Стекло и дерево 2 page

К врачам Карина Львовна не обращалась принципиально, а чем они умнее её? Читала журнал «Здоровье», смотрела популярные медицинские передачи по телевизору, лечилась сама.

В последнее время добавилось психо‑эмоциональных нагрузок. Кто‑то подложил ей в стол весьма странное письмецо с оскорбительными выпадами и без подписи. Там говорилось о её неполноценности: и лицо у неё перекошено от постоянной злобы на весь мир, и косметики тонны, и причёска под молодую, и характер невыносимый, и отношение к работе наплевательское.

Много ещё гадостей было напечатано на тетрадном листочке, а в финале ей предрекался конец карьеры в психушке.

Карина Львовна незамедлительно провела расследование, подозревались все, включая домашних. В результате кропотливых оперативно‑розыскных мероприятий выяснилось авторство анонимки. Недоброжелателем оказалась молодая сотрудница кафедры. Никто, одним словом. Что ей плохого делала Карина Львовна? Относилась к ней по‑матерински и за это получила огромную благодарность!

Этого безнаказанно оставить нельзя! Карина Львовна подала в суд гражданский иск с целью возмещения морального ущерба. В своём заявлении она вспомнила всё плохое, что когда‑либо сделала ответчица, вплоть до того, что однажды она специально и умышленно сломала авторучку Карины Львовны, и это при четырёх свидетелях!

Процесс затянулся, папа ответчицы оказался работником органов МВД, да не простым, а занимающим какой‑то пост. Отступать и идти на попятную Карина Львовна не собиралась. Отклонялся один иск, за ним следовал другой. Условия работы молодой сотруднице создали нечеловеческие, но и она не сдавалась.

Карина Львовна принялась форсировать работу над докторской, уж на месте заведующей она поменяет декорации! Способная в математике женщина умела просчитывать ситуацию на несколько ходов вперёд. Победа, безусловно, будет за ней!

Перегрузки немедленно сказались на здоровье. Карину Львовну начало бросать то в жар, то в холод, после ходьбы побаливали ноги. Это очень мешало нормальной работе. Да и дочка осталась практически неподконтрольной. Карина Львовна лишь однажды взглянула на письменный стол Эвелины. Философия, сплошная философия, абстракция и ничего жизненного. Для Карины Львовны не существовало никакой разницы между материализмом и идеализмом, все философские дефиниции казались надуманными и бестолковыми. Высказывать своё мнение она не стала, но заметила дочери чрезмерное увлечение абстракциями. А та затеяла спор о пользе знания общественных наук. Карина Львовна слушала и не слышала, сидела напротив и любовалась дочерью. С каким пылом, как убедительно Эвелина пыталась что‑то объяснить! Внезапно начавшийся приступ мигрени прервал просветительскую деятельность дочки, Карина Львовна выпила горсточку лекарств, положила на лоб лёд и легла в постель. Эвелина механически ухаживала за ней, говорила автоматические фразы, отрешённо меняла повязку, от её рук не исходило тепла.

Карину Львовну удивило столь прохладное отношение к матери, но вскоре она нашла простое объяснение. Дочери нужно заниматься, мысленно она вся где‑то далеко, в своих книгах.

Карина Львовна не без сожаления вспомнила этот эпизод, тяжело вздохнула и принялась уверенно, глубоко вдавливая ручку, чертить графики и схемы очередного доказательства в области фундаментальной высшей математики.

– Лина?! – в восхищении раскрыла рот Люська.

– Что, не узнаёшь?

– Ну, ты даёшь! Все мужики штабелями пред тобой попадают!

