Приоритетная Инструкция № 7 Особого Управления Департамента поддержания Порядка и Законности. 11 сентября 1793 года п.в.к. Грифы «Особо секретно» и «Без срока давности». 7 page

— Я — Тринадцатый. Четвертый, к тебе гости. Головная машина — бэтээр, идет прямо по колее. Повторяю, в бой не вступать, сразу же отходить к кунгам. Как принял? — БТР поравнялся с майором.

Их разделяло около пятидесяти метров, и Тринадцатый насчитал десяток человек десанта на броне. За бронетранспортером шел БМП, затем грузовики. Выходило, что пехоты у генерала не меньше сотни.

— Принял тебя хорошо, — откликнулся Четвертый.

Было хорошо видно, как в момент взрыва морда бронетранспортера подпрыгнула, и сдетонировал боекомплект. В разные стороны полетели оторванные колеса, пулеметная башня и сидевшие на броне десантники.

— Я — Четвертый, есть подрыв, — прозвучал доклад.

— Я — Тринадцатый. Коробочка, рви к лагерю, к разобранным машинам, проходи мимо бээмпэ на предельной, работай по грузовикам, бээмпэ обходит подорванный бэтээр справа от тебя. Как принял?

— Я — Коробочка. Принял тебя хорошо, работаю.

БМП, приблизившись к горящему бронетранспортеру, сошла с колеи влево по направлению движения и, не доезжая до него, остановилась. Застучал пулемет, посылая раскаленный свинец в темноту наугад. Лучи прожекторов осветили стоящие вдали кунги, и огонь прекратился. Генерал не хотел повредить содержимое похищенных машин, но продолжить движение не решался. Подошли грузовики, и началась выгрузка пехоты. Со стороны кунгов раздался одиночный выстрел, и прожектор БМП, жалобно звякнув разбитым стеклом, погас. Тут же последовало еще несколько выстрелов, и БМП осталась без источников света, после чего невидимые стрелки принялись за включенные фары грузовиков. Среди выгружающихся началась неразбериха, люди открыли огонь в разные стороны, стреляя в темноту наугад. Внезапно из темноты, слепя преследователей, ударил прожектор, и, рыча двигателем, показалась Коробочка. БМП завращал башней, но наведению на цель мешал подорванный БТР, перекрывавший линию огня. Крупнокалиберный пулемет коробочки дал пару коротких очередей, и замыкающий колонну грузовик взлетел на воздух. Послышались крики раненых, началась паника.

Тринадцатый улыбнулся, экипаж свое дело знал. Когда БМП, взревев, развернулась вслед неожиданному противнику, горели уже все три машины, и Коробочки не было видно за пылающими грузовиками. Пора было заканчивать. Тринадцатый привстал на колено и навел бинокль на лагерь разобранных машин. Там шла игра в кошки-мышки. Коробочка сновала вокруг стоянки грузовиков, прячась за ними от автоматической пушки БМП генерала, который вел огонь, не обращая внимания на свой лагерь, но поразить ненавистную цель пока не мог. Орудийные снаряды разворотили несколько грузовиков, начался пожар, и всполохи пламени в ночи еще сильнее осложняли задачу безумному генералу, оставшемуся без световых приборов.

— Тринадцатый, я — Коробочка. Мы так долго не продержимся, — затрещал эфир голосом командира экипажа, — как принял меня?

— Принимаю тебя хорошо. Затащи его в пространство между крайней машиной и костром детского лагеря, точно на линию между горящей бочкой и задним бампером. И сразу уходи оттуда. Как принял?

— Принял тебя. Сделаем.

Коробочка рванула к костру детского лагеря и остановилась, подманивая БМП. В зареве пожара было видно, как в разные стороны от лагеря в панике бегут люди. Из клубов дыма показалась кабина бульдозера, пытающегося перекрыть бронетранспортеру дорогу. Тринадцатый, не вставая с колена, поднял автомат и посадил на пенек мушки голову тракториста. Если убить, то бульдозер какое-то время будет продолжать движение, и врежется в горящие грузовики. И еще сгорит, чего доброго. А ведь вещь в хозяйстве нужная. Мысленно хихикнув, майор чуть опустил прицел и плавно нажал на спуск. Автомат презрительно плюнул огнем, и незадачливый тракторист схватился за плечо. Но здравая мысль так и не шла в его голову. Вторая пуля, ужалившая неуемного механизатора практически в то же место, здорово подхлестнула мозговую активность. Бульдозер остановился, и вывалившийся из кабины человек скрылся в сумерках.

