Общая характеристика поэзии о детстве и для детей 2 page

Стихотворения ближе к реальности, чем сказки, но это лишь усиливает эффект превращения обыденного в сказку («Голова­стики», «Закаляка»). Ребенок и сам – величайший поэт, сказоч­ник, если способен испугаться им же выдуманной «Бяки-Закаляки Кусачей». Вымышленные образы имеют над ним всесильную власть, для него нет в мире ничего, что не превращалось бы тут же в образ. Дети относятся к слову как прирожденные поэты, они точно угадывают связь между звучанием и значением слов, их неологизмы всегда оправданны (из речи барашка: «Я – Бебека, / Я – Мемека, / Я медведя / Забодал!»).

Чуковский в своих стихах попытался слить лучшие русские и английские традиции народной детской поэзии («Бутерброд», «Ежики смеются», «Обжора», «Слониха читает», «Свинки», «Федотка» и др.).

Переводы и переложения Чуковского составляют от­дельную, не менее важную часть его работы для детей. Им пере­сказаны народная валлийская сказка «Джек, покоритель велика­нов» (1918), «Приключения барона Мюнхаузена» Э. Распе (1935) и «Робинзон Крузо» Д.Дефо (1935). В его переложениях дети зна­комятся с греческими мифами, в которых выделено героическое начало и «спрятаны» жестокость, эрос – то, что не годится в духовную пищу ребенка. «Храбрый Персей» (1940), самый извест­ный из пересказов, отличается строжайшим отбором слов, ясным изложением событий, запоминающимися описаниями; все в пе­ресказе подчинено восприятию ребенка. Многочисленные страш­ные моменты уравновешены героизмом Персея; безобразие и ужас, воплощенные в Медузе, горгонах, драконе, – красотой и добро­той Персея и Андромеды. В финале Чуковский предлагает читате­лю убедиться в правдивости древнего рассказа – взглянуть на со­звездия Персея и Андромеды.

Среди пересказов – приключенческие новеллы Бевана, Джедда, Стрэнга «Пойманный пират», «Золотая Аира», «Разбойники на Болотном острове», «Подвиг авиатора» (1924). Их меньшая из­вестность связана с тем, что автор в них отошел было от жанра сказки и попытался обратиться к аудитории читателей непривыч­ного для себя возраста – семи–девяти лет.

И в прозе писатель заботился о том, чтобы слова были легки­ми для детской артикуляции; большие, трудные слова он разде­ляет на слоги: «ко-ра-бле-кру-ше-ние», «ил-лю-ми-на-ция»; «учит» маленьких читателей звериному языку.

Детская проза Чуковского почти целиком относится к при­ключенческой литературе. Писатель избирал сюжеты опасных пу­тешествий, разворачивал их в далеких экзотических странах – Африке, Южной Америке, на «диких» островах. Для него смысл любого приключения заключается в благородной цели, отважные герои пускаются навстречу опасностям непременно ради доброго дела.

Чуковский редактировал книгу «Вавилонская башня» – пере­ложения библейских легенд. Эти легенды были приближены к сказ­кам, в повествовании подчеркнута древняя общечеловеческая мудрость, освобожденная от мистики.

На основании опыта – своего и чужого – Чуковский разрабо­тал теорию художественного перевода (книга «Высокое искусст­во», создававшаяся на протяжении 1919–1964 годов). Широко из­вестны его переводы для детей. В частности до сих пор в непре­взойденном переводе Чуковского читают дети «Приключения Тома Сойера» Марка Твена (1935), сказки Р.Киплинга (начал перево­дить в 1909 году). Переводы песенок и стишков из английского детского фольклора производят впечатление подлинного звуча­ния английской речи и передают своеобразный английский юмор («Храбрецы», «Скрюченная песня», «Барабек», «Котауси и Мау-си», «Курица», «Дженни» и др.).

