Религия и наука, и наоборот

Танго в одиночестве

Несколько глав (приводятся в произвольной выборке) из книги Евгения Понасенкова

«Танго в одиночестве, или мемуары 25-летнего» (М., 2007).

Примечание: некоторые главы даны в сокращении.

Детство

Если бы небо было ребенком,

Жасмины владели бы половиной ночи…

Федерико Гарсиа Лорка

Я не придаю особого значения родословной, поскольку считаю определяющим фактором живущую в человеке метафизическую, душевную субстанцию. Тем не менее, отчасти повинуясь законам мемуарного жанра, скажу пару слов и о ней. Но, повторюсь, для меня все начинается с индивидуального микромира, «генетики» души, ее астральных характеристик. На мой взгляд, очень верно высказался Наполеон: «моя родословная начинается с 18-го брюмера» (это при том, что его род по отцовской линии известен, по самым скромным данным, с 13-го века).

Я родился в Москве 13 марта 1982 года. Классическая советская семья: мама (инженер), папа (военный врач), бабушка и дедушка. Насколько мне известно, никаких особенно известных людей в обозримых предках не было (да мы и не углублялись в изучение этого). Единственная необычная компонента: отец матери деда по материнской линии был греком, причем женился этот грек на полячке из рода Сенкевича (который написал «Крестоносцы»); все прочие – обыкновенные русские.

Детьми надо заниматься (если не можешь, или не хочешь – вообще не имеешь права заводить!), и мне повезло с самого начала в том, что у меня была полная и полноценная семья, что со мной «носились» (и носятся); что мама мне читала книжки, смотрела со мной фильмы, и мы потом все это обсуждали. Она даже специально для этого пошла на работу по графику сутки – трое дома. В моем раннем детстве папа со мной часто гулял, потом его несколько увела дача (одна, вторая) – но это тоже было не в последнюю очередь для меня, а, кроме того, я считаю, что это мне очень повезло, что хоть и врач, но все же военный не сильно много занимался моим воспитанием. Любимая бабушка (я всегда говорил не бабушка, а «Тоня»): все время со мной, все обеды, завтраки, подносы, салфетки: все и бесконечно. Дед (как и я, Евгений Николаевич) всегда блестяще подбирал по слуху любую мелодию на фортепьяно, когда приходили гости, все пели – замечательное было время. Но часами глазеть все виды спорта по ТВ – это же можно дебилом стать! Хотя на работе его ценили всегда, и даже в свои 85, которые исполнились буквально на днях, его не отправили на пенсию (не могу понять, что их удерживает). Мамина подруга Лена (мама тоже Лена – так что две Лены) – порядочнейший человек, моя вторая мама, всегда была рядом, и я ей тоже бесконечно благодарен.

Я недавно сформулировал такую мысль: вкус – это судьба. К счастью, и, к сожалению, это правда. К сожалению – потому, что очень сложно жить в мире, который населяют люди без вкуса. Я в детстве пересмотрел огромное количество киноклассики: это и «Большой вальс», это и «Касабланка», «Газовый свет», «Мост Ватерлоо», «Пепел и алмаз», «Затмение», «Ночи Кабирии» - и десятки других. Все лучшие музыкальные фильмы, начиная с «Шербургских зонтиков», «Звуков музыки» и «Моей прекрасной леди», до «Полночного поцелуя» с Марио Ланца. Сегодня я знаю их практически наизусть – и очень бывает тяжело в общении со сверстниками (да, и не только), которые не понимают, когда я, предположим, вставляю в разговор такого рода скрытую метафору из фильма. Сложно с актерами, которые не знают приводимых мною в качестве объяснения примеров. Именно потому, что я с детства имею эту вкусовую планку, это культурную базу, я органически не переношу той помойки, которая сегодня показывается в кино или в новомодном театральном движении «новая драма». Я в отличие от «режиссеров» и критиков, сшибающих деньгу на том, что у народа нет вкуса, я не на помойке себя нашел, меня от маргинальщины воротит. (…)

