Взрывоопасные времена 14 page

По словам Монхе, он знал также, что Советскому Союзу не нравится эта кампания по вербовке партизан, и поэтому, когда конференция окончилась, он решил ненадолго съездить в Москву, чтобы «разведать обстановку». К его удивлению, он сразу же был направлен прямо к Борису Пономареву, заведующему Международным отделом ЦК.

«Мы стали говорить о Боливии… и он спросил меня про Конференцию трех континентов и поинтересовался мнением боливийской компартии о том, что готовит Куба. Я в общих чертах дал свою оценку и рассказал, что мы планируем делать».

Монхе стало понятно, что Кремль обеспокоен тем, что на конференции кубинцы благоволили «наиболее радикальным группам». «Это могло привести к нежелательным последствиям, и поэтому русские хотели выяснить, какова во всем происходящем роль Че». В СССР пришли к тому же выводу, что и Монхе: движущей силой происходившего на Конференции трех континентов был самый заметный из отсутствовавших — Че Гевара.

После совещания в Кремле Монхе вернулся на Кубу и приступил к военному обучению вместе с другими боливийцами. Также он придумал план, как задержать возвращение в Боливию тех, кто уже завершил тренировки: он попросит их подождать его и других новичков под тем предлогом, что после окончания обучения попробует организовать им всем поездку в Москву «для теоретической подготовки». Монхе знал, что на его обучение уйдет три-четыре месяца и это даст ему время предупредить о происходящем своих товарищей по партии, оставшихся в Боливии.

Монхе вызвали к Фиделю. На встрече присутствовали и другие, в том числе Пиньейро и несколько его агентов. По словам Монхе, Фидель поинтересовался, каковы его намерения относительно боливийских кадров на Кубе.

Монхе ответил Фиделю отнюдь не искренне, но так, чтобы ответ звучал правдоподобно. Напомнив, что у Боливии богатая история народных восстаний, он рассказал Кастро о текущей ситуации, о том, что страна опять находится под властью военной диктатуры, и сказал, что возможен очередной мятеж. «Если мятеж действительно вспыхнет, — обратился он к Фиделю, — мы сможем взять ситуацию под контроль». Монхе добавил, что при помощи подготовленных на Кубе людей сможет добиться проведения выборов, на которых коммунисты выступят с прочных позиций.

Но не такой ответ желал услышать Фидель. А как же партизанская борьба? Монхе ответил, что для Боливии это не самый подходящий вариант. Тут несколько агентов Пиньейро стали высказывать свои мнения по этому поводу, и по их словам Монхе понял, что они уже побывали в Боливии и внимательно изучили происходящее там.

Под тем предлогом, что до приезда на Кубу он не знал, что так надолго покинет Боливию, а у него там остались нерешенные вопросы, Монхе попросил Пиньейро прислать к нему Рамиро Отеро, представителя боливийской компартии в Праге. «Я сыграл так потому, — объясняет Монхе, — что знал: мне они уехать не позволят».

Отеро приехал в феврале. Монхе дал ему четкие указания: «Поезжай в Боливию, требуй встречи с ЦК и сообщи, что кубинцы готовят в Боливии партизанскую войну».

Отеро поспешил в Ла-Пас, а Монхе в числе прочих приступил к обучению. Ему уже исполнилось тридцать пять, и он был самым старшим в группе — остальным было лет двадцать пять-тридцать, — но он старался не отставать от них в тренировках. Отеро вернулся с дурными вестями. Ему не удалось поговорить с Центральным комитетом, получилось побеседовать лишь с членами менее важного органа — Секретариата, и там словам Монхе не поверили.