БМП на высокой скорости обогнула остановившийся бульдозер и выскочила в тыл коробочке. Та, взревев двигателем, рванула с места в пространство между детским костром и горящим грузовиком. Рявкнула автоматическая пушка, но стрелку явно было далеко до уровня подготовки экипажа трофейного бронетранспортера. Снаряды легли туда, где БТР уже не было, вспахав костер и подняв в воздух клубы грязного снега вперемешку со снопами пламени и искр. Коробочка снова прикрылась грузовиком и остановилась, светя прожектором назад, в сторону генерала. Тринадцатый достал маленькую трубочку пульта управления радиодетонатором и, сняв защитный колпачок, положил палец на кнопку. Коробочка резко прыгнула вперед, огибая пожар, и помчалась, набирая скорость. Сзади показалась БМП генерала. Боевая машина остановилась рядом с горящим грузовиком, около которого подгруппа Четвертого заложила стапятидесяти килограммовый фугас. Орудийная башня БМП хищно потянула пушечным стволом вслед удаляющейся коробочке, и майор нажал на кнопку. Вспышка взрыва разорвала мрак, и все погрузилось во тьму.

Резкий запах защипал ноздри, в горле запершило. В голове сотни маленьких молоточков дружно колотили по мозгам, видимо, пытаясь разгладить извилины. Глаза открывать не хотелось, но едкий запах не прекращался, и с этим надо было разобраться. Тринадцатый разлепил веки. Мутная пелена перед глазами не желала пропадать, в ушах стоял звон, сквозь который пробивался глухой шум. И этот шум раздражал. Майор попытался игнорировать надоедливый звук, но он только усиливался и нагло лез в правое ухо.

— …себя чувствуете? Вы меня слышите? — нахальный звук не желал оставлять майора в покое.

Кто-то очень маленький и противный ужалил его в бедро и убежал. Молоточки в голове, судя по всему, боялись жалящих насекомых и начали разбегаться, пелена перед глазами обрела резкость и оказалась обзорным стеклом противогаза, за которым маячило лицо в серебряном гермошлеме скафандра радиационной защиты.

— Вы меня слышите? — повторил владелец лица.

Звон в ушах уменьшился, и наушник донес смысл вопроса до Тринадцатого.

— Слышу, — майор сидел на снегу, поддерживаемый бойцами. Над ним склонились оба научных сотрудника, приданных его группе, один держал в руке инъектор. — Что произошло?

— Не знаю, что там было еще у генерала в бээмпэ, наверное, тоже взрывчатку хранил, — Тринадцатый узнал голос Четвертого. — Только после подрыва фугаса его броня рванула так, что сейчас на том месте воронка чуть меньше той, что осталась от грузовика с тротилом. Минут пять шел дождь из камней, земли и обломков техники.

— Потери? — к майору вернулось ясность мышления.

— В первой подгруппе кроме тебя оба двухсотые. Погибли в момент взрыва. Остальные в порядке. Около кунгов поначалу туго пришлось, но Коробочка вовремя подоспела, выручила, — транквилизатор возымел эффект, боль ушла, сменившись легкостью движений.

Тринадцатый встал. Вокруг него столпились бойцы группы, рядом стояла трофейная Коробочка. Майор посмотрел на научников:

— Как дети, что передали из бункера?

Один из серебряных скафандров поспешно заговорил:

— Дети уже в бункере, ими медики занимаются. Совет говорит, что можно взять с собой всех, кто не проявляет агрессии, но Директор по медицине считает, что шансов мало, они все тут слишком долго находятся и имеют высокую передозировку антирада, скорее всего никого спасти не удастся, поэтому он не рекомендует задерживаться здесь слишком долго, — научник перевел дух и добавил: — Нам тоже надо торопиться, три часа осталось всего до окончания действия препаратов.

Тринадцатый посмотрел вокруг. Ветра не было, но, несмотря на это видимость ухудшилась. Там, высоко в небе, за многокилометровым слоем пыли начинался вечер, и невидимое больше с истерзанной человеческой глупостью земли солнце неспешно тянулось к западу.

