Сценарий и антисценарий

Юность — это возраст, когда большинство молодых людей мечутся от сценария к антисценарию и обратно. Юноша может стараться исполнять родительские предписания, но потом восставать против них и в результате обнаружить, что он следует сценарной программе. Осознав тщетность своих попыток освободиться, он снова старается жить, как предписано. К окончанию колледжа или, например, к концу армейской службы он может принять определенное решение: либо строго следовать родительским предписаниям, либо избрать свой сценарный путь. Чаще всего люди следуют предписаниям. Но годам к сорока может наступить период метаний. Если до сих пор человек подчинялся предписаниям, то теперь может попробовать «вырваться» — например, развестись, бросить работу, изменить профессию и т.п.

Юность — это время, когда человек впервые ощущает возможность самостоятельного выбора. К сожалению, эта самостоятельность очень часто оказывается частью иллюзии, так как на самом деле выбор может быть между директивами Родителя его отца и матери и провокациями их же Ребенка. Молодые алкоголики и наркоманы совсем необязательно являются «борцами» против родительского авторитета. Они, конечно, бунтуют против Родительских приказов, но при этом часто следуют туда, куда их подталкивает «демон», злобный Ребенок тех же самых родителей. «Я не хочу, чтобы мой сын был пьяницей», — говорит мать, заказывая себе спиртное. Если он не пьет, то он хороший мальчик, ее сын. Если же пьет, то он плохой мальчик, но все равно ее сын. «Не разрешай никому вести себя с тобой вольно», — говорит отец дочери, оглядывая при этом с ног до головы официантку. Что бы ни вышло в дальнейшем, она все равно папина дочка. Может быть, в колледже она прослывет безнравственной, а затем преобразится в верную жену или, наоборот, сохранит девственность до свадьбы, а после станет изменять мужу. Но может быть, со временем юноша или девушка найдет в себе силы освободиться от сценария и обрести в жизни собственный путь.

Образ мира

Ребенок воспринимает мир совсем иначе, чем его родители. Для детей это сказочный мир, полный чудовищ и волшебников. Все родители помнят, как их ребенок просыпался и кричал, что в его комнате ходит медведь. Приходят родители, включают свет и ласково говорят: «Видишь, никого нет...» Или, наоборот, родители сердятся, велят молчать и спать немедленно. Но ребенок все равно «знает», что в комнате был медведь, независимо от того, мягко или сурово обошлись с ними родители. Однако ребенок понимает (если мать или отец были ласковы): когда появится медведь, придут родители и медведь убежит в берлогу. При суровом подходе родителей ребенок скорее всего подумает: «Ты один на один с медведем и положиться можешь только на себя». Но «медведь» при этом все равно остается.

Когда ребенок взрослеет, его образ мира постепенно углубляется и детализируется, но одновременно замаскировывается, уходя как бы вглубь. Лишь иногда детские представления появляются в своем изначальном искаженном виде, чаще всего в виде «обманов». Это происходит обычно в снах. И тогда вдруг оказывается, что загадочное для психотерапевта поведение пациента было по-своему разумным и последовательным.

...Ванда была озабочена финансовыми проблемами, поскольку ее мужу чрезвычайно не повезло в целом ряде сделок. Но когда ставилась под сомнение правильность его действий, она его страстно защищала. Она также была крайне обеспокоена недостатком средств на их жизнь. Однако у нее не было особых причин для большого беспокойства, так как ее хорошо обеспеченные родители готовы были дать им деньги в долг. Ванда ходила в терапевтическую группу. Года два психотерапевт не мог последовательно восстановить ход ее мыслей и найти суть происходящего. Но однажды она рассказала свой сон. Будто она жила в концентрационном лагере, которым управляли богачи, живущие на горе.

Чтобы не остаться голодной, надо было просить у них еду или выманивать ее обманом.

