Ты для меня бесценное владенье 1 page

Farewell: thou art too dear for my possessing,

And like enough thou know'st thy estimate.

The charter of thy worth gives thee releasing;

My bonds in thee are all determinate

For how do I hold thee but by thy granting...

Sonnet 87

Wm. Shakespeare

Прощай! Ты для меня бесценное владенье,

Но стала для тебя ясней твоя цена –

И хартии твоей приносят письмена

От власти временной моей освобожденье,

Из милости – владел лишь я тобой…

Сонет 87, В.Шекспир

Звуки, доносившиеся из-за двери в гардеробную, неминуемо грозили пробуждением. С усилием перевернувшись на живот, Дарси зарылся лицом в подушку в безнадежной попытке попытаться вздремнуть еще хоть минуту, прежде чем Флетчер…

– С добрым утром, сэр!

Поздно! Дарси прорычал что-то в подушку и с привычной решимостью откинул одеяло. Быстро свернул виновника ночных своих мучений и в следующий миг был уже на ногах.

– Сегодня прекрасное, солнечное утро, сэр. Как раз для Пасхи. – Флетчер с усилием раздвинул тяжелые парчовые шторы, которые не впускали в комнату утро. Улыбаясь уголками рта, повернулся к нему.

– Ее светлость просила напомнить вам, что коляска отъезжает точно в десять, а семейный завтрак будет накрыт в утренней столовой к девяти часам.

– Как и всегда на Пасху, как и всегда с тех пор, как мне стукнуло четыре, – проворчал Дарси, и, потягиваясь и зевая, подошел к окну проверить прогноз Флетчера на сегодняшний день. Прищурившись, он оглядел залитый солнцем парк. Да, день обещает быть прекрасным. Только легкие безвредные облачка на небе. Ласковый ветерок треплет листву деревьев в роще, отделяющей Розингс от Хансфорда, и он тотчас пожалел, что не привез сюда своего Нельсона. Не получится отметить такой день привычной прогулкой.

– Уже семь часов, мистер Дарси, – Прервал его воображаемый галоп по зеленым холмам и аллеям голос Флетчера. – Приготовить вам… – Громкий стук в дверь заглушил вопрос слуги, и они переглянулись от неожиданности, когда в приоткрытую дверь просунулась голова полковника Фицуильяма.

– А! Отлично, Фиц, ты уже встал! Но, Флетчер, – он вошел, наконец, осторожно прикрыв за собой дверь, – он еще не побрит! Ведь уже семь часов.

– Да, сэр, но я только что собирался…

– Хорошо, давай скорее, приятель! Время на марше, время не ждет, – и он улыбнулся, когда слуга охотно подчинился приказу высокопоставленного офицера и поспешил за бритвенным прибором. – Я сказал «на марше»? – он вздохнул, – Боюсь, слишком пропитался армией. Скоро мне стыдно будет появляться в приличном обществе!

Дарси фыркнул и отвернулся от окна.

– Напрасные страхи! Ты имеешь успех, – съязвил он.

– Да, не стану спорить! – расплылся Фицуильям, – собственно, именно поэтому я уже здесь. Хочу не терять времени даром, успеть с утра пораньше до службы повидаться с дамами из пасторского домика. – Он помедлил, но, не дождавшись реакции кузена, продолжил, – Надеюсь, удовольствие лицезреть ла Беннет легко компенсирует убийственную тоску проповедей мистера Коллинза.

– А, уже сыт по горло, неужели? Ты там побывал по крайней мере дважды за эту неделю, – проворчал Дарси пытался рассмотреть сквозь листву угол церковной башни. А домик должен быть сразу справа от нее, кажется так?

– Выше, чем по горло, уж поверь! Но согласен хоть каждый день терпеть этого зануду, если бы приличия позволяли… вот кабы ты послал к черту бухгалтерию, да ходил бы со мной вместе, да развлекал душку Коллинза, как и положено другу-кузену! Будь я проклят, если ла Беннет надоест мне даже… А, что?