…Кроме мировой классики, я очень полюбил и отечественные фильмы – ведь было и такое явление, как великий советский кинематограф. Пусть сквозь идеологию, но талант, как говорится, не пропьешь – фильмы делали качественные. Поэтому все комедии, мелодрамы той поры – все знаю так же наизусть и не жалею об этом. Детские фильмы – и «Приключения Электроника», и «Гостья из будущего» (ох, как я помню, переживал гибель робота Вертера) – масса: такие все добрые, талантливые (вот вы мне скажите: как случается так, что дети смотрят такие фильмы, читают в школе стихи девятнадцатого века – а потом становятся тем, кем они становятся: значит, дело в том, что изначально есть люди и не люди). Очень нравились фильмы о великой отечественной – не те, где особенно много стреляют, а те, где показана судьба человека: это и «Баллада о солдате» (преступлением будет, если это ремейкируют), и «Офицеры», и, в первую очередь, «В бой идут одни старики» (до сих пор, видя финальные кадры этого фильма я не могу удержаться от слез). Ах, какими были молодые Ивашов и Юматов (в «красных революционных шароварах»)! Но все это стало возможным, потому что такие фильмы смотрели дома, потому что я не был беспризорником при живых родителях (как зачастую случается, и что я наблюдал на примере одноклассников). Хотя, конечно, главное в том, что есть люди, которые на генетическом, врожденном уровне не могут видеть уродства, они всегда тянутся к красоте – сквозь все преграды. Еще я хочу сказать, что многие фильмы старые западные фильмы демонстрировались очень поздно – значит, я не спал и ждал их, потом записывал на видеомагнитофон. Или совсем редкие картины смотрел так же на пленках, в плохом качестве, с гнусавым переводом – и так далее. Но я не мог без этого. Сегодня же есть все! И все это есть в хорошем качестве и легко доступно. Появились различные цифровые форматы - на одном DVD, предположим, все фильмы Клода Соте или Антониони, на одном диске формата МР-3 по шесть часов записей Каллас или Пуленка: но нет того интереса, мое поколение – это абсолютно убогие люди, им ничего не надо!

…Поэтому если те, кто воспитывался на улице, ищут, какую еще они вену себе не прокололи, я ищу, какой вальс старой Вены я еще не слышал. И того, и другого становится все меньше – и в этом мое счастье, и несчастье дворовых: у меня еще в запасе танго, диско, опера, свинг, чарльстон, фокстрот и т.д.

…По причине всего этого внимания я считаю преступлением со стороны государства насильно сливать в один школьный класс-колодец детей с различным воспитанием: как вы понимаете, ничего кроме непонимания, конфликтов и пустого время провождения из этого выйти не может.

…Даже в своем тепличном детстве я стал понемногу замечать человеческие «какчества» и их «коликчества». Как вы понимаете, даже «давние и добрые» друзья и родственники семьи не всегда могут без зависти переносить то, что кто-то не разводится (как, например, мои родители); еще хуже – когда муж (мой папа Коля) работящий и сам все может по квартире прибить, и как врач всех уколоть (хотя он помогал всегда и всем посторонним - за что получал от меня нагоняй). Уж совсем паршиво, когда в такой семье растет смышленый ребенок без особенно вредных привычек. Родители ни коим образом не показывали вида, что такое дело, как зависть, существует (они всегда меня от всей серьезной и негативной информации ограждали), но я как-то сам уловчился и стал замечать фальшь в тостах и взглядах гостей – наверное, ранняя стадия становления режиссерского мышления.

…На даче я любил ходить по грибы, причем ходил я за ними – не для «дела», а ради удовольствия. Если все соседи вставали в пять утра и понуро шли осматривать сонные пеньки в чащу леса (куда, как им казалось никто не ходит – в итоге они все там и были), то я шел, когда проснусь, наиграюсь, соберусь – в итоге, часов в пять вечера, а то и в восемь. Причем, не очень далеко, иногда вообще – по заборчику дачного «кооператива». И всегда набирал полную корзину (это тоже талант – все дело в угле зрения). И когда я с ней шел по линиям – то постепенно привыкал к тем текстам, которые читаю во взглядах окружающих всю сознательную жизнь.