3.3. Творчество Владимира Владимировича Маяковского

В. В. Маяковский (1893 – 1930), один из крупнейших поэтов рус­ского авангарда, отдал революции, ее «атакующему классу» весь запас своих творческих сил. Значительная часть творческого пути Маяковского была связана с течением кубофутуризма, для кото­рого характерны отказ от всего предыдущего опыта поэзии, стро­ительство новой культуры как основы будущей цивилизации. Кубофутуристы называли себя будетлянами, т.е. людьми будущего.

В поэзии авангарда есть много общего с детским сознанием, понимающим мир как свою собственность. Лирический герой Мая­ковского смотрит на огромный мир не снизу вверх, а сверху вниз, как некий всемирный великан. При этом мысль поэта сосредоточе­на на сегодняшней жизни, прокладывающей дорогу к светлому будущему; прошлое его почти не занимает. Метафоры, гиперболы, непривычные рифмы и прочие сильные средства выразительности нужны поэту для того, чтобы стягивать весь мир к человеку, убеж­дая его верить в свои беспредельные силы и в свое будущее.

После революции 1917 года Маяковский создал группу ЛЕФ – Левый фронт искусств. Задачей ЛЕФа было подчинение искусств государству. Тогда же поэт обратился к творчеству для детей, рас­сматривая его как составную часть обшей программы строитель­ства социализма и формирования социалистической культуры. В одной из заграничных поездок, отвечая на вопрос: «Какую роль играет сейчас поэт в России?», – Маяковский сказал: «Важнейшую. Он учитель народа, кристаллизатор его ума и совести. Каждый из нас занимается также и своего рода педагогической деятельностью. Наша работа развивается в двух направлениях: первое затрагивает рабоче-крестьянскую массу, второе – молодежь и детей».

В 1918 году поэт намеревался выпустить книжку «Для детков», составленную из стихотворений «Сказка о красной шапочке», «Военно-морская любовь» и «Тучкины штучки» (1917– 1918). Лишь последнее из них можно признать «детским»:

Плыли по небу тучки.

Тучек – четыре штучки:

от первой до третьей – люди,

четвёртая была верблюдик.

«Тучкины штучки» – стихотворение-игра. В нем обычное дет­ское фантазирование при взгляде на небо выражается при помощи характерных для стиля Маяковского приемов: неожиданные ме­тафоры-сравнения (солнце – желтый жираф), нетрадиционные рифмы, обновляющие слово (шестая ли – растаяли), неологиз­мы, рождающие новый образ (в небосинем лоне). Один из ключе­вых в поэзии Маяковского образов-символов – небо – благодаря поэтической игре делается близким и понятным; это именно дет­ское небо, просторное, полное света и движения.

Освоение детской темы Маяковский начал с жанра стихотвор­ной сказки. В 1923 году он создал «Сказку о Пете, толстом ребен­ке, и о Симе, который тонкий». Это сатирическая сказка-памфлет с нескрываемой агитационно-пропагандистской тенденцией. Жад­ность Пети и его родителей – самый ужасный порок, с позиций детской этики, поэтому лозунг «Люби бедняков, богатых круши!» оказывается по-детски справедливым.

Рецензент назвал сказку «глупой и грубой книгой». Стоит при­знать, что некоторые моменты в ней идут вразрез с азами детской психологии и педагогики. Так, противопоставление классовых ан­тагонистов – толстого Пети Буржуйчикова и тонкого Симы – маленькими читателями может быть воспринято неверно: все тол­стые плохи, а тонкие хороши. Аллегорический смысл антитезы толстый – тонкий понятен взрослым читателям, уже знакомым с языком агитационной пропаганды. Можно отметить и несоответствие между зачином сказки и развитием конфликта. В зачине главенствует мотив объединения, привычный и понятный ребенку:

«Жили-были Сима с Петей.

Сима с Петей были дети.

Пете 5, а Симе 7 –

и 12 вместе всем».