Дарси резко обернулся, и выражение его лица заставило кузена тотчас заткнуться.

– Можем мы поговорить без того, чтобы ты буквально через слово упоминал мисс Беннет?

Фицуильям удивленно призадумался.

– Думаю, можем, Куз; но я что-то не припоминаю, чтобы тебя раздражали очаровательные девушки. Но, как тебе угодно…

– Именно так мне угодно, – подчеркнуто оборвал его Дарси и направился в гардеробную. Флетчер уже готов, наверное. Если это расстроит намерения Ричарда, то тем лучше.

Фицуильям разочаровано пожал плечами, и скрестив руки, заметил извиняющимся тоном:

– Что же, отлично, но это значит, что у меня плохие новости.

Дарси остановился в дверях, обернувшись с досадой:

– Что ты имеешь в виду, Ричард?

– Когда ты вчера изобразил усталость и смылся, я предложил тетушке пригласить соседей из Хансфорда на чай этим вечером. – Он с ехидством отметил странное выражение на лице кузена, закончив, – Так что нынче тебе придется терпеть не только то, что мисс Беннет будет фигурировать постоянно в разговоре, но и саму фигуру мисс Беннет при этом…

Под хохот кузена Дарси захлопнул за собой дверь, обессилено прислонившись к ней с другой стороны. Гардеробная была пуста, значит, Флетчер отправился куда-нибудь. Дарси, прижавшись лбом к дереву, прикрыл глаза. Эти пять дней были наиболее мучительными за последнее время, а ночи в этой нелепой кровати не приносили успокоения. Отчаянно борясь с желанием проклясть капризы Провидения за то, что их пути с Элизабет снова пересеклись, Дарси рухнул в кресло для бритья и в отчаянии уставился в потолок.

После убийственного замечания Элизабет о ее сестре, Ричард понял, что лучше поскорее увести Дарси оттуда, что он и постарался сделать. Но, едва они зашагали к Розингсу, принялся поддразнивать его, припоминая странности его поведения.

– Оставь это, Ричард! – резко оборвал он его таким тоном, что кузен предпочел подчиниться, уступив букве закона, но не духу его, для чего избрал мстительную тактику перечисления и восхваления достоинств Элизабет, чем довел беднягу Дарси до того, что рисковал уже схлопотать по шее.

– Да, она очень мила и все такое, – выдавил он сквозь зубы, – Но, Ричард, имей в виду, кроме этого рассчитывать не на что, разве что на крайне низкое положение и связи вместо приданого. Ты, дорогой мой, слишком дорогой для нее тоже. – Он резко остановился, жестко добавив, – И не забывайся, она дочь джентльмена!

Фицуильям в растерянности протестующее вскинул руки:

– Конечно же, Фиц! Господи Боже, не думаешь ли ты, что я собираюсь совратить женщину, да еще под крышей священника!

Тот ответил кузену только убийственным взглядом и зашагал по тропинке.

– Слушай, но ты же не против, если мы будем заглядывать к ним. В Розингсе такая тоска, одно и то же каждый год, и так уже сколько лет. Теперь же прямо под самым боком такое очаровательное создание, согласись, визиты к ним облегчат нашу тяжкую участь.

– Для этого у меня нет времени, Ричард. Впереди целая стопка отчетов, дела с управляющими, и еще фермы надо объезжать. Я рассчитывал на твою помощь! – не сдавался Дарси.

– Конечно, я буду помогать, Фиц, – серьезно согласился Ричард, – только не всегда же я тебе нужен. А если мне нечего делать, я с ума схожу от скуки, ты сам знаешь! Так что это во взаимных интересах, если я буду сбегать в Хансфорд, коль ты не против. О, ничего лишнего, будь уверен, – воскликнул он в ответ на подозрительный взгляд Дарси, – я же просто идеал приличия и скромности!