А сколько было комичного на даче?! Во-первых, все участники кооператива друг друга знали давно, многие были фронтовики или их любящие дети, и почти все работали в смежных конторах. И вот, получив этот смехотворный кусок глины, они все переругались: как правило, из-за десяти сантиметров при определении линии забора. А уж, сколько было крику, на чьей стороне делать дождевую канавку – это вообще на уровне Карибского кризиса. Председатель Подвигалкин (это я не выдумываю – все фамилии реально гоголевские) сразу взял под свой забор общественную скважину – и оттуда иногда выдавал порции воды ближайшим сообщникам. И все так мыкались. В итоге мои родители решили сделать собственную скважину напополам с соседями (ее обслуживанием – прокачкой и поддержанием в форме – естественно занимался мой всем готовый помочь папа: очевидно, сгонять излишки здоровья). И, естественно, полно к нам ходило ближних и дальних с ведрами (все, естественно, с открытым сердцем).

Поскольку ветеранам родина отдала глину (видимо, в память о библейских легендах), то там ничего не росло. Тогда мы заказали за три копейки пару машин с торфом и черноземом – и у нас вскоре заколосилась петрушка (а большего мне для развлечения и не надо – я был юным агрономом). Это не могло не вызывать страстной ненависти у похожей на мордовского бульдога соседки Котляровой (подчеркиваю - все фамилии реальные, и по всей вероятности, еще биологически живые), сын которой пил (и глину удобрял не должными темпами), а муж-ветеран страдал от стенокардии (его несколько раз откачивал все тот же мой папа). Да! Самое главное. Значит, когда все строились – было два подрядчика: один ставил сруб дома на кирпичный фундамент, а другой на бетонные сваи. Сваи были на одну копейку дешевле, поэтому народ поверил в то, что в этом варианте «у вас под домом не будет сырости (как под закрытым фундаментом)» - и согласился на трубы. Естественно вскоре трубы стали давать осечку – в итоге скупые платили дважды, подкладывая между ними кирпичи и с ожесточением смотря на тех, кто сразу выбрал фундамент (среди них были и мы).

А как все друг к другу ходили, да все смотрели, как бы, не дай бог, у соседа полковника вишни не созрели на полчаса раньше, чем у себя генерала (все генералы, полковники и майоры уже с утра стояли в обрезанных по трусы тренировочных штанах «служили» на грядках)? Я же очень любил каждый день заглядывать под листики, узнавая, насколько увеличился в размерах и окреп тот или иной огурчик.

Ну, и как любой ребенок, я любил играть. Например, прочтя «Волшебника изумрудного города», я принялся мастерить дуболомов: их фигурки у меня получались от сантиметров двадцати до полуметра. Наделал я их массу: помню, даже соседи приходили на них посмотреть (получалась мизансцена: одни дуболомы смотрят на других).

Тем не менее, меня считали очень серьезным и благовоспитанным (что, честно говоря, полностью соответствовало истине), и даже доверяли воспитание детей. Да, те две, может быть, три соседских семьи, с которыми у нас были дружеские отношения, легко могли оставить со мной на несколько часов своих малолеток (причем, мне тогда было ненамного больше – в разные дачные сезоны лет 7-13, а им, наверное, от 4 до 6). Сейчас мне бы их, скорее всего, не доверили - а зря.

/…/ В школьные годы меня по обыкновению вывозили на дачу на три летних месяца. Каждый год 18 июля мы справляли там бабушкин день рождения: и это был настоящий праздник – я бы сказал, летний Новый год. Это всегда было здорово.

…Иногда мы ездили туда и зимой (на выходные). Я помню чудо снега: я любил падать в сугроб и смотреть на звезды. Мы ходили на лыжах, жарили шашлыки, и я строил снежные крепости.

/…/ Что еще меня радовало в детстве? Да, масса всего! Бабушкина жареная картошка, старые советские комедии, прогулки в парке, где я кормил белочек, коллекционные модели машинок; а игрушечная военная техника – танки, пушечки, бронетранспортеры – вызывали во мне восторг. Я чуть ли не каждый день строил «оборону» в холе, укрепляя фланги и тыл, рассчитывая маневры и наступательные действия. Любил гостей – когда собирались взрослые, ели шпроты и пели «Окрасился месяц багрянцем» или про Костю-моряка (правда, мне больше нравился «Хазбулат удалой» - было в нем что-то). Любил смотреть, как буксует чья-то машина (вот тут уже можете, наверное, Фрейда искать впотьмах). А в целом, Фрейда у меня в шкафу найти сложно: полноценная семья, все живы (и до сих пор), родители не разводились, не разъезжались, ощутимых финансовых кризисов не было, в детстве никто меня сексуально не домогался (как героя фильма «Конформист», из которого советские цензоры вырезали соответствующую сцену, без которой ничего там не понять), ничем серьезным не болел, в детский дом/сад/тюрьму не ходил.

