Перед первой встречей

Готовясь работать с командой ЦСКА и сборной, размышляя о закономерностях игры, о процессах, происходящих в сегодняшнем хоккее, я намечал какие-то практические меры, которые позволили бы мне вместе с командой решать те задачи, которые выдвигает перед нами время. Был у меня уже немалый опыт работы, на который я и собирался опираться.

Пишу об опыте потому, что конкретных, расписанных по дням и часам планов занятий у меня быть, конечно же, еще не могло: судить со стороны о команде – и о ЦСКА, и о сборной – рискованно. Да и не серьезно.

Мне предстояло познакомиться с хоккеистами ЦСКА ближе.

Знал, уверен был, что работать будет непросто. В команде большие мастера. Сложившиеся мастера, за плечами которых огромный авторитет ЦСКА. Мне предстоит убеждать их отказываться от чего-то привычного, привыкать к чему-то новому. Многие уже, скажем, не юноши. Значит, нужны специальные усилия, чтобы продлить их спортивный век.

Но одновременно не мог не считаться и с тем, что наступает смена поколений, которая, как известно, приходит в каждую команду почему-то в самый неподходящий момент, хотя это естественное, закономерное явление, хотя ни один тренер никогда не забывает о том, что его команда, его игроки не вечны.

Хорошо, что в команду порой вливается одновременно сразу большая группа одаренных молодых хоккеистов одного примерно возраста. Хорошо, что они долго, несколько сезонов играют вместе. Но плохо, когда эти мастера и сходят одновременно. Тем более это тяжело для команды, когда речь идет о больших спортсменах, о выдающихся игроках, на которых держалась команда, на которых привык опираться коллектив.

Далее. Я знал, что в ЦСКА традиционно серьезное отношение к физической подготовке мастеров, что атлетизм издавна ставился здесь – и об этом подробно рассказывал в своих книгах Анатолий Владимирович Тарасов – во главу угла. Теперь же мне предстояло познакомиться с работой армейцев ближе. Мне казалось, что в этой работе есть и определенные минусы. Знал, в частности, что до самых последних лет весьма несущественную роль играла беговая программа, та основа, на которой, по моим представлениям, строится весь фундамент разносторонней подготовки хоккеиста.

Казалось бы, что может быть проще: тренер, понимающий роль атлетизма, приходит в команду, где это качество всегда считалось главным в подготовке спортсменов высокого класса, где все его предшественники – и Тарасов, и Кулагин, и Локтев – серьезно работали именно в этом плане. Однако сложности обнаружились. И немалые, к моему огорчению. Почему? Да потому, что моя концепция, мои принципы, методика атлетической подготовки имели немного точек соприкосновения с тем, к чему привыкли хоккеисты, работая с предыдущими тренерами.

Оказалось, что атлетическая подготовка в моем понимании отличается от того, что принято было в ЦСКА. Я трактовал ее как всестороннюю подготовку, считал, что не отдельные снаряды и упражнения вырабатывают атлетизм. Что в занятие надо включать и сложную скоростно-силовую подготовку, в том числе и насыщенную, хорошо спланированную беговую программу. Подготовка должна носить комплексный характер. Для моей новой команды оказался откровением «тихоновский городок» (так назвали его хоккеисты ЦСКА), в которой уложено все комплексное совершенствование атлетизма, всех его качеств в определенном временном режиме. Занятия в «городке» дополнялись широкой программой игр на земле, на грунте.

Хоккеистам ЦСКА, когда началась наша совместная деятельность, была предложена постоянно обновляемая и очень трудная программа. Переход на такую работу – во всех отношениях вещь непростая. И для спортсменов, и для тренеров. Я давно привык работать над атлетизмом в предложенном много режиме. И новички, приходящие в рижское «Динамо», воспринимали его как должное: так работал весь наш коллектив. Здесь же мне надо было перестроить не одного-двух хоккеистов, но целую команду на новый режим работы. Перед тренерами армейцев стоял вопрос: как выводить хоккеистов на новый уровень деятельности – постепенно, поэтапно, исподволь готовя спортсменов к предлагаемым нагрузкам, или сразу? Пришел к выводу: сразу. Времени на раскачку не было.

