Компания «Танцпол» имеет честь пригласить Вас. 4 page

Андрей танцевал у окна, выискивая место, где музыка была слышна громче всего. Иногда он закрывал глаза и, кружась, проваливался в яркие видения, а когда приоткрывал их, лишь мельком успевал разглядеть перед собой пляшущие силуэты. Танцевало так много людей, что пол ощутимо раскачивался. Все время его слегка касались чьи-то руки, колышущиеся совсем близко плечи, иногда он сам нечаянно задевал кого-то рядом и, получив взглядом мгновенное прощение, снова окунался в музыку. В самом начале он находился. В сильнейшем возбуждении, и танец его был очень резким, слегающими вокруг тела руками, однако переполненныйтанцпол сдавил Андрея телами, а выстроившийся об ритм умерил пластику. Теперь он танцевал расслабившись раскачиваясь всей массой послушного тела. В какой-то момент он широко раскрыл глаза и больше не закрывал их. Пот капельками стекал по разгоряченному лбу, но это было даже приятно. Прямо перед ним танцевала черноволосая коротко стриженная девушка в рубашке с яркими цветами. В какой, то миг девушка приоткрыла глаза, улыбнулась ему и тут же затерялась в водовороте тел.

Разгоряченный Андрей выбрался из танцпола и, как будто только что очнувшись от сна, стал недоуменно разглядывать людей, спокойно посиживающих в гостиной. Дергающейся походкой он прошел на кухню и умылся в раковине холодной водой. На низком подоконнике сидела оживленно беседующая компания малознакомых людей. Прислушавшись к их разговору, Андрей понял лишь то, что речь идет о некой Монро, которую собравшиеся называли то он, то она, и что та, которую так зовут, сейчас придет. Пропустив весь этот бред мимо ушей, Андрей стал искать сигареты, и поиск привел его в комнату брата. Эта маленькая и уютная спаленка пряталась от шума квартиры за холщовой драпировкой. Андрей сигарет не нашел и, отплевываясь от табака, стал курить папиросу «Три богатыря». Он присел на корточках у стены и прислушался к рокоту голосов и звукам извне. На стене висела недавно нарисованная братом картина — копия «Лающей собаки» Кита Херинга. Кто-то подарил открытку с этой собакой, и она так понравилась Алексею, что он смастерил из оконной фрамуги подрамник, обтянул его холстиной и перенес на него маслом эту незамысловатую собаку. Херинг был чертовки популярен. Его танцующие человечки были практически у всех на футболках, кепках и записных книжках. Андрей вспомнил свое посещение первой и единственной выставки Херинга в Ленинграде, организованной Иваном Мовсесяном после смерти художника. Припомнились и рисунки Крисанова, виденные в мастерской Андрея Медведева, и он подумал, что во всем этом есть что-то общее. Дверь приоткрылась, впустив в комнату шум вечеринки, и полог отдернула чья-то унизанная перстнями рука.

— Да! Спасибо, я сейчас, минуточку... — послышался в дверях звонкий голос.

— Владик, не задерживайтесь, Юрис уже приехал, будем снимать кусочек здесь и остальное на Софьи Перовской... — вторил ему чей-то знакомый голос.

— Се-кун-до-чку!!! — по слогам громко произнес тот, кого звали Владик.

Пятясь, он вошел в комнату с черной сумкой на плече, прикрыл дверь и, развернувшись, увидел отдыхающего Андрея.

— Здравствуйте! — громко и театрально воскликнул незнакомец. — Я Владислав! — сообщил он, снимая плащ и начиная торопливо разуваться.

Дверь открылась еще раз — на этот раз вошли Тимур Новиков и Юрис Лесник Огромный, с черными всклокоченными волосами Юрис держал в руках большую сумку и кофр, на котором было написано «Пиратское телевидение».

— Андрей, привет, — поздоровался Тимур. — Плади Вам помочь?