Сон несколько прояснил ее образ жизни. Муж в своих сделках участвовал в играх типа: «Обведи дурака вокруг пальца», ее игрой была «Сведи концы с концами». Как только у мужа появлялись деньги, он старался истратить их при первой же возможности, иначе игра могла прекратиться. Когда ему становилось действительно туго, включалась Ванда и помогала «обводить вокруг пальца» ее собственных родителей. К досаде супругов, контрагенты мужа и ее родители в конечном счете всегда оказывались в выигрыше. Она страстно это отрицала, когда спорила с членами группы, так как, признав проигрыш, ей следовало бы прекратить игру (что, в конце концов, и было сделано). Фактически она и жила примерно так, как ей привиделось во сне: родители и партнеры мужа были богатыми людьми, которые «жили на холме» и распоряжались ее жизнью. Чтобы выжить, ей надо было просить или обманывать.

«Концентрационный лагерь» — это и есть для Ванды образ мира, или сценарная основа. В действительности она как бы жила в концлагере своих снов. Во время консультации было достигнуто некоторое улучшение, но оно означало, что Ванда приспособилась «жить лучше в концентрационном лагере». Лечение не повлияло на ее сценарий, Ванда научилась чувствовать себя в нем удобнее. Чтобы вылечиться, ей надо было выйти из «лагеря» в реальный мир, в котором она чувствовала бы себя нормально, потому что уладила бы свои семейные дела. Интересно отметить, что Ванда и ее муж выбирали друг друга по причине взаимодополняемости их сценариев. Его сценарий предусматривал богачей «на горе» как предмет мошеннических проделок и перепуганную жену. А по ее сценарию требовался мошенник, который облегчил бы ее порабощенную жизнь.

Сценарная основа обычно бывает очень далекой от реальной жизни пациента, поэтому очень трудно порой реконструировать сценарий путем только наблюдения и интерпретации. В этих случаях иногда на помощь приходят сны пациента. «Сценарный сон» легко узнать, поскольку, рассказанный пациентом, он бывает нисколько не похож на его действительную жизнь, а в трансакционном смысле он — ее воспроизведение.

...Одной женщине приснился сон: спасаясь от преследования, она забралась в тоннель. Преследователи остановились у входа, ожидая, пока она из него выберется. У другого конца тоннеля она увидела другую группу преследователей. Ситуация складывалась так, что она не могла двигаться ни вперед, ни назад. Оставалось лишь упираться руками в стенки тоннеля. Пока ей это удавалось, она чувствовала себя в безопасности.

Психотерапевт перевел этот сон на язык сценария. Оказалось, что большую часть жизни женщина провела в тоннеле-ловушке, постоянно находясь в каком-то неудобном положении. Вся ее жизнь показывала, что она устала «держаться за стенки». В задачу психотерапевта входила необходимость помочь женщине освободиться от власти сценария, выйти из «тоннеля» в реальный мир, который уже не выглядит для нее опасным. «Тоннель» — это ее сценарная основа. Возможно, конечно, множество других интерпретаций этого сна. Это понятно даже новичку, прошедшему вводный курс психологии. Но сценарная интерпретация особенно важна потому, что она показывает психотерапевту и другим членам группы, а также пациентке и ее мужу, что нужно предпринимать.

Сцена «тоннеля» оставалась, очевидно, у женщины неизменной с раннего детства, поскольку пациентка неоднократно видела этот сон. «Концентрационный лагерь» — это явно позднейшая адаптация детских кошмаров, которые Ванда не могла уже вспомнить. Ясно, что это основано на ранних переживаниях, смысл которых менялся при чтении книг. Юность, следовательно, — период, когда кошмарные «тоннели» детства приобретают более реалистическую и современную форму и ложатся в основу оперативного сценария, определяющего жизненный план. Нежелание Ванды вникнуть в проделки мужа показывает, как упорно человек цепляется за сценарные сцены, в то же время жалуясь и всячески демонстрируя невыносимость такого существования.