— Экипажу к машине. Проводим зачистку. Четвертая подгруппа на броню, ученых в десантное отделение. Всех выживших собирать около костра. Четвертый, займись бульдозером, он должен быть на ходу. Остальные подгруппы — в цепь, дистанция пять метров, прочесать все от кунгов до лагеря, собирать оружие и особенно боеприпасы, все складывать в десантное отделение. Если сейчас не собрать, снег пройдет, никогда уже не найдем. Вперед марш! — группа принялась за работу, и майор полез на броню.

Сопротивления никто не оказывал. БТР зашел в центр пустого лагеря и остановился недалеко от единственного уцелевшего костра. Луч прожектора направили вертикально вверх, чтобы было видно издалека. Бойцы рассредоточились вокруг Коробочки. На свет прожектора начали выходить люди. Измученные, замерзшие, голодные, потерявшие надежду, закутанные в грязное рваное тряпье, обитатели лагеря обреченно брели к костру.

— Бульдозер в полном порядке, и соляры полбака, — доложил Четвертый.

— Принял тебя. Разворачивай в сторону дома, будешь дорогу пробивать, тут люди еле на ногах стоят, а идти придется быстро, — Тринадцатый окинул взглядам старающуюся держаться поближе к пламени костра толпу.

Спустя час поднялся ветер, и дальнейший сбор трофеев потерял смысл. Майор отозвал своих людей в лагерь и подвел итоги. Собралось человек восемьдесят мужчин и женщин, людской поток иссяк, больше на свет никто не выходил. Собравшиеся люди жались к огню и испуганно косились на вооруженных бойцов в противогазах, придававших им еще более жуткий вид. Тринадцатый выждал еще десять минут и отдал команду двигаться к бункеру. Бойцы начали выстраивать колонну. В голове шел бульдозер, пробивая дорогу, за ним люди, замыкал шествие БТР. По расчищенному пути люди шли довольно быстро, и через час прожектор бульдозера уперся в знакомый холм. Створы полузасыпанных грязным снегом ворот приветственно сверкнули металлическим блеском в свете прожектора, и в ответ на запрос в эфире зазвучал надтреснутый от волнения голос начальника службы охраны:

— Рад слышать тебя, сынок. Я знал, что не подведешь старика. Ты, я погляжу, никак прихватил с собой что?

— Задание выполнено. Имею с собой восемьдесят выживших и две единицы техники. За один раз все не поместимся, так что встречайте людей первым рейсом, — майор смотрел, как опускается мощная плита ворот, открывая вход в шлюз, и впервые почувствовал бункер домом. А как приятно иногда бывает вернуться домой…

Когда лифтовая платформа остановилась и двери лифта поползли в стороны, Тринадцатый, привычно устроившийся на традиционно считающемся командирским месте возле пулеметной башни, увидел знакомый матовый блеск герметичного пузыря.

Директор по медицине сидел в своём кабинете и читал сводку лечащей группы. Седой профессор был мрачен, словно грозовая туча. Дела в карантинном подуровне шли из рук вон плохо.

— Иван Николаевич, к вам Артем Валерьевич и Лев Ильич, — возвестил коммуникатор голосом секретаря.

Профессор поднялся навстречу входящим и, обмениваясь рукопожатиями, предложил:

— Присаживайтесь, господа.

Стоящая в дверях секретарь вежливо осведомилась:

— Желаете что-нибудь? Чай, кофе?

— Двойной эспрессо, — исполнительный придвинул кресло к столу.

— А мне чайку, дочка, да покрепче, — сделал заказ Директор по науке.

— Иван Николаевич, вам как обычно?

Профессор лишь махнул рукой, и секретарь выскользнула за дверь. Директор по науке также не выглядел веселым:

— Что у тебя, Иван Николаевич? Третьи сутки не спишь уже, — академик, как всегда, держал в руках рабочую папку, с которой никогда не расставался. Вот и сейчас из нее в разные стороны торчал ворох различных распечаток. — Вот решили навестить тебя в твоей берлоге.

Главный медик нахмурился:

— Поспишь тут. Ребята наши с поверхности привели сто четырнадцать человек, из них тридцать шесть детей. Состояние критическое, все пациенты получили радиоактивное поражение за 600 бэр, в том числе большая часть — свыше 1000 бэр. Только за первые сутки умерло тридцать два пациента взрослой группы и девять детей. Процесс гибели клеток спинного мозга остановить не удается, сильная передозировка антирада привела к отторжению костномозговых трансплантатов и вызвала серьезные изменения в биохимическом составе крови, усугубленные остро развивающейся лейкемией. За вторые сутки скончался еще двадцать один взрослый и двенадцать детей. Далее не лучше, каждые новые сутки приносят новые смерти, к исходу недели осталось всего лишь девятнадцать пациентов, — голос профессора звучал тихо, усталые глаза печально смотрели на стопки кардиограмм, сводок, результатов исследований и анализов. Он извлек из кучи бумаг лист с распечаткой и ткнул им в сторону собеседников: — Вот самые свежие прогнозы. Вероятность спасти хотя бы кого-нибудь — один и шесть десятых процента. Лечащая группа работает круглосуточно, в четыре состава, но мы ничего не можем сделать, чтобы переломить отрицательную динамику.