— Нет, нет, я справлюсь. Мне нужно пять минут. Юрис расстегнул сумку, вытащил из нее камеру «Sony» микрофон, провода, штатив и со всем этим хозяйством вышел в сопровождении Тимура.

— Та-ак! — не сказал, а пропел Владислав. — Начнем! А где же зеркало? Ага, вот! Какое маленькое! Вы не поможете мне? Подержите его немного вот так! Нет, нет! Чуть выше, вот так! Прекрасно.

В одно мгновение он практически оголился, оставшись лишь в трусах и носках. Из принесенной сумки он достал розовое платье с пышным подолом и ловко надел его через голову. Не ожидавший ничего подобного Андрей опешил и чуть не выронил зеркало из рук. Справившись со всеми пуговицами и крючками на платье, Владислав натянул на ноги белые чулки, а потом извлек из сумки парик блондинки и аккуратно надел его на голову. Прихорашиваясь и тщательно крася губы, он напевал известную песенку из старого кинофильма. Повертевшись перед зеркалом еще несколько минут, он переобулся в белые туфли на каблуках и, окончательно удовлетворившись получившимся образом, послал своему отражению томный поцелуй.

— Ну вот я и готова! — радостно сообщил Владислав Андрею, продолжавшему стоять с зеркалом в руках. — Большое вам спасибо за помощь! — бросил он на лету, выбегая из комнаты.

— Пожалуйста, — выдавил Андрей ему вслед, набрав полные легкие папиросного дыма.

Промчавшись розовой ракетой по комнатам и вызвав всеобщее оживление, Владислав оказался в центре подготовленной мизансцены: лучом своей видеокамеры Юрис освещал стену в гостиной, а в пятне этого света «блондинку» поджидала та самая коротко стриженная девушка в рубашке с красными цветами. Из-за громкой музыки и общего гула никому не было слышно, о чем они разговаривали, нобыло похоже, что улыбающаяся и активно жестикулирующая «блондинка» отвечает на вопросы коротко стриженной. Спустя какое-то время все снова пришло в движение: теперь участники съемки переместились в соседнюю комнату, и яркий луч высветил угол, где у аппаратуры стоял Алексей в наушниках. Коротко стриженная встала справа, Владислав подобрался слева, взял диджея под руку и эффектно, для кадра протянул к его щеке губки бантиком. Алексей двусмысленно заулыбался, и они втроем стали переговариваться, обращаясь то друг к другу, то к камере. Это действие продлилось еще несколько минут и закончилось под аплодисменты присутствующих. Царило необычайное оживление, и под эту веселую неразбериху действующие лица удалились в «крайнюю» комнату.

Только под утро уставший Андрей снова увидел брата: тот таинственно поманил его пальцем и знаком попросил выйти для секретного разговора. Братья уединились в тихом чулане рядом с входной дверью. В этой маленькой пыльной комнатке с одним окном во двор с первых дней была устроена свалка всевозможного хлама, но главным образом там хранилась гора пустых бутылок из-под шампанского и пепси-колы.

— Что-то случилось? — настороженно спросил Андрей, прикрывая за собой дверь.

— Нет. Все в порядке. Э то я просто так, чтобы спокойно поговорить, — усаживаясь на подоконник, успокоил Алексей. — Давай покурим. Слушай, Андрюша, меня Тимур сегодня познакомил с одной интересной девушкой из Германии.

— Что за девушка?

— Катрин Беккер из Берлина, умница, работает сейчас здесь и собирает материал для своей диссертации. До недавнего времени она жила в мастерской на Пушкинской, но там совершенно невозможные условия, и сейчас начались проблемы с властями. Белла Куркова пытается отобрать дом у художников, и, судя по всему, им всем придется куда-то переезжать. Тимур спросил, не можем ли мы на время приютить Катю. Ей, по сути, скоро негде будет жить. Что ты думаешь?

— Я как ты. Но, по-моему, ты по-немецки только «Хэнде хох!» знаешь. А где она будет жить?