Люська никогда не видела подругу в спортивном костюме: на занятиях в институте – строгая юбка и пиджак, дома – бесформенный обширный халат. Теперь же перед ней предстала какая‑то скульптура с чёткими пропорциями и изящными линиями. Ничего лишнего и всюду всего хватает, словно вылепленная искусным мастером фигурка. Пожалуй, только причёска Эвелины не изменилась, но аккуратный тугой узел так подходил к её фигуре, что придавал ей сходство с Нефиртити. Эдак подруга всех кавалеров отобьёт! Хотя, при её взглядах на жизнь, вряд ли. Так заключила Люська и успокоилась.

Пока Эвелина возилась в своей комнате, что‑то ей там надо было прибрать, Люська разглядывала себя в зеркало трюмо.

Пухловатая коротышка весело смотрела на неё, одежда висела мешком. Ей пришлось надеть олимпийку на два размера больше, чтобы полноватость не бросалась в глаза. Люська повернулась боком и отметила, до чего несуразна её фигура. Ноги короче, чем хотелось бы, и какие‑то кривоватые, а курносый нос вовсе не идёт ни в какое сравнение с римским профилем подруги. Люська встряхнулась, словно сбросила с себя комплексы, широко улыбнулась своему отражению и вслух сказала:

– Зато у меня есть шарм!

– Что? С кем ты разговариваешь?

– Да так, сама с собой! – весело отозвалась Люська.

– А‑а, – протянула Эвелина. – Пора выходить?

– Пора! Пойдём!

Лина согласилась идти на каток только потому, что знала – на льду собирается приличная молодёжь. На дискотеках, в душных залах под ревущими динамиками скапливались малолетки со своими инфантильными интересами. Их кавалеры, в разной степени опьянения, не снимая зимних курток, стояли по периметру, подпирая стены. Лишь к концу зрелища публика достаточно разогревалась. С неизбежными драками при участии обоих полов, извечным запахом курящейся анаши и туповатым смехом, – такие тусовки стали малопривлекательными для молодёжи более высокого уровня. Поэтому дети достойных родителей, думающие о своём будущем, выбрали себе иное место встреч. Здесь на льду, вместе с малышами, они чувствовали себя уютнее. Тут они встречались, общались и даже иногда влюблялись. Молодёжь, некоторым особняком от детворы и возрастных спортсменов, избрала себе уголок потемнее. Изредка, действительно классные мастера выезжали к самому центру площадки, и тогда все присутствующие заворожено смотрели за танцем пары. Некоторые пытались достичь такого совершенства, большинство же приходило просто пообщаться, да разъехаться по уютным квартиркам.

Каждый вечер на катке можно было узнать всё о жизни барчат: кто и когда едет в Лондон, в Оксфорд или, скажем, на Гавайи.

Люська представила свою подругу. Пацаны, как ожидалось, пораскрывали рты при появлении незнакомки, а девчата почему‑то приняли её в штыки. Они сухо представились и демонстративно отъехали в сторону. Признанная красавица в платье для фигурного катания не удержалась от колкости и гнусным голосом поинтересовалась:

– Лина, – так назвала подругу Люська, – а как ты предпочитаешь расслабляться, в паре или в одиночном катании?

– Время покажет, – уклонилась от разговора Эвелина. Вступать в полемику с расфуфыренной штучкой не хотелось.

– Обязательно покажет! А от кого у тебя коньки?

– От Робеспьера!

– Хм, – нападающая не знала чем ответить. Она мысленно перебрала известных кутюрье, Робеспьер не вспоминался. Тогда она, чуть не наехав на соперницу, крутанула перед Эвелиной полукруг, изящно присев на одной ноге, затем подхватила Люську под руку и умчалась в глубину катка.

– Это кто такая? – строго спросила она.

– Это моя соседка и знакомая по учёбе, а что?

– Откуда ты выкопала такую страшную?

– Из сказки!

– Баба Яга что ли?

– Вроде того, – с готовностью согласилась Люська.

– И часто она будет ходить?

– Вряд ли, – уверенно выкрикнула Люська, оглянувшись на оставленную подружку. Та стояла, облокотившись на бортик и, судя по всему, не проявляла интереса к происходящему.