Вошла секретарша с дымящимися на подносе чашками. По кабинету разлился тягучий аромат кофе.

— А в каком состоянии наши сотрудники? — академик держал чашку двумя руками, словно хотел согреть таким способом руки. Было совершенно не понятно, как он не обжигается.

— У них тоже плохи дела, — сокрушенно покачал седой головой профессор, — мы для удобства называем эту группу Внешней. Те двое, что были в антирадиационных скафандрах, будут полностью здоровы через три-четыре недели. Но вот остальные… их спасти не удается. Что там творится наверху, если антирад лишь отсрочил летальный исход, можно только догадываться, но у них теперь даже кости излучают, — главный медик вздохнул и с грустью добавил: — Мы делаем все, что в наших силах, но известные технологии и методики лечения в состоянии лишь ненадолго продлить им жизнь. Через два с небольшим месяца необратимые процессы достигнут критической точки, и люди погибнут. Сотрудники Внешней группы обречены. За наше спасение они заплатили собственными жизнями, — профессор резко поднял голову: — Но так просто я не сдамся, — его глаза пылали, лучше слов доказывая решимость ученого. — У нас здесь имеется двадцать анабиозных камер, больше чем достаточно. Я погружу их в абсолютный анабиоз. Уже сформирована Аналитическая группа, чьей задачей является изучение и разработка методик борьбы с лучевой болезнью и ее последствиями. Я сам возглавлю исследования. Будем размораживать ребят только на время необходимых процедур, это позволит нам выиграть время, возможно, нам еще удастся найти способ их спасти, — главный медик потянулся за своей кружкой и спокойным голосом закончил: — Я не позволю просто так списать людей, спасших нас от последней в этой войне бомбы, едва не ставшей для всех последней в буквальном смысле.

Управляющий Директор и Директор по науке переглянулись.

— Вот о бомбе мы и пришли поговорить с тобой, Иван Николаевич, — издалека начал Управляющий.

Тринадцатый снова лежал на больничной кровати, словно и не покидал медицинский уровень вовсе. На этот раз болеть было гораздо веселее, весь личный состав группы, выходившей на поверхность, располагался на соседних койках. Медики отвели под них целый подуровень. Тщательно изолированный от внутренней среды бункера, он представлял собой герметичную спайку двух блоков, жилого и лечебного. Небольшой жилой блок состоял из спального помещения, маленькой столовой, санузлов, комнаты отдыха, использовавшейся в основном для встреч с посетителями, и даже имел небольшой спортзал, в котором по настойчивым просьбам майора установили боевой тренажер, принесенный из штатного спортзала службы охраны. Говорили, что старик лично распорядился отдать единственный экземпляр, узнав о необычной просьбе Тринадцатого. Да и ни к чему он теперь. Обитатели бункера, пережившие разрушение цивилизации и гибель миллиардов людей, потерявшие близких, навсегда расставшиеся с прежним привычным образом жизни, еще недавно подвергавшиеся угрозе уничтожения безумным генералом всего того немного, что позволяло им выживать, слишком устали от насилия. Заходившие проведать товарищей коллеги по службе рассказывали, что в бункере практически не возникает конфликтных ситуаций, а те немногие, что изредка имеют место, разрешаются даже без повышения голоса. Вместо силовых дисциплин основное место в подготовке сотрудников охраны заняли воспитательно-психологические, и боевой тренажер был обречен покрываться толстым слоем пыли в дальнем углу кого-нибудь технического помещения. Здесь же ему был всегда рад как минимум один человек. На этот раз врачи не накладывали на тренировки никаких ограничений, и майор подолгу не выходил из спортзала снимая, таким образом, неприятный осадок, остающийся от лечебных мероприятий.

