Ледяной пик на побережье

Я мог всецело положиться на Бартлетта, однако меня вовсе не тянуло в каюту, когда судьба корабля и всей экспедиции висела на волоске. Кроме того, когда «Рузвельт» таранил лед, его так сотрясало, что сам Морфей поминутно вскакивал бы в постели и протирал глаза.

Тяжелый лед до того грозный и необоримый противник, что судно, накрепко засев между двумя гигантскими ледяными полями, оказывается в совершенно беспомощном положении. В таком случае любое сооружение, сконструированное и построенное человеком, обречено на гибель. Не раз при кратковременном сжатии ледяными полями весь 184-футовый корпус «Рузвельта» вибрировал, словно скрипичная струна. В другие моменты силой пара, впущенного в цилиндры через перепускной клапан, судно вздымалось на лед, подобно коню, берущему препятствие. Это была славная битва – судно шло в атаку на самого холодного врага человека и, возможно, самого древнего, ибо нельзя точно определить возраст этого глетчерного льда. Порой, когда обшитый сталью форштевень «Рузвельта» раскалывал льдину надвое, лед издавал свирепое рычанье, в котором слышалась вековая ярость Арктики против своевольного обидчика – человека, посягнувшего на ее пределы. Иногда, когда судну грозила серьезная опасность, эскимосы на борту затягивали свою странную песню, призывая души предков прийти к нам на помощь из потустороннего мира. А иной раз, как и в мои прошлые экспедиции, на палубу поднимался кочегар. Жадно глотая свежий воздух, он оглядывал пространство льда перед нами и яростно бормотал: «Он должен пробиться, черт подери!»

Кочегар исчезал в кочегарке, и минуту спустя из дымовой трубы с новой силой начинал валить дым, и я знал, что давление в котлах повышается.

На наиболее серьезных этапах плавания Бартлетт большую часть времени проводил в вороньем гнезде – наблюдательной бочке на грот-мачте. Я часто устраивался на снастях пониже, смотрел вместе с ним вперед и помогал ему советом, в случае необходимости подкрепляя его мнение своим и снимая с него бремя чрезмерной ответственности в наиболее опасных местах.

Так, вися вместе с Бартлеттом на колеблющихся снастях, высматривая полосы открытой воды и изучая движение напиравших на нас ледовых полей, я нередко слышал, как капитан кричал судну, словно уговаривая, и подбадривая его, приказывая ему пробить нам дорогу в неподатливых льдах: «Рви их, милок! Раскусывай пополам! А ну, нажми! Вот так, хорошо, мой красавчик! А теперь – еще! Еще раз!»

В такие минуты мне казалось, что в этом отважном, неустрашимом капитане-ньюфаундлендце воскресал дух многочисленных поколений мореходов и льдопроходцев, пронесших английский флаг по всему свету.