Монхе требовалось вернуться в Боливию и объяснить нужным людям, что происходит, разрешить все недоразумения. Но кубинцы отнеслись бы к тому, что он хочет уехать, с сильнейшим подозрением. К тому же поздно было осуществлять изначальный план: отправить своих людей для обучения в СССР, не пустив их таким образом в Боливию, — потому что его программа подготовки уже подходила к концу и всем не терпелось поехать на родину. В отчаянии, Монхе попросил о встрече с Фиделем. В мае он вылетел в Сантьяго. Ему удалось побеседовать с Фиделем, когда тот возвращался назад в Гавану.

По дороге, сообщает Монхе, Фидель говорил о чем угодно, кроме Боливии. Монхе стал уже опасаться, что разговор так и не состоится. Но в какой-то момент Фидель произнес: «Знаешь, ты наш добрый друг. Ты ведешь с нами международные дела. Я искренне хочу поблагодарить тебя за помощь, которую ты нам оказал. Сейчас обстоятельства сложились так, что один наш общий друг хочет вернуться в свою страну, это, поверь мне, Революционер с большой буквы. И никто не может отказать ему в праве вернуться на свою родину. Он считает, что лучше всего будет вернуться через Боливию. Пожалуйста, помоги ему проехать через твою страну».

Монхе не требовалось спрашивать, кто такой этот «общий друг», и он сразу же согласился помочь. Тогда Фидель добавил: «Слушай, что касается твоих собственных планов, то делай, что считаешь нужным. Если тебе нужна наша помощь в подготовке людей, присылай их к нам… Мы не собираемся вмешиваться в твои дела». Монхе поблагодарил Кастро и еще раз повторил, что с радостью поможет организовать «транзит» их общему другу.

Затем Фидель произнес: «Я хочу, чтобы ты выбрал людей, которые его встретят, сопроводят и доставят к границе», — и попросил Монхе порекомендовать ему нескольких человек. Монхе назвал тех четверых, кому он дал разрешение пройти обучение на Кубе: Коко Передо, Лоро Васкеса Вьянью, Хулио «Ньято» Мендеса и Родольфо Сальданью. Фидель записал фамилии и сказал Монхе: «Всё». На этом разговор был окончен.

Монхе почувствовал огромное облегчение: беспокоиться им не о чем, у кубинцев другие планы, и, выходит, он зря волновался, — но партии тем не менее надо было обо всем сообщить.

В июне курс обучения Монхе подошел к концу. Он отправил вышеупомянутую четверку в Боливию, а «студентам» велел остаться и продолжать подготовку на Кубе, пока партия не решит, что с ними делать. А сам Монхе, прежде чем уехать в Боливию, решил нанести краткий визит в Москву.

Перед отъездом кубинцы предложили ему сделать остановку в Праге, потому что «кое-кто» хотел бы его там увидеть. Но Монхе не захотел ехать в Прагу, заподозрив, что кубинцы хотят устроить ему ловушку.

Монхе не раскрывает, зачем он ездил в Москву и с кем он там встречался, но можно предположить, что в Кремле он рассказал о просьбе Фиделя и поведал, куда направляется Че. Раздражение Кремля действиями кубинских «поджигателей» все нарастало, поэтому нетрудно догадаться, какова была реакция. Без сомнения, Монхе посоветовали постоять за себя — ведь он был как-никак главой боливийской компартии — и не позволять Че и Фиделю себя запугивать. Как выяснится позже, именно это Монхе и попытается сделать.

VII

С помощью Фиделя Че начал готовить почву для нового «предприятия ради общего дела». Он надеялся в конце концов оказаться в Аргентине, но условия для этого нужно было подготовить в Боливии. Там, как предполагал Че, к борьбе присоединятся партизаны из соседних стран, а потом они создадут союзнические партизанские армии в своих странах. Когда восстание в Аргентине пойдет полным ходом, он покинет Боливию и примет на себя командование.

Именно ради этой конечной цели, по словам кубинцев, Че и направил в Ла-Пас Таню. Некоторое время она могла предоставлять им ценные разведданные о режиме и политической ситуации в Боливии, а также служить связующим звеном с партизанами в соседних странах, в первую очередь в Аргентине.

