Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Неотвязная мечта ⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 3
Прошло не больше недели, а артисты уже полностью сжились со своими куклами. Спрятавшись за ширму, Кубышка менял голос с такой непринужденностью, будто в нем жили души всех этих кукол. Ляся с раннего детства танцевала перед публикой; к тому, что на нее устремлены сотни глаз, она привыкла. Но только теперь научилась она без робости говорить перед зрителями. Иногда Кубышка, чувствуя за своей ширмой настроение толпы, экспромтом бросал новую реплику, и Ляся почти всегда находила удачный ответ на нее. «Музыкантша! – кричал Петрушка. – Почему зрители молчат?» – «Сытно покушали, ко сну клонит», – с лукавством в голосе отвечала девушка. И люди, для которых даже картошка давно уже стала праздничным блюдом, откликались на эту горькую шутку невеселым смехом. Домой кукольники возвращались на закате солнца, усталые, голодные. Несмотря на живой интерес, который вызывали у людей представления, Кубышка не был уверен, то ли он делает, что требует сейчас совесть от каждого честного артиста. Годами выступая в цирке, клоун стрелял своими шутками по взяточничеству царских чиновников, произволу полиции, казнокрадству сановников. А куда направить сейчас свои стрелы, когда все перепуталось, когда добровольцы рвутся в бой за «Русь святую», петлюровцы – за «самостийну Украину», казаки – за «Всевеликое войско Донское», а миллионы рабочих, которым и самим‑то есть нечего, льют свою кровь за счастье всего человечества?! Неспокойно было на душе и у Ляси. Оторванная от цирка, где она с детства привыкла к блеску и ярким краскам, к смелости и ловкости товарищей по арене, к особенной, только цирку присущей музыке, она часто скучала. – Устала, Лясенька? – участливо спрашивает Кубышка, втаскивая в комнату ширму и сундучок с куклами. – Трудная наша работа – целый день на ногах! Ляся отвечает не сразу. Она садится на топчан и, будто к чему‑то прислушиваясь, раздумчиво говорит! – Не потому, что на ногах… Помнишь, папка, «Щелкунчика»? Там тоже куклы, но там ритм, а при ритме никогда не устанешь. – «Ритм»!.. – вздохнул Кубышка. Пол в комнате дрогнул, звякнули в окнах стекла. – Вот он, нынешний ритм! – с горечью усмехнулся артист. – Английские инструкторы учат русских офицеров, как расстреливать из английских танков русских рабочих… Давай, дочка, под этот ритм закусим чем бог послал. Что там у тебя в кошелке? Ну‑ка, посмотрим. Полселедки, кукурузный кочан, арбуз… Роскошная жизнь! Они сели к столу и под раскаты орудийной пальбы, доносившейся из степи, поужинали. Пили даже «чай», настоенный на каких‑то сушеных листьях и ягодах. – Роскошная жизнь! – повторил Кубышка, опуская в свою и Лясину глиняные чашки крошечные кристаллики сахарина. Бу‑ум!.. – как бы в подтверждение донеслось до них. После ужина Кубышка зажег фитилек, высунувшийся из флакончика с постным маслом, и принялся подновлять своих кукол. Они лежали на столе все вместе, спутав свои одежды и волосы, но даже в этом сумеречном свете было видно, что каждая из них упрямо сохраняет свое выражение лица: Петрушка – задиристое, Капрал тупо‑начальственное, Благоразумный – надменно‑презрительное. «Нет, – думал Кубышка, – таких не помиришь, такие даже в сундучке передерутся». Света коптилки хватало только для стола. Ляся лежала почти в полной темноте и, обхватив руками голову, закрыв глаза, грезила. В какой уже раз она так уходила от грубости жизни в волшебный мир сказки! Когда Лясе было только двенадцать лет, Кубышка в поисках ангажемента поехал с ней в Москву, и там маленькая цирковая артистка впервые увидела балет. Она сидела с отцом где‑то под самым потолком огромного круглого зала, подавленная его тяжелой роскошью: малиновый бархат портьер, тусклая позолота лож, радужное сверкание тысяч хрустальных подвесок на люстрах, – что в сравнении с этим мишурный блеск цирка! Но вот послышалась музыка, и в душе Ляси все затрепетало от предчувствия волшебной красоты, которая войдет сейчас в этот притихший и погрузившийся в сумрак зал. Странная была эта музыка, совсем не такая, какую приходилось Лясе слышать до сих пор, странная и прекрасная: в ней будто что‑то искрилось, переливалось, нежно звенело, как звенят бьющиеся льдинки, и Лясе казалось, что все эти скрипки, арфа, флейты и кларнеты силятся что‑то рассказать – и не могут, и просят, и умоляют кого‑то прийти к ним на помощь, чтобы вместе поведать людям о самом прекрасном, что