Кому-то надо было изменять традиционные навыки. Комуто надо было отказаться от привычного, сложившегося. Но кому? Команде, где два с лишним десятка спортсменов? Или одному тренеру? Ответ не так прост, как представляется на первый взгляд. Один подчиняется остальным, подстраивается под всех – это непреложный закон жизни спортивного коллектива. Так, по крайней мере, привыкли считать многие, очень многие. На мой взгляд, это неверно, даже если речь идет об одном игроке – мало ли какой это игрок, мало ли о чем может пойти речь. Но тем более это неверно, если разговор касается тренера.

Что значило для меня отказаться от собственных принципов? Только то, что я перестал бы существовать как тренер. В конце концов, тренер – это прежде всего специалист с определенными принципами работы, с определенными взглядами на подготовку спортсменов и команды, с определенными концепциями игры. Меня пригласили в сборную страны, а вместе с тем и в ЦСКА. Почему? Динамовцы Риги не были чемпионами страны, не составляли костяк сборной СССР. Значит, на тренера рижан обратили внимание по каким-то другим соображениям. Видимо, показалась интересной, перспективной моя работа. Видимо, заинтересовало отношение к делу.

Так зачем же мне отказываться от того, что и позволило мне добиться определенных успехов, когда я работал с другими командами?

Но если я сохраняю приверженность своей методике, своим принципам подготовки хоккеистов, то это неизбежно означает только одно: игрокам придется отказываться от привычного, придется меняться, подстраиваться под нового тренера. Всем. В том числе и самым великим. Признанным чемпионам и лидерам команды. Да что там команды – всего советского хоккея.

Легко ли им это? С большим ли энтузиазмом согласятся ведущие мастера перестраиваться, начинать во многом сначала?

Добавьте к этому, что новый тренер пришел с идеей, которая тоже не казалась поначалу привлекательной – с идеей игры в четыре звена, о трудностях претворения которой в жизнь я рассказывал раньше.

И наконец, еще одно. Личность тренера. Его известность или, если хотите, популярность. Если бы в ЦСКА пришел специалист, скажем, с авторитетом Тарасова или Боброва, все равно команде было бы трудно начинать работу с новым человеком. Но пришел тренер из рижского «Динамо», где не было больших мастеров за исключением Балдериса. Сможет он работать с хоккеистами высокого класса? Сможет помочь им подняться еще выше? По силам ли ему это? Сумеет ли новый тренер предложить такие игровые идеи и такие упражнения, которые покажутся интересными и полезными искушенным мастерам? Одно дело, простите за сравнение, учить грамоте первоклассника и совсем другое – старшекурсника высшей математике.

Сейчас, годы спустя, я особенно хорошо понимаю, что команде было не совсем ясно, что происходит. Почему Тихонов, который только что пришел из Риги, из клуба, занимающего в лучшем случае четвертое место в первенстве СССР, вдруг решается так резко перестраивать команду, которая и до его прихода добивалась многих славных побед? Почему тренер берет на себя смелость все начинать едва ли не заново? Ведущим мастерам ситуация казалась крайне обидной: их учит какой-то Тихонов.

Нелегкая это задача – найти свое место в сложившемся коллективе. А если речь идет о коллективе знаменитом, где каждый знает себе цену, новичку особенно трудно. Но еще труднее тренеру.

Такая же картина может сложиться и в любом другом коллективе. В конструкторском бюро, куда приходит новый начальник. В бригаде, куда назначают нового бригадира. В редакции, изнывающей от нетерпения: кто же он, новый шеф, как поведет себя? Или в больнице, где вводит свои законы новый главврач.

Моя критика сложившихся порядков, как и мои идеи насчет переустройства жизни в команде, встречались, прямо скажем, без энтузиазма.

Читатели могут подумать, что Тихонов сгущает краски, преувеличивая значение и остроту внутренних коллизий в спортивном коллективе, возводит свои субъективные переживания в степень глобальной проблемы.