Пока что этот выбор полностью себя оправдывал. Таня прибыла в Ла-Пас под именем Лауры Гутьеррес Баэур и за два месяца обзавелась ценными знакомствами среди политиков и дипломатов, получила разрешение на жительство и работу и даже устроилась волонтером в Комитет по исследованию фольклора при Министерстве образования. Помимо того, она преподавала немецкий.

Одним из наиболее полезных знакомых, которыми она обзавелась, был Гонсало Лопес Муньос, пресс-секретарь президента Баррьентоса. Он дал Тане удостоверение сотрудника еженедельного журнала, который издавал. К концу 1965 г. она нашла себе подходящего «жениха», молодого боливийского студента-инженера, и вышла замуж. Это позволило Тане получить боливийское гражданство, а от мужа можно было отделаться, выделив ему стипендию и отправив учиться за границу — эту идею она заранее внушила своему простодушному «избраннику».

В январе 1966 г. к Тане наведался один из агентов Пиньейро, приехавший под видом бизнесмена. Он привез Тане спрятанное в каблуке ботинка письмо, в котором сообщалось, что она удостоена членства в Коммунистической партии Кубы. В апреле Таня отправилась в Мексику, где от другого агента получила новый аргентинский паспорт. В Ла-Пас она вернулась в начале мая с указанием затаиться, пока с ней не свяжутся снова.

Чтобы исключить риск раскрытия Тани, Че приказал Папи свести общение с ней к минимуму. Также он запретил Тане участвовать в начальной стадии партизанской войны. Она была слишком ценна как глубоко внедрившийся агент, и нельзя было ею рисковать. К тому же Че Таня требовалась в качестве курьера, который беспрепятственно сможет перемещаться в Аргентину, Перу и другие страны, где Гевара собирался вербовать бойцов.

Однако Папи уже с мая поддерживал регулярные контакты с Таней, а Помбо и Тума прибыли с приказами от Че лишь в конце июля. Папи не только ввел ее в курс дела относительно плана партизанской войны, но и представил агенту, направленному для осуществления связи с Гаваной, Ренану Монтеро, также известному как Иван.

Аргентина, как всегда, занимала огромное место в мыслях Че, и, когда до приезда в Боливию оставалось лишь несколько месяцев, он стал работать и в этом направлении. В мае 1966 г. Пиньейро вызвал в Гавану Сиро Бустоса.

Бустос предположил, что его ждет встреча с Че. Но вместо этого его в одиночестве поселили на конспиративной квартире. Туда регулярно приезжала специальная машина, доставлявшая ему еду и пиво в банках. В ожидании Бустос провел там несколько недель, не имея абсолютно никакой информации о том, сколько еще придется ждать и зачем его вообще сюда привезли. В конце концов, не вынеся томительного ожидания и узнав, что его друг по прозвищу Волосатый теперь является командующим войсками в Орьенте, Бустос вылетел в Сантьяго. Волосатого он нашел на военной базе в Майяри.

Бустос рассказал ему о своем положении, и Волосатый сразу связался с кем-то по радио. Состоялся долгий разговор, перемежаемый руганью (Бустос предполагает, что говорил он с Пиньейро). Волосатый требовал, чтобы с Бустосом обращались «как полагается» и устроили ему встречу с «этим человеком» (предположительно Че).

Когда Бустос вернулся на конспиративную квартиру, все изменилось. Ему сообщили, что Че ждет от него отчета, и как можно скорее. К нему прислали стенографистку. «Я надиктовал отчет о нашей работе и политической ситуации в Аргентине, сообщив о возможном военном перевороте, который потом действительно произошел, еще до моего возвращения в страну». В конце концов Бустосу сказали, что на этот раз он не сможет увидеться с Че и что в Кордове ему нужно ждать связного, однако когда именно его ждать и кто это будет, не сообщили.