Сами медицинские процедуры, по сравнению с предыдущим лечением стали гораздо продолжительнее и сложнее. В отличие от жилого, медицинский блок демонстрировал самый серьезный подход к делу. Помещения биорегенераторов, вибро— и барокамер, различных диагностических и лечебных устройств и приборов, занимали вдвое большую площадь. В последние три дня к ним добавили еще один отсек, в котором уже заканчивалась наладка и калибровка анабиозных камер. Глядя на все это, бойцы улыбались и не упускали возможности отпустить в адрес медиков пару-другую шуток. Сильные и крепкие мужики чувствовали себя превосходно. Правда, временами то у одного, то у другого случалось легкое недомогание или головокружение, но за исключением этих мелочей все было в полном порядке, и люди рвались покинуть порядком надоевший всем за неделю карантинный подуровень. Сами медики, не снимавшие легких, ослепительно белых стерильных скафандров, реагировали на подначки с улыбками, на все вопросы отвечали уклончиво, ссылаясь на неисповедимые пути начальства, и во всем проявляли прямо-таки стоическое терпение, в особенности по отношению к повальным нарушениям режима посещений.

Проходящих лечение бойцов, вернувшихся с поверхности, медики окрестили Внешней группой, название быстро прижилось, и теперь на их больничных одеждах помимо стандартных нашивок с фамилией пациента красовались нашивки с надписью «Внешняя группа». Сотрудники Внешней группы вернулись в бункер героями, и не только родственники, но и множество совершенно незнакомых людей в свободное от смен время заходили навестить и поддержать рискнувших своими жизнями ради спасения всех. Особенно часто приходили дети, воспитатели приводили их небольшими группами, и тогда в комнате встреч не смолкал разноголосый детский гвалт.

Помещение для встреч представляло собой просторный отсек, разделенный посредине прозрачной герметичной стеной, по одну сторону которой располагались посетители, по другую — больные. По всей протяженности стены была установлена система микрофонов и динамиков, создающая эффект присутствия внутри перегородки людей, находящихся за нею. Любознательная детвора требовала рассказов о событиях, произошедших на поверхности, снова и снова заставляя очередного героя повторять специально придуманную для детей бескровную версию событий, в результате чего любимой детской игрой стала игра «во Внешнюю группу». Часто дети приносили свои рисунки и прикрепляли их на прозрачную стену комнаты встреч. Глядя на старательно выведенные нетвердой детской рукой неуклюжие фигурки сотрудников Внешней группы, прогоняющих коварного злодея, или ведущих за собой сквозь холод, тьму и ветер спасенных людей, бывалые бойцы не чувствовали себя забытыми и одинокими, что исключало психологические осложнения, поэтому подобные контакты всячески приветствовались лечащими специалистами.

— Это же изощренное, медленное убийство! — продолжал буйствовать Директор по медицине. От накала эмоций сухонький профессор выскочил из огромного кресла и с быстротой, поразительной для своего возраста, перемещался вдоль стола от одной стены кабинета до другой. — Вы хотите сократить обреченным людям и без того короткий остаток жизни! Чудовищно! Невероятно!

Исполнительный устало вздохнул:

— Да поймите же, Иван Николаевич, никто кроме сотрудников Внешней группы не сможет провести эту операцию с наименьшим риском. Они имеют опыт работы в экстремальных условиях, смогут успешно противостоять опасности, если таковая возникнет, у них есть необходимые навыки работы с техникой, они знакомы с местностью, в конце концов, только они знают, где именно находится ядерный заряд.

Директор по науке провожал взглядом мельтешащую фигуру профессора, от чего у него начала кружиться голова.

— Ядерный заряд оставлять на поверхности нельзя. Ни в коем случае. Совершенно непредсказуемо, к чему это может привести. Никто не знает, что будет через пять, десять, или более лет, — академик терпеливо излагал аргументы. Вот уже второй час они с Управляющим пытались убедить главного медика в необходимости организации экспедиции на поверхность. Кроме того, приборы фиксируют увеличение ионизации воздуха в шахте побывавшего в осаде лифта на три десятитысячных процента, а это означает, что герметичность шлюза нарушена. Нет ни необходимости, ни возможности сейчас проводить поиск и устранение разгерметизации, надо принимать оперативные меры, и в наших силах забетонировать шлюзовую камеру наверху, причем мы можем сделать это достаточно быстро. И, наконец Внешние знают, где находится похищенная РЛС, мы сможем задействовать ее для попыток связи с другими выжившими, как и планировалось нами ранее. Плюс установка приборов для изучения внешней среды. Нам необходима эта экспедиция!