…Должен признаться, что по натуре своей (и так было с детства) я Обломов, а меня делают Штольцем, правда у меня и это здорово выходит. Рад представиться, Обштольц (это имя мы как-то раз придумали вместе с моим приятелем, поэтом Юрой Юрченко).

…Когда я болел, и приходила докторша (чтобы выписать справку и недовольно удивиться, что диагноз и лекарства уже давно имеются) мама просила, чтобы я не выглядел при ней столь здорово (например, при температуре 39) – но это, очевидно, врожденное чувство сцены: я не могу перед зрителем выглядеть не должным образом. Плюс природная мнительность.

/…/Одно время (где-то до 12-13 лет) я очень серьезно увлекался шахматами, причем добился в этом больших успехов: даже играл на первенство Москвы в Олимпийском, и очень рано получил первый разряд (тренером кружка, в котором я занимался, был знаменитый Михаил Цейтлин).

А еще я коллекционировал марки (собрал в итоге внушительную коллекцию), модели машинок, собирал гербарии – в общем, «все, как у людей» (что случилось со мной потом – даже не знаю).

/…/ Тогда же в детстве помню еще: мне нашли педагога фортепьянной игры, но я как-то быстро все освоил и бросил. Кто знает, может быть, я к этому еще вернусь.

Я всегда слушал много музыки, особенно эстрады 40-70-х годов, но все юношеские годы прошли под напевы Хулио Иглесиаса, которого я предпочитал другим исполнителям. Романтический образ и сдержанная манера, а главное – безошибочно отобранный репертуар, меня покорили.

…Музыка всегда была моей радостью, моим упоением. Я постоянно чего-нибудь напевал. Но все это было лишь эхом будущих событий (о, как сказал!), пока я не услышал сначала Марио Ланца (кто только от него этим не заражался), а потом Трех теноров (тогда мне, наверное, было лет 15-16). Мне помогло то, что в моем характере нет ощущения невозможного: я, не задумываясь, пытался повторять какие-то куски арий, подражать манере исполнения – и в итоге так случилось, что запел.

/…/Не лишним будет повторить, что родители ни к истории, ни к политологии (вот сколько политической аналитики написал – и до сих пор не понимаю, что означает это слово), ни к вокалу, ни к театру, ни к поэзии (всем этим моим стихиям) никакого отношения не имели. За все ответственность несу один я. Все эти мои увлечения, которые перерастали в серьезные и часто успешные занятия, их либо удивляли, либо вообще приводили в ужас, но со временем они смирились. В итоге, мне пришлось все делать с нуля, без поддержки родительского опыта или связей. Более того: то ли в силу воли судьбы, то ли в силу моего характера, у меня ни в одной из этих областей не было учителя-проводника. Это было и отчасти есть немыслимо тяжело, зато, с другой стороны, я сам прошел все ступени познания, и теперь никому ничем не обязан. Все, чему я учился (а кумиров у меня предостаточно), было заочной самостоятельной работой со множеством препятствий.

…Постепенно я столкнулся с проблемой, что все уже поделено – причем, во всех сферах. Все театры уже записаны за купчиками и их прикрытиями (лишенными таланта «серыми кардиналами»), которые дожидаются (подсиживают), когда кондрашка хватит последних великих актеров, которые ныне являются худруками, а на самом деле, более подходят под определение «беглецы с кладбища». На телевидении уже больше десяти лет правят несколько человек. С поколением мне не повезло: я не снимался в советских фильмах (а в этой стране настоящую славу будут всегда иметь только эти актеры – сколько бы им ни было лет: они легко могут открыть ногой дверь к воспитанным на их фильмах чиновникам и «новым» «русским» - и попросить, чего никому не надо). В сериалах мне участвовать стыдно. На эстраде никуда не пройдешь, не пройдя двух особ, в опере и в Кремле всем правят товарищи из города, где пришвартован крейсер «Аврора» (для молодого поколения – это, как блокбастер, только плавает). Нефть и газ были украдены в 90-е, сейчас же их украли уже у тех бандитов. Тут все тоже схвачено, да у меня никогда и не было склонности к размене себя на животное чувство получения денег любой ценой. Остается самолично создать индивидуальную сферу, нишу - и в ней вести свою игру, что я и делаю.