«Футболка с надписью»

Все, что мы обсуждали в этой главе, можно собрать воедино, акцентируя внимание на том, как пациент «подает себя» в жизни. Мы называем это «футболкой с надписью», а в сущности это одна-две краткие, но крайне выразительные фразы, которые опытному глазу психотерапевта могут многое сказать о любимом времяпрепровождении пациента, об его излюбленных играх и чувствах, его занятиях, об образе мира, в котором он живет, и т.д. «Футболка» обычно приобретается в старших классах или в первые годы колледжа, как раз в возрасте, когда «футболки» особенно популярны. В дальнейшей жизни ее украшают, возможно, меняют формулировку надписи, но ее смысловое ядро сохраняется.

Всех компетентных клиницистов, к какой бы школе они ни принадлежали, объединяет одно: они хорошие наблюдатели. Поскольку предмет наблюдения один и тот же — человеческое поведение, то неизбежно возникает сходство в том, что они видят, как классифицируют и описывают наблюдаемые факты. Поэтому мы считаем все психоаналитические концепции проявлением одного и того же феномена [Многие психоаналитики полагают, что «трансакционные игры» — просто синоним защитных механизмов. Это не так. Защитные механизмы — это «футболки с надписью». Игры же скорее относятся к открытой системе социальной психологии, чем к закрытой энергетической системе, описанной Фрейдом. — Прим. автора.].

Настоящие «футболки» помогают уяснить, к какой группе принадлежат их обладатели, помогают понять их мировоззрение и истоки поведения в определенных ситуациях. Они, однако, не дают информации о том, каким способом человек ведет игру с близкими и какого результата он от этого ждет. «Футболки» часто демонстрируют коллективную установку и общие игры, но каждый человек при этом реализует собственный сценарий со своим индивидуальным выигрышем. Трансакционная или сценарная «футболка» — это установка, столь явно проявляющаяся в психологическом облике человека, как будто он носит настоящую футболку с напечатанным на груди сценарным лозунгом. Вот некоторые распространенные сценарные «футболки»: «Не тронь меня», «Я алкоголик и этим горжусь», «Смотрите, как я трудолюбив», «Разойдись!», «Как я хрупка», «Хочешь закурить?». Есть «футболки» с лозунгом впереди и частным сообщением на спине. Например, на груди у женщины может быть «лозунг»: «Я ищу мужа», — а когда она повернется спиной, то там ясно читается: «Но вы мне не подходите». У человека может быть как бы на лбу написано: «Я алкоголик и этим горжусь», — а со спины читается: «Но я знаю, что это болезнь». Некоторые транссексуалы носят особенно цветистые «футболки», на которых впереди стоит: «Разве я не очарователен?», а на спине: «Может быть, хватит?»

Встречаются «футболки», демонстрирующие «клубный» образ жизни их обладателей, которых объединяет: «Никто не знает, сколько бед я пережил». Обычно это бывает «братство» с разветвленной сетью «отделений». Одно из таких «отделений» — клуб меланхоликов. Фантазируя, можно представить его в виде деревянного барака, скудно обставленного старой мебелью. Стены пусты, лишь на одной из них — помещенный в рамку девиз: «Почему бы не покончить самоубийством?» Для члена такого клуба важен не сам факт множества бед, а то, что о них никто не знает. Он в этом уверен, ибо в противном случае он не сможет сказать: «Никто не знает...» и т.д. И тогда «надпись на футболке» потеряет всякий смысл.

«Футболка» обычно «шьется» из любимого афоризма родителей, например: «Никто на свете не будет любить тебя так, как отец и мать». «Футболка» с таким отчужденно-безнадежным лозунгом выполняет как бы разделительную функцию, отделяя ее обладателя от окружающих. Возникает соответствующий стиль разговоров («Подумайте, какой ужас!») и игр («Никто не любит меня, как отец и мать»), что на спине обозначено: «А вы?» Одним «поворотом» она может трансформироваться и стать уже не отталкивающей, а привлекающей.

Рассмотрим два распространенных типа «футболок» и попытаемся показать пользу этого понятия для выяснения значимых аспектов поведения человека.