Но ведь проблема эта и вправду носит общий характер. Касается не меня одного, а многих тренеров и в разных видах спорта. Не только в хоккее.

Вспоминаю историю, случившуюся несколько лет назад. «Спартак», бывший в ту пору чемпионом страны по хоккею, неудачно начал новый сезон. Не помню, какое место и после какого тура он занимал, это неважно, сезон был впереди еще долгий, но пока «Спартак» терпел неудачи, и вот в уважаемой газете появились критические стрелы в адрес тренера спартаковцев Карпова.

Критика тренеров при первой же неудаче возглавляемой ими команды, увы, неотъемлемая черта нашей жизни, и в ней, в такой критике, нет ничего страшного, хотя, понятно, и приятного мало. Но в той статье критика приобрела слишком острый характер: прямо ставился вопрос, по силам ли работать тренеру Карпову с чемпионом.

Помню, как изумила меня такая постановка вопроса. Можно было подумать, что Николая Ивановича пригласили в команду, носившую титул чемпиона страны и что именно при нем команда эта утратила свое высокое звание. Да, бывает, что и чемпион приглашает нового тренера. Так, кстати, случилось и в истории со мной: меня пригласили в ЦСКА, который за неделю до этого под руководством Константина Борисовича Локтева стал чемпионом страны в очередной раз. Однако здесь было свое объяснение: традиционно тренером сборной работает старший тренер армейцев, и если принято решение о назначении Тихонова тренером главной команды страны, то не имеет он права – так объяснили мне – отказываться от работы с ЦСКА. А я, замечу попутно, отказывался, но об этом речь дальше.

Иная ситуация была в случае с Карповым. Николая Ивановича пригласили в «Спартак» в пору неудач этой команды. И именно под его руководством стал «Спартак» чемпионом СССР. Карпов был организатором этой победы, он привел спартаковцев к успеху. Николай Иванович умеет ладить с людьми, находить с ними общий язык. Он умеет объединить коллектив, в котором выступают и игроки сборной, и новички. Дважды «Спартак», руководимый Карповым, становился чемпионом страны. И вдруг – по силам ли тренеру команда? Та самая, которая во многом именно благодаря его, Николая Ивановича, усилиям и поднялась на верхнюю ступень пьедестала почета.

Каждому тренеру суждена своя команда, и всякой команде надо находить общий язык с тренером, как и тренеру с командой. Не всегда искусство тренера соответствует уровню команды, с которой он работает. Иногда команда сильнее тренера, а иногда и тренер сильнее, но это в том случае, когда он не успевает поднять коллектив до своего уровня.

Совсем не убежден, что все тренеры работающие с первоклассными командами, справились бы и с работой в команде первой или тем более второй лиги, где условия работы, тренировок, формирования коллектива далеки от идеальных и куда не так-то легко пригласить хоккеиста с именем.

Эти и похожие мысли обуревали меня, когда думал я с беспокойством о первой своей встрече с хоккеистами ЦСКА.

Сейчас, по прошествии многих лет, мне уже трудно вспомнить в деталях, в частностях те чувства, которые я испытывал, принимая эту команду. Трудно рассказать о тех мыслях, которые тревожили, лишали покоя и сна.

Я шел на встречу с хоккеистами команды, которая имеет по истине уникальные спортивные достижения и столь же необычно богатые традиции.

Тренеру, работавшему прежде с коллективом другого уровня, с командой, перед которой ставились иные, безусловно, не столь высокие задачи, нужно было психологически перестраиваться. Мне теперь предстояло определять не только те методы, формы и средства работы, которые годятся для более классной команды, но и находить, устанавливать – сначала для себя – те принципиальные требования, те направления работы, какие позволят ЦСКА, а вместе с тем и сборной СССР, соответствовать времени, оставаться лидерами не только отечественного, но и мирового хоккея.

Прежде всего надо было мгновенно сориентироваться в том наследстве, что досталось мне от моих предшественников, определить, что следует взять из опыта работы Тарасова, Кулагина, Локтева, возглавлявших ЦСКА на протяжении четверти века. Опыт жизни, и спортивной в частности, показывает, как легко утрачиваются традиции и как медленно накапливаются и восстанавливаются они. А традиции, верность им определяют во многом душевное здоровье команды, ее спортивные достижения.