А вокруг неё скопились парни. Они о чём‑то спрашивали незнакомку, пытались завести разговор. Похоже, ничего у них не получалось. Поочерёдно парни отъезжали прочь и не оглядывались.

Эвелина устала от новых впечатлений, заскучала и с нетерпением ожидала подругу. Но Люська где‑то исчезла и не думала появляться. Тогда Лина потихоньку, держась за бортик, начала пробираться к выходу.

Довольно с неё свежего воздуха и общества весёлых, но скучных узостью кругозора, людей. Никакого открытия для себя она не сделала. Полагала же, что ничего полезного этот поход не принесёт, но всё равно зачем‑то согласилась. Она прибавила скорости, опасаясь встречи с Люськой, теперь видеть подружку не хотелось. Эвелина передвигала ноги быстрее и быстрее, в азарте чуть не побежала. Она не заметила, как исчезла под рукой опора – бортик закончился – двигаясь по инерции, Эвелина непонятно как споткнулась и полетела вперёд. Она машинально закрыла лицо руками и упала на что‑то мягкое и упругое. Эвелина уже представила себя с разбитым вдребезги носом и синяками под глазами, но картина чудесным образом переменилась. Она убрала руки с лица и оттолкнулась от кого‑то. Она вскочила на ноги и, не удержав равновесия, повалилась назад. Вот так, если не лоб расшиблен, то затылок! На спину она тоже не упала. Тот самый спаситель, что так ловко подъехал под неё, падающую навзничь, резво подпрыгнул и крепко ухватил Лину за талию. Со стороны это получилось потрясающе! Партнёр удержал фигуристку рукой, Лина прогнулась, затем выпрямилась как струна, машинально ухватив его за руку.

– У нас неплохо получается! – ободряюще заметил партнёр.

– Спасибо, – только и сказала в ответ Эвелина. Ей стало неловко и стыдно за свою неуклюжесть, о чём она тут же поведала незнакомцу.

– Ничего, ничего. Ты очень даже неплохо держишься! – отметил мужчина лет тридцати, не меньше.

У каждой тусовки – свои правила. На катке все обращаются друг к другу на ты. Поэтому и Эвелина не стала вредничать и, необычно для себя, фамильярно отозвалась:

– Ну что ты! Как корова на льду! А ты, наверное, здесь завсегдатай?

– Не то чтобы завсегдатай, так, иногда выхожу на природу поразмяться. Раньше я играл в хоккей, в молодости.

– Да ты и сейчас не старик, – заметила Эвелина.

– Конечно нет, но реакция уже не та! Надо бы не позволить тебе упасть, ты уж извини, что так вышло! – и безо всякого перехода: – А зовут меня Алик.

– Вот и познакомились, – констатировала Эвелина.

– Ещё не совсем, я же не знаю твоего имени!

– Имя моё Эвелина. Зовут Линой.

– Друзья?

– Не только.

– А мне как быть?

– Как хочешь, Алик.

– Попробую. Лина?

– Пойдёт.

– Вот и хорошо! А что мы встали, как вкопанные?

Действительно, они словно застыли, держась за руки, даже как‑то неловко стало. Но пробовать двигаться Эвелина опасалась.

– А давай потихоньку, – подбодрил Алик, заметив замешательство новой знакомой. – Вот так, по чуть‑чуть, по чуть‑чуть.

Эвелина неуверенно сделала первый шаг, второй и чуть не упала в объятия Алика. Она сумела удержаться на ногах, но экспериментировать далее не собиралась и повернулась к спасительному бортику.

– Туда? Хорошо, давай туда, – Алик тактично согласился: – Так, не надо ставить ноги широко, ты только ступни слегка выворачивай кнаружи и всё. Вот, вот, нормально! Коньки так идут остриём, то есть, режут лёд. Вот и хорошо!

