Постоянство и повторяемость форм

Раз за разом, когда возникают атомы, электроны заполняют одни и те же орбитали вокруг ядер; атомы снова и снова соединяются с образованием одних и тех же молекулярных форм; снова и снова молекулы крис­таллизуются в те же пространственные структуры; семена данного вида год за годом рождают растения одинаковой формы; поколение за поколением пауки ткут паутины одних и тех же видов. Формы повторяют­ся, и каждый раз следующая форма более или менее сходна с предыдущей. От этого факта зависит наша спо­собность узнавать, идентифицировать и называть вещи.

Эти постоянство и повторяемость не представляли бы проблемы, если бы все формы были раз и навсегда определены неизменными физическими законами или принципами. Такое допущение подразумевается в обычной теории причинности форм. Принимается, что эти фундаментальные физические принципы во вре­мени предшествуют реально существующим (актуаль­ным) формам вещей: теоретически способ кристалли­зации вновь синтезированного вещества должно быть возможно вычислить прежде, чем впервые образуются его кристаллы; подобным же образом влияние данной мутации в ДНК животного или растения на форму организма должно быть предсказуемо заранее. Конеч­но, на практике такие расчеты никогда не делались; это удобное допущение не проверено и, скорее всего, не может быть проверено.

Согласно же гипотезе формативной причинности — напротив, формы сложной химической или биологичес­кой системы не могут однозначно определяться извест­ными законами физики. Эти законы допускают сущест­вование диапазона возможностей, между которыми выбирают формирующие причины. Постоянство и по­вторяемость форм объясняются повторяющейся ассо­циацией одного и того же типа морфогенетического поля с физико-химической системой данного типа. Но тогда, что же определяет собственную форму мор­фогенетического поля?

Один из возможных ответов состоит в том, что морфогенетические поля существуют вечно. Они просто даны и необъяснимы через что-либо еще. Даже до появ­ления нашей планеты в латентном состоянии уже суще­ствовали морфогенетические поля всех минералов, кристаллов, животных и растений, которые когда-либо существовали на земле или которые будут существовать когда-либо в будущем.

Такой ответ является по существу платоновским или даже аристотелевским — в той степени, в какой Аристотель верил в извечную данность специфических форм. Этот ответ отличается от обычной физической теории тем, что эти формы не были бы предсказуемы на языке энергетической причинности; но он согласу­ется с ней в том, что также принимает как не требую­щее доказательств положение о том, что за всеми эмпи­рическими феноменами лежат предсуществующие принципы порядка.

Другой возможный ответ радикально отличается от первого. Химические и биологические формы повторя­ются не потому, что они определяются неизменными законами или вечными формами, но из-за причинного влияния прошлых подобных форм. Такое влияние требу­ет действия через пространство и время, в отличие от любого известного вида физического воздействия.

С этой точки зрения уникальная форма, принимае­мая системой, не может быть физически определена до ее первого появления. Тем не менее она может повторяться, поскольку форма первой системы сама определяет форму, принимаемую последующими по­добными системами. Представьте, например, что из нескольких различных возможных форм, Р, Q, R, S..., которые с энергетической точки зрения все равнове­роятны, система в первый раз случайно принимает форму R. Тогда в последующих случаях подобные сис­темы также будут принимать форму R вследствие транспространственного и трансвременного влияния первой из таких систем.

Тогда что же определяет форму, появившуюся впервые? На это не может быть дан научный ответ: вопрос касается уникальных и энергетически неопре­деленных событий, которые, согласно гипотезе, непо­вторимы с того момента, как они произошли, так как они сами воздействуют на все последующие подобные события. Наука может иметь дело только с закономер­ностями, с вещами, которые повторяются. Изначаль­ный выбор индивидуальной формы можно приписать случаю, или врожденной творческой силе материи, или трансцендентной творческой деятельности. Но нет способа различить эти возможности путем экспери­мента. Выбор между ними может быть сделан только с метафизических позиций. Этот вопрос кратко освеща­ется в последней главе книги; но для целей настоящего обсуждения не имеет значения, какой из возможнос­тей отдается предпочтение. Гипотеза формативной причинности имеет дело лишь с повторением форм, но не с причинами их первого появления.

Такой новый способ мышления непривычен, и он ведет на незнакомую территорию. Но только следуя этим путем, можно, как нам кажется, обрести надеж­ду достичь нового научного понимания формы и орга­низации вообще и живых организмов, в частности. Альтернативой движению вперед стало бы возвраще­ние к исходной точке; выбор был бы снова между простой механистической верой и метафизическим органицизмом.

В последующем обсуждении предполагается, что это гипотетическое транспространственное и транс­временное влияние осуществляется через морфогенетические поля, и это есть важная особенность формативной причинности.