Нетрудно понять, что речь идет о традициях в самом высоком значении слова, а не о дурных привычках, которыми порой обладают не только отдельные люди, но и целые коллективы.

Что сохранить из опыта моих предшественников? И вместе с тем что привнести в жизнь команды ЦСКА из собственного опыта?

Это был сложный и мучительный период. Ошибаться я не имел права. Потерять команду ЦСКА – значит нанести советскому хоккею удар, оправиться от которого будет трудно. Вот почему я должен был сразу, без прикидок и черновых набросков, определить те стратегические линии моей работы, следовать которым нужно будет не дни и недели, но годы.

С благодарностью вспоминал трудную работу с «экспериментальной» сборной, которая дала мне возможность познакомиться с хоккеистами ЦСКА: в общей сложности мы тогда работали вместе более двух месяцев.

Лето 1977 года было, несомненно, самым тяжелым и нервным периодом моей жизни.

Внутренняя психологическая перестройка, в чем-то даже ломка, критический пересмотр собственного опыта – удел не только спортсмена, переходящего в новую для него команду, но и тренера. Только в этом случае нужна еще и поправка на меру ответственности. Неудача спортсмена – не сложившаяся спортивная судьба одного игрока. Неудача тренера – крах команды, двух с лишним десятков игроков.

С тревогой думал, как воспримут хоккеисты предлагаемую им программу подготовки, внутренней дисциплины.

Я надеялся, что па первых порах программу примут, поскольку исходит она от нового тренера, ссориться с которым поначалу никто, естественно, не собирается, но вот что будет потом, позже, когда пойдет повседневная нелегкая работа, когда требования будут постепенно возрастать… Я понимал, что новая – для этой команды – программа подготовки (от общефизической до тактической) с ее внутренними высокими требованиями, со строжайшей дисциплиной потребует от хоккеистов огромных усилий, самоотверженной работы, и потому знал заранее, что у меня возникнет немало проблем при ее реализации, предвидел, что придется принимать самые радикальные решения в тех конфликтных ситуациях, избежать которые мне едва ли удастся.

Мы живем и работаем в постоянном общении с другими людьми. Связи эти имеют разные формы. Как говорят социологи, выстраиваются они в двух направлениях – по вертикали и по горизонтали. У нас есть руководители, порой кем-то руководим и мы. В спорте такие связи особенно многочисленны, пересечены с десятками других. У тренера обычно немало опекунов и руководителей. Не помнить о них, не считаться с ними нельзя, и, размышляя о предстоящей работе, тревожась за завтрашний день команды, я, вполне понятно, думал и о том, как воспримет мои меры руководство ЦСКА, Спорткомитета Армии, ибо знал, что возможны и такие ситуации, когда руководству будет трудно поддержать мои решения.

Почему я так много внимания уделяю дисциплине? Потому что в моем истолковании дисциплина имеет всеобъемлющий характер. Дисциплина, безукоризненно корректное отношение хоккеистов друг к другу, к делу, которому они служат, стремление максимально и полно выполнять планы и задания на тренировку, на игру, – одна из основ нравственного здоровья команды.

Давайте отойдем на время от воспоминаний о том, что переживал новый, только что назначенный тренер ЦСКА, и заглянем на несколько лет вперед – в самый конец 1982-го и начало 1983 года, когда сборная клубов СССР совершала турне по Северной Америке, встречаясь с шестью клубами Национальной хоккейной лиги.

Местные газеты много и охотно писали о нашей команде.

В моем архиве хранится текст телекса, который передали корреспонденты ТАСС из Канады в Москву. Обозрение называлось «Хоккей в зеркале прессы». Прошу прощения, что вставляю в книгу слова о собственной персоне. Но сейчас станет ясно, почему я это делаю.