Когда они подъехали к бортику, он вдруг развернулся, увлёк за собой партнёршу, и они покатились в середину! Эвелина не успела напугаться, она копировала движения Алика, явно не фигурные, но основательные и, по‑мужски, крепкие.

Оказалось, что кататься на коньках не так уж и сложно. Она раньше ездила по снегу, по льду – сложнее, но не намного. Эвелина шла вровень с партнёром и не заметила, как они развили приличную скорость. Твёрдая рука Алика позволяла чувствовать себя в безопасности.

– Так она с этим слоном будет кататься? – спросила Люську королева катка, в присутствии всей компании.

– Конечно! Я ведь её вытащила из дому, чтобы познакомить с этим чудиком!

– Так в этом всё дело?

– Конечно! Понимаешь, она немного странноватая, вот я и хотела свести их вместе и посмотреть, что из этого получится!

– Здорово! А они без твоей помощи, сами, нашли друг друга!

– Я же чуяла, парочка что надо!

– Да, это неплохая идея. Оказывается ты, Люська, соображаешь!

– А ты как думала?! – полуогрызнулась Люська.

– Так бы и сказала! А то я наехала на бедную Золушку ни за что, ни про что!

Все, присутствующие при разговоре, с долей подобострастия захмыкали.

Упомянутой парочке до них не было никакого дела. Эвелина сосредоточилась на движениях, овладевая новой наукой. Алик молчал, он полностью увлёкся танцем. Правда, это не помешало ему почувствовать усталость партнёрши, Алик, ни слова не говоря, направился к борту. Остановившись, Эвелина встретила его взгляд. В точности, как и описывала Люська! Блестят глаза странным цветом. Немножко отрешённые, вроде смотрят куда‑то внутрь себя, там отражение перерабатывается, и только после этого взгляд становится осмысленным.

Алик отвёл её к домику проката коньков. Здесь периодически собирались люди. Кто брал коньки, кто сдавал. В основном это были простые посетители, молодёжь имела собственные коньки и далеко не от Робеспьера. Алик достал термос, угостил горячим сладким чаем.

– Какой странный привкус! – отметила Эвелина.

– Это чай с чабрецом, – поведал Алик.

– А кто ты есть, Алик? – совсем неожиданно для себя, бесцеремонно спросила Эвелина.

– Понимаю вопрос. Я, можно сказать, художник.

– Выставляешься где‑нибудь?

– Почти. Дело в том, что это моё хобби.

– А профессия?

– Я уже много о себе рассказал, но не знаю ничего о тебе!

– Я простая студентка.

– На каком поприще?

– Психология.

– Замечательно! Я всегда интересовался психологией, особенно животных.

– А почему животных?

– Они добрее людей, хоть и жёстче.

– Наверное, ты в чём‑то прав, – задумчиво произнесла Эвелина.

– Может быть, – уклончиво ответил Алик.

Эвелине показалось, что с новым знакомым общаться легко и просто. Они поговорили ещё о разном, всюду Алик проявил осведомлённость. Он не навязывал своего мнения, ничего не утверждал категорически, но и не соглашался по‑глупому. Алик вероятно казался кому‑то странным, но только не Эвелине. Обычный молодой человек, мужчина с развитым интеллектом. Сейчас такие – редкость. Потому Люська и назвала его человеком не от мира сего. Вот в такие времена живём, если человек оказывается нормальным, то считается чудаковатым. Если студент обнаруживает глубокие знания, то уже отличник. Хотя… всё относительно. Относительно людей, занятых ежедневными бытовыми проблемами, – увлечённые чем‑то глобальным, автоматически воспринимаются ненормальными.

Эвелина поделилась своей мыслью с новым знакомым.

– Всё в мире относительно, – согласился Алик. – Абсолютна только вечность!

Что ж, мысль глубокая, над ней стоит поработать. За разговором они подошли к подъезду Эвелины, Алик огляделся и заметил для себя, что Люська живёт в соседнем дворе.

