Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Увлечение и любовь
В буфетной комнате при совете присяжных поверенных в углу за столиком сидели Горянин и его друг Прохоров, тоже присяжный поверенный. – Да ты изменился, – сказал ему Горянин, продолжая разговор. – Изменишься! – желчно ответил Прохоров. – От тебя я не скрываюсь. Я влюблен в нее, как гимназист. Одно время она как будто отвечала мне. Помнишь – в театре? Евгения Павловна пошутила насчет свадьбы, и она ничего… Горянин молча кивнул головой. – И вдруг, – со злобой в голосе сказал Прохоров, – является этот Чемизов – и все прахом. – Он стукнул по колену сжатым кулаком и замолчал. Его красивое, с тонкими чертами лицо омрачилось, густые брови сдвинулись, серые глаза потемнели. – Скажи мне, Алексей Петрович, – продолжал он, – откуда этот Чемизов? Где ты достал его? Горянин беспечно пожал плечами. – Встретился с ним в кружке Полонского. Кого там не бывает! Разговорились, и он вдруг оказался моим товарищем по гимназии. До пятого класса шли вместе, а там он в юнкерское перешел. Вот и все. Где он был по сие время – не знаю, что он и кто он – тоже. Живет хорошо, видимо, обладает средствами, холост и, главное, занимателен… – Черт знает! – возмутился Прохоров. – Ты вводишь его в свой дом, со всеми знакомишь… – Ревность? – засмеялся Горянин. – Да отчего же не ввести мне его в дом? Он вполне приличен, интересен, знает массу анекдотов. К тому же в нем есть что‑то таинственное. – Вот – вот! Елена Семеновна убеждена, что это – необыкновенный человек, – сказал Прохоров. – Моя Евгения Павловна – тоже, – подхватил Горянин. – Он у нас раза три в неделю бывает. А согласись, – сказал он, смеясь, – тогда, вечером, он всех занял? – Простой опыт гипнотического внушения, и попался ему дурачок Хрюмин. – Ну, мы бы и этого не сделали. – Потому что не фокусники, а если бы и сделали, то не для увеселения публики… – Ну, ты совсем взбесился! – пожав плечами, воскликнул Горянин и встал. – Пойду в канцелярию, почитаю дело. До свиданья! Заходи! – Зайду, – Прохоров задержал руку Алексея Петровича, – а про Чемизова этого я наведу справки. А? – Наводи, коли охота есть, – и Горянин, кивнув головой, вышел. Прохоров опустил голову и задумался. С год тому назад он познакомился с Еленой Семеновной Дьяковой и полюбил ее. Она не отклоняла его ухаживания, появлялась с ним и на вечерах у знакомых, и в театре, и на выставках, позволяла касаться интимной стороны жизни и вдруг сразу словно отрезала – с того злополучного вечера у Горянина. Если бы это случилось сто лет тому назад, Прохоров просто зарезал бы этого Чемизова. А теперь… Прохоров вздохнул, встал и уныло побрел по коридору. «Сегодня же увижу ее и объяснюсь», – решил он и вдруг ободрился. Дома он пообедал, отбыл свои приемные часы, к восьми часам вечера оделся и поехал к Дьяковой. Горничная встретила его и, не растворяя двери, через цепочку сказала: – Барыни дома нет. Уехали в театр. – Одна? По лицу горничной скользнула чуть заметная усмешка. – С Григорием Владимировичем. Они теперь завсегда с ними ездят. У Прохорова закружилась голова. – Кланяйся барыне, скажи, что я был, – проговорил он, стараясь казаться равнодушным, и стал спускаться с лестницы. На улице он очнулся. Тоска охватила его жгучей болью. – О, черт! – вслух произнес он. – Не гоняться же мне за нею. Вдруг он услышал возглас: «Сергей Филиппович! Наше вам!» – и, подняв голову, увидел купца Авдахова, которого однажды защищал в суде. – Савелий Кузьмич, здравствуйте! – сказал