«Сборная клубов СССР заметно отличалась от наших команд, приезжавших в прошлые годы, своей „открытостью“. С разрешения тренеров игроки давали интервью сразу после матча корреспондентам телевидения, тренеры выступали на традиционных пресс-конференциях, давали интервью в свободные минуты… Интересный материал журналиста Пэта Дойла был опубликован в газете „Калгари сан“ под заголовком „Мастер дисциплины“:

«Глядя на него, представляешь себе, что он только что получил плохое известие. Морщины бегут по высокому лбу, а глубоко посаженные глаза то и дело вспыхивают, хохолок волос топорщится, а по бокам хорошо видна седина… Тем не менее создается впечатление, что он держит все нити управления в своей цепкой руке твердой хваткой. Является ли это впечатление верным? Нет. Вне льда он вполне дружелюбный человек, который к тому же с уважением разговаривает с представителями средств массовой информации. Просто он очень серьезно относится к обязанностям главного тренера в советском хоккее. Откровенный и простой, Тихонов резко отличается от тренеров по нашу сторону океана. Он хочет только выигрывать. Только это.

…Говорят, никто не видел, как Тихонов улыбается. Однако кто видел улыбающимся Скотти Боумэна? Говорят, что Сазер последний раз смеялся в 1963 году. А много ли раз улыбнулся в нынешнем сезоне Арбур (тренер команды «Нью-Йорк Айлеидерс»)?

Тренерская философия Тихонова вращается вокруг одного слова – «дисциплина».

Цитируя Тихонова, Дойл привел следующее высказывание: «Я хотел бы тренировать до тех пор, пока буду чувствовать, что могу дать еще что-то хоккею. Когда тренер перестает быть новатором, когда у него нет новых идей, тогда это становится плохо для хоккея. Тогда надо уходить».

Пришло ли такое время для Тихонова?

«Нет, комрад, нет» – таким ответом на собственный вопрос завершил материал о советском тренере корреспондент.

Слово «дисциплина» действительно часто звучит в моих разговорах с командой, и сейчас, кажется, хоккеисты разделяют отношение своего тренера к делу.

К этому вели годы напряженного труда.

Как начиналась моя работа в прославленном коллективе?

Помню ли, что было сказано в первый день? Пожалуй помню. Помню и то, что этому предшествовало.

Позвонил Тарасов. Посоветовал:

– Ты, Виктор, должен им сразу сказать, что… Посмотреть на них так, чтобы… Команда должна при первой же встрече почувствовать, что…

Одним словом, предлагалось говорить то, что сказал бы при знакомстве с командой сам Анатолий Владимирович.

Попытался последовать совету Тарасова. Но не получилось. Прежде всего потому, что я не Тарасов. И то, что кажется естественным в устах маститого тренера, было, скажем, не совсем подходящим для меня. И хоккеисты мои слова не воспринимали.

Что должен был сказать я в тог день?

Думаю, мне вообще тогда не следовало говорить. «Тронная речь» в таких случаях неуместна. Слова остаются словами, особенно если произносит их малознакомый или вовсе не знакомый человек. И что бы он ни говорил, судить о нем, о его работе будут по делам, результатам – по очкам, если речь идет о тренере хоккейной команды.

Но самое главное – я был вообще против этого собрания. Ибо назначено оно было на следующий день после торжеств, посвященных очередной победе команды в чемпионате страны.

Мое отношение к таким торжествам?

Не устаю повторять: мы не можем позволить себе не только успокаиваться па достигнутом, но и долго радоваться даже самым большим победам. На радость отводится один день, всего лишь один день, а за ним – снова творческий поиск. Это не мной придумано, не мной изобретено. Так относились и относятся к победам, даже самым радостным, самым счастливым – на олимпийских играх, на чемпионатах мира, многие наши спортсмены.

То была двадцатая победа хоккеистов ЦСКА. Они добились ее под руководством Константина Локтева, старшего тренера команды, одного из славных армейских бойцов, которые составляют гордость и честь ЦСКА. Локтев был своим, близким человеком в команде, в клубе, работал он достаточно успешно, и его воспитанников не могло, естественно, не озадачить назначение нового тренера.