– Людям, понимающим друг друга, не надо терять связь, – намекнул он, прощаясь.

Лина написала номер телефона и протянула Алику.

– Когда? – коротко спросил он.

– Лучше часам к восьми вечера, пока!

– До свидания! – попрощался Алик и добавил, обращаясь уже к закрытой двери: – До скорого свидания.

Он обратил внимание на фирменную защитную отделку двери, хмыкнул и спустился по лестнице пешком, не дожидаясь лифта.

Эвелина чувствовала необычайный прилив свежей энергии. Мороз ещё горел на её щеках, в голове появились новые впечатления. Все они, безусловно, требовали оценки и тщательного анализа.

Эвелина посмотрела на часы, ещё не было и девяти. Мамы, конечно, дома не оказалось. Феофан – кот пяти лет, важно вышел навстречу, помурлыкал, приветствуя хозяйку, немножко постоял в нерешительности – никто его так и не взял на руки – и гордо удалился на кухню.

Эвелина решила заняться по хозяйству, кипучая деятельность пробудилась в ней. Она наводила порядок, двигаясь по квартире без передышки. В голове кружились мысли – учёба, жизнь, обустройство общества, – всё перемешалось. Наплыв разнообразных идей не прекращался, на миг она даже почувствовала, как шевелятся извилины в голове. Это ощущение напугало Эвелину, она резко остановилась, присела и постаралась успокоиться. Мысли совсем перемешались, зато перестали пугать её своей скоростью. Эвелина встала, подошла к окну, взяла в руки горшок с цветком, отнесла его на кухню, аккуратно поставила в раковину. Затем она постояла в нерешительности и недоумении, через несколько мгновений хлопнула себя по лбу – она же собиралась полить цветы! Эвелина подхватила горшок и отнесла на место. Вернулась на кухню за водой. Пока вода набегала в графин, она заворожено глядела на пузырьки. За это время голова опустела – никаких мыслей! Казалось, постучи себя по лбу и отзовётся колокольный звон. Эвелина встряхнулась, сбросила с себя оцепенение и полила‑таки цветок. Проходя мимо зеркала, заметила, что до сих пор ходит по квартире в спортивном костюме. Она переоделась, прошла в свою комнату, машинально отключила телефон и села за рабочий стол, раскрыв на закладке забытого сегодня Шопенгауэра.

Философию Лина сдала год назад, но так увлеклась ею, что не смогла бросить на полпути освоение науки. Параллельно Эвелину увлекали смежные дисциплины. Политология, например. Законы экономики интересовали постольку‑поскольку, а вот суть человеческой натуры, это да! К счастью, этими вопросами занималось огромное количество людей, так что Эвелине предоставлялась чудесная возможность ознакомиться почти со всеми их трудами. Как хорошо, что теперь нет запрещённых учений! Она методично изучала различные взгляды и направления, соглашаясь со всеми. А как иначе? Каждый учёный основательно доказывал свои умозаключения. Если Эвелине поначалу казались нелепыми выводы некоторых философов, то постепенно, углубляясь в науку, она поняла даже идею о перенаселённости земли и, в то же время, жалела бедствующих людей.

Ей было жаль всё человечество в целом, идущее семимильными шагами к всеобщей погибели. Достижения научно‑технического прогресса неуклонно вели к саморазрушению систему человеческих взаимоотношений, хотя и способствовали улучшению благосостояния. Сплошные противоречия не сбивали с толку Эвелину, наоборот, подтверждали закон единства и борьбы противоположностей.

Сегодня почему‑то наука не воспринималась. Наверное, виной тому выход в люди. Масса серых впечатлений мелкого, повседневного масштаба сбила правильный, отлаженный ритм размышлений. Эвелина отложила книгу и решила переключиться, она начала думать о Люське, о той расфуфыренной королеве катка. К сожалению, об этих людях ничего не думалось. Тогда Эвелина воспроизвела до мельчайших деталей встречу с Аликом. Ей вновь стало неудобно и отчасти стыдно за своё поведение. И вообще, всё так гладенько получилось, как в классическом фильме про любовь.