он. – Вот рад‑то! – воскликнул Авдахов, запахнув дорогую шубу. Его лицо лоснилось, глаза маслились, губы затягивала блаженная улыбка, и только теперь адвокат заметил, что купец немного пьян. – Вот рад‑то, – повторил тот. – Вы куда изволили? – А никуда, так… Авдахов восторженно всплеснул руками и завопил: – Ловлю, коли так, не выпущу. Едем с нами! Уж и угостим же мы вас!.. Сегодня вы – мой… Егор! – крикнул он. – Ходи сюда! Прохоров оглянулся и увидел, как из широких саней, запряженных парой под синей сеткой, стал выходить крепкий, коренастый мужчина в дорогой шубе и бобровой шапке. – Егорий! Вот друг, – крикнул Авдахов, – господин Прохоров, адвокат… Меня спас, всему научит. Зови с нами! Это, – сказал он Прохорову, – мой кум, Егор Егорович Семечкин, купец из Саратова. Тоже по хлебной части. Семечкин протянул руку Сергею Филипповичу и сказал: – Сделайте честь! Не побрезгуйте! Прохоров был рад забыться. – С удовольствием, – согласился он и через минуту сидел в санях против купцов – приятелей. – В» Самарканд»! – крикнул Авдахов своему кучеру. Сани двинулись и понеслись по снежным улицам. А в это время Дьякова переживала давно забытые чувства. На сцене знаменитый артист в костюме Демона пел свою песню Тамаре, и мягкие звуки ласкающей струей вливались в душу Елены Семеновны. У своего локтя она чувствовала руку Чемизова, и от его прикосновения острая дрожь проходила по всему ее телу. – «В любви, как в злобе, верь, Тамара, я неизменен…«Не смею сказать: велик, – прошептал Чемизов, когда певец под гром рукоплесканий окончил свою арию. Дьякова чуть заметно вздрогнула и окинула своего собеседника томным, разнеженным взглядом. По окончании каждого акта она выходила в фойе и, опираясь на руку Чемизова, прогуливалась там, среди оживленно гудящей толпы. Чемизов был красив. Его лицо со строгими, правильными чертами, с глубоко сидящими и сверкающими глазами невольно останавливало на себе внимание; какую‑то особую торжественность приобретало оно от гладко выбритых усов и бороды. Он был высок ростом, строен, в безукоризненно чистом белье, и вся его фигура производила впечатление аристократичности. Дьякова шла, опираясь о его руку, и с тщеславным удовольствием замечала, какими взглядами окидывают ее спутника встречающиеся девушки и дамы. – Когда я смотрю на вас со стороны, – сказала она своему кавалеру, – вы мне кажетесь чем‑то вроде великого магистра масонской ложи. Чемизов, улыбнувшись, сказал: – Может быть, это и так. – В вас есть что‑то недосказанное, – сильнее опираясь на его руку, сказала Елена Семеновна, – словно тайна. И это влечет… – Вы верите в симпатию и антипатию? – спросил он. – О да! – Я сразу почувствовал, что вы станете на моей дороге, едва увидел вас, – тихо продолжал Чемизов. – До этих пор я считал себя свободным, как сокол. – А теперь? – тихо спросила молодая вдовушка. – Теперь я связан… Эти слова, сказанные почти шепотом, были для Дьяковой слаще всей прослушанной музыки. Она взглянула на своего спутника и увидела строго сжатые губы, нахмуренный лоб и сосредоточенно смотрящие пред собою глаза. Что‑то роковое показалось ей в его лице, и она почувствовала власть этого человека над собой. Спектакль окончился. – Ну, домой! – весело сказала Елена Семеновна. Чемизов помог ей накинуть ротонду, надеть капор, и они вышли на широкую площадь, залитую электрическим светом. Был легкий мороз. В воздухе кружились снежинки, тихо спускаясь на одежду и на землю нежными сияющими звездочками. – Хотите прокатиться? – сказал