Итак, пока он по уши закопался в бумаги и дела тетки на эти четыре дня, не без тайного намерения так занять свою голову, чтобы и мысли о соседке из Хансфорда некогда было навещать ее, Ричард без помех наслаждался ее обществом – дважды! Всякий раз, отправляясь в Хансфорд, Ричард, проходя мимо кабинета, где временно обосновался Дарси со своими бумагами, честно приглашал кузена составить ему компанию, но только Дарси всякий раз сказывался убедительно занятым, и только отмахивался от приглашения. А потом стоял у окна, ревнивым взглядом наблюдая, как счастливчик беспечно вышагивает по аллее к Хансфорду… к Элизабет. Потом возвращался к столу, заваленному бумагами, чтобы считать минуты до возвращения этого паршивца, появлявшегося в дверях с живописным отчетом о том, как восхитительно он провел время с «ла Беннет», как он успел окрестить ее. Какая наглость! Да, она уже давно «Элизабет» для него, но только в мыслях, а публично только «мисс Элизабет Беннет». Но он не решился протестовать, ведь иначе это лишь усилит подозрения Ричарда.

И без того непреодолимый интерес ко всему что касалось ее, несколько раз фактически выдавал его. Непереносимо было слышать постоянные намеки Ричарда на то, да на се, и не иметь возможности подхватить тему. Только вчера вечером, за рюмкой бренди, Ричард упомянул книгу, которую он принес ей из теткиной библиотеки.

– Вот как! – воскликнул он с таким интересом, что Ричард остановился. Ему так хотелось спросить, что за книга, и почему она хотела прочитать ее, и понравилась ли; но вместо этого от уткнулся в рюмку, молча проклиная свою несдержанность. Он знал, что она любит читать, вышивать, писать, гулять; он все это знал еще с Хардфордшира. Теперь же ему очень хотелось бы знать, что именно она читает – опять ли Милтона? – и что об этом думает, что нравится в ее вышивках, чем наслаждается во время прогулок, что за мысли и проблемы поверяет перу и бумаге. Он жаждал слышать ее голос, наслаждаться ее улыбками и утонуть безоглядно в ее глазах…

Торопливые шаги за дверью известили, что Флетчер уже здесь. Он выпрямился, но Флетчер вновь безмолвно отклонил его к спинке кресла, укутал лицо теплым влажным полотенцем. Знакомые, привычные движения… Хоть что-то осталось незыблемым вокруг него!

– Мистер Дарси! – сквозь расслабляющее тепло донесся голос слуги, – Я думаю, сегодня подойдет тот синий, от Уэстона, что скажете, сэр? И кремовые нанковые бриджи, и жилет.

А он и сам так подумал. Ведь сейчас Пасха, в конце концов! Он отодвинул мысль о том, что сегодня увидит Элизабет куда-то на периферию сознания.

– Ведь Пасха, сэр, – уточнил слуга, видя, что он не отвечает.

– Так тому и быть. Значит, синий. – Он мысленно улыбнулся и уже подставил было лицо под бритву слуги, но вдруг добавил:

– Поосторожнее сегодня, Флетчер!

– Конечно, мистер Дарси. Только сидите спокойно!

Традиционный семейный завтрак перед Пасхой невыносимо торжественно тянулся одним и тем же заведенным порядком уже более двадцати лет. Единственная разница в сегодняшнем для Дарси заключалась в том, что он дождаться не мог, когда он закончится и они смогут отправиться в церковь. Досадным новшеством оказалось то, что и Ричард сгорал от нетерпения оказаться в церкви, так что даже леди Кэтрин, наконец, заметила это.

– Фицуильям, – сурово посмотрела она на него, – у меня, может, и лучшее пищеварение в Королевстве, чем я очень горжусь и рада служить примером остальным, но, если ты не прекратишь крутиться, мне придется расстаться с моим завтраком.

– Мои нижайшие извинения, мэм… – вспыхнул Фицуильям и умоляюще посмотрел на Дарси.