Это слово, всплывшее откуда‑то из самых глубин мозга, растревожило Эвелину: слишком отчётливо и резко прозвучало оно в голове. Точно удар хлыста! К лицу прилила кровь, щёки запылали, как у гимназистки. Эвелина понимала, что это никакая не любовь, даже не намёк на симпатию, просто обычное общение, да и всё. Но что‑то тут было не так. Какая‑то странность промелькнула. Только вот где и когда? Кто мог вызвать необычайную реакцию? Алик? Или она сама? Столько неразрешимых вопросов и так мало времени всё основательно обдумать.

Эвелина включила телефон, набрала межгород и связалась с бабушкой, вот уж кто поможет ей разобраться!

Внучка поведала все свои впечатления, опасения и проблемы. Бабушка выслушала и сказала:

– Линочка, дорогая, тебе пора замуж.

Если бы такое сказал кто другой, Эвелина бы сорвалась и наговорила колкостей, но бабушка никогда не говорила глупостей!

– Ты так думаешь, бабушка?

– Конечно, моя золотая! Тебе уже двадцать два, в этом возрасте у меня родилась твоя мама.

– А сама мама вышла замуж намного позднее!

– Мама – это мама, а ты совсем другой человек! Каждому овощу своё время!

– Значит, ты считаешь, что мне уже пора?

– Конечно, но что ты так обречённо вздыхаешь? Просто пришло твоё время! Оттого и мысли у тебя необычные.

– А как я буду учиться?

– А как твоя мама сумела защитить кандидатскую? А ты, моя золотая, ничуть не хуже мамы.

– Ты так думаешь, бабушка?

– Линочка! Ну конечно! Я просто уверена! Ты даже лучше мамы.

– Но ведь это не значит, что я должна выйти замуж за первого встречного?

– Конечно, нет. Я просто хотела сказать, что твои мысли, изменение настроения – это всего лишь коротенький период хандры, он характерен для всех, когда возраст подходит.

– Я Старая дева?

– Ну что ты, Линочка! Дорогая моя, кто тебе такое сказал?

– Да ты же, только что и сказала!

– Да ни в коем случае, душенька моя! Прими спокойно перемены и всё образуется, вот увидишь!

– Хорошо, спасибо, бабушка, – как‑то устало попрощалась Эвелина, – до свидания.

– До свидания, моя золотая, – пролепетала бабушка и добавила в тюкающую трубку, – надеюсь, сделаешь ты меня и прабабушкой.

Эвелина охватила голову руками и призадумалась, что же такое происходит? Очередной возрастной криз? Или инстинкты материнства? Так или иначе, а бабушка как всегда права. Наверное, действительно пора замуж. Пора жить самостоятельно. Какая это жизнь – самостоятельная, Эвелина не знала. Она только чувствовала, что другая. Тревожная неизвестность манила и пугала одновременно. Эвелина представила себя с детьми в ожидании мужа. Уже за полночь, а супруга всё нет и нет.

Причиной его отсутствия может быть только несчастный случай.

Она вздрогнула от ужасной догадки, резкая боль сильно уколола сердце, стало нечем дышать. Эвелина мотнула головой, отгоняя наваждение, и пришла в себя. Какой муж? У неё ведь ещё никого нет! Просто бабушка сказала о том, что пора замуж, только и всего. А вдруг у неё ничего не выйдет? Ни замужества, ни детей? Абсолютно ничего! «Абсолютна только вечность», – лучше и не скажешь.