А дальше один герой всячески проти­вопоставляется другому. Конфликт, в основе которого мотив разъ­единения, противостояния, нарастает и разрешается гротесково-гиперболичной развязкой: толстый Петя «лопнул пополам» от фан­тастического обжорства, а отряд октябрят к своей испеченной на костре картошке получил посыпавшееся с неба обильное угощение. Несоответствие образа реального мальчика (пусть даже и отвратительного «буржуя») и его гротескной кончины закономерно ведет к нарушению идейно-художественного баланса произведения. Петю все-таки жалко, он беззащитен, как и обиженный им щенок.

Вместе с тем нельзя отказать «Сказке о Пете...» в художествен­ном новаторстве. Поэт использовал в ней целый арсенал мощных метафор, ярких неологизмов, сложных рифм, разнообразных рит­мических средств. Любой фрагмент отличается сложной техникой стиха, что свидетельствует не только о вдохновении, но и о боль­шом труде автора.

Выбрав стихотворный размер детской считалки, поэт, вероят­но, исходил из того, что эта форма подходит больше всего для легкого усвоения сложных понятий. Мастерство поэта сказывает­ся в том, что веселый считалочный размер оказывается пригод­ным для выражения самых разнообразных мыслей и эмоций, на­пример горькой обиды: «Омочив слезами садик, / сел щенок на битый задик...» Считалка может превратиться в скороговорку для того, чтобы ребенок, выговаривая ее, мог лучше запомнить труд­ное слово «пролетарий»: «Птицы с песней пролетали, / пели: «Сима – пролетарий!»«

В сказке множество гипербол, да и сюжет ее гиперболичен. Лоп­нувший буржуй Петя – это сюжетно реализованная гипербола «лопнуть от обжорства». Более детской по духу выглядит гипербо­ла идеальных качеств отца Симы – кузнеца: «Папа – сильный, на заводе / с молотками дружбу водит. / Он в любую из минут / подымает пальцем пуд».

Маяковский «брал уроки» у тех поэтов, которые уже получили признание как новые детские сказочники-стихотворцы, – Чуков­ского (его «Крокодил» легко угадывается в «Сказке о Пете...»),

Маршака (вспомним, к примеру, стихотворение «Пожар»), рав­но как и они многому учились у Маяковского.

Язык сказки сочетает в себе публицистический, агитационный стиль и живой, разговорный, «шершавый», язык улицы со сло­вечками вроде морда, лопал, невтерпеж.

Несмотря на собственные ошибки и внешние трудности. Ма­яковский продолжал целенаправленную работу по созданию та­кой поэзии, которая вводила бы детей в большой мир борьбы и труда, объясняла бы им азы социализма.

Книжка «Что такое хорошо и что такое плохо» (1925), пожа­луй, самая удачная из всего написанного Маяковским для детей. Если в «Сказке о Пете...» он объяснял на наглядных примерах значения нерусских слов пролетарий, буржуй, то в этом стихотво­рении он вернулся на ту ступень, с которой следовало бы начать: хорошо и плохо – вот два главных отвлеченных понятия, необхо­димых для первичной социализации ребенка.

Принцип контраста, основной и в «Сказке о Пете...», здесь является стержнем композиции стихов и рисунков. Это произве­дение построено как цепь миниатюр; каждая из них в четырех строчках представляет отдельного персонажа, свое действие и свой очевидный вывод. Маяковский, незаурядный художник, задумал эту книжку именно как единство текста и картинок. Дидактичес­кие примеры подтверждаются соответствующими рисунками на сюжеты из жизни детей. «Хорошо» и «плохо» последовательно показываются с разных сторон, и в конце концов содержание этих понятий раскрывается достаточно глубоко и полно.

Лирический герой здесь – сам поэт; он ведет диалог с «крош­кой-сыном» о том, что важно для них обоих. Лирическую основу стихотворения составляет отцовское чувство – редкое по тому времени явление в поэзии для детей. Мягкая ирония, сдержанная ласковость, негодование, гордость – целая гамма интонаций пе­редает образ отца, доброго, сильного, справедливого. Воспита­тельный эффект в книжке достигнут оптимальным сочетанием художественных средств: контрастными образами, внятной речью, естественными интонациями. «Буду делать хорошо и не буду – плохо», – решает в заключение маленький собеседник поэта.