– И, как я поняла, ты подозрительно рано сегодня поднялся, – продолжала она, – это почему же, позволь мне полюбопытствовать? Не знала, что ты так религиозен, Фицуильям. В письмах твоя мать, напротив, жалуется на твое небрежение церковью. Не может быть, чтобы ты повредился умом и стал «одержимым», по крайней мере, я надеюсь. У нас в семье такой нелепости отродясь не бывало.

– Дорогая тетя… – запротестовал было Ричард.

– Значит, для нетерпения нет причин. Коллинз подождет! Что, собственно, ему еще делать?

После этого Ричард надолго замер в полной неподвижности, что было все же для него чересчур, так что, не выдержав, он потянулся за куском хлеба и намазал его обильно джемом. Взглянув на тоже притихшего кузена, он отправил весь кусок в рот и принялся старательно пережевывать, надеясь, что хоть это движение не вызовет отповеди дражайшей родственницы. Дарси же с трудом сдерживал гнев на разглагольствования леди Кэтрин по поводу такой неожиданной темы с ее стороны, как «энтузиазм». Слава Богу, что он не взял Джорджиану с собой в Кент. Несмотря на свое критическое отношение к ее религиозности, он не желает бесцеремонного вмешательства тетки в такое деликатное дело, и никогда не позволит леди Кэтрин грубо порушить то, что вернуло ей душевное равновесие, а ему его дорогую сестру.

Чем ближе стрелки бронзовых позолоченных часов подбирались к назначенному часу, тем неотложнее чувствовал Дарси необходимость избавиться от нарастающего нетерпения. Не в силах ни минутой долее выносить затхлые застольные беседы, он внезапно поднялся с места. Извинился перед изумленными родственниками, и, жестом удержав Ричарда от желания последовать за ним, вышел в сад. Свежий воздух отрезвил его, и он остановился, вдохнув полной грудью. Потом без цели побрел, сопровождаемый только шорохом гравия на дорожке, мимо расчерченных по линейке клумб и изгородей, единственно приемлемых, по мнению леди Кэтрин, в изысканно культурном саду. Ничего свободного, естественного, только прямоугольная математика. Все упорядоченно, логично даже здесь, в конце сада, на приличном расстоянии от особняка. Если бы эта правильность и размеренность вернула его к тому состоянию, в каком он находился, когда и понятия не имел о существовании Незерфилда. Он замедлил шаг; тропа разделилась надвое, предписывая обогнуть сад по периметру – дальше некуда, вздохнул он, пора поворачивать обратно к дому, лицом к суровой реальности.

Он изнывал от желания видеть ее; невозможно отрицать правду. Но правда и в том, что не менее того он боялся видеться с ней. Тот миг у Коллинзов, когда воображение и желания вынудили его усомниться в своей способности контролировать свой разум, был с тех пор постоянной мукой и искушением. В каждом движении, в каждую минуту. Сейчас, например, пережитый тогда восторг возбуждал все его чувства настолько, что от отдал бы все на свете ради того, чтобы испытать эти мгновения снова, однако уже в следующую минуту, вернувшись на землю, готов был поклясться в том, что сделает все, чтобы этого не случилось. Дарси сжал кулаки. Постоянные скачки в мыслях и желаниях стали просто невыносимыми! Вся решительность его испепелялась одним лишь огнем ее глаз. Самолечение трудом ни к чему не привело. Да существуют ли вообще на свете средства для обуздания желаний?

Однако ответом ему был только истошный крик теткиного павлина, донесшийся из парка. И следом отдаленный призыв – «Дарси!» со стороны дома. Оглянувшись, Дарси разглядел Фицуильяма на другом конце сада, торопливо шагающего к нему – не иначе, как терзать его бедную душу снова и снова. Но, кстати, что такое Ричард сказал? Что-то о осточертевшем ему Коллинзе? Стоит об этом подумать. Может, как раз в этом и есть лекарство от болезни по имени Элизабет?