/

…Сегодня я рад, что в достаточной мере могу себе позволить сохранять некую детскость, солнечное восприятие мира, беззаботность. Без этого творчество невозможно в принципе (что ж, неспроста в одном известном писании сказано «Если не будете вы, как дети - не войдете в Царствие Небесное».) А еще я максималист – однако, применительно к моему возрасту, эту категорию я бы категорически не стал относить к упомянутой детскости: напротив, ее источник знание и умение. Те люди (а их абсолютное большинство), которые уничижительно говорят о максимализме взрослого человека, лишь ставят себе следующий диагноз: у меня нет внутренней потребности к красоте и порядочности, я не умею достигать высокой планки в работе и в отношении с близкими людьми, я проиграл эту партию (именуемую «жизнь») и смирился с этим; кроме того, я не позволю тем, у кого крылья есть, даже мечтать о полете: я назову их наивными, ненужными, опасными. Вот это позиция агрессивного большинства, и я ей противостою.

Главное чудо детства – это неведенье и, конечно, то, что от тебя ничто и никто не зависит. И как жаль, что тогда не осознаешь, какое счастье все это.

Религия и наука, и наоборот

Ничто занимает в мире слишком большое место.

Станислав Ежи Лец

Нет, я не против, не против. Пусть будет - это тоже надо. До сих пор не понял зачем, но ведь не просто же так существует. Открытия всякие происходят в обеих областях: причем, открытие в одной из этих сфер означает автоматическое закрытие того же самого в другой, но это мало кого заботит – бюджет есть. Бюджет есть, многовековое терпение есть, слепота появилась, а сквозь аппараты с линзами уже видно все, включая луну, соседа, вражеский танк, ребенка соседа в уюте своей жены и общих микробов. За всем этим с другого конца трубы присматривают священники: они говорят, что удовлетворены, но я это странно звучит, учитывая их отказ от плотских радостей. Значит, лгут, как академик Лысенко. Когда я спрашиваю своего коллегу – «а зачем мы это изучаем», он отвечает – «ну, это уже вопрос из области теологии». Я задаю его священнику – и он упрекает, что я ко всему подхожу с материалистически позиций. То есть молчат, как партизаны, причем, сплоченными рядами – причем стреляют в тыл. Вывод – в тылу быть опасно – выходи на передовую. Я вышел – они удивились, потом насторожились, потом позвонили наверх (он оказался у них общим), потом попытались переубедить картечью, но с непривычке стрелять по чужим промазали. Пока они все это делали, я со скуки заснул – проснулся в тылу «своих». Оглядевшись, понял, что надо бежать. Для этого я спросил у всех сразу, в чем смысл жизни и пока они били друг другу морду, я проскользнул на волю. Теперь вот хожу в безобидном одиночестве и не знаю, где найти других таких же безобидных.

Я думаю, что есть два вопроса, делающие существование религии и науки бессмысленными: почему, к примеру, то самое броуновское движение движется именно так - кто его подвиг на этот подвиг (к науке); и зачем вообще людям при такой хорошей жизни понадобилось выяснять, что это движение существует (к религии). Сами же эти плоды человеческой психики давно мучаются другими двумя вопросами: как, несмотря на все инквизиции и исповеди, выжила наука (у религии) и кого бы подвергнуть инквизиции, чтобы по одному вопросу не было двух разных мнений (у науки). А вообще, наука и религия во многом похожи – так как оба эти явления развиваются стараниями похожих людей. Что до меня, то пока мне не объяснит ученый, где находится наша вселенная (нет, не какая она, а вот где или в чем она), и пока священник не растолкует, почему его вечный бог не догадался упомянуть в своих древних речах существование стиральной машины «Дружба» - вот пока этого не случится, лично я буду отдавать предпочтение прогулкам в парке и походам в оперетту.