В этом стихотворении объяснение отца касается в основном поступков самого ребенка. В стихотворении «Гуляем» (1925) сделан следующий шаг в объяснении: как отличить «хорошо» и «плохо» во внешнем окружении? Прием совмещения текста и рисунка использован и здесь. Взрослый собеседник указывает ребенку на будку храброго красноармейца, на здание Московского Совета, в котором сидит дядя с бумагами и работает ради счастья детей, на чистюлю кота и «нехорошую, грязную собаку и т.д. Всякий раз звучит пояснение – как следует относиться к тому или иному персонажу, встреченному на прогулке.

Форма книжки, в которой каждая страница или разворот со­держит рисунок и самостоятельную подпись, оказалась для Мая­ковского наиболее выигрышной. Стихотворение «Что ни стра­ница, – то слон, то львица» (1926) в первом издании начиналось так:

Открывай страницу-дверь –

в книжке самый разный зверь...

Использован прием, известный еще по дидактической литера­туре XVIII века: чтение книги организовано как прогулка, сопро­вождающаяся приятной и полезной беседой. В данном случае поэт чаще комментирует внешний вид зверей, реже – их «классовые» черты. Портреты зверей выполнены по-разному: есть обычные за­рисовки внешности (слоны, кенгуру), а есть и очеловеченные образы-карикатуры (лев, жирафы, обезьяна). Некоторые портре­ты животных даны только на картинке; поэт вместо описания иг­рает словами:

Этот зверь зовётся лама.

Лама дочь и лама мама.

Или предлагает представить спрятавшегося зверя (при этом слегка пародируя «Евгения Онегина»):

Крокодил. Гроза зверей.

Лучше не гневите.

Только он сидит в воде

И пока не виден.

Немногочисленные сравнения почерпнуты из детского лекси­кона (слоненок «ростом с папу нашего»). Того же происхождения неологизмы: жирафка, жирафенок, зверики. Вообще автор пред­почел в этом стихотворении обойтись минимумом лексических средств.

«Хорошее отношение к лошадям» и другим животным, а также к маленьким детям открывает в личности поэта, «горлана-глава­ря», область чувств трепетно-сентиментальных («Хотите, буду без­укоризненно нежный?..» – предлагал он в поэме «Облако в шта­нах»).

«Эта книжечка моя про моря и про маяк» (1926) написана более сложно. Ее сюжет восходит к детскому воспоминанию Мая­ковского о семейной поездке через Батуми и Сухуми; мальчик подымался на маяк, бегал по пароходу. В стихотворении поэт вос­становил яркость и силу тех давних впечатлений. Он рассказал маленьким читателям именно то, что интересно любому маль­чишке. Маяковский развернул широкую картину, в которой, как на детском рисунке, уместились и бурные волны с пароходами, и капитан с биноклем, и маяк с винтовой лестницей и огромным фонарем, и рабочий, подливающий масло в лампу. Поэт словами рассказывает то, что ребенок рассказал бы рисуя. Картина-рас­сказ имеет свой сюжет, композицию. Когда наступает счастливая развязка («...все, кто плавал, – в тихой бухте»), читатель тут же оказывается среди тех, кто рассказывал-рисовал:

Нет ни волн,

ни вод, ни грома,

детям сухо,

дети дома.

Позднее добавилась и смешная подпись под стихотворением, что также характерно для детского рисунка. Поэт обыграл свою фамилию, полушутя призвав детей быть похожим на маяк и осве­щать дорогу (вспомним девиз Маяковского и Солнца: «Светить всегда, светить везде!..»):

Чтоб сказать про это вам, этой книжечки слова и рисуночков наброски сделал дядя Маяковский.

Огромную популярность у детей до сих пор сохраняет стихо­творение «Кем быть?» (1928). В нем Маяковский снова использо­вал форму серии миниатюр, связанных общей темой, на этот раз – темой выбора профессии. В этом отношении «Кем быть?» являет собой исключение. «Все работы хороши, / выбирай / на вкус!» – звучит в финале, после того как энергично, с юмором, в деталях, красках и звуках рассказано о разных профессиях.