Прежде чем вернуться в Аргентину, Бустос пережил весьма странное и загадочное приключение. По приглашению правительства Мао он отправился в Китай, где провел три недели. Там ему оказывали почести как главному аргентинскому соратнику Че. В ходе нескольких встреч китайские правительственные чиновники предлагали провести военное обучение «людей Че» и обеспечить их материальной и финансовой поддержкой. Но, как выяснил Бустос во время встречи в Пекине с заместителем председателя Всекитайского собрания народных представителей, у этого соблазнительнейшего предложения был один «нюанс»: его попросили публично отречься от Фиделя Кастро, «вступившего в союз с империализмом». Пораженный, Бустос немедленно отказался, и «поездка доброй воли» вскоре закончилась. Когда впоследствии Бустос встретился с Че в Боливии и рассказал ему об этих неприятных событиях, Гевара рассмеялся и сказал: «Тебе повезло. Там уже начиналась так называемая культурная революция, запросто могли и яйца открутить». Че так и не открыл Бустосу, не он ли сам устроил эту поездку.

Не рассказал Гевара и о том, какие дела были у него самого с китайцами. Далее события развивались столь стремительно, что больше возможности обсудить это у них не возникло.

VIII

К концу лета будущие участники боливийской операции Че были отобраны, всех их доставили в секретный лагерь в восточной кубинской провинции Пинар-дель-Рио. Он находился в районе под названием Виньялес, главной природной особенностью которого являются моготес — большие холмы, по форме напоминающие огромные луковицы, вздымающие свои крутые бока над табачными полями и речными долинами. Базовый лагерь располагался в весьма любопытном месте. Это была роскошная загородная вилла на вершине одного из моготес, с наполняемым из реки бассейном. Раньше она принадлежала американцу, которого обвинили в работе на ЦРУ. Виллу экспроприировали, и теперь она служила стартовой площадкой для очередного выступления Че против янки.

Для нового предприятия Че отобрал разномастную компанию. В нее входили несколько его соратников по Конго, кое-кто из сражавшихся с ним в сьерре и члены его корпуса охраны. Все они были привезены на самолетах из разных частей Кубы в Гавану, где их доставили в кабинет Рауля Кастро. И при этом ни один человек не знал, зачем их сюда привезли. В конце концов Рауль сообщил, что им оказана огромная честь быть отобранными для выполнения «интернационального задания».

Всего участников операции было около дюжины. Среди них был Дариэль Аларкон Рамирес по прозвищу Бениньо, крепкий поджарый гуахиро под тридцать, доказавший свою храбрость в боях в сьерре и в отряде Камило; последний раз ему довелось сражаться в Конго, где он также показал себя отважным бойцом. Элисео Рейес («Рональдо»), двадцати шести лет, также был ветераном сьерры, участвовавшим в долгом переходе с Че в Эскамбрай. Умный и преданный делу, он некоторое время служил руководителем службы разведки, а затем сражался против контрреволюционеров в Пинар-дель-Рио.

«Оло» Пантоха, он же Антонио — тридцатипятилетний боец, бывший одним из офицеров Че в сьерре и потом инструктором у Мазетти. Младший брат «Папи» Мартинес Тамайо, Рене, он же Артуро, являлся опытным военным, ветераном тайной службы госбезопасности. Двадцатидевятилетний Густаво Мачин де Худ, «Алехандро», был выходцем из «Революционной директории» и к войскам Че присоединился в Эскамбрае; впоследствии он работал одним из заместителей Гевары на посту министра промышленности. «Мануэлю», или Мигелю Эрнанде Осорио, было тридцать пять лет, и он вел передовой отряд сил Че во время перехода в Эскамбрай.