— В моей комнатке, а я перееду в «крайнюю», радом с тобой. А насчет «Хэнде хох!» не переживай — Катя свободно говорит по-русски.

— Леша, поясни, пожалуйста, чтобы я понял, Монро это кто? Это тот молодой человек, которому я сегодня помогал переодеваться в платье? — зевая и растирая ладонью лицо, спросил Андрей.

— Нуда. Владик Мамышев. Как он тебе? Смешной, правда? С ним вообще настоящая история. Рассказать?

— Ага.

— Сделай папироску.

— С удовольствием.

— Так вот. Насколько я знаю, Владик из семьи исполкомовских бонз, так что вырос в брежневском благополучии. Но так вышло, что его тонкая сущность переполнила молодое сознание женскими ощущениями, и он стал тяготиться своей мужской наружностью. К тому времени у него появился кумир, который увлек его на всю жизнь.

— Монро?

— Точно. Владик увидел ее на фотографии и с тех пор стал изменять свой облик, чтобы приблизиться к Монро. В какой-то момент его забрали в армаду, по-моему, туда же, где ты служил, на Байконур.

— A-а. Я слышал об этом, там ходили слухи о каком-то солдатике, который накрасил губы, а потом его сдали в психушку,

— криво ухмыльнувшись, сообщил Андрей.

— Не совсем так, — возразил Алексей. — Благодаря своим талантам Владик стал армейским художником и отдалился от общего армейского безумия, рисуя всевозможные плакаты и стенды. По ночам он запирался у себя в каптерке, переодевался в платье и спокойно расслаблялся, занимаясь творчеством. Ну так вот. Как потом выяснилось, помимо всего прочего, он раскрасил фотопортреты всех членов ЦК КПСС, пририсовав им пышные волосы, серьги, тени над глазами, накрашенные губы и все прочее, так что они все стали похожи на старых трансвеститов. И вот однажды усатый прапорщик с красной повязкой «Дежурный» застукал его после отбоя в окружении этих потрясающих произведений и, будучи неготовым увидеть рядового Мамышева в женском платье, поднял общую тревогу. — Алексей крепко затянулся из стреляющей семечками папироски, замолчал, но помедлив самую малость, продолжил: — Ну так вот. Все, как ты и говоришь: психушка, доктора. Думали, съехал солдатик от жары. А когда выяснили, что он в полном здравии, то по-тихому выперли его из армии, и Владик оказался дома. Ну, а уж тут в Ленинграде — последний трагический аккорд. Поняв, что открыто жить в любимом образе не удастся, он впал в депрессию и, не найдя выхода из этой трагедии, решил наложить на себя руки. Переоделся в самое красивое платье, надел туфли на каблуках, белый парик, навел красоту, повесил на шею кирпич и пошел в четыре утра топиться на Мойку. На счастье, по дороге его встретил Тимур Новиков, который ехал откуда-то из гостей на велосипеде.

Неожиданная концовка этой забавной истории заставила Андрея радостно засмеяться, а Алексей продолжил:

— Тимур, увидев печального мальчика-девушку, заговорил с ним и сообщил, что ему не топиться надо, а получать от своего увлечения пользу и удовольствие, относиться к своей страсти как к искусству. И, как ты сегодня видел, стал Владик ведущим «Пиратского телевидения». Кстати, они ведут свои репортажи вместе с Катей.

— Так эта коротко стриженная и есть Катя Беккер? — спросил Андрей.

Алексей утвердительно кивнул и открыл дверь, намереваясь выйти. В коридоре компания веселой молодежисобиралась расходиться по домам и разыскивала хозяев, чтобы попрощаться.

Откланявшись, все вышли на лестницу, и многоголосый гул был слышен в парадной еще минуту. Внизу хлопнула дверь.

