выжимает шестьдесят пять миль в час. Коротенький рычаг скоростей едва доходил ему до колен. – Четыре скорости, – сказал он. – Автоматическое переключение для такой модели еще не придумали. Да оно и ни к чему. Она сразу включает на третью, даже в гору, а при нашем уличном движении больше и не нужно. – Свадебный подарок? – Просто подарок. Знаете ‑"я случайно увидела эту штучку в витрине". Балуют меня. – Это приятно, – заметил я. – Если взамен ничего не требуют. Быстро взглянув на меня, он снова перевел глаза на мокрую мостовую. Дворники нежно шелестели по стеклу. – Взамен? Обязательно требуют, приятель. Может, вы думаете, что я несчастлив? – Прошу прощения, забылся. – Я богат. На кой черт нужно еще и счастье? – В голосе у него слышалась какая‑то незнакомая грусть. – Как у вас со спиртным? – Шик‑блеск, старина. По непонятной причине держусь. Пока что, во всяком случае. – Может быть, вы и не были настоящим алкоголиком. В баре Виктора мы сели в уголок и стали пить «лимонную корочку». – Не умеют здесь смешивать этот коктейль, – сказал он. – Просто берут джин, лимонный сок, добавляют сахара и горькой. А настоящая «лимонная корочка» – это джин пополам с соком зеленого лимона, и больше ничего. Дает мартини сто очков вперед. – Я по выпивке не большой специалист. Как вас принял Рэнди Старр? У нас он тут слывет крутым парнишкой. Он откинулся на спинку и задумался. – Наверное, так и есть. Наверное, все они такие. Но по нему этого не видно. Я знаю парочку таких же ребят в Голливуде, которые нарочно выпендриваются, Рэнди не дает себе этого труда. У себя в Лас‑Вегасе он респектабельный бизнесмен. Будете там, зайдите к нему. Вы подружитесь. – Вряд ли. Не люблю бандитов. – Не придирайтесь к словам, Марлоу. Мы живем в таком мире. Таким он стал после двух войн, таким и останется. Мы с Рэнди и еще одним парнем однажды вместе попали в переделку. Это нас и связывает. – Тогда почему вы не попросили его помочь, когда вам было плохо? Он допил и помахал официанту. – Потому что он не смог бы мне отказать. Официант принес по второй порции, и я сказал: – Это все пустые разговоры. Если парень у вас в долгу, вы о нем подумайте. Надо же дать ему шанс расквитаться. Он медленно покачал головой. – Вы, конечно, правы. Я же попросил у него работу. Но это была работа. А просить одолжение или подачек – нет. – Но вы же приняли их от чужого человека. Он посмотрел мне прямо в глаза. – Чужой человек может притвориться, что не слышит, и пройти мимо. Мы выпили по три «лимонные корочки», и он был ни в одном глазу. Настоящего пьяницу уже развезло бы. Так что он, видно, вылечился. Петом он отвез меня обратно в контору. – Мы ужинаем в восемь пятнадцать, – сообщил он. – Только миллионеры могут себе это позволить. Только у миллионеров слуги сегодня такое терпят. Будет масса очаровательных гостей. С тех пор он вроде как привык заглядывать ко мне около пяти. Мы ходили в разные бары, но чаще всего к Виктору. Может быть, для него это место было с чем‑то связано, не знаю. Пил он немного, и сам этому удивлялся. – Должно быть, это, как малярия, – заметил он. – Когда накатывает, кошмарное дело. Когда проходит, словно ничего и не было. – Не понимаю одного – зачем человеку вашего положения пить с простым сыщиком. – Скромничаете? – Просто удивляюсь. Я парень довольно приятный в общении, но вы‑то живете в другом мире. Я даже не знаю точно – где, слышал только, что в Энсино. Семейная жизнь у вас должна быть вполне приличная. – У меня нет семейной жизни. Мы снова пили «лимонные корочки». В баре было почти пусто. Только у стойки на табуретках поодаль друг от друга сидело несколько пьяниц – из тех, что очень медленно тянутся за первой рюмкой, следя за руками, чтобы чего‑нибудь не опрокинуть. – Не понял. Объяснять будете? – Большая постановка, сюжет не имеет значения, как говорят в кино. Наверно, Сильвия вполне счастлива, хотя и не обязательно со мной. В нашем кругу это не столь важно. Если не надо работать или думать о ценах, всегда найдешь чем заниматься. Веселого в этом мало, но богатые этого не знают. Им удовольствия неизвестны. У них нет никаких сильных желаний – разве, может быть, захочется переспать с чужой женой, но разве это можно сравнить с тем, как жене водопроводчика хочется новые занавески для гостиной? Я ничего не ответил. Решил послушать дальше. – В основном, я убиваю время, – продолжал он, – а умирает оно долго. Немножко тенниса, немножко гольфа, немножко плаванья и верховой езды, а также редкое удовольствие созерцать, как друзья Сильвии стараются продержаться до обеда, когда можно снова начать борьбу с похмельем. – В тот вечер, когда вы уехали в Вегас, она сказала, что не любит пьяниц. Он криво усмехнулся. Я уже так привык к его шрамам, что замечал их только, если у него вдруг менялось выражение, и становилось заметно, что с одной стороны лицо неподвижно. – Это она про пьяниц, у которых нет денег. Когда деньги есть, то это просто люди, которые не прочь выпить. Если их рвет на веранде, это забота дворецкого. – Вам не обязательно все это выносить. Он допил коктейль одним глотком и встал. – Мне пора бежать, Марлоу. Кроме того, я надоел и вам, и, видит бог, сам себе тоже. – Мне вы не надоели. Я привык слушать. Может, когда‑нибудь до меня дойдет, почему вам нравится быть комнатной собачкой. Он осторожно потрогал свои шрамы кончиками пальцев и слегка улыбнулся. – Интересно не то, почему я сижу на шелковой подушке и терпеливо жду, когда меня погладят, – интересно, зачем я ей нужен, вот что. – Вам нравится шелковая подушка, – сказал я, вставая. – И шелковые простыни, и звонок, по которому входит дворецкий со своей холуйской улыбочкой. – Возможно. Я вырос в сиротском приюте в Солт Лейк Сити. Мы вышли на утомленную вечернюю улицу, и он заявил, что хочет пройтись. Приехали мы в моей машине, и на этот раз мне удалось первым схватить счет и заплатить. Я смотрел, как он уходит. Седые волосы на мгновение блеснули в полосе света от витрин, а потом он растворился в легком тумане. Он больше нравился мне пьяным, нищим, побитым жизнью, голодным и гордым. А может, мне просто нравилось смотреть на него сверху вниз? Понять его было трудно. В моей профессии иногда надо задать вопросы, а иногда? дать человеку постепенно закипеть, чтобы он потом сразу выплеснулся. Любой хороший сыщик это знает, Похоже на шахматы или бокс. Некоторые нужно загнать в угол и не давать им обрести равновесие. А с другими побоксируешь, и, глядишь, они принимаются бить сами себя. Если бы я попросил, он рассказал бы мне всю свою жизнь. Но я ни разу даже не спросил, что случилось у него с лицом. Если бы я попросил, а он бы рассказал, то, возможно, это сберегло бы парочку жизней. Но не обязательно.
|