Сотоварищем Че, прилетевшим из Праги, а также его личным курьером, ездившим в Ла-Пас, был тридцатиоднолетний Альберто Фернандес Монтес де Ока. Этот человек, известный также под прозвищами Пачо и Пачунго, до вступления во время войны в «Движение 26 июля» был учителем. Имелось и три чернокожих бойца, помимо Помбо. Один из них — Октавио де ла Консепсьон де ла Педраха, получивший в Конго прозвище Морогоро, — был врачом, ветераном войны против Батисты и кадровым офицером кубинских вооруженных сил. Ему исполнился тридцать один год. Тридцатитрехлетний Исраэль Рейес Сайас, «Браульо», был одним из старых бойцов Рауля, также кадровым военным. В Конго он сражался вместе с Че под прозвищем Аси. Леонардо «Тамайито» Тамайо, или Урбано, как его теперь называли, с 1957 г. служил в охране Гевары.

Хуан «Хоакин» Виталио Акунья, самый грузный и самый старший из всех (ему был сорок один год), сражался в войсках Че во время войны и ближе к концу ее сам получил ранг команданте. Еще одним членом ЦК и кадровым офицером был Антонио Санчес Диас, имевший прозвища Маркос и Пинарес. Он являлся одним из офицеров Камило Сьенфуэгоса и получил звание команданте после победы повстанцев. Наконец, среди них был Хесус Суарес Гайоль, он же Рубио, тридцати лет, друг Орландо Боррего со времен Эскамбрая, а теперь его помощник на посту замминистра сахарной промышленности.

Никто из участников операции не знал, куда их отправят сражаться и кто будет их командиром, пока однажды к ним в лагерь не прибыл незнакомец в гражданском — лысеющий человек средних лет. Рамон собрал их и стал распекать на все лады. Только когда шутка зашла слишком далеко и Элисео Рейес всерьез оскорбился, Рамон открыл, кто он есть: Че. С этого дня Гевара стал жить вместе с ними, руководил их боевой и физической подготовкой и, как всегда, организовал ежедневные занятия, на этот раз с целью «культурного просвещения»: французский и новый язык — кечуа. Они отправлялись в Боливию.

К августу было определено базовое место для начала операции в Боливии: участок дикой местности площадью в полтора гектара в отсталом юго-восточном регионе страны, через который текла река Ньянкауасу. Он находился в холмистой и лесистой местности, примыкающей к восточным предгорьям Анд, и на границе обширной тропической пустыни, чако, простирающейся на восток в направлении Парагвая. Лагерь располагался в двухстах пятидесяти километрах по грунтовой дороге к югу от Санта-Круса и примерно на таком же расстоянии от аргентинской границы. Ближайшим городом был Лагунильяс, находившийся в двадцати километрах. А в нескольких часах езды к югу располагался городок Камири, где имелся военный гарнизон.

Вернувшись с Кубы, Монхе выполнил данное Фиделю обещание: он поручил прошедшим на Кубе обучение однопартийцам сделать приготовления к прибытию Че, закупить снаряжение и оружие, арендовать дома и подыскать транспорт. Папи, приехавший в Боливию без четких указаний по поводу того, где выбирать место для базирования, дал согласие на покупку участка. По совету Монхе выбрали Ньянкауасу.

Многие годы спустя Монхе признался, что выбор этот был почти случайным и определенно не «стратегическим». Он направил Коко, Лоро и Сальдонью на поиски хорошей базы «поближе к аргентинской границе» — полагая, что именно туда направляется Че, — и через две недели Лоро вернулся с сообщением, что нашел Ньянкауасу. По словам Монхе, он глянул на карту, решил, что место расположено достаточно близко к Аргентине, и дал добро. 26 августа Лоро и Коко под видом фермеров, желающих начать разведение свиней, купили этот участок земли.