Из притихшей гостиной в коридор вышел моложавый мужчина лет тридцати пяти в элегантном вязаном пиджаке. Росту он был среднего, носил усы и, имея подтянутую фигуру, держался с благородной осанкой. Его сопровождали две. длинноногие девушки, при ходьбе они ритмично покачивали бедрами. В руках у мужчины был дорогой зеркальный фотоаппарат, и он навел объектив на Лешу.

Кл-лак! — медленно щелкнул фотоаппарат на большой выдержке.

— Леша, мы пойдем, спасибо. Я сегодня вечером буДУ дома, если хочешь, заходи в гости, — пригласил фотограф.

— До свидания, мальчики, — закокетничали длинноногие, прощаясь.

— Спасибо, Женя, я приду, если можно, часов в семь.

— Да, конечно. До встречи! Когда Алексей закрыл за гостями дверь, Андрей спросил

его:

— А кто этот Женя?

— Художник Евгений Козлов,«Русское поле».

Сквозь частые разрывы облаков косые лучи солнца весело пробивались во двор дома на Фонтанке. Некогда населенный прислугой из барских квартир, этот двор переживал не лучшие времена и был очень похож на тысячи таких же обветшалых и обшарпанных дворов, страшными уродами прятавшихся за фасадным великолепием погруженного в безвременье города. Стены дворовых построек имели совершенно неопределимый цвет, из-под обвалившейся штукатурки виднелись кирпичные пятна, украшений и декора почти не было, и лишь над оконными проемами кое-где сохранились гипсовые, протравленные дождями карнизы. В темном углу двора уныло доживала свой век утомленная непосильной работой и брошенная хозяином ржавая машина без колес, на капоте в позе сфинкса спокойно сидела кошка. Но несмотря на удручающие признаки упадка, во дворе ощущалось присутствие жизни: в открытом окне второго этажа гулко играла музыка, смеялась невидимая девушка, какой-то мужчина в арке курил сигарету, и несколько молодых людей оживленно сновали по двору, перетаскивая картонные коробки.

Молодой художник Марат, долгое время проживавший совместно с Зайцем в соседнем доме, обосновывался в новой мастерской. Он сумел заполучить квартиру во дворе и в этот день перевозил из родительской квартиры необходимые вещи. Его отец, занимавшийся строительными подрядами, помог сыну-художнику: появились волшебники-рабочие, вставили стальную дверь, навели порядок с электричеством и оклеили стены перевернутыми белой стороной географическими картами. Для Марата этот теплый солнечный день стал днем новоселья, и поприветствовать нового поселенца по очереди приходили разные обитатели дома. Квартирка была небольшая, в две комнаты, соединенные узким коридором; была еще крохотная кухня при входе, тут же превращенная в склад всякого хлама. Вдоль стен в квадратной комнате стояло несколько картин, а в центре вокруг круглого стола за бутылкой шампанского собралась небольшая компания.

— Неплохая квартирка, Марат, — громко и одобрительно заявил Заяц, снимая с головы наушники и осматриваясь вокруг. — Келья, светелка, гальюн. Все как надо. Знатные тенеты.

— Да, приятная и почти что легальная, — удовлетворенно согласился Марат. — Я договорился с инспектором из ЖЭКа на два года, буду платить этой тете понемногу, а там посмотрим.

— Твои картины? — поинтересовался у своего нового друга Андрей.

— Да, старые. Это когда я еще в Репинском учился. Я сейчас другие рисую, вот посмотри.

Он принес из коридора одну картину и установил ее на табурет у стены. Работа была выполнена ярчайшими красками и изображала кричащего человека в зеленом пиджаке с желтыми пуговицами. Человек этот поднял руку в приветственном жесте и что-то яростно кричал.

— Автопортрет, — пояснил Марат.

— Послушайте, кто знает, во сколько сегодня выставка? — спросила у собравшихся подруга Марата, миловидная девушка Аня.

— Ночью, около часа, — ответил Андрей.

— А кто будет выставляться?