– Фиц! Пора ехать! Какого черта ты бродишь тут, – недовольно ворчал Ричард, – и за какие грехи ты бросил меня на съедение этому дракону в женском обличье? Фиц! – нетерпеливо повторил он, не получив ответа, – А теперь-то, какого дьявола теперь-то ты ухмыляешься?

Утро и правда было чудесным. Таким мягким и таким тихим, что даже леди Кэтрин презрительно отвергла все страхи миссис Дженкинсон и согласилась на просьбу Дарси опустить верх коляски. Любоваться красотами Кента во всем их великолепии предстояло, правда, под аккомпанемент неумолчных комментариев леди Кэтрин, однако ни Дарси, ни, как подозревал он, его кузен не слышал ни слова. Это, впрочем, было нетрудно, ибо все, что требовалось Ее светлости от племянников, это иногда просто повернуть голову, а иногда и покивать ей. Чуть большее проявление чувств все равно навлекло бы на них как минимум подозрения в «артистических» наклонностях, а это расценивалось высокородной леди столь же недопустимым в высших сферах, как и любого иного рода «одержимости».

В коляске до Харсфорда ехать всего ничего, но, судя по тому, что пастор уже нервно бегал вокруг крыльца, они немного да опоздали. И причина была вовсе не в прогулке Дарси по саду, а в том, что именно такова и была стратегия леди Кэтрин – она планировала эдакий парадный выход к пастве. Все более менее важные персоны в виде их местных помещиков были выстроены по ранжиру у церковного входа, готовые первыми приветствовать Ее светлость и ее глубокоуважаемых племянников, но вот только Элизабет не было среди них. Дарси сразу напрягся, едва коляска остановилась, но быстро понял, что ее тут нет. Огорченно взглянул на Фицуильяма, который, не менее расстроенный, ворчал что-то сквозь зубы по адресу тетки, и на скопление толпы у дверей церкви, на все на свете.

– Слишком поздно! – проворчал он вполголоса, когда ливрейный слуга тетки подскочил открывать дверцу коляски, – да еще изволь проходить сквозь этот чертов строй!

И соскочив на землю, устремился к церкви, напрочь забыв о всех приличиях и своем долге перед дамами, пока Дарси в два прыжка не настиг его, схватив за руку.

– Ричард! – прошипел он, но тот только ответил недоуменным взглядом, так что Дарси выразительно покрутил ему у виска.

– О, Господи помилуй! – прошептал он в ужасе и, приклеив улыбку к лицу, поспешил подать Ее светлости руку.

– Придется написать о твоем неслыханном поведении матери, Фицуильям, – холодно заявила леди Кэтрин, спускаясь по ступенькам, пристально изучая его побледневшую физиономию, – кроме того, пусть покажет письмо твоему отцу, и я тебе скажу, что мой братец не потерпит «одержимости» в своем собственном сыне, уж будь уверен!

– Миледи, – возразил тот, – поверьте, я вовсе не обратился в методизм…

– Надеюсь! – перебила она, – Ты был крещен в англиканской церкви, сэр, и я свидетель этому, так что довольно об этом!- и притихший племянник покорно эскортировал тетку у церкви.

Поспешив пройти, как точно подметил Ричард «сквозь строй», чтобы оказаться наконец внутри церкви и увидеть ее, Дарси протянул кузине руку. Ее эфемерная ручка, к удивлению Дарси, задержалась лишь на миг в его руке и тотчас отдернулась, едва лишь Энн ступила на землю, ни разу при этом не взглянув на него. Он подумал о том, что она не произнесла ни слова ни за завтраком, ни в пути, и только смотрела куда-то вдаль, или же на собственные руки в перчатках, безвольно лежавшие на коленях. А сейчас она просто в ожидании стояла, словно Лотова жена.

– Пойдем, Энн? – спокойно проговорил он, скрывая нарастающее нетерпение. Ее шляпка кивнула, и она с тихим вздохом молча опустила ему на рукав два своих невесомых пальчика. Кузина покорно двинулась рядом с ним к церкви, так же, не глядя на него, остановилась на пороге, давая ему возможность переместить трость в другую руку и снять шляпу перед входом в церковь. Он лишь кратко кивнул скоплению народа вокруг, избегая провоцировать публику на разговоры, и провел ее внутрь.