— Но посылать туда Внешнюю группу означает своими руками сократить им жизнь! — не сдавался профессор.

Всю свою жизнь он посвятил спасению людей, и сейчас все его естество восставало при одной только мысли о выходе смертельно больных людей на поверхность.

— Послав туда других, мы получим новых обреченных на гибель. При этом цели операции могут и не быть достигнуты, — не отступал Управляющий, — и что тогда? Будем посылать снова и снова? А Внешняя группа гарантированно проведет все необходимые действия за один цикл антирада. И потом, они будут одеты в скафандры радиационной защиты, что существенно снизит дозу поражения.

— Хочу также напомнить, что помимо ядерного заряда на поверхности остался грузовик с медикаментами, в том числе и антирадиационными препаратами. Они тебе пригодятся, Иван Николаевич, и Внешние смогут найти машины быстрее, чем кто другой. И вообще не факт, что кому-то другому удастся их найти, — академик машинально размешивал ложечкой давно уже остывший чай. — На поверхности ночь и сильные ветры, переносящие огромные массы пепла, пыли и снега, все следы уже давно занесены.

— Я все это слышу уже битый час! — заявил профессор.

Руководитель внутри него боролся с врачом. Первый хорошо понимал неизбежность организации выхода на поверхность, отдавая себе отчет в том, что предлагаемый вариант являлся наилучшим с точки зрения минимизации опасности, грозящей оказавшимся в условиях внешней среды людям. Но второй не желал мириться с той жуткой ценой, которую снова придется заплатить сотрудникам Внешней группы. Седой профессор вернулся в свое кресло и закрыл глаза. Внутренняя борьба давалась ему нелегко, с каждой потраченной на раздумья секундой он словно старел на год, маленькая поникшая фигурка, сидящая в огромном кресле, вдруг оказалась подобна крохотной песчинке, случайно занесенной ветром на широкий лист кувшинки. Наконец главный медик вяло пошевелился и с тоской произнес:

— Как я буду после этого смотреть им в глаза?

Директор по науке возвращался к себе в кабинет. Он был мрачен, и попадавшиеся навстречу сотрудники спешили оказаться поближе к стене, уступая ему дорогу. Только что закончившаяся встреча Совета с сотрудниками Внешней группы оставила на душе тяжелый осадок. Академик поразился, с каким мужеством эти люди восприняли известие о своей скорой смерти и тех немногих днях жизни, что еще оставались у них. Тринадцать пар глаз спокойно смотрели через стекло перегородки с трехметрового расстояния, а ощущение было такое, будто все они глядят в упор и только на него. Академик с трудом поборол в себе почти непреодолимое желание опустить глаза. Когда-то очень давно, будучи мальчишкой, он увлекался старинными, еще пленочными фильмами позапрошлого века. Ему вспомнилась картина, где несколько героев отправлялись навстречу многократно превосходящему по численности врагу, ценой своей жизни спасая мирных стариков, женщин и детей. В память тогда врезалась фраза: «Профессионал не хочет умереть и не ищет смерти. Но он всегда к ней готов». И сейчас перед глазами у него стояли лица людей Внешней группы, невозмутимо выслушивающих просьбу Совета о еще одном выходе на поверхность. Главный медик сам вызвался рассказать Внешним о неизбежности смерти и последствиях вторичного появления во внешней среде.

— Это мой крест, — сказал он за минуту до начала встречи, — и мне его нести.

Уже после, когда Совет расходился, академик видел, как стекавшая по щеке седого профессора слеза утонула в глубоких морщинах. Он и сам тогда с трудом сдержал эмоции. Ученый специально изучал личные дела Внешней группы. Все бывшие военные, все принимали участие в боях, многие имели ранения. А их командир и вовсе провел полжизни в локальных войнах и конфликтах, и в службу охраны Бункера попал после серии тяжелейших операций, где ему буквально чудом спасли жизнь. Обидно и больно было сознавать, что людям, уцелевшим в кровопролитных сражениях и пережившим гибель цивилизации, придется умереть после того, как отгремели последние взрывы и выстрелы. Директор вздрогнул, вспоминая, как командир Внешних, выслушав доводы о необходимости повторной экспедиции, улыбнулся и абсолютно спокойно произнес:

— Я пойду. Скучно неделями отлеживать бока на больничной койке. Так от тоски можно умереть быстрее, чем от болезни. Даже жаль, что выходить надо лишь один раз.