— Все «Новые художники» — Новиков, Егельский, Гурьянов, Тузов, Маслов, Медведев, Котельников. Да, кстати, Марат, помоги с транспортом. Нужно перевезти к мосту несколько рулонов. Я договорился встретиться с Алексеем на набережной в двенадцать часов, будем помогать навешивать картины.

— Конечно довезем. Но еще только десять, — радостно запротестовал Марат. — Сейчас-то что будем делать?

— Пить вино и слушать музыку, — веско разъяснил Заяц.

Спустя час изрядно повеселевшая компания оказалась на набережной Фонтанки, перед серой автомашиной «Москвич».

— Это что, твоя? — спросил Заяц, с улыбкой разглядывая похожую на большое зубило машину.

— Отец подарил на день рождения, — смеясь, ответил Марат. — Жуткий механизм, но ездит.

Усаживаясь на переднее сиденье, Длинный поднял вверх указательный палец правой руки и наставительно заявил:

— Дареному «Москвичу» в зубы не смотрят.

Поездка по городу доставила всем удовольствие. Теплый ветер врывался в открытые окна и приятно обдувал лица. В салоне громко играл переносной магнитофон, а вся компания оживленно болтала. Автомобиль пролетел по вечернему городу и вскоре выехал на Невский. Замелькали дома, магазины, пестрые толпы народа на знаменитом проспекте, открылась взору гигантская перспектива Дворцовой площади с Александрийской колонной, машина замедлила ход и остановилась на светофоре перед мостом.

— Ну вот и место сегодняшней выставки, — сказал Андрей, поглядывая по сторонам.

— Что, прямо здесь? Не понимаю, где именно? — удивилась Аня.

— Прямо здесь, на подъемном створе. Натянут веревки поперек моста, а на них картины, потом пролет поднимется, и выставка заработает. Вообще вся эта идея принадлежит Ивану Мовсесяну. Мы лишь помогаем ему.

— Выгружаемся!

На набережной было очень оживленно. Пространство перед Дворцовым мостом было уже перегорожено металлическим турникетом, и усатый постовой лениво не пускал ла мост посторонних и зевак. Сотни отдыхающих и туристов прогуливались по набережной, с удивлением наблюдая за суетой, происходящей на гигантской плоскости старинного моста. Несколько человек растягивали веревки по ширине моста и крепили их в отверстиях металлических бордюров. Другая группа раскатывала на нагретом асфальте рулоны картин и крепила холсты к этим веревкам. Общим процессом руководил Иван Мовсесян. Он очень нервничал. Все суетились и волновались, посматривая друг на друга, вокруг, на небо, на часы. Дождя, по счастью, не предвиделось, да и сильного ветра тоже, но время было неумолимо. Разведение мостов — дело точное, связанное с речной навигацией, оно не терпит никаких неожиданностей. Ивану удалось вовлечь и свои планы контору, ведающую разведением всех мостов, и убедить их пораньше перекрыть движение по Дворцовому. Ценой согласия стали двести долларов.

Через час нервной беготни и нервов основной замысел был осуществлен, и двенадцать полотен были в три ряда укреплены на черной поверхности моста. Рядом с турникетом и на подступах к разводной части стало очень многолюдно. Покрякивая, подъехала милицейская машина и, недоумевая от всей этой небывальщины, из нее вылезли похожие на грибы менты в зеленых касках. Маяком в толпе высилась фигура Юриса горящим прожектором видеокамеры шарящего в электрических сумерках. Когда раздались милицейские свистки, а за ними и предупреждающий о начале подъема звонок, по пешеходным тротуарам со стороны Васильевского еще бежали люди. Собравшаяся на неразводном пролете огромная толпа молодежи всколыхнулась и радостно ахнула, нить трамвайных проводов посреди моста задрожала и, провисая, стала оплывать. Послышался глухой гул и скрежет подъемных механизмов, и в тот же миг середину моста разрезала расширяющаяся линия. Кромка разводной части медленно поползла вверх, невероятным образом искривляя привычнуюперспективу с литыми чугунными перилами, столбами и трамвайными рельсами. Неторопливо вставая на дыбы, огромные плоскости дрожащего моста все выше и выше поднимали перед зрителями пятна ярких картин. Через пару минут подъем закончился, мост остановился, и толпа подалась назад, чтобы лучше разглядеть удивительное зрелище.

