Русская этносимволика

Какого цвета Россия? Этот вопрос может показаться неуместным, странным и не имеющим особого смысла, как замечает В. Г. Кульпина. И все-таки в произведениях российских поэтов и писателей Россия неоднократно наделяется цветом, точнее говоря, конкретными хроматическими определениями.

К примеру В. В. Похлебкин считает[clxxxviii], что наиболее яркие и наиболее древние, коренные, символические представления у русского народа удержались вплоть до XIX века. Так, по его мнению, обстояло с символикой национального цвета, который у руссов с XI века однозначно обозначается как красный, что четко, наглядно прослеживается в языке и фольклоре.

В самом деле, примеры, которые приводит В. В. Похлебкин, кажутся весьма убедительными. Словом “красный” обозначается все лучшее, высококачественное (красный товар, красная рыба, красная дичь), все красивое, прекрасное, сильное (красная девица, красный молодец), все редкое, официально высокое, почетное (красный угол, красная площадь, красная печать, красное место, красная книга)

Однако именно в середине XIX века Владимир Иванович Даль отмечал: все народы Европы знают цвета, масти, краски свои — мы их не знаем, и путаем, подымая разноцветные флаги невпопад. Народного цвета у нас нет [clxxxix]... Именно эти разночтения заставляют нас обратиться к работам лингвистов и психолингвистов[cxc]. Так, по данным В. Г. Кульпиной, красный цвет в русском языке идеализируется и поэтизируется как алый, аленький. Чаще же в русских песнях и стихах он сближается с цветом калины (пурпурно-красный)[cxci] и малины (фиолетовато-пурпурный) а также рябины (оранжевый). К примеру, Марина Цветаева пишет:

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И все — равно, и все — едино.

Но если по дороге — куст

Встает, особенно — рябина.

В. Г. Кульпина также отмечает, что другой этноцвет русского языка — 'синий', а также 'голубой' как его вариант — выступает неделимым фоном текстов, в которых говорится о России. При этом в качестве прототипа синего цвета выступает как цвет озер, рек и других больших и малых водоемов, так и цвет неба, глаз и т. п. Примером может выступить песня на слова Игоря Шаферана:

Гляжу в озера синие,

В садах ромашки рву.

Зову тебя Россиею,

Единственной зову.

Интересно, что начальные слова вышеназванной песни послужили названием целого песенника — он так и называется " Гляжу в озера синие ". Голубыми могут быть даже деревья, например, у Владимира Высоцкого:

Отражается небо в лесу, как в воде,

И деревья стоят голубые...

В то же время вполне естественно звучит в русскоязычном ареале есенинская 'голубая Русь':

Я покинул родимый дом,

Голубую оставил Русь…

……………………………..

Стережет голубую Русь

Старый клен на одной ноге.

Россия может получать вторичное наименование 'голубой край'. Ср. пример из песни "Солдатский вальс" на слова Б. Царина:

Снежные сибирские

Белые поля.

С детства сердцу близкая

Русская земля.

Ты ли мне не дорог,

Край мой голубой!

Родство России и города на Неве, как и в предыдущих примерах, подчеркивается употреблением этноцвета как цвета неба — таким же над Ленинградом, как и надо всей Россией:

Над Россиею

Небо синее,

Небо синее над Невой,

В целом мире нет,

Нет красивее

Ленинграда моего.

Романтическое чувство, испытываемое в русскоязычном ареале к синему/голубому цвету, отражаются и на особой частотности артефактов такого цвета в русской поэзии, в том числе и песенной. Ср. цветообозначение шара в общеизвестной народной песне

Крутится, вертится шар голубой,

крутится, вертится над головой…,

а также у Булата Окуджавы

…а шарик — голубой.

Об этом же говорит и синенький скромный платочек в одноименной народной песне, в которой поэтема 'синий платочек' получает развитие как синий цвет цветов и как цвет глаз:

мелькнет, как цветочек,

синий платочек;

………………..

ты принесла мне горсть незабудок

в шелковом синем платке;

……………………………….

кудри в платочке

и два цветочка

ласковых девичьих глаз.