Стихотворение написано от имени ребенка, чье воображение не нуждается в пустых мечтах и сказках, находя богатую пишу в реальности. Ребенок видит себя у верстака, за чертежной доской, на стройке. То он – детский доктор («Как живете, / как живо­тик?»), то рабочий на паровозном заводе, то кондуктор трамвая, шофер, летчик, матрос («У меня на шапке лента, / на матроске / якоря. / Я проплавал это лето, / океаны покоря»). Поэт не просто рассказал о профессиях, но создал образ каждой из них – с помощью резких перемен ритма, неожиданных рифм, звуковой инструментовки. Некоторые строчки стали крылатыми. Это стихо­творение имеет довольно широкий диапазон читательского воз­раста – от старшего дошкольного возраста до подросткового.

Стремление Маяковского заложить основы новой детской книги натыкалось на непонимание и враждебность литературных крити­ков и работников Наркомпроса; хотя поэт искренне желал, чтобы его стихи служили государственным интересам. Даже взявшая под защиту «Сказку о Пете...» критик А.К.Покровская считала, что «стихи Маяковского для детей явление больше литературное, чем педагогическое». И это несмотря на то, что в каждое стихотво­рение для детей поэт вкладывал максимум воспитательных «тен­денций».

Однако комсомольская и пионерская печать охотно публико­вала его песни, марши и другие произведения. А в 1929 году вы­шел сборник «Школьный Маяковский», для которого сам автор отобрал отрывки из поэм и отдельные стихотворения.

В одном из интервью Маяковский говорил: «Я стремлюсь вну­шить детям самые элементарные общественные понятия, делая это как можно осторожнее. <...> Скажем, я пишу рассказ об игру­шечном коне. Тут я пользуюсь случаем, чтобы объяснить ребенку, сколько людей должно было работать, чтобы изготовить такого коня, – допустим: столяр, художник, обойщик. Таким путем ре­бенок знакомится с коллективным характером труда. Или описы­ваю путешествие, в ходе которого ребенок не только знакомится с географией, но и узнает, что одни люди бедны, а другие – богаты, и т.д.». Речь в интервью шла о стихотворениях 1927 года «Конь-огонь» и «Прочти и катай в Париж и в Китай», появив­шихся в пионерской периодике.

Поэт понимал, что малыш и школьник-пионер – это разные читатели, они требуют книг разного содержания и формы. Для де­тей младшего школьного возраста он писал стихи более публици­стичные, рассчитывая, что дети будут читать их самостоятельно – в газете «Пионерская правда», в журнале «Пионер». Там и вышли во второй половине 20-х годов стихотворный фельетон «История Власа – лентяя и лоботряса», стихотворная заметка «Мы вас ждем, товарищ птица, отчего вам не летится?», марши «Возьмем винтов­ки новые», «Майская песенка», «Песня-молния», послание «Това­рищу-подростку». Поэзия Маяковского дает пищу для читателей всех возрастов: от самых маленьких детей до взрослых.

3.4. Творчество Самуила Яковлевича Маршака

С.Я.Маршак (1887–1964) оставил большое и разнообразное наследие: стихи для детей и взрослых, сказки для чтения и пред­ставления, сатирические эпиграммы, переводы, критическую и мемуарную прозу. При этом главным делом его жизни была дет­ская литература.

В 1927– 1937 годах центрами притяжения для детских писа­телей были кружок исследовательницы детского фольклора О.И.Капицы, ленинградская редакция Детиздата, редакции дет­ских журналов «Новый Робинзон», «Чиж» и «Еж». Постепенно сложился круг единомышленников – редакторов детских книг, среди них были В.А.Лебедев, Е.Л.Шварц, Т. Г. Габбе, А И.Лю­барская, Л. К.Чуковская и др. Литератор И. А Рахтанов назвал этот круг «академией Маршака». В «академии» оттачивалось редактор­ское мастерство, вырабатывался стиль работы с молодыми авто­рами, в том числе будущими классиками детской литературы: Л.Пантелеевым, Д.Хармсом, А.И.Введенским, Н.А.Заболоцким и др. Маршак и другие редакторы Детиздата превыше всего стави­ли хороший вкус, умение отличать высокую литературу от псев­долитературы.