— Красота! Поздравляю вас всех, господа! — воодушевленно воскликнул Тимур в центре нарядной компании единомышленников и друзей.

К центру моста подходили новые и новые группы знакомых, они смешивались с собравшимися и горячо обсуждали невиданную акцию. Горожане, морские курсанты, туристы и просто любопытствующие не понимали, что происходит, но с интересом разглядывали собравшуюся молодежь и выставленные картины, а с проезжей части одобрительно гудели проносящиеся по набережной машины. Где-то в толпе зрителей закричали: «Ура!!»

Было около двух ночи, и до окончания экспозиции оставалось чуть меньше часа. На реке, под разведенными пролетами моста, проплывали черпающие бортами воду баржи и сухогрузы, полные песка и бревенчатых пирамид. Свежий балтийский ветер свободно гулял по широкому пространству Невы, легонько шевелил края вывешенных на мосту полотен. Никто не расходился. Стоя у моста, говорливые компании были поглощены беседами и любовались моментом. Серая пелена короткой ночи светлела, и даль спящего города проступала, постепенно проясняясь. В этих предрассветных сумерках поблекший электрический свет уже был не нужен, и фонари висели в прохладном воздухе желтыми пятнами.

За пять минут до сведения моста добровольные помощники изготовились в ожидании сигнала к действию. В глубине опорных быков заработали машины, мост вздрогнул и стал медленно опускаться. Одна за другой завели двигатели скопившиеся перед мостом машины, ожидавшие часа переправы на другой берег. Когда две части моста соединились, на него бегом устремились люди, спешащие смотать картины и освободить проезжую часть от веревок. В считанные минуты все было убрано, люди в желтых безрукавках оттащили в сторону турникет, и на освобожденный мост рванули автомобили.

Прощаясь, все пожимали друг другу руки, обнимались и, удовлетворенные, постепенно расходились по домам. На Фонтанку отправилась большая компания. Неспешным шагом все добрались до места и засели в гостиной с бутылкой вина. Несколько утренних часов все говорили, смеялись, пили чай и вино, вспоминали подробности прошедшего дня. Для Андрея этот полный радости и треволнений день завершился лишь тогда, когда, перестав что-либо понимать в хитросплетениях разговора, он не прощаясь ушел в свою комнату, повалился в одежде на кровать и мгновенно уснул. Сквозь вязкую пелену сна ему слышались какие-то звуки: в его комнату кто-то входил, в соседней комнате смеялисьи где-то рядом трала музыка Постепенно все стихло. В беззвучном забытьи сна Андрей услышал, как рядом с кроватью заскрипел старый паркет, и после этого спящему стало тепло. Кто-то накрыл его пледом.

—Спи, — тихо сказал кто-то голосом Алексея.

— Сплю, — не своим голосом ответил Андрей.

Пробуждение было долгим и приятным. Несколько раз во время его приближения вихреобразный рой сновидений рассыпался карточным домиком, и память беспомощно подхватывала налету последнее, что казалось важным в невообразимой путанице переживаний. Наконец непослушные глаза приоткрылись, и связь ощущений разорвалась окончательно. Андрей понял, что единственное, что еще возможно, так это снова зажмуриться и попытаться досмотреть, чем же закончился этот самый интересный и очень важный сон, беспардонно прерванный отдохнувшим организмом. Ненадолго это удалось сделать, но по тысяче деталей было ясно, что все участники этого небывалого действа уже перестали ему доверять и один за другим исчезают в темной пучине непознанного.

Медленно, но неотвратимо освободившееся пространство разбежавшихся ощущений заполнилось короткими размышлениями. Тело перевернулось на спину, руки раскинулись, и освобожденная от гнета грудь растянулась, как гармошка, и издала при этом звук сипящего зевка.

