Панихида по умершему при жизни

Публикуемые ниже фрагменты представляют собой один из самых замечательных примеров так называемого автоматического письма, когда загипнотизированного медиума мысленно побуждают записать на бумаге какой-либо текст, о котором он прежде не думал и даже не имел представления. В данном случае медиумом была молодая дама, ничего не знавшая об этой панихиде. Но мы знаем, что она является фрагментом песнопения, исполнявшегося над погруженным в транс телом неофита, коему предстоит стать посвященным. Его оригинальный текст был найден в Египте среди бинтов, в которые была завернута мумия, дедом того джентльмена, масона, у которого мы его позаимствовали. Хотя этот фрагмент, возможно, знаком египтологам, мы уверены в том, что молодая леди, записавшая его, не слышала о нем раньше и была немало удивлена, увидев написанные собственной рукою стихи. Но особенно ее удивила подпись "Сефер", поставленная ею в конце текста. Спиритуалисты могут сказать, что это было послание от "духов", но мы придерживаемся мнения, что это были воспоминания о прошлых рождениях той самой дамы, которая записала текст панихиды. Подобные воспоминания проявляются вовсе не так редко, как может показаться, просто их происхождение зачастую остается неустановленным. Во всяком случае, они могли бы объяснить многие странные вещи, происходящие во время сеансов с медиумами и психографистами, как нам было сказано, только во времена Птолемея[63] эту панихиду стали читать над телом настоящего умершего или мумией.

Е. П. Блаватская

ХИОС XXI

Перевяжи главу свою и обездвижь свои члены, ибо отсюда грядут дивные вести для того, чьи уши разверсты в тишине склепа.

Пей жадно слова медоточивые и смешивай их так, чтобы горечи оставалось ровно столько же, сколько и сладости.

Отврати сердце свое от всего внешнего знания и обратись ко знанию сфер.

Вырви немедля из земли все колышки, удерживающие шатры, и пусть упадут они, ибо ужасный самум уже близко.

Готов ли ты, тщедушный смертный? Перевязана ли глава твоя, и остыла ли кровь, и вышла ли уже из тебя кровь твоя?

Положили ли тебя, оборотив к востоку, и внимает ли внутренний слух твой музыке голоса сфер?

Слушай же, тщедушный смертный.

Голос начинает рождать звук, и начинается стремительный отлив.

Слабый смертный, лежащий здесь подобно образу Финея[64], что беспокоит тебя? Блеск колесниц не ослепит твои усталые глаза.

Стук боевых топоров не коснется твоего слуха.

Прислушайся же к голосу; ты ушел отсюда, слабый смертный, и земля больше не знает тебя.

Твоя перевязанная голова покоится на погребальных носилках, и обескровленное тело твое наполнено благоуханной миррой.

Ты – тень, блаженная душа!

Ты – призрачная дымка, бледное лицо!

Ты – птица райская, свободная душа!

Прислушайся! слышишь ли ты шум вольного ветра? Ты больше не на своей земле.

И эти стоны, бледнолицый, доносятся с земли, которую ты оставил.

Иди же вперед не медля. У тебя нет больше времени на раздумья, бедная голубка, тебе остался всего один шаг – в горящий круг.

Смотри на этот круг, сияет он скованным светом плененного бога огня!

Ступай же скорее, о бледнолицый, войди в этот огненный круг.

ХИОС XXII

И теперь, когда ты вошел в круг, не кажется ли тебе прошлое одним сплошным кошмаром?

Видишь ли ты, сколько было сотворено зла?

Послушай! это эхо – шум сражений, а эти гневные, пронзительные голоса припасены для тебя, они тебя обличают.

Мучайся же теперь, несчастная душа; увы! тебе не укрыться от страданий.

Но время пройдет, и ты вознесешься, вырвавшись из круга страданий.

Откуда эта перемена? Тень твоя становится плотной, а форма обретает неповторимое лицо.

Возьми же этот ключ, напуганная голубка, и отопри этот огромный сундук.

Отчего ты дрожишь? Эти тела – жертвы, которые ты принес своим грешным страстям.

Эти ужасные, белые и безглазые черепа – от тех, кого ты сам убил своею собственной рукою.

О! эти ужасные истерзанные сердца ты сам растоптал своими собственными ногами.

Не закрывай же глаз, эти изувеченные тела – дело твоих рук.

О бледнолицый, не содрогайся. Все эти страшные дела – твоя заслуга; чего же ты теперь стыдишься? Отнятая жизнь – это тоже жизнь.

Души убиенных ждут в раю (в поле Аарзу).

Давно потерянные сердца сгорают как масло в светильнике царя.