Внезапное погружение в прохладный полумрак внутри колокольни позволил Дарси перевести дух после пристального любопытства толпы, но Энн, казалось, только сильнее ушла в себя, судя по судорожно сжавшимся пальчикам на его локте. Он попытался угадать выражение ее лица, но ничего, кроме шляпки, не мог рассмотреть; и вдруг впервые в жизни Дарси испытал сочувствие к кузине. Что-то было не так, как он понял, но что именно? И вдруг ему стало стыдно за то, что не в состоянии понять ее, потому что ни разу в жизни его не интересовали ее проблемы или заботы. Она была просто Энн, его «не суженая», болезненная кузина, жалкое создание, к которому здоровый молодой мужчина просто не мог испытывать даже простого интереса, не говоря уж о серьезных чувствах. И, к своему стыду, он действительно ничего и не чувствовал.

Церковь в Хансфорде была приличным, доходным местом, и, хотя само здание не было ни особо большим, ни длинным, для Дарси в тот момент, когда ему предстояло отвести кузину к предназначенной для де Бург скамьи, оно могло показаться почти равным Вестминстеру. Усадив, наконец, Энн на ее место и вложив ее молитвенник ей в руки, он вздохнул с облегчением. Он был свободен раствориться в толпе и отыскать глазами желанный профиль Элизабет. Наверняка, подумал он, откладывая трость и шляпу в сторону, Ричард уже отыскал ее, так что остается проследить за направлением его взгляда. Но даже быстрый взгляд мимо Энн на Ричарда убедил его, что кузен отнюдь не обменивается взглядами с Элизабет, а сидит мрачнее тучи. Зажатый между теткой и кузиной, он вряд ли решался даже дышать, и, судя по яркому румянцу и желвакам на скулах, всеми силами пытался удерживать внутри свое отношение к происходящему в церкви. Дарси давно уже не видел его в таком состоянии. С некоторым опасением он попытался угадать, каким образом тете удалось вывести Ричарда из себя. Насколько он мог судить, только его отец был способен поставить на место эту женщину. После его смерти уже никто не смел оспаривать безапелляционность ее суждений, и теперь Ричард, похоже, отдувался за недавнее вынужденное ее поражение.

Послышалось пение, затем по рядам пробежало легкое волнение и все поднялись с мест. Встал и Дарси следом за всеми, отказавшись на время от попыток понять, что происходит с кузеном, но с твердым намерением найти в толпе Элизабет. Благодаря своему росту он имел возможность обежать глазами все разукрашенные цветами и лентами шляпки в поисках той единственной, что скрывает ее от любопытных взглядов, но он не мог найти ее. Шепот и шуршание сменились хором мальчиков, исполнявших церковный гимн иногда в такт, чаще же не в такт, однако в серьез и от души, и их чистые голоса вдохновенно отражались от древних стен. Откуда-то сзади в белом крахмальном облачении появился важный мистер Коллинз, благоговейно возведя глаза к небу. Поравнявшись с ними, он так резко развернулся в сторону де Бургов, что Дарси и Ричард дружно вздрогнули, но это не помешало преподобному отвесить почтительный поклон персонально каждому члену семейства глубокоуважаемой патронессы.

И вот именно в эту неловкую минуту Дарси заметил мелькнувшую голубую ленту на соломенной шляпке, украшенной свежесорванными в долине лилиями. Она подняла голову, и вот из-под полей шляпки сверкнула пара бархатных шоколадных глаз над задорным носиком, а маняще насмешливые губы прикрывала затянутая в перчатку ладошка. Он долго не мог заставить себя оторвать взгляд от очаровательнейшего на свете видения.

