Типы метафор-символов в Русской литературе XI—XVII ВВ. 8 page

Прямой библеизм слышен в стихе Пушкина -„до капли истощив раскаянья фиал"¹—ср. „фиал гнева ярости", „чаша божия отмщения", „чаша веселия и радости^,, и т. п. в средневековой литературе.

Но не всегда, конечно, метафоры новой русской литературы, напоминающие образность древнерусской литературы, опираются на общий с ней источник — церковную традицию. Близость разделенных таким большим промежутком времени приемов старых и новых писателей объясняется иногда и тем, что и те, и другие используют психологически естественные уподобления. Образы, отобранные средневековой литературой, обладали той ёмкостью, которая направила на них внимание и поэтов нового времени, по-своему, конечно, использовавших их для выражения своего поэтического замысла.

К числу таких образов, допускающих самые широкие уподобления, относятся образы жизнь — море; всевозможные волнения, в том числе и душевные — бури. В средневековой русской литературе, как выше показано, эти образы использовались либо для противопоставления житейской суеты — бурного моря будущему „тихому пристанищу" после смерти, либо в исторической литературе им уподоблялись бедствия и волнения в государстве — корабле, носимом по бурному морю волнами.

Д. Веневитинов строит „Послание к Рожалнну" на развитой метафоре: пловец в „утлой ладье" в „бездне волн". К метафорам этого типа он прибегает нередко:

Жизнь передо мной

Кипит как океан безбрежный

Я буду горестно глядеть На переменчивые волны

Бури тяжкие страстей.²

Много примеров метафоры жизнь—море и связанных с ней дает поэзия Пушкина:

Грядущего волнуемое мор:

Снова тучи надо мною

Собралися в тишине...

Бурной жизнью утомленный

Равнодушно буря жду,

Может быть еще спасенный

Снова пристань я найду...

(1828)

На море жизненном, где бури так жестоко

Преследуют во мгле мой парус одинокий

(1Я27)

Смирив крамолу и коварство

И ярость бранных непогод... (Моя родословная)

В „Post scrìptum " к „Моей родословной" Пушкин использует и знакомый средневековью образ государство — корабль:

Сей шкипер был тот шкипер славный,

Кем наша двинулась земля,

Кто придал мощно бег держанный

Рулю родного корабля..

Аналогичные с древнерусской литературой метафоры новой литературы опираются иногда, видимо, на одинаковое использование образности, издавна свойственной живому русскому языку. Так, общее устно-поэтической и древнерусской литературной традиции уподобление героя солнцу и выражение высокого качества предмета с помощью эпитета „светел" (ср. князь — солнце, Русское государство и Москва—"солнце; „праздник светел", „светло светлая земля Русская", „светлые бояре" и т. д.) имеет аналогию в таких, например, словосочетаниях у Пушкина:

Будь же счастлива, Мэри,

Солнце жизни моей...

(Пью за здравие Мари)

„светлых"мыслей красота", „и светел ты сошел с таинственных вершин", „светел сердцем И лицем", „судила здраво и светло" и т. п.

Если в древнерусской литературе отвлеченное— христианство, книжное учение, уподобляется конкретному—источнику воды или „брашну", то и у Пушкина уподобление идет по тому же пути сопоставления потребностей души с жаждой и голодом:

Когда в не смутное влеченье

Чего-то Жаждущей души,

Я здесь остался б, — наслажденье

Вкушать в неведомой тиши...

(1833)

Безвестных наслаждений томный голод

Меня терзал...

(1830)

Однако круг представлений и понятий, которые у автора XIX в. вызывают знакомые и древнерусской литературе уподобления,—иной, и метафора в ее обновленном виде выполняет новую функцию.