«Никому нельзя верить»

Встречаются люди, четко демонстрирующие, что они никому не верят. Точнее, они стараются это показать. Они постоянно говорят на эту тему, но их действительное поведение словам не соответствует, ибо на деле они постоянно верят людям, и это не всегда для них хорошо кончается. Понятие «футболка» имеет преимущества по сравнению с более наивным подходом через защитные механизмы, установки или жизненный стиль, которые принимают все явления так, как они выглядят. А трансакционный аналитик ищет ловушку или парадокс и бывает скорее рад, чем удивлен, когда его усилия вознаграждаются: находит то, что ищет — в «футболке». Это дает ему преимущества при оказании помощи пациенту. Если выразить то же самое иначе, то можно сказать, что психоаналитик детально и глубоко исследует «надпись на груди», но забывает взглянуть на «спину», где запечатлен игровой девиз или «частное сообщение». В крайнем случае он добирается до «спины», затратив много времени и усилий, тогда как игровой аналитик с самого начала знает, что и где искать.

«Футболку» с надписью «Никому нельзя верить» не следует воспринимать так, будто ее обладатель всячески избегает деловых и прочих контактов с другими людьми, поскольку им не доверяет. Совсем наоборот: чаще всего он стремится к контактам, чтобы доказать справедливость своего лозунга и прочнее обосновать свою позицию («Со мной все в порядке» — «С ними не все в порядке»). Поэтому такой человек обычно выискивает недобросовестных людей, заключает с ними двусмысленные сделки, а потом, когда дело проваливается, радостно сгребает «коричневые купоны», которые служат подтверждению его позиции: «Никому нельзя верить». В крайнем случае он может добиться «права» на самоубийство. Оно в подобных ситуациях выглядит оправданным — ведь его столько раз предавали люди, старательно отобранные им самим по признаку их недобросовестности. Или, набрав достаточно «коричневых купонов» для крупного выигрыша, такой игрок избирает жертвой человека, с которым никогда лично не сталкивался, например общественного деятеля, стреляя в которого, он пополнит список политических убийств. Другие игроки в «Никому нельзя верить» хватаются за такое событие, чтобы доказать: властям, полиции, арестовавшим убийцу, нельзя доверять. Полиция, конечно, сама относится к людям, никому не доверяющим. Не верить — ей предписано по службе. Так начинаются турниры, где любители-полупрофессионалы встречаются с профессиональными игроками. Наверное, поэтому годами, даже столетиями несутся воинственные крики, требующие договориться об условиях разоблачения подкупов, сделок и т.п.

«Футболка» с надписью «Никому нельзя верить в наше время» может дать следующую информацию о ее обладателе. Его любимая тема — обсуждение разного рода мошенничеств. Его любимый способ игры — доказывать недобросовестность других людей. Его излюбленное чувство — чувство триумфа: «Ну что, попался, негодяй!». Главным героем его становится человек, доказавший, что властям нельзя доверять. С одной стороны, он вежливый, доброжелательный, справедливый и даже наивный человек, с другой — никому не доверяющий интриган (как квартирная хозяйка, которая негодующе сообщает: «В наше время жильцам совсем нельзя доверять. Вчера я пошарила у одного из них в столе, и представляете, что я нашла?!»). В своем воображении лишь он один праведник и может делать любые сомнительные вещи, чтобы разоблачать недобросовестность других. Согласно его сценарию, кто-то из тех, кому он в жизни доверился, должен сыграть с ним такую шутку, после которой с последним его вдохом в этом мире у него вырвутся слова: «Я так и знал. В наше время никому нельзя верить». Такой человек обычно пытается доказать, например неосмотрительному психотерапевту, что он сам — исключение из правил. Если консультант взглянет на «спину» «футболки» этого человека, то увидит второй девиз удаляющегося победителя: «Теперь-то ты со мной согласен?» Если же психотерапевт осторожен, то он все равно не должен форсировать события, иначе пациент скажет: «Видите, даже вам я не могу верить», и «надпись на спине» останется достоверной, то есть пациент будет в выигрыше.