Чемизов. – О, с радостью! – ответила Дьякова. Чемизов выбрал лихача, бережно усадил свою даму в санки, сел рядом, охватил ее талию правой рукой и сказал кучеру: – По Каменноостровскому на Острова и назад. Лихач тронул вожжами, и сани понеслись. Они миновали город и помчались по широкому проспекту. Их сани обгоняли звенящие бубенчиками тройки. Навстречу тоже проносились сани и тройки, и на проспекте чувствовался разгул лихой жизни. Но вот сани свернули налево, на Каменный остров. Шум проспекта остался позади, и Чемизова и Дьякову вдруг охватила торжественная тишина зимней ночи. Кучер сдержал широкий бег рысака, и они двигались среди деревьев, опушенных снегом, сверкающих и искрящихся в волшебном лунном свете. Все было словно сказка. Вокруг них, казалось, был сказочный, заколдованный лес; город с его шумом и жизнь с ее суетой остались далеко – далеко. Они были теперь словно Царь – девица и Иван – царевич на Сером Волке. Нет ничего, только они одни. Сладкая истома охватила Дьякову. Она почувствовала, что рука ее спутника крепче обняла ее, а вслед за тем другая рука проникла за полу ее ротонды, и их руки сплелись в горячем пожатии. К лицу Дьяковой склонилось лицо Чемизова, пред нею, как звезды, сверкнули его глаза. Она откинула голову, и в тот же миг его губы впились в ее и замерли в поцелуе. Небо, сверкающее звездами, казалось, приблизилось к ним. Елена Семеновна на миг потеряла сознание, и острая до боли истома охватила ее. Но в этот момент кучер дернул вожжами, и сани понеслись в легком беге коня. Они свернули и снова выехали на проспект. Замелькали фонари, зазвенели бубенчики троек. Чемизов отнял свои губы и пожал руку Дьяковой. Она очнулась. Они уже были в городе. – «Миг один, и нет волшебной сказки, и душа опять полна возможным», – продекламировал Григорий Владимирович. – Ты любишь меня? – тихо спросила Дьякова. – Зачем ты спрашиваешь? Ты ведь знаешь, – ответил он. Елена Семеновна схватила его руку, сжала и замерла в сознании безмерного счастья. Чемизов довез ее до дома, бережно высадил из саней и дождался, пока швейцар открыл дверь подъезда. – До завтра… милый! – тихо сказала Дьякова. – До завтра! – ответил Чемизов. Дверь подъезда захлопнулась. Григорий Владимирович сел в сани и приказал кучеру: – На угол Морской и Невского! Через десять минут он входил в шумный игорный зал одного очень популярного клуба. – А, Григорий Владимирович! Так и вы играете? – воскликнул Хрюмин, подходя к Чемизову. – Играю. – Счастливо? – Сегодня буду играть счастливо, – уверенно ответил Чемизов. – Ну, тогда я буду с вами в доле. Вот вам сто рублей. Чемизов отстранил деньги, говоря: – Я играю только на свое счастье и на свой страх. Хрюмин деланно улыбнулся и спрятал деньги. Григорий Владимирович подошел к столу, где велась самая крупная игра, и начал крупными кушами. Счастье улыбалось ему, и он играл с каждым ударом все смелее. – Место свободно, – сказал наконец банкомет, проиграв последние деньги. – Я занял, – заявил Чемизов и сел за стол… А в это время Дьякова лежала в постели, закинув за голову руки и устремив мечтательный взор в окружающую ее темноту. Ее взволнованная страстью грудь порывисто дышала; полуоткрытые губы улыбались и шептали имя Чемизова, доверяя сумраку ночи тайну своего сердца. И казалось ей, что она любит в первый раз – так горячо, так искренно было ее чувство. А Прохоров в компании Авдахова, Семечкина и еще каких‑то бородачей купцов слушал тоскливую песню цыганки Тани и плакал пьяными слезами.
VII
|