Отчаявшиеся и искалеченные души обретают покой на груди царицы вод.

Помни, чтобы не забывать, но забудь, что надо помнить.

Тебя ждет, несчастный усталый путник, еще одно испытание, еще одно испытание огнем.

Прыгай же не медля в воду, и ты почувствуешь, как прохладны и ласковы ее волны; чего же ты боишься? Разве не изнываешь ты от жары и усталости? Вода тебя освежит.

Времени больше нет. Ты должен прыгнуть. Дни проходят, проносятся мгновения. Прыгай же; поверь и прыгни.

А теперь выходи, отдохни на зеленой траве.

Разве это было так страшно? Неужели вода испепелила саму твою жизнь?

Но точно так же и ты испепелял чужие жизни.

Иди, иди, иди!

ХИОС XXIII

Ты свободен; взгляни, как прекрасны твои члены. Почувствуй, как безупречно твое здоровье.

Ступай же к царю огня; твои страдания позади.

Тысячу и один год длились твои мучения.

Спеши же; больше ты не измученный путник, но Райская Птица.

Тебе не нужно больше сражаться, ты достиг Райского Сада.

Плачь! Как? Ты не можешь? Источник твоих слез иссяк.

Успокойся ныне, успокойся!

Смотри, я поведу тебя вперед.

Разве ты не видишь, как ты теперь возвеличен!

Смотри, там далеко, за чертою времени, твое бедное тело.

Взгляни на свою обмотанную голову и обескровленное тело, взгляни на свои набитые травою останки. И смейся, смейся, смейся.

Когда-то это тело было твоим домом.

Спеши же, ибо нас ждет погружение; не жди, не медли, не мешкай.

О прекрасный, луноликий ангел!

О светлая и счастливая душа!

Прислушайся к звону серебряных колоколов, это мысли огненного царя.

Вслушайся в подрагивание атомов; это трепещут демоны.

Услышь эти чудесные песни; это Гунлы.

О счастливая душа, скоро нам придется расстаться, ибо я должен вернуться к переправе, чтобы перевозить души.

Я не могу войти с тобою туда, куда тебе позволено войти, прекрасная Райская Птица; скажи Огненному Царю, когда увидишь его во всей его славе, что я страстно желаю воссоединиться с ним.

Прощай же, Прекрасная Птица, лети ввысь, ты свободна как ветер.

Ты как снежинка, несущаяся на розовых крыльях утра.

Ты как свежий ветер, несущий прохладу раскаленной земле.

Прощай, вольный голубь, прощай; войди в эту золотую славу и навечно воссоединись с Царем Огня.

Гунла, Гунла, Гунла...

Сефер

Дополнение

Вследствие своей сложной природы душа может опуститься и настолько тесно слиться с физической сущностью, что всякое моральное воздействие на нее высшей жизни прекращается. С другой стороны, она может настолько тесно соединиться с ноусом, или духом, что начинает разделять его мощь; в таком случае ее "носитель", физический человек, становится богом даже во время своей земной жизни. До тех пор пока душа не сольется с духом – либо во время земной жизни, либо после физической смерти – индивидуальный человек не станет бессмертным как сущность.

Буддисты и брахманы учат, что человек не может достигнуть индивидуальности, пока не освободится от последней из этих скандх – конечной частицы земного порока. Отсюда их доктрина метемпсихоза, столь осмеянная и совершенно непонятая нашими величайшими востоковедами. Даже физики учат, что частицы, составляющие физическое тело, в процессе эволюции преобразуются природой во множество различных низших физических форм. Почему же тогда считают нефилософским и ненаучным утверждение буддистов, что полуматериальные скандхи астрального человека (его эго, вплоть до окончательного очищения) идут на эволюцию малых астральных форм (которые, конечно, входят в состав чисто физических тел животных), как только он сбрасывает их в своем продвижении к нирване? Следовательно, мы можем сказать, что, пока развоплощенный человек сбрасывает частицу этих скандх, часть его воплощается в телах растений и животных. И если он, развоплощенный астральный человек, настолько материален, что Деметра не может найти ни малейшей искры пневмы, чтобы вознести ее к "божественной мощи", то личность, если можно так выразиться, постепенно распадается и идет в эволюционную переработку, или, как это аллегорически поясняют индусы, проводит тысячелетия в телах нечистых животных.