Кузен Коллинз являл собой занимательное зрелище, бесспорно, однако для Элизабет лишь этого было бы недостаточно, по-видимому, так что ее глаза переметнулись, к его изумлению, на самого Дарси. Интерес, ожидание чего-то в ее глазах, полуулыбка на губах ударили его, словно молнией, и, казалось, он замер в ожидании на целую вечность. Но вдруг она озадаченно нахмурилась. Собственно, это давало ему время взять себя в руки, однако ее реакция возбудила в нем любопытство. Что же ее так заинтересовало?

По окончании предназначенных на сегодня чтений все снова уселись по своим местам, и Дарси смог, наконец, бросить быстрый взгляд на Элизабет. Она же с нескрываемым интересом изучала сложный узор витражей, подаренных еще дедом сэра Льюиса и украшавших апсиду позади кафедры. Живой интерес чрезвычайно украшал ее лицо, и он много бы дал за то, чтобы узнать, что она думает, какие мысли придают ей такое пленительное выражение; впрочем, он тотчас устыдился нескромности таких желаний без приглашения вторгнуться в ее внутренний мир. Так и не встретившись с ней взглядом, он неохотно повернулся к нелепому пастору. Собственно, эта его речь лично для Дарси была своего рода «пробным камнем», ведь он впервые слышал его публичную проповедь; но, по мере того, как пастор складывал да перекладывал стопки бумаг на стойке перед собой, Дарси решил воздержаться от предвзятых суждений на этот счет.

Уложив, наконец, свои бумажки должным образом, мистер Коллинз опять обернулся к скамье де Бург и, к досаде Дарси, опять принялся отвешивать им унизительные поклоны, и только после этого леди Кэтрин милостивым кивком позволила ему начинать. Лектор изобразил на лице чрезвычайную серьезность и повернулся к пастве.

– Моя нынешняя речь проистекает из «Послания к Колоссянам», глава третья: «О горнем помышляйте, а не о земном». Тема моей Пасхальной проповеди, мои верные прихожане, это Помышление, точнее, так называемое Религиозное Помышление. Коротко говоря, я намерен строжайшим образом предостеречь вас против низменной и чрезмерной религиозной «одержимости»!

– О, Господи, нет! – простонал Фицуильям, сползая на скамье, но Дарси насторожился. Это дело рук тетки; нет сомнений.

– Святое писание, – продолжал послушный рупор Ее светлости, – прямо указует нам помышлять о неземном. Но это никоим образом не предписывает отдаваться всецело власти эмоций. Упаси нас Господь! Религия есть уравновешенная структура, исполненная умеренных, практичных качеств. И она резко отвергает столь неопределенные, примитивные и бесполезные, как чрезмерное воображение и неуправляемый полет, да прости меня Создатель, «животных порывов». Такие настроения укореняются скорее в воспаленном, разнузданном мозгу Одержимого, чем в трезвом духом разумного создания Божья, каким и является истинно верующий прихожанин.

Воспаленный, разнузданный мозг? Дарси скрестил руки на груди и оценивающе посмотрел на любимчика тетки за кафедрой.

– Нет, дорогие слушатели, – Коллинз театрально шлепнул ладонью по кафедре. – Истинная мудрость, истинная вера ведет нас к обузданию страстей и воспитанию в себе истинных добродетелей. Будь верен своему долгу и свято блюди свою честь, совершенствуйся в Священном писании, и все будет хорошо. В помышлении о горнем, а не суетном истинное самосовершенствование.

Самосовершенствование! Дарси поерзал, и скамья под ним сердито заскрипела. Чувство долга и честь – это тот воздух, которым он дышал всю свою жизнь, но разве не был он искушаем отойти от них? Как близко был он от соблазна поддаться искушениям леди Силвэни, чей воспаленный мозг тем не менее ясно показал ему, насколько глубоко, оказывается, угнездилась ненависть в его душе? И каких успехов достиг он в искоренении оной за это время?