В тот момент на лицах Внешних появились улыбки. Сила духа этих людей внушала уважение. Академик подумал, что еще долго будет видеть во сне их глаза.

Директор по науке отогнал тяжелые мысли и заставил себя собраться. Необходимо подготовить экспедицию к выходу. И надо будет создать специальную группу, которая станет работать над усовершенствованием защиты от внешней среды. Когда-нибудь, рано или поздно кому-нибудь придется снова покинуть бункер, и к тому времени стоит усвоить сегодняшний урок.

Скафандр радиационной защиты был явно не предназначен для залезания на броню. Не порвать бы, усмехнулся Тринадцатый. Да, неудобная штуковина, движения сковывает прилично. Но защищает хорошо, а ради этого определенные неудобства можно и потерпеть. Майор полез в кабину бульдозера, который должен пойти первым, пробивая дорогу, и хлопнул по плечу сидящего за рычагами Четвертого:

— Как?

— Порядок. Солярки хватит еще километров на пятьдесят, и у Коробочки примерно столько же, — Четвертый пощелкал тумблерами управления прожекторами, проводя финальную проверку, — надо бы покопаться в лагере, где машины горели, я там видел несколько бочек, их взрывом раскидало. Может, найдем еще.

Майор согласно кивнул и вышел в эфир:

— Я — Тринадцатый. У нас все готово к подъему, можно начинать.

— Вас понял, начинаю подъем, — откликнулся дежурный оператор, и через пару секунд лифтовая платформа пошла вверх, плавно набирая скорость.

Экспедицию снарядили основательно. Научники перебрали до винтика трофейные машины, провели полную дезактивацию и обслуживание, добавили прожекторов, а на бульдозере даже защитили кабину противорадиационными материалами. В десантном отделении БТР были аккуратно уложены небольшие увесистые контейнеры приземистой формы, внутри которых находились какие-то научные приборы, предназначенные для установки на поверхности. Все они были заранее активированы, их оставалось лишь уложить на землю и заякорить. К бульдозеру был прицеплен довольно большой термос с освинцованным пенобетоном, предназначенным для заливки поврежденного шлюза. Термос неторопливо вращался вокруг своей оси наподобие обычной бетономешалки, деловито жужжа электродвигателем, словно большой майский жук.

Наверху ничего не изменилось за прошедшие дни. Вокруг все та же безмолвная ледяная пустыня, теряющаяся все в той же безлунной и беззвездной ночи, вверху все те же километры непроницаемой для света пыли, а внизу все та же грязно-бурая смесь пепла и снега. От старой колеи не осталось и следа, и бульдозер с порога приступил к работе, вновь пробивая дорогу мимо погибшей Медвежьей.

— Андрей, давай к лагерю, ребята с приборами закончат и догонят. — Тринадцатый курсовым прожектором обозначил направление движения. — От лагеря до шлюза метров сто будет, там тоже какие-то грузовики стояли, заодно поглядим, может, осталось чего интересного.

— Легко, — Четвертый перебросил передачу, и бульдозер уверенно пошел по лучу света, разрезая мощным отвалом на две части грязно-снежную пустыню.

Майор смотрел на уныло плывущую мимо мертвую бесконечность и вспоминал, как красиво было в этих местах два месяца назад, когда штатный автобус «Подземстроя» вез его к новому месту работы. Ухабистый проселок весело петлял меж могучих деревьев, и врывающийся в открытые окна летний ветерок щекотал лицо. Прозрачный утренний воздух пах лесом, травой и цветами, ласково грело яркое августовское солнце, а в лазурном небе, далеко в бесконечной выси важно висели легкие снежно-белые перистые облака, снисходительно взирая на копошащихся где-то внизу людей. На нависающей над дорогой ветке сидела любопытная белка, черными бусинами глаз внимательно разглядывая урчащий автобус и готовая в любой момент пуститься наутек. Повсюду разливалось разноголосое птичье пение. В некогда стоящем здесь лесу жили тысячи птиц. Птицы… звонкие крылатые существа, не умеющие жить без солнца, неба и полета, они погибли первыми, встретив смерть в воздухе, эти маленькие отважные пилоты будто понимали, что им не выжить в условиях ядерной зимы.

— Командир, у тебя семья есть? — голос Четвертого вывел его из раздумий. — То есть была? — он поспешно поправился.