Когда в конце июля к Монхе приехали Помбо и Тума и сообщили, что планы изменились и «континентальные» партизанские операции начнутся в Боливии, а не в Перу, Монхе сказал им, что согласен. Тогда кубинцы осторожно сообщили ему, что возможно личное участие Че в деле, и Монхе выразил желание самому отправиться на место и согласился предоставить еще людей для создания партизанского фронта в сельской местности, хотя по-прежнему подчеркивал, что предпочел бы «народное восстание».

Однако несколько дней спустя Монхе заговорил по-иному, заявив, что не помнит, чтобы обещал кубинцам больше людей, и пригрозил, что может вообще лишить их помощи своей партии. Он подчеркнул, что намерен контролировать ситуацию в своей стране. Монхе возмущало, что кубинцы пытаются диктовать условия боливийцам. Он напомнил, что дал согласие на то, чтобы его партия помогла переправить Че в Аргентину, а также на то, чтобы посодействовать партизанам в Бразилии и Перу, но Боливия как таковая никогда не была предметом обсуждения. Кубинцы постарались его успокоить, и Монхе отступил, но с того времени между ними возникло взаимное недоверие.

Одной из причин резкого заявления Монхе стали итоги всеобщих выборов в Боливии, прошедших в конце июля. Коммунистической партии было разрешено выдвинуть своих кандидатов, и Монхе с коллегами по политбюро решили участвовать в выборах, одновременно сказав своим радикалам, таким как Коко Передо, прошедшим обучение на Кубе, что они просто откладывают «вооруженную борьбу», но не отказываются от нее. На выборах партия получила некоторое количество голосов, и для умеренного ее крыла это был аргумент в пользу того, чтобы продолжать работать внутри существующей системы.

В начале сентября Че для оценки ситуации направил в Ла-Пас Пачо. Кубинцы стали выяснять симпатии боливийских партийцев: примкнут ли они к ним в случае, если партизанская война будет начата независимо от партии? Кто-то, как, например, Коко Передо, сказал им, что будет сражаться до последней капли крови, тогда как на некоторых других, послушных воле партии, явно не следовало рассчитывать. Тем временем Че передал, что хочет расположить партизанскую базу в Альто-Бени, тропическом сельскохозяйственном регионе в верхней части бассейна Амазонки, к северо-востоку от Ла-Паса и на другом конце страны по отношению к Ньянкауасу. Он велел своим агентам купить там землю и перевезти туда оружие, которое они хранили в Санта-Крусе.

Монхе же узнал от партийных осведомителей, что в разных частях боливийской провинции был замечен Режи Дебре: его видели в Кочабамбе, Чапаре и в Альто-Бени — все это регионы, которые кубинцы рассматривали, выбирая место для организации партизанской базы. Также он услышал, что Дебре встречался с лидером шахтеров Мойсесом Геварой, диссидентом, отколовшимся от прокитайской фракции Оскара Саморы. Монхе обвинил кубинцев в том, что они действуют у него за спиной, и потребовал сообщить ему, имеют ли они какие-то дела с «раскольником» Геварой. Кубинцы отрицали, что знают о поездках Дебре по стране, и заверили Монхе, что никаких связей с Мойсесом Геварой у них нет. Конечно же, оба утверждения были неправдой. Че отправил кубинцам сообщение, в котором разъяснял задачу Дебре: набрать людей Мойсеса Гевары и оценить, насколько подходит для дела район Альто-Бени, выбранный им в качестве стартовой площадки для начала войны.

Помбо, Папи и Тума оказались в сложной ситуации. У них уже была партизанская база, но на юго-востоке. Компартия как будто их поддерживала, и система была уже создана. Они сказали Че, что все это получилось благодаря их сотрудничеству с Монхе и, как бы нелегко с ним ни было, кроме него, у них сейчас никого нет. Что же до Мойсеса Гевары, то он пообещал присоединиться к вооруженной борьбе, но пока не предоставил бойцов и требует денег. Они уговаривали Че еще раз обдумать свои решения.