— Доброе утро! — по старой памяти поздоровался он сам с собой.

Ему стало приятно, как в детстве, когда по воскресеньям мама долго и ненастойчиво будила его доносящимися из глубины дома заманчивыми призывами завтракать. Лежа с открытыми глазами, Андрей стал припоминать переполненный событиями вчерашний день, и на него нахлынули живые переживания, долгая белесая ночь у разведенного моста, кокетничавшая с ним девушка и трогательная, располагающая к откровениям беседа в дружеском кругу при неясном утреннем свете.

Окончательно решив просыпаться, он поднялся и направился к умывальнику. Никого не было видно. Приоткрыв дверь в спальню брата, Андрей заглянул внутрь. Привычный порядок вещей в комнате был нарушен несколькими неизвестными сумками и разбросанными книгами. На пружинном матраце, выпростав голую ногу из-под покрывала, спала та самая коротко стриженная немка, которую Андрей видел несколько раз у них дома, в том числе и на вчерашней выставке. От неожиданности Андрей опешил и отшатнулся от двери, представляя себе, что немка может его увидеть и решит, будто бы он подсматривал за ней во время сна. Ее голая нога его смутила, он стушевался, и мысли, перекрутившись в голове, полетели в разные стороны. Не имея возможности разобраться во всей этой странности, он заскрипел паркетом, подкрался к комнате Миши и взялся за ручку. В ярком свете электрической лампы хозяин комнаты неподвижно сидел за швейной машинкой и тревожно вглядывался в медленно открывающуюся дверь.

— Фу-ты! Дурость какая. Напугал меня! — прошептал Миша. — Ты чего бродишь, как привидение?

— Пошел умываться, заглянул к Леше...

— Знаю, знаю. Ты вчера раньше всех заснул, а мы под утро ездили на Васильевский за ее вещами. Леха уступил ей свою комнату.

— А сам-то он где? — спросил Андрей.

— Он в «крайней» комнате. У тебя за стеной, — нетерпеливо ответил Миша, явно желая закончить разговор.

Через три часа в квартире громко заиграла музыка - проснулся Алексей. Наступил новый и непривычный для всех час официального принятия свершившегося изменения в привычном укладе быта. Не заставляя себя ждать и неоставляя времени для приватных комментариев, в гостиную вошла улыбающаяся Катрин.

— Прыивет! — одновременно всем и почти без акцента сказала она. — Я Катя.

Миша, сидевший у стола заулыбался, а Андрей протянул ей руку для мужского приветствия, но тут же, смутившись,

отдернул ее.

— А-андрей...

Катя засмеялась и сама подала ему руку для пожатия.

— Алоша, спасибо. Я в твоей комнате выспалась, как заныделю, — сказала она, усаживаясь и выкладывая на стол пухлый блокнот и пачку «Ротманс».

— Да, это правда, — ответил Алексей, улыбаясь. — Ты знаешь, это странное место, я здесь могу спать сутками.Даже когда уже не хочу. Просто просыпаюсь и засыпаю снова.

— Moгy, когда не хочу, — медленно повторила Катя, пряча в ладони необоримый утренний зевок. — Да. Я вообщэ в этом городе поняла, што такое спать, никогда так много не спала. А я спать обожаю.

Никто ничего не ответил. В этот миг каждый припомнил все то хорошее, что стояло за взлелеянной годами страстью спать, этим необсуждаемым общим увлечением, где личным было лишь то выражение, которое всегда бывает на лице проснувшегося.

— Чай? — спросил Миша.

— Да, — пропели все сразу.

Алексей, поднявшись из-за стола, подошел к стойке с музыкой и стал перелистывать конверты пластинок. Он извлек черный диск, блеснувший на солнце алмазной дорожкой, и включил проигрыватель. Раздался басовый ритм, затарахтели дробные звуки барабанов, и завыло что-то напоминающее проносящиеся мимо автомобильные сирены. Вся эта масса звуков разной скорости слилась в один, прекрасно ощущаемый общий ритм.

