Слепота и исцеление Пугачёва

После разорения Ижевского завода Пугачёв пошёл на Казань.

О селе Трёхсвятском он слышал, что оно долго противилось его шайкам. Некоторые из казаков приходили к нему и говорили, что передовые его войска были там изрублены. Затем явились изуродованные татары и башкиры с еще незажившими ранами. И Пугачёв обрёк село на гибель!

Ночевать пугачёвцы расположились в Саралях недалеко от Трёхсвятского. Здесь Пугачёв повторил свой приговор об истреблении непокорного села, намереваясь на другой день привести его в исполнение, но вдруг почувствовал себя нездоровым. Болезнь не давала ему покоя всю ночь: он то ложился, то вставал, какие-то грёзы мучили его. Такое мучение и беспокойство он счёл следствием своего кровавого приговора, и когда мысленно отменил его, – стало ему легче.

Наутро жители обречённого села встречали самозванца с чудотворной иконой Спасителя. Пугачёв, увидев встречу, остановился, остановились и полчища его и в ожидании приказаний утихли: настала минутная тишина. Старшина селения Михаил Кусакин вместе с селянами пали ниц, из-под рук высматривая, кого они встречают; но взоры их в то время были слишком омрачены страхом смерти; они думали, что головы их, лежащие на земли, тут и останутся. Пугачёв без гнева слабым, болезненным голосом сказал: «Вы, мятежники, бунтовщики, не сдавались»? Священник отвечал ему: мы присягали императрице.

Отзыв этот он как будто не слышал, обратив внимание на икону Спасителя. Потом соскочил быстро с коня, приложился ко кресту, приложился и к иконе, сотворив первоначально три земных поклона. Потом сказал встречающим: «Вставайте».

После такой встречи он дал приказ, чтобы войска его ни для ночлега, ни просто так не входили в село. По приказу Пугачёва одна половина его войска заняла северную сторону Елабуги, а другая южную – в лугах. Сам он расположился на ночь в лугах хорошо убранном шатре. Место, где был его шатёр, находится не далее версты от Елабуги при озере Окунёвом на открытой и видной площади.

Проведши ночь в шатре, Пугачёв утром встал и обратил свои взоры на Трёхсвятское, но не увидел его. Думая, что сонная дремота давит глаза, он умылся, – и снова ничего не видит. Он вздрогнул, сел на место, начал протирать глаза, повёл ими вокруг и, хотя они были открыты, но не видели ничего: Пугачёв ослеп. Заметив это, приближённые его ужаснулись. Весть о том поразила всех, шум и крик утихли; все с трепетом смотрели на Елабугу и особенно на храм Спасителя; какой-то непонятный страх овладел всеми.

Более всех был поражён сам Пугачёв: внезапная слепота показалась для него перстом Божиим. Он не знал, на что решиться. Он выбрал одного из своих приближённых и послал в село помолиться за себя; этого человека елабужане называли ординарцем Пугачёва. Ординарец пришёл в соборный храм, где пред иконой Спасителя отслужен был молебен за здравие императора Петра III. Говорили старики, что ординарец просил жителей, чтоб они позволили пройти чрез село войскам. Нечего было делать, селяне должны были согласиться на предложение ординарца.

Ординарец возвратился к самозванцу, который между тем уже прозрел. Войска Пугачёва засуетились и стали готовиться в поход.

Собравшись, они потянулись из лугов к селу по дороге, которая была вблизи Николаевской церкви. Жители ужаснулись, побежали в свои дома, заперлись, окна закрыли ставнями, и в щели робко выглядывали, в ожидании, чем это кончится. На дороге, по которой надо было проходить, стояла Никольская башня, ворота её были отворены и чрез них потянулись пешие и конные толпы Пугачёва, они оборачивались, смотрели на дома, но шли своей дорогой. Проходя мимо самого храма Спасителя, крещёные бунтовщики снимали шапки, крестились и молились; татары и башкиры кланялись и говорили: «Алла»!

Не сделавши никакого неблагопристойного поступка, они вышли из села и пошли по дороге к селу Лекареву.