Пушкин – лирик или физик?

В годы обучения Пушкина в Царскосельском лицее служил там преподаватель физико‑математических наук Яков Иванович Карцев.

Был это человек язвительный, но не подлый. Математика же, надо отметить, мало интересовала лицеистов, в том числе и Пушкина. И Карцева это поначалу раздражало. Но постепенно он смирился с неизбежным. Однажды Яков Иванович вызвал к доске будущего гения, который на занятиях Карцева тайком писал стихи. По свидетельству очевидцев, Пушкин долго переминался с ноги на ногу, силясь решить заданную алгебраическую задачу, молча писал какие‑то уравнения. Карцеву это в конце концов надоело, и он спросил:

– Что же вышло? Чему равняется икс?

Пушкин, улыбаясь, ответил:

– Нулю!

– Хорошо! У вас, Пушкин, в моём классе всё кончается нулём. Садитесь на своё место и пишите стихи, – сказал учитель.

Из этого эпизода многие пушкинисты делают легковесный вывод о чисто лирическом предназначении поэта, несовместимом с точными науками.

Но по прошествии совсем немногих лет мы видим уже совсем иного Пушкина. К моменту возвращения из ссылки в Петербург в 1826 году он – один из самых эрудированных людей своего века.

Один из лучших советских популяризаторов науки Генрих Волков в книге «Мир Пушкина» так определял круг книжных интересов поэта: «Вместе с античными поэтами, трагиками и мудрецами, незримыми учителями и спутниками жизни Пушкина были поэты, драматурги и мыслители эпохи французского Просвещения. В его библиотеке было восемь томов сочинений Платона... Пушкин читал и перечитывал Монтескье, Вольтера, Дидро, Руссо, Гольбаха, Гельвеция. Все они упомянуты в черновиках седьмой главы „Онегина” при описании библиотеки этого литературного героя. На книжных полках самого Пушкина, кроме того, хранились сочинения Франклина, Лейбница, Паскаля... и других учёных». Последние – великие математики и физики.

Но не только приятели с удивлением встретили преображённого поэта‑лирика, поражавшего окружающих проницательными суждениями. Николай I, зная о Пушкине по всевозможным донесениям, слухам и сплетням, вызвал опального поэта на аудиенцию из Михайловского в Москву. И даже испытывая к нему как другу декабристов явную антипатию, он не замедлил отметить незаурядность собеседника.

– Я говорил сейчас с умнейшим человеком России, – сказал император, любивший, кстати, провозглашать: «Мы инженеры».

Пушкин стал очень внимательно следить за развитием естественнонаучной мысли своего времени. А это и открытие Эрстедом явлений электромагнетизма, и изыскания Фарадея по электромагнитной индукции, заложившие базу для развития первых электрических машин. А уже в ноябре 1833 года академик Ленц в докладе петербургской Академии наук сообщил о своём открытии «принципа обратимости процессов электромагнитного вращения и электромагнитной индукции», и всего год спустя Якоби обнародовал изобретение электродвигателя.

Особо следует упомянуть Павла Львовича Шиллинга, чей электромагнитный телеграф в тот же период уже показывался в Петербурге в действии всем желающим. Этот выдающийся инженер и путешественник оказал на Пушкина немалое влияние. Ведь только прямой запрет царя не позволил Пушкину отправиться вместе с Шиллингом в научную экспедицию.

В последнее десятилетие своей жизни Пушкин принимал активное участие в журнальной и просветительской деятельности. На страницах «Современника» являл – и как автор, и как редактор – живой и деятельный интерес к развитию науки и техники.

Первым делом Пушкин печатает статью Петра Борисовича Козловского «Разбор Парижского математического ежегодника». Когда работа проходит высочайшую цензуру, восклицает: «Ура! Наша взяла!»

Автор, между прочим, князь, эрудит, путешественник. Вяземский так описывает этот характер: «Поэт чувством и воображением, дипломат по склонности и обычаю, жадный собиратель кабинетных тайн до сплетней включительно, был он вместе с тем страстен к наукам естественным, точным и особенно математическим, которые составляли значительный капитал его познания и были до конца любимым предметом его учёных занятий и глубоких исследований... В нём было что‑то от Даламберта, Гумбольдта...» В третьем номере «Современника» Пушкин печатает новую статью Козловского о теории вероятностей.

Как пишет уже упомянутый Генрих Волков, «до встречи с Пушкиным Козловский, который был уже пожилым человеком, не напечатал ни строчки, оставаясь только салонным импровизатором. Пушкин знакомится с ним, слышит его ясную, умную речь и уговаривает написать статью – прямо‑таки зажёг ленивого князя желанием немедленно взяться за работу.

Пушкин считал святой обязанностью литературного журнала рассказывать, что происходит в мире наук естественных, рассказывать живо, увлекательно, но и профессионально, не профанируя тему, не облегчая её».

Выполняя фактически предсмертную просьбу поэта, которую тот передал в ночь перед дуэлью, Пётр Борисович Козловский скрупулёзно трудится над новой статьей, в этот раз по теории пара. «Она стоила мне больших трудов, – признаётся автор Петру Андреевичу Вяземскому, – потребовала чтения множества книг по физике, химии и механике. Нужно немало мастерства, чтобы сжато изложить суть вещей на три или четыре печатных листа. Всякий, кто её прочтет, узнает всё, что знают в этой области в Англии и во Франции, все „как” и „почему”. Поручаю вам, дорогой князь, позаботиться о ней в таком труде, как этот, где приведено в сцепление столько идей, даже малейшая опечатка может сделать непонятным всё целое».

Статья «Краткое начертание теории паровых машин» была опубликована уже после смерти Пушкина в седьмом номере «Современника». Вот так лирик постигал физику. Воистину гений не может быть однобоким!