Для Маршака в детской книге не было мелочей. Чем младше возраст читателя, тем суровее были требования поэта-редактора к книге, которую он воспринимал целиком: содержание, язык, оформление, шрифты и формат, качество печати. Маршак не тер­пел «безработных» или стертых слов, штампов, вялых мыслей и ходульных эмоций. «Большая литература для маленьких» – так звучит его девиз. На Первом съезде советских писателей (1934) Маршак выступил с докладом, в котором рассказал о достиже­ниях талантливых детских писателей, тем самым поддержав их в трудные времена, представил программу дальнейшего развития литературы для детей.

Драматургия была для Маршака первым этапом вхожде­ния в детскую литературу. В начале 20-х годов для Краснодарского детского театра он вместе с поэтессой Е.И.Васильевой написал ряд пьес-сказок, среди них «Кошкин дом», «Сказка про козла», «Петрушка», «Горе-Злосчастие». Впоследствии все эти сказки были им доработаны.

Первые пьесы выросли из фольклора и напоминают веселые, подвижные игры. Их сюжеты намеренно просты, но разработаны с изяществом и юмором. Образы элементарны и вместе с тем пла­стичны. Реплики и монологи персонажей немногословны, но вы­разительны. Особенности этих пьес – повторяемость эпизодов, непрерывность в ходе действия, причудливое развитие фабулы.

Начав с маленьких одноактных пьес, Маршак постепенно при­ходит к многоактным драматическим произведениям: «Двенад­цать месяцев», «Горя бояться – счастья не видать», «Умные вещи». Пьесы его насыщены музыкой, песнями, танцами, словесными турнирами – всем тем, чем богат народный театр.

За основу пьесы «Терем-Теремок» (1940) взята известная на­родная сказка. Маршак не просто инсценировал ее. Он внес в нее драматургический конфликт добра и зла, придал образам выпук­лость. Некоторые герои были заменены, добавлены новые – Злой Дед и Добрый Дед, которые играют роль ведущих, сказителей. Переработке подверглись сюжет и композиция: появились пролог и эпилог, новые мотивы (например, похищение петуха), изме­нилась концовка. Действие в пьесе движется драматическими обстоятельствами (приход волка, умеющего только «ловить мышат, давить лягушат», подстрекательства со стороны лисы, нападение хищников на Теремок, «искушение» петуха и его похищение, расправа с лисой). Конфликт между добрыми обитателями Терем­ка и злыми хищниками разрешается в пользу первых при горячем одобрении зрителей.

Пьеса написана стихами чередующимися с прозаическими реп­ликами, герои говорят точными, музыкальными фразами, лаконич­ными, как в басне. В текст включены народные пословицы, идиомы («Вот живут они – лягушка, / Петушок и мышь-норушка. / Их во­дой не разольешь»). Кроме того, Маршак использовал мотивы и по­этические приемы детских песенок, считалок, прибауток, загадок.

«Кошкин дом» – пьеса-сказка, которую можно было бы на­звать на языке взрослой драматургии бытовой драмой. Как писал Маршак, она «родилась из нескольких строчек детской песенки, а сюжет к ней разработан самостоятельно». Песенка такая:

Тил и-тил и-тил и-бом! Загорелся кошкин дом. Кошка выскочила, Глаза выпучила. Бежит курица с ведром, Заливает кошкин дом.