– Говорю вам, это все не более чем заклинания фанатиков вроде Ньютона, Уайтфилда из прошлого века, или Баньяна и Донна, а до них Барроуза и Оуэна, – легко отбросил он выдающихся теологов одним взмахом руки, – и нет нужды напоминать вам, к чему это ведет! – Он сделал драматическую паузу. – Цареубийство!

Фицуильям безнадежно простонал.

– Святый Боже, теперь она напишет Его светлости, что я собираюсь укокошить старину Георга!

Дарси нахмурился. Если такова и есть сущность взглядов леди Кэтрин, а не приходится сомневаться, что лекция написана по ее указаниям, он не позволит сестре и минуты общения с теткой!

– Доверяйте Разуму, нижайшим слугам Божьим, и вашим духовным отцам – подобным облеченному доверием Ее светлости леди Кэтрин де Бург вашему покорному слуге – которые правдиво разъяснят вам, что есть подлинное Помышление, угодное Всевышнему. На том и завершаю мою проповедь. Аминь!

После благословения хор мальчиков снова запел, пытаясь угадывать ноты, и стал спускаться вниз, а за ними следом и мистер Коллинз. Рядом раздался трагический вздох, напомнивший ему о существовании кузена. Смирив возмущение, он подхватил шляпу, трость, молитвенник и, покидая скамью, оглянулся на Элизабет. Звучит невероятно, но ее взгляд был еще глубже, лицо милее, и он отчаянно желал подойти и хотя бы поздороваться с ней, пока это еще было возможно. Но долг и приличия предписывали проводить кузину к экипажу. Он вынужден держаться на расстоянии от нее сейчас, но уже нынче вечером этого делать он не намерен.

– Кузина, Энн, – Дарси спокойно повернулся к эфемерному созданию рядом с ним, и предложил опереться на его руку.

На обратном пути в Розингс молчали все, кроме Ее светлости. Вынужденная хранить молчание в церкви и выслушивать послание пастора, в карете Ее светлость вволю отвела душу, перемывая косточки соседям, из родственникам, их слугам и друзьям. Оба кузена хранили каменное выражение на лицах вплоть до дверей Розингса, устремив взгляды на прекрасные виды, открывавшихся с высоты экипажа. Впрочем, Дарси, всерьез озабоченный настроением кузины, время от времени бросал на нее короткие взгляды в надежде на какой-нибудь намек с ее стороны. Но она точно так же, как и они, смотрела только на природу, но ни разу – в его сторону, и все так же поля шляпы надежно скрывали ее лицо от беспокоящих взглядов, а ее руки по-прежнему крепко держались за ридикюль. Как бы там ни было, ясно, что сейчас он с этим ничего не может поделать.

Размеренные движения веничком по плечам Дарси постепенно замедляли свой ритм и вскоре стихли, а это означало на языке Флетчера, что его хозяин почти уже готов предстать перед теткой. Что касается его костюма, это было несомненно так. Вместо синего сюртука и кремовых бриджей на нем был прекрасного покроя, застегнутый на все пуговицы черный сюртук и черные же брюки. Слуга отступил в сторону, ожидая вердикта, и Дарси осмотрел себя в зеркало. Он удовлетворенно кивнул, движением подбородка вверх чуть ослабляя узел галстука. Если признаться честно, он выбрал черные брюки на сегодня с целью дать Ее светлости повод как для обвинений ему лично за ненадлежащий наряд, так и нынешней легкомысленной молодежи этого столетия в целом. Недовольство его внешним видом, возможно, отвлечет ее от разговоров, особенно с известной гостьей пастора. Только в этом-то и была проблема! С внешностью все было в порядке, она была абсолютно непроницаема для постороннего взгляда, но вот его лицо, вернее глаза выдавали ожидание удовольствия и грядущих впечатлений от вечера. Это предвкушение отозвалось мучительной дрожью в его теле. Он закрыл глаза и обозвал себя для начала идиотом, но этого оказалось мало, так что потом пришлось перечислять все подходящие эпитеты до тех пор, пока биение сердца не вернулось к приемлемому ритму.