Мало того, у них уже были налажены контакты с перуанскими партизанами, и те рассчитывали, что станут главными получателями кубинской помощи в регионе. Во главе повстанцев стоял Хуан Пабло Чан, перуанец китайского происхождения, как две капли воды похожий на Мао. В Ла-Пасе с кубинцами работал агент Чана, Хулио Даниньо Пачеко по прозвищу Санчес, но он и его товарищи были разочарованы тем, что кубинцы переместили свое главное внимание на Боливию. Кубинцы старались быть дипломатичными, устраивали с Санчесом встречи, чтобы успокоить его и разъяснить новый план.

В итоге, хотя Че и дал приказ найти место в Альто-Бени, помощникам оказалось трудно его выполнить. Они отправили ему подробный отчет, в котором описывали преимущества Ньянкауасу, где была уже куплена земля, и указывали на то, что регион Бени очень густонаселен и там не купить большого участка земли, который им необходим. В конце концов Че согласился, сообщив им, что купленная ферма на первое время подойдет.

Уже наступил октябрь, но многие вопросы так и не были решены. Монхе снова выкинул номер, объявив, что ЦК проголосовал за вооруженную борьбу, но подчеркнув, как обычно, что руководить ею должны боливийцы. Он намеревался поехать в Гавану, чтобы добиться понимания со стороны кубинского руководства. Хотя дело это было, очевидно, срочное, Монхе сначала нанес визит в Болгарию. На Кубу он прибыл только в конце ноября. Там ему не удалось найти человека, который все больше превращался в его врага. Че уже уехал в Боливию, решив появиться там без предупреждения. О приезде знал только очень узкий круг его кубинских товарищей.

Как вспоминает Монхе, когда он встретился с Фиделем, кубинский лидер позволил ему высказать свое мнение, что революцией в Боливии должны руководить боливийцы, но отложил решение вопроса, сказав, что им с Че нужно «встретиться и поговорить». Кастро поинтересовался, где Монхе будет ближе к Рождеству, и, когда узнал, что в Боливии, объявил, что встреча будет назначена примерно на это время.

Монхе вернулся в Боливию в середине декабря, более чем когда-либо уверенный, что кубинцы его обманули.

IX

О присутствии Че на Кубе не было известно никому, кроме Фиделя, бойцов из учебно-тренировочного лагеря и нескольких высокопоставленных персон в руководстве страны. Среди этих немногих был и Орландо Боррего. Ему не исполнилось еще и тридцати, а он уже занимал пост министра сахарной промышленности. Однако он очень хотел поехать сражаться вместе с Че. Узнав, что Че выбрал для участия в операции в Боливии его заместителя, Хесуса Санчес Гайоля, Боррего попросил, чтобы взяли и его. Че отказался, но пообещал, что Боррего сможет принять участие в событиях потом, на стадии, когда революция будет прочнее стоять на ногах.

Была и другая причина, по которой Че хотел, чтобы его протеже остался на Кубе. После одной из своих тайных встреч с Че за границей Алейда привезла для Боррего особый подарок. Это была книга «Политическая экономия», личный экземпляр Че, весь испещренный его пометками. «Политическая экономия» была официальным советским учебником сталинской эпохи, в котором содержались «правильное» толкование и руководство по применению учений Маркса, Энгельса и Ленина на практике, для строительства социалистической экономики. К книге прилагалась масса записей самого Че, многие из которых были крайне критичны. В них он открыто ставил под вопрос ряд основных принципов «научного социализма», как это называлось в СССР. Также он передал Боррего очерк своей теории «бюджетной финансовой системы». Че предполагал написать новое руководство по политэкономии, более подходящее для современного периода и такое, которым могли бы пользоваться развивающиеся страны и революционеры третьего мира. А свою собственную экономическую теорию он хотел издать в виде книги. Поскольку Че знал, что ни на одно из этих дел времени у него не будет, то доверил завершение всей работы Боррего.