Эти шесть строчек есть уже театральная сценка. Маршак сделал ее более развернутой, объяснил предыдущие события, дал завер­шение конфликта. Пьеса построена по принципу хоровода: герои и действие в ней сконцентрированы вокруг одного центра – дома. Множество героев не мешает восприятию пьесы благодаря их чет­кой расстановке и яркой характерности каждого. В последней ре­дакции Маршак ввел рассказчика и звучный многоголосный хор в начале и в конце. Хор – примета древнегреческого театра; в детской пьесе он выполняет две задачи: выражает эмоциональное отношение к происходящему и позволяет участвовать в постанов­ке тем, кому не достались отдельные роли.

Опирался Маршак в «Кошкином доме» и на традиции народ­ной сатирической сказки и литературной басни. Он создает сати­рическую картину взрослого мира, где царят неправда, глупость, зависть и лицемерие. Детское ощущение чистоты собственного мира находит подтверждение в образах котят. Дети требуют, чтобы доб­ро и зло были отделены одно от другого безо всяких оговорок, и они удовлетворяются тем, что в результате пожара это отделение наконец происходит. Бывшие друзья отворачиваются от несчаст­ной погорелицы Кошки, а котята, которых она когда-то прогна­ла, – эти незлопамятные дети – дают ей приют и делятся послед­ней коркой хлеба. Адресованный маленьким детям, «Кошкин дом» многое говорит и взрослым. Без сомнения, это лучшая пьеса Мар­шака. Как настоящее произведение искусства, она не теряет своей свежести, даже когда ее играют актеры-малыши, тем более перед зрителями-взрослыми.

Прозаическая пьеса «Двенадцать месяцев» (1943) написана по мотивам народных сказок о падчерицах. В таких сказках в роли могучих покровителей нередко выступают олицетворенные силы природы, например русские персонажи Морозко, Баба Яга. Бли­же всего к пьесе Маршака словацкая народная сказка «Двенад­цать месяцев», которую в 1857 году обработала и пересказала чеш­ская писательница Божена Немцова. Драматург взял за основу ситуацию ухода падчерицы в зимний ночной лес за весенними цветами, в остальном же его пьеса сильно отличается от словац­кой сказки. «Двенадцать месяцев» – лирическая комедия со ска­зочно-фантастическим сюжетом. Важно и сатирическое содержа­ние пьесы, связанное с изображением мачехи и дочки, королевы и ее окружения.

Композиция пьесы интересна тем, что действие то разворачи­вается в русском сказочном пространстве и с русскими героями (лес, изба; солдат, звери, мачеха и дочка), то перекидывается в пространство западных сказок (королевский дворец; «западные» королева, профессор, гофмейстерина, канцлер, послы, проку­рор). Встреча героев в четвертом действии усиливает сказочность пьесы: эта встреча так же невероятна, как подснежники зимой.

Драматургический конфликт довольно сложен, двуедин. Это конфликт между мачехой, дочкой, королевой и другими героя­ми, далекими от природы, – и силами природы, воплощенными в братьях-Месяцах; в то же время это конфликт социальный, по­рождающий столкновения между мачехой и падчерицей, короле­вой и падчерицей. Две главные героини, падчерица и королева, обладают характерами более сложными, чем их фольклорные про­тотипы. Такого, чтобы падчерица была способна отказаться от вы­полнения приказа, не бывает в народной сказке. Королеву немно­го жаль: она сирота, многого не понимает из-за плохого воспита­ния и неограниченной власти. Живая, непосредственная девочка, она способна быть лучше, чем позволяют ей дворцовые условия, что опять-таки не свойственно фольклорным королевам. В пьесе углублены характеры практически всех персонажей, усложнен кон­фликт – в соответствии с реальными жизненными противоречи­ями; тем самым пьесе-сказке придано реалистическое звучание.

«В сущности, в драматургии для детей была проделана та же работа, что и во всей детской литературе, – вспоминал С. Я. Мар­шак. – Мы боролись за освобождение детского театра (как и кни­ги) от лжепедагогической назидательности и схематизма, стре­мились к созданию живых характеров, к тому, чтобы пьесы, при их простоте, были достаточно сложны и, при всей их забавности.

выражали серьезные идеи, т.е. к большой драматургии для ма­леньких».