В старших классах школы распространена «футболка» с надписью: «Разве не каждый?» Особенно она популярна среди классных лидеров и будущих карьеристов. Даже в этом возрасте она может иметь опасные последствия, если подкрепляется родителями дома и педагогами в классе. Она хороша для бизнеса и основательно используется содержателями похоронных бюро и страховыми агентами. Ключевое слово здесь: «каждый». Но кто этот каждый? Для обладателей «футболки» каждый — это тот, кто может сказать: «Надеюсь, я тоже в порядке». По этой причине у них имеется обычно две «футболки». При соответствующих обстоятельствах одевается или та, или другая. Когда такой человек находится среди незнакомых ему людей, на нем бывает одета «футболка» с надписью: «Разве не каждый?» Если же он находится в компании тех, кем гордится, кого уважает, то на нем обычно «футболка» с надписью: «Как я соответствую?» или «Я знаком с замечательными людьми».

У обладателей таких «футболок» самый популярный оборот в разговоре: «Я тоже». Любимая игра состоит в «открытии» того, что, оказывается, на самом деле «далеко не каждый...». Впрочем, это было им известно заранее. Поэтому любимым чувством оказывается (поддельное) удивление. Любимый герой — тот, кто умеет подвести всех людей под «одну гребенку». С одной стороны, они ведут себя, как все, у кого, по их мнению, «все в порядке», и избегают людей, чья позиция со знаком минус. С другой стороны, они допускают любое чудачество, которое может выглядеть даже чудовищным. Никто не знает, каковы на самом деле эти люди, кроме очень близких друзей. Согласно сценарию, такой человек должен быть наказан за какое-то злодеяние. Он, впрочем, может считать такой результат справедливым, ибо заслужил его, согласно собственному лозунгу: «Кто нарушит правила, обязательные для каждого, будет наказан». А «надпись на спине» его «футболки» гласит: «Он не такой, как мы, он — чудак».

ЗРЕЛОСТЬ И СТАРОСТЬ

Зрелый возраст

По закону совершеннолетним считается человек, достигший возраста двадцати одного года. Впрочем, в разных странах — по-разному. Родители считают ребенка достигшим зрелости, когда он ведет себя так, как они ему велят, а не так как ему самому хочется.

В примитивных обществах зрелость определяется прохождением обряда инициации. В индустриальных странах их аналогом стал экзамен на получение водительских прав. С точки зрения сценарного аналитика зрелость проверяется внешними обстоятельствами жизни. Проверка начинается, когда человек покинул защищенное, тщательно оберегаемое убежище и вступил в большой мир, где действуют свои законы и правила. Чаще всего это время окончания школы или ВУЗа, завершения диссертации, конец медового месяца, вообще — время начала самостоятельной жизни и реализации своей сценарной цели. С этой точки зрения большинство успехов или неудач зависит от воспитания в семье, от родительских наставлений.

Во время обучения в колледже отдельные неудачи, даже самые серьезные, нельзя считать смертельными. Иногда даже суд для несовершеннолетнего ребенка и исправительная колония могут не оставить негативного следа. Тем не менее юношеский возраст преподносит наибольшее число самоубийств, участия в тяжелых преступлениях, употребление алкоголя и наркотиков, а также значительное количество автокатастроф и психозов. Мы говорим об экстремальных случаях, однако и провал на вступительных экзаменах или попадание в полицейский протокол надо также принимать всерьез, так как одной такой «метки» порой бывает достаточно, чтобы определить судьбу человека на всю жизнь. Но все же ранние неудачи — это скорее всего репетиции, а игра всерьез начинается не ранее чем в двадцать лет.

Закладная

Чтобы получить возможность играть всерьез, испытать себя и поверить в себя, надо прибегнуть к закладу. В США ты не станешь мужчиной, если не сделаешь первого взноса за дом, не задолжаешь в бизнесе и не затратишь годы упорного труда, чтобы вырастить и выучить детей. У кого ничего не заложено, того могут считать весьма везучим, но никак не настоящим человеком. Банковская реклама по телевизору нередко изображает самый великий день в жизни того или иного человека — это день, когда для покупки дома идет в заклад заработок двух или трех десятилетий. Однако в тот день, когда дом уже оплачен, он не нужен будет его владельцу, так как он вполне готов для переселения в дом престарелых. В некоторых странах мужчины закладывают себя за невесту. Так молодой человек может стать собственником, например, шикарного дома.