Узнали хоккеисты о решении руководства сразу после по беды в чемпионате и были искренне удивлены. Не скрывая говорили:

– Мы – за Константина Борисовича, мы с ним будем и двадцатидвухкратные чемпионы страны и двадцатитрехкратные, и вообще проигрывать не собираемся, как не хотим расставаться и с тренером, вместе с которым пришли к победе…

Откровенно говоря, мне позиция игроков понравилась. Ведь в этом настроении было, думаю, не столько нежелание работать с новым тренером, сколько верность прежнему, «своему» наставнику.

И читатель, надеюсь, поймет, что мне такой настрой хоккеистов показался достойным уважения и обрадовал. Да, обрадовал. Уж если мне предстоит работать с командой, то хорошо, что в ней собраны люди неравнодушные, имеющие определенные позиции, люди, готовые защищать то, что им кажется правильным.

Итак, собрание было созвано и слово предоставили новому тренеру.

Говорил немного. О том, что считал важным. Говорил, что передо мною задача не просто дальнейшего усиления ЦСКА, ведущей нашей команды, но прежде всего такого усиления команды, которое позволило бы решить главную задачу – восстановление высокого авторитета советского хоккея. А роль хоккеистов ЦСКА в этом, естественно, преувеличивать невозможно.

Мне возразили, сказали, что я неверно расставляю акценты. Нельзя ни в каких вариантах отводить в своих планах и заботах армейцам второе место.

Теперь уже я не согласился.

– Меня, – доказывал я убежденно, с излишней, может быть, горячностью, – перевели сюда не только для того, чтобы ЦСКА в двадцать первый раз стал чемпионом страны. Это, конечно, как нетрудно понять, весьма важно для меня, для тренера, который тоже мечтает об успехе. Но еще важнее – именно потому и направили меня сюда, – чтобы сборная страны прервала серию поражений на чемпионатах мира.

Кажется, меня не очень поняли.

Кстати, как раз заботой об интересах сборной команды было продиктовано решение Спорткомитета о переводе в ведущий армейский клуб Хельмута Балдериса и Сергея Капустина.

Это звено только-только заявило о себе в Вене. Новая тройка не была там лидером, сильнейшей, но показалась звеном, обещающим многое, именно потому и решено было собрать вместе этих талантливых мастеров, дать им возможность найти общий язык с центральным нападающим Виктором Жлуктовым.

Но почему тройку сформировали не в команде «Крылья Советов», где играл Капустин, и не в рижском «Динамо», а в ЦСКА, где тоже играл только один хоккеист из будущей тройки?

Очевидно, потому, что к Жлуктову добавили и старшего тренера сборной. Ну а с Балдерисом дело понятное. Думаю, никто не упрекнет меня в нескромности, если я выскажу предположение, что Хелмут пошел бы в любой клуб, куда направили тренера, вместе с которым он работал много лет.

Что же касается Сергея Капустина, то здесь все было непросто.

Я разговаривал с ним о переходе в ЦСКА, предлагал попробовать играть постоянно в течение всего сезона с Жлуктовым и Балдерисом. Сергей не принял мое приглашение, аргументы мои не показались ему убедительными. И я отказался от мысли о переводе его в армейский клуб, считая, что насильно мил не будешь. С таким настроением и уехал в отпуск.

Тащить спортсмена в новую для него команду вопреки его желанию нельзя. Толка из такой затеи не будет. Потом этот спортсмен свою плохую игру будет легко объяснять, напоминая бесконечно, что он, как известно, и не хотел идти в эту команду, что он, дескать, заранее знал, чувствовал, что игра не будет получаться. А потом настроение одного хоккеиста переходит и к другим спортсменам, и к добру такая история не приводит.

Когда же я вернулся из отпуска, меня ждал сюрприз. Капустина убедили в необходимости создания звена для сборной страны, как мы говорим, «на базе» Жлуктова. Убедили руководители Спорткомитета СССР. Доказали ему, что это отвечает интересам сборной.

Но о том, как играла эта тройка, как она восходила и как спускалась с вершины, я расскажу позже.