Опять вспомнился Алик. Странно, она знала этого Алика всего несколько часов! При чём тут Алик? Эвелина постаралась выбросить из головы нового знакомого со странными глазами, вытеснить его образ воспоминаниями о ком‑нибудь другом. Вот был у неё знакомый в школе – Кирьяков, дурак конечно, но ведь не отставал. Оказывал знаки внимания, даже записки на уроках писал. Про любовь ни слова, но ей и так всё было понятно. Эвелина тогда долго морочила голову пацану, обещая подумать над его предложением о дружбе. Не нарочно конечно, просто она понятия не имела, а что будет, если согласиться на его предложение дружбы? Наконец, она рассказала маме о своих сомнениях, та обещала помочь. А на другой день вдруг сказала, что дружить с мальчишками в тринадцать лет не то чтобы рано, но позорно! Тем более с такими, как Кирьяков. А всё потому, что у Кирьякова нет будущего! Как его отец с матерью пашут на заводе, так и он всю жизнь станет там пахать. Это конечно не позорно, но Эвелине уже сейчас следует думать первично об образовании, а всё остальное само собой образуется.

Вот, пожалуй, и подошло время, когда начинает всё само образовываться. Так сказала мудрая, добрая бабушка. Эвелина успокоилась.

Что будет, то будет. Только тень тревоги осталась на душе, да чуточку щемило сердце.

Пришла мама, грустная и раздражённая. Эвелина решила ничего не говорить ей. Карина Львовна наскоро попила чай и плюхнулась в кровать. А Эвелина ещё долго смотрела в потолок в тёмной комнате, ворочалась с боку на бок и никак не могла заснуть. Она встала с постели, включила свет, села за стол и честно поставила себе тройку за прошедший день.

– Лина? Ты не спишь? – устало спросила Карина Львовна, проснувшись.

– Мама, почему повешался отец?

Карину Львовну как будто подбросило на кровати, она резко села и укоризненно посмотрела на дочь.

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что я до сих пор не знаю.

– Странно, я же говорила тебе, что он бросил нас, когда тебе и годика не было, а встречался с тобой всего один раз и то, когда тебе было уже восемнадцать! – со злостью произнесла Карина Львовна.

– Но я ведь не об этом спрашиваю, – неожиданно заупрямилась дочь.

– Я тебе и объясняю, он нас бросил, бросил! Понимаешь?

– Всё понимаю, – отрешённо сказала Эвелина. – И всё‑таки, почему он так поступил?

– Я затрудняюсь ответить, – ни капли не солгала Карина Львовна.

– Он уже с нами давным‑давно не жил! Вот это я пыталась тебе сказать.

– Но ведь он жил вообще! – не сдавалась дочка.

– Ну и тему ты выбрала среди ночи! Давай лучше спать. Я обязательно узнаю и расскажу.

Но Карина Львовна слукавила, она не рассказала ничего ни через день, ни через неделю, посеяв зерно сомнения и недоверия в душу дочери.

В субботу, как и обещал, Пётр подъехал к малосемейке медицинского.

– Рим, ты не хочешь подзаработать? – с ходу задал он глупейший вопрос.

– Сегодня?

– Ну, конечно же! Прямо сейчас!

– Опять презентация?

– Нет, консультация, причём по твоему профилю!

– Это ты насчёт своих соседей, стариков?

– Да нет же! Об них всё ясно, да и кто за них заплатит? Здесь дело в другом, один человек, весьма уважаемый кстати, желает получить консультацию, помощь психолога.

– Это не ко мне, – парировал Рим. – Это дело психотерапевта.

– Знаешь, почему я не стал работать в медицине? – неожиданно спросил Пётр.

– Понятно, почему!

– Ничего тебе не понятно! Да только потому, что вы там все как один стараетесь спихнуть ответственность друг на друга!

– В смысле?

– В том смысле! Я же помню, как нас учили: «В первую очередь поставь в известность заведующего отделением»! Если же увидел хоть что‑то не своё – немедленно сплавь больного к специалисту!