Во многих развитых странах молодым людям дается возможность получить для себя заем, которым он может расплачиваться чуть ли не всю жизнь, но сделать ее тем самым более осмысленной. Иначе человек может провести свою жизнь, не насладившись прелестью молодых лет. В этом случае нелегко отличить победителя от неудачника. В связи с системой таких займов (закладов) людей, на наш взгляд, можно разделить: а) на тех, у кого не хватает сообразительности осуществить заклад; их можно считать неудачниками (с точки зрения хозяев системы); б) на тех, кто проводит всю жизнь, выплачивая стоимость залога, но не в силах продвинуться даже чуть-чуть вперед; эти люди — представители молчаливого большинства непобедителей; в) победители — это те, кто держит заклад.

Если человек не интересуется условиями своей жизни, то он может пойти другим путем, например стать алкоголиком или наркоманом. Это уже бывает залогом собственного существования в пожизненный заклад, с которым человек может никогда не рассчитаться.

Игроки и наркоманы

Прямой путь к состоянию неудачника ведет через преступления, азартные игры, алкоголь и наркотики. Преступники бывают профессионалами, которые считают себя «победителями», так как они попадают в тюрьму реже тех, кто, вставая на преступный путь, все же следуют родительскому наставлению: «Жизнь — не забава». Свою долю «забав» они получают, пока находятся на свободе, а затем тлеют, согласно своему сценарию, долгие тусклые годы в тюрьме, считая себя неудачниками. Если их выпустят в связи с отбытием срока, условно или по амнистии, то они очень часто умудряются попасть туда обратно.

Среди игроков тоже есть победители и неудачники. Победители обычно играют осторожно, копят или вкладывают деньги в надежное дело. Они умеют остановиться, будучи в выигрыше. Неудачники же испытывают судьбу и проверяют приметы. Если они случайно все же выиграют, то могут очень скоро спустить эти деньги.

У некоторых типов наркоманов отчетливо проявляется материнское влияние. Их побуждает лозунг легкомысленной матери: «Я знаю, что сын любит мать, а больше меня ничто не интересует». Людям, увлекающимся наркотиками, необходимо приказание прекратить прием наркотиков, что равносильно распоряжению покинуть мать и жить по-своему. На этом принципе основана система излечения наркоманов, которая называется Синанон [Синанон — система излечения от наркомании и основанная на ней наркологическая служба в странах Запада.], где сценарное предписание матери гласит: «Не покидай меня!», а Синанон предлагает: «Останься здесь!»

Это относится также и к алкоголикам. Известно, что почти каждого алкоголика, пытаясь вылечить, подвергают анализу, порой грозят или упрашивают его, но очень редко просто говорят: «Перестань пить».

Психотерапевты борются с ними чаще всего под лозунгами: «Посмотрим, почему вы пьете?», «Почему вы не бросаете спиртное?», «Вы погубите свое здоровье» и т.п. Эффект от таких вопросов значительно меньший, чем от императивного: «Перестаньте пить!» Человек, играющий «Алкоголика», охотно проводит годы за выяснением, отчего он пьет, и с жалостью к самому себе готов без конца рассказывать о том, как он скатился по наклонной плоскости. Угроза потери здоровья — самая слабая и неэффективная мера воздействия, ибо это как раз то, чего алкоголик нередко добивается, следуя своему сценарному предписанию: «Убей себя». Ему это даже может нравиться, ибо ему мерещится возможный успех на этом пути. Что действительно требуется для излечения алкоголика? Вначале для него необходимо разрешение не пить (если, конечно, он способен его воспринять), а затем четкое и безусловное обещание Взрослого держаться (если он способен его дать).