Миша вернулся из кухни с чайником и патронташем чашек.

— Это что?

— «KLF», — не совсем понятно откликнулся Алексей, поднимая над головой конверт с изображением половины лица безволосого андрогена.

— Катя, а как ты оказалась в Ленинграде? — поинтересовался Андрей.

— Я приехала сюда в восемьдесят девятом году как историк искусства из университета Бохума. Один немецкий фонд дал мне стипендию, и я должна была готовить магистерскую диссертацию.

— А что за диссертация?

— Ти не поверишь, ведь я немка. Тема такая: «Ленинские и сталинские портреты в социалистическом реализме 1932-1954 годов».

— Действительно странно.

— Да. Странно. Но здесь все вообще странно. После комфортной жизни в Германии я поселилась в жутком общежитии и посещала занятия в университете, который носит имя Жданова, этого красного монстра. Я долгое время не могла провести границу между диссертацией и реальной жизнью. Было очень странно — уже находясь здесь, я узнала, что стена, разделявшая Германию, разрушена благодаря коммунисту. Но мне очень повезло. Мой научный руководитель Иван Дмитриевич Чечот познакомил меня с интереснейшими людьми: Аллой Митрофановой, Андреем Хлобыстиным, Олесей Туркиной, Виктором Мазиным, Катей Андреевой. У меня появились настоящие друзья.

Зазвонил телефон.

— Да! Привет, уже проснулись, давно, — отрывисто сообщил Андрей собеседнику. — Хорошо, подожди. Леша, мы едем в Планетарий, как договаривались? Да, будем. Пока, увидимся.

— Это кто?

— «Новые композиторы».

Алексей утвердительно кивнул.

— Мы будем у вас через полчаса, — закончил разговор Алексей.

На другом конце провода телефонную трубку повесил молодой человек, светловолосый и стриженный настолько коротко, что казался практически лысым. Он находился в затемненном помещении, очень напоминающем зал какого-то исследовательского института. Обширная комната, заставленная металлическими шкафами с сотнями тумблеров, выключателей и разноцветных лампочек, таинственно освещалась светом одной настольной лампы.

— Они дома и сейчас выезжают на метро, — сообщил светловолосый сидящему рядом в полутьме человеку.

— Прекрасно. Наконец-то все свершится.

Совещавшихся таким образом молодых ладей звали Валерий Алахов и Игорь Веричев. Официально они являли собой Клуб научной фантастики при Ленинградском планетарии, а неофициально — первую в андеграундом мире электронную группу «Новые композиторы». Их музыка мало походила на общеизвестные образцы формального творчества и нашла своего слушателя лишь в этом особом месте — земном заповеднике космоса.

Красивое трехэтажное здание Планетария с действующим телескопом на крыше размещалось в Александровском саду на Петроградской стороне. Попадая в него, посетители оказывались в двухсветном зале с круговым балконом, заполненным ракетными двигателями, моделями спутников, фотографиями и множеством других интересных для любознательного ума экспонатов. Подлинным украшением этой экспозиции была точная копия первого спутника Земли - стального шара с надписью «СССР», висящего на тросе в центре зала. Но эти вещи были лишь прелюдией к настоящим впечатлениям, которые ожидали гостей космического мемориала.

Главным иллюзионом являлся Звездный зал — место проведения лекций о глубинах космоса. Когда выключали свет, огромный круглый зал со сферическим потолком превращался в черную бездну. Уникальная установка швейцарской фирмы Карла Цейсса вращалась в центре зала и, поворачивая сотни управляемых лучей, чертила в темноте достоверные зодиакальные узоры. «Новые композиторы» писали музыку, сопровождавшую эти фантастические представления, и эта близость к тайнам мироздания придавала музыкантам чувство значимости и создавала вокруг них ауру таинственности.