А не удалось сплавить – собери в историю болезни побольше разных консультаций! Заметь, никто не учил лечить самостоятельно!

– Учили – это одно, а работать самому надо.

– Правильно, самому! Вот потому‑то я работаю в другом месте, где сам на себя беру ответственность! А тебя попросил дать консультацию, такты сразу: К психотерапевту!

– Да пойми ты, я не консультирую! Это привилегия профессоров, академиков, а никак не аспиранта!

– Як тебе, как к другу обращаюсь.

– Ты?

– Я!

– Так ты нуждаешься в консультации?

– Почти что я. Понимаешь, очень нужный человек, он много значит для моего бизнеса, да и не за бесплатно просит!

– Как‑то это всё подозрительно выглядит.

– Почему?

– Потому что в нашей стране не принято искать совета у врача‑психиатра!

– И у нас в стране уже есть прогрессивные люди, понимаешь?

– Твои соратники по бизнесу?

– Хотя бы и они, что в этом подозрительного?

– Я даже не знаю, в чём дело‑то?

– Тебе всё пояснят. Вникнешь в проблему, подскажешь решение и всё! Людям добро, а тебе бабки! Согласен? Ну, по глазам вижу, что согласен! Так поехали?

– Куда?

– К твоему пациенту, куда ещё?

– А я‑то думал, ты в ресторан приглашаешь!

– Конечно, приглашаю! Заедем, уладим кое‑что и в кабак!

– Хорошо, поехали, всё равно ведь не отстанешь! Ты ведь уже пообещал привезти специалиста, я верно понял?

– Вот видишь, ты меня понимаешь! Только одна просьба, пожалуйста, не удивляйся ничему.

– Хорошо, – согласился Рим. Психиатру, вообще, не следует ничему удивляться.

Едва они подъехали к здоровенному трёхэтажному особняку, как открылись металлические ворота и пропустили гостей внутрь. Типичный английский метрдотель, галантно открыл двери и сухо пригласил в дом. Утопая в мягком ковре, друзья последовали за лакеем. Внутри было сумрачно, настенные бра тускло освещали путь. Так они прошли по длинному коридору и остановились перед дверьми из красного дерева. Слуга стунул кольцом трижды.

– Проходите, – властно разрешил голос изнутри.

Рим сделал шаг вперёд и оказался один в большой комнате, более похожей на кабинет, чем на гостиную. Внутри так же сумрачно, окон не видно. Тусклое мерцание, непонятно откуда, освещало лицо Рима да небольшое возвышение напротив, сверкнул камень на перстне хозяина кабинета. Видны только морщинистые ладони, далеее свет не распространялся. По тёмному силуэту можно было догадаться, что хозяин сидит в высоком кресле.

– Ты, значит, человек науки?

– Аспирант по психиатрии, – уверенно ответил Рим.

– Вот и хорошо, присядь, там рядом кресло.

Рим оглянулся, действительно, у самых дверей стояло кресло, он присел на краешек и приготовился слушать.

– По знаниям или по протекции?

– По знаниям.

Вопрос вполне резонный, человек желает знать, с кем имеет дело. Со специалистом или с шарлатаном.

– У меня проблема, – голос умолк и глубоко вздохнул, – не знаю, как и начать.

– Будет наверное проще начать с самой сути, – подсказал Рим.

– Пожалуй, ты прав, – согласился голос. – Так вот, дело в том, что меня хотят убрать люди из моего окружения. Я примерно знаю кто, но до конца не уверен.

– Чем я могу помочь?

– Поможешь разобраться в моей фантазии: или это правда, или паранойя.

– Постараюсь.

– В последнее время мне стали уделять повышенное внимание, чего раньше не случалось. Дошло до слащавости. Противно даже находиться среди таких людей! Особо старается самый приближённый ко мне человек. Он настолько стал заботливым, что кое‑где начал принимать решения за меня.

– А что он из себя представляет?