есть в мире. И тогда поднялся кверху тяжелый красный занавес. С темного неба тихо падают на землю снежинки. Фонарщик зажигает на улице фонарь, и из темноты выступает дом. В его окне сверкает нарядная елка. К дому идут мужчины и женщины; они ведут за руку детей, одетых в теплые шубки. И все почтительно расступаются, давая дорогу пожилому мужчине. Под мышкой у мужчины коробка с куклами… Антракт. Зал опять полон света и говора. За занавесом остались и искусный мастер кукол со своей волшебной палочкой, и влюбленный Арлекин, и забавный негритенок, и девочка Маша, так трогательно полюбившая некрасивого, с большим ртом и широкой челюстью, но такого милого, скромного и сильного Щелкунчика. Умолкла и музыка, от звуков которой все оживало на сцене. Кубышка зовет Лясю пройтись по всем этажам театра, но она вцепилась пальцами в перила и молча качает головой: нет, она никуда отсюда не уйдет, пока опять занавес не откроет перед ней этот чудесный мир. Так вот что такое балет! Сколько раз Ляся участвовала в цирковой пантомиме! Там тоже артисты не говорят, а только жестами и выражением лица показывают, что происходит. Но здесь музыка и движения артистов сливаются в одно целое, и от этого все существо Ляси наполняется таким счастьем, что ей хочется плакать. Проснувшись утром в «меблирашках» на Коленопреклонной улице, Ляся прежде всего спросила: «Папка, мы в театр пойдем?» Кубышка смущенно погладил лысину: «Деточка, я ведь ангажемент получил. И аванс уже в кармане. Нам в Саратов надо. Да и театр уже уехал. Это ведь петербургский был, он здесь гастролировал». Ляся опечалилась: «А в Москве балета нет?» – В Москве?.. О, здесь такой балет!.. Сегодня «Спящую красавицу» ставят». «Спящую красавицу»?! Папка, а музыку тоже Чайковский сочинил?» – оживилась девочка. «Да, Чайковский. Великий Чайковский». «Он волшебник, папка?» «Он чародей. Другой чародей, Чехов, хотел ему солнце подарить…» «Солнце?.. – Ляся вскочила с кровати. – Да я б ему все звезды, все до одной, подарила!» Кубышка покряхтел и пошел добывать билеты на «Спящую красавицу». Нелегкое это было дело. Но еще труднее пришлось Кубышке в последние дни перед отъездом. После спектакля Ляся бросилась отцу на шею и стала умолять: «Папа, отдай меня учиться балету! Отдай, папка!» И, потрясенный слезами дочери, бедный артист в течение трех дней подкупал на последние гроши швейцаров, часами простаивал у дверей кабинетов, ловил в коридорах за рукав нужных людей. Его или совсем не слушали, или скороговоркой бросали: «Да, понятно… Но сделать ничего нельзя». Какой‑то третий помощник директора вынул из ящика письменного стола пачку писем на голубой и розовой бумаге, с княжескими и графскими гербами: «Вот кто протежирует – и ничего не можем! Привезите из Петербурга от Кшесинской записку – и в тот же день ваша дочь будет зачислена в балетную школу». А пойманный в коридоре лысый толстяк, не веря своим ушам, переспросил Кубышку: «Кто? Клоун? Клоун провинциального цирка? Желаете, чтоб ваша дочь стала балериной?.. Ну, знаете, вы действительно… гм… клоун!» Разгневанный Кубышка плюнул ему вслед и в тот же день увез осунувшуюся от горя девочку в Саратов. Шли месяцы, годы, рушилась и дробилась на десятки государств бывшая Российская империя, рушился весь уклад Земли русской, а страсть, однажды вспыхнувшая в душе Ляси, не потухла, и чем резче скрежетало все вокруг в огне гражданской войны, чем несбыточнее казалась мечта, тем сильнее овладевала она девушкой. … Кубышка уже заканчивал очередной ремонт кукол, когда Ляся вдруг приподнялась на топчане и сказала с внезапно вспыхнувшей надеждой: – Папа, но ведь теперь легче поступить в балетную школу! Теперь, наверно, это совсем легко! – Почему? – недоуменно посмотрел на нее Кубышка. – Да ведь тех, которые писали розовые записки, теперь там нет! Они теперь все здесь собрались. – Да, здесь… – растерянно пробормотал Кубышка. – Это ты верно сказала: они все сюда слетелись. – Так зачем же и мы здесь? Уедем отсюда, папка! Уедем в Москву! Сегодня соберемся, а завтра сядем в поезд и поедем. Хорошо, папка? От такого напора Кубышка окончательно растерялся: – Что ты, доченька… Разве можно так внезапно! До Москвы больше тысячи верст… А фронт! Как мы через фронт перейдем? Да нас подстрелят, как куропаток… – А главное, такие вопросы надо обсуждать при закрытом окне, – сказал близко незнакомый голос. Кубышка и Ляся вздрогнули. На улице, у раскрытого по‑летнему окна, смутно вырисовываясь в темноте, стоял какой‑то человек.
|