Поэзия для детей составляет главную часть творчества Маршака. Наиболее известные его стихотворения для самых ма­леньких были написаны между 1922 и 1930 годами. Это «Детки в клетке», сказки о глупом и умном мышонке, «Багаж», «Почта», «Пожар», «Вот какой рассеянный» и пр. Темы и сюжеты стихо­творений даже для трех- и четырехлетних детей всегда остро совре­менны, затрагивают не только мирок детской комнаты, как это бывало в дореволюционной поэзии, а весь большой мир, с его смешными, драматическими и героическими сторонами. Все, что выходило из-под пера Маршака, полно разнообразного движе­ния: идут, бегут, едут герои, вещи, постоянно совершаются ка­кие-то происшествия, перемены. Остановка движения восприни­мается как абсурд («Закричал он: / – Что за шутки? / Еду я вто­рые сутки, / А приехал я назад, / А приехал в Ленинград!»). Дина­мична каждая строфа, упруг ритм, отчетливо звучит каждое сло­во: «Мой / Веселый, / Звонкий / Мяч, / Ты куда / Помчался / Вскачь?»

Максимум внимания Маршак уделял композиции стихотворе­ния; не теряя цельности, оно разбивается на ряд маленьких стихотво­рений, легких для запоминания, законченных в своей выразитель­ности. Например: «По проволоке дама / Идет, / как телеграмма».

Особенно хороши у Маршака такие жанры, как стихотворный рассказ, анекдотическая история, цикл лирических миниатюр.

Классическими образцами стихотворных рассказов называют «Пожар», «Почту», «Почту военную», «Рассказ о неизвестном ге­рое». Их отличают зримость деталей, достоверность образов, точ­ные координаты действия. Все эти средства делают рассказ подо­бием взрослого документально-публицистического очерка:

Кто стучится в дверь ко мне С толстой сумкой на ремне, С цифрой 5 на медной бляшке, В синей форменной фуражке? Это он. Это он,

Ленинградский почтальон.

Каждый поворот сюжета сопровождается изменением стихо­творной формы – размера, ритма, меняется интонация рассказ­чика. Воображение читателя оказывается под властью изображае­мых картин и событий, его эмоции следуют за быстрыми перехо­дами действия. Звуковая инструментовка стихов в каждой главке обогащает повествование. Стихотворные рассказы Маршака мож­но ставить как детские оперы. Вот один из примеров слаженности всех элементов стиха:

Под пальмами Бразилии, От зноя утомлён, Бредёт седой Базилио, Бразильский почтальон.

«Сказка о глупом мышонке», «Багаж», «Вот какой рассеян­ный» – эти и подобные сказки и истории имеют анекдотический сюжет. Они немногочисленны, но их значение особенно велико для тех лет, когда чистое веселье было сомнительным – с пози­ции критиков-педологов. И до сих пор эти стихотворения воспи­тывают в детях чувство юмора.

«Сказка о глупом мышонке» похожа на басню и вместе с тем на спародированную колыбельную. Она отлично передает тонкие ню­ансы смешного. Повторяется одна и та же ситуация – приглаше­ние очередной няньки к капризному мышонку. Повторяется ситу­ация, но меняется голос няньки, меняются интонации просьб мышки-матери и отказов мышонка. Маршак прибегнул к сложно­му для малышей виду комического – иронии, требующей особой чувствительности к подтексту, к смыслу, заключенному «между строк». Маяковский любил цитировать: «Приходи к нам, тетя ло­шадь, / Нашу детку покачать».

Та же ирония пронизывает историю дамы, сдававшей в багаж «Диван, / Чемодан, / Саквояж, / Картину, / Корзину, / Картон­ку/И маленькую собачонку» («Багаж»). Уже само это перечисле­ние настраивает читателя иронически по отношению к даме и к ее дорожной неприятности, хотя, казалось бы, в исходной ситуа­ции нет явных нелепостей. Многократно повторенное, это пере­числение звучит все более смешно – вплоть до последней стро­ки, в которой и потерялась собачонка.