Синий цвет и его прототипы в русскоязычном ареале могут выступать как воплощение всего хорошего, олицетворение добра: «Добро воспеваю! и солнце на всходе. И синь васильков, и жнивье...» Такая способность олицетворять собой и пробуждать высокие чувства представляет собой один из критериев этноцвета.

По данным Н. Б. Бахилиной[cxcii], в русском языке между синим и голубым цветами все же существует различие. Синий чаще выступает стилистически нейтральным, а голубой — более эмоциональным, более экспрессивным и чаще используется для выражения нравственно высоких качеств.

Так, голубой цвет "окрашивает" многие сущности — те, которые нам приятны: 'голубая мечта', 'голубой сон' (и снятся вербам голубые сны…); голубыми могут быть даже города, настроение, покой. Так у Есенина:

Голубого покоя нити

Я учусь в мои кудри вплетать.

В русском языке проявилась четкая мотивация, продиктованная этим этноцветом, глубоко закодированном в русском языковом сознании. Поэтому и наша планета предстает голубой у многих поэтов:

В небесах торжественно и чудно!

Спит земля в сиянье голубом

В русском языке наличие примеров отрицательного отношения, например, к зеленому цвету показывает, что он не может являться в данном ареале этноцветом. Более того, в русской культуре имеет место отвержение, неприятие такого цвета глаз в качестве любимого цвета. Эффект отторжения этого этноцвета может внедряться и в сферу абстрактной лексики: например 'тоска зеленая' (ср. с польским этноцветом).

Наряду с синим и голубым терминами цвета, Россия может наделяться и эпитетом 'золотая'. Так, у Есенина:

Звени, звени, златая Русь,

Волнуйся, неуемный ветер!

Золотой может быть и столица России — Москва, например, у: М. Лисянскиого:

Дорогая моя столица!

Золотая моя Москва!.

Итак, 'золотой' переосмысливается здесь как 'дорогой сердцу', 'хороший'.

Среди любимых и поэтизируемых в России цветов значимое место занимает красный и белый цвет:

И красную девку

За тридевять морей

…………………….

На белу Русь увозит…

На Руси "белый" обозначал, между прочим, вольный, независимый, благородный, праведный: "белая Русь", "белый царь", "белые крестьяне" — свободные от всех податей, "белая земля" — церковная земля, "белый свет" по В. И. Далю "вольный свет, открытый мир, свобода на все четыре стороны". Этот свет противостоит загробному миру, царству тьмы, как белый день черной ночи. Во время первого сева надевали чистую белую рубашку, клали в семена освященное на Пасху яйцо или его скорлупу, чтобы зерно было такое же чистое и белое.

В старину белый цвет часто нарицательно упоминался славянами, поскольку в белой одежде являлись призраки, привидения и т. п. "Белым человеком" называли на Брянщине домового, на Смоленщине его представляли как мужика с белой бородой, в белом саване и с белым посохом.

Итак, мы видим, что в русской языковой культуре имеется три пары предпочтительных цветов. Причем по существу эти цвета являются дополнительными друг к другу в каждой паре (то есть при соединении образуют белый или серый цвет). Первая пара — это голубой — красный (в частности, осветленный голубой как цвет российского северного неба — затемненный пурпурно-красный). Вторая пара — это синий — оранжевый. И третья — золотой — фиолетовато-пурпурный. Белый цвет, как уже сказано, относится к этим цветовым парам как связующий их противоречивые смыслы.

Таким образом, в российском цветовом круге присутствуют все цвета, кроме зеленого («цвета самосознания», как будет показано далее), поскольку отсутствующий чисто-пурпурный, вообще говоря, может быть образован смешением данных оттенков пурпура. Иначе говоря, зеленый цвет в России должен играть существенную роль дополнения этноцветового круга до цельности и гомеостатической целесообразности белого цвета.

И российская государственная символика связана с выбором этноцветов в государственном флаге, нередко трактуемых с позиций их метафизического смысла: белый — чистота, синий — вера и красный — справедливость. Однако соединение синего и красного цветов давало бы пурпурный и не приводило бы к его равенству с белым, то есть к тому результату, который наблюдается в этноцветах для создания внутренней (душевной) гармонии. Поэтому разумнее было бы избрать не синий, а голубой, что нередко и осуществляется отдельными органами власти на местах. [cxciii]