К посылке прилагалось и письмо от Че: он писал, что просит Боррего как следует потрудиться над его заметками. Также он уговаривал его «потерпеть» с Боливией, велев «быть готовым ко второй стадии».

Критикуя сталинский учебник, Че писал, что со времен, когда создавал свои труды Ленин, мало что было сделано для усовершенствования идей Маркса, за исключением небольшого числа работ Сталина и Мао. Ленина он критиковал за то, что тот ввел в Советском Союзе капиталистические формы конкуренции, чтобы дать толчок развитию экономики в начале 20-х годов. Ленин виноват во многих ошибках советских коммунистов, и, хотя, как снова и снова повторял Че, он испытывает «восхищение и уважение» к этому человеку, СССР и страны социалистического блока обречены на «возврат к капитализму».

Боррего в ошеломлении читал эти строки и думал про себя: «Че очень дерзок, это же просто еретичество!» Он признается, что тогда решил, что Гевара зашел слишком далеко, и не поверил этим зловещим предсказаниям. Как показало время, Че был прав.

Как понял Боррего, Че надеялся, что его работы так или иначе увидят свет. «Даже если он понимал, что у нас по ряду причин не пойдут по предлагаемому им новому пути, он, наверное, надеялся, что сможет сам опробовать свои идеи, если ему удастся победить в Боливии или другой стране». На Кубе Боррего так и не нашел «подходящего момента» для публикации работ Че. Говорят, что Фидель считает их весьма опасными даже в нынешних условиях и пока не разрешает их обнародовать.

Пока Че находился в Конго и Праге, Боррего вместе с Энрике Ольтуски не покладая рук несколько месяцев трудились над «собранием его сочинений». В итоге у них получилось семь томов под названием «Че и кубинская революция». В это собрание вошли все работы, начиная с «Партизанской войны» и «Эпизодов революционной войны» и заканчивая речами Че и подборкой его писем и статей, включая некоторые ранее не публиковавшиеся. Че был и удивлен, и обрадован, когда Боррего показал ему это собрание, однако, просмотрев книги, со свойственной ему сухостью заметил: «Ну и винегрет у тебя получился».

Боррего напечатал двести комплектов семитомника и первый из них передал Фиделю, но широкая общественность так и не увидела этого издания. Книги получили руководители страны и люди из особого списка, составленного Че накануне отъезда с Кубы. В общей сложности распространено было лишь около сотни комплектов, а остальные остались на складе. В 1997 г., в тридцатилетнюю годовщину смерти Гевары, кубинское правительство наконец разрешило выпуск трудов Че «в сокращении» для всеобщего пользования.

X

Боррего тяжело было думать о надвигающемся отъезде Че, и в остававшиеся дни он старался проводить с ним как можно больше времени. Он часто ездил в дом в Пинар-дель-Рио. Равно как и Алейда.

Боррего находился рядом с Че и во время его последнего перевоплощения «в другого человека». Че не только, как всегда, вставил себе зубные протезы, делавшие его лицо толще, но и выщипал солидную часть волос на голове, чтобы приобрести вид лысеющего человека, которому уже за пятьдесят. Боррего сидел подле Гевары, пока «специалист по физиогномии» из кубинской разведки один за другим выдергивал Че волоски. Когда боль стала невыносимой и Гевара вскрикнул, Боррего рыкнул на парикмахера, что надо быть поаккуратней, но Че осадил его, сказав: «Не лезь не в свое дело».

Однажды в октябре, когда до отъезда Че оставалось уже совсем недолго, в учебно-тренировочном лагере устроили банкет и Боррего привез в качестве угощения свое любимое клубничное мороженое. Расставили столы, и все расселись. Когда наступило время десерта, Боррего, съев свою порцию мороженого, встал за второй. Тут Че громко сказал ему: «Эй, Боррего! Ты в Боливию не едешь, зачем тебе добавка? Дай полакомиться тем, кто едет!»