"Дух и душа"

* * *

Хотя оккультисты не признают теорию о появлении развоплощенных эго после смерти в целом, все же они допускают определенные возможные присутствия реального духа либо до, либо непосредственно после физической смерти, особенно, если таковая была внезапной. Те, кому мы полностью доверяем, нас учат, что в случаях быстрой кончины тело может быть мертвым и похороненным, и все же мозг, хотя он перестал функционировать, может сохранять скрытый проблеск воли или желания, связанный с каким-то преобладающим при жизни чувством, который дает эффект прорыва в объективную реальность, так сказать, вталкивания в определенный магнитный поток притяжения астрального эго, или доппелгенгера, мертвого тела. Нам говорят, что в тех случаях, когда смерть наступает от удушья, апоплексии, сотрясения мозга, кровоизлияния и тому подобных причин, то "треножник жизни", как его называли греки, то есть сердце, легкие и мозг, являющиеся фундаментом, на котором строится любая животная жизнь, одновременно поражается во всех трех своих частях. Легкие и сердце, органы, самым тесным образом связанные с кровообращением, утрачивают свою активность, и потому кровь недостаточно насыщается кислородом, в результате чего очень часто происходит внезапная остановка работы мозга и, таким образом, прекращение жизни.

Следовательно, прежде чем дать оценку какого-либо видения, любой оккультист всегда удостоверится, наступила ли окончательная смерть по причине поражения легких, сердца или же мозга. Из них последний, ввиду его двойных функций, духовных и физических, самый стойкий. Прекращение дыхания и пульса, остановка сердца, похолодение и бледность кожного покрова, пленка на глазном яблоке и утрата гибкости суставов не являются бесспорными признаками действительной физической смерти, и fades Hippocratica обмануло не одного опытного врача, поэтому даже полная физическая смерть еще не является свидетельством того, что сокровенная духовная жизнь мозга тоже умерла.

Активность мозга продолжается до последнего; и последняя физическая функция мозга, связанная с каким-либо чувством или страстью, может передать обескураженному астральному эго нечто вроде посмертной энергии и таким образом заставить его продолжать динамическое, кажущееся сознательным действие даже в течение нескольких дней после смерти. Импульс, посланный все еще живым мозгом, умирает намного позже окончательного прекращения мозговых функций. Во время жизни астральное эго зависит от физического мозга и полностью подчинено его воле. Оно действует автоматически и в соответствии с нервными связями, установленными нашими тренированными либо нетренированными мыслями. Но после смерти, которая является рождением духовной сущности в мире или условии следствия, а оставленный мир становится для нее миром причин, астральной сущности должно быть предоставлено время для развития и созревания ее собственного мозга, прежде чем она сможет действовать самостоятельно. Какова бы ни была ее последующая судьба и что бы ни происходило в данное время, ее действия нельзя рассматривать как проявление сознательной мыслящей воли, точно так же, как жесты новорожденного младенца нельзя считать результатом определенного и осознанного желания.

"Это был "дух" или что-то другое?"

* * *

...согласно учению теософии, в природе правит абсолютная и совершенная справедливость, хотя человек, в силу ограниченности своего кругозора, и не замечает этого за нагромождением объектов материального и психического мира; но именно сам человек и только он предопределяет собственное будущее. Подлинный ад – это земная жизнь, следствие кармического наказания, заслуженного в предыдущей жизни, на протяжении которой человек создавал неблагоприятные для своего будущего предпосылки. Теософ не страшится адских мук; он уверен в том, что в промежутке между двумя воплощениями его ожидают покой и блаженство – вознаграждение за все незаслуженные страдания, перенесенные им на протяжении земного существования, навязанного ему кармой; на протяжении жизни, в которой он, в большинстве случаев, был подобен сорванному листку, разрываемому противоборствующими ветрами общественной и частной жизни.

"Ответы на вопросы"

* * *

Не логично ли будет предположить (основывая свои выводы на теософском учении), что встречи и общение искренне привязанных друг к другу людей в камалоке должны быть чреваты разочарованием, а зачастую и глубокой печалью? Позвольте мне проиллюстрировать свою мысль примером.

Мать завершает свою физическую жизнь на двадцать лет раньше сына, который, будучи привязанным к ней, с надеждой ждет новой встречи, но находит только ее "оболочку", уже давно покинутую всеми теми духовными качествами, за которые он, главным образом, ее и любил. И сама "оболочка" своим внешним сходством с матерью лишь усугубляет его грусть, воскрешая в памяти уже притупившиеся воспоминания и демонстрируя огромную разницу между существом, которое он знал на земле, и его жалкими остатками, увиденными им ныне.

Или другой пример.

Сын встречает свою мать в камалоке после недолгой разлуки и застает ее внешнюю форму в состоянии распада, так как ее чистый дух уже начал покидать астральное тело, восходя к состоянию дэвакхан. Он вынужден изо дня в день наблюдать процесс этого постепенного разрушения, чувствуя, как дух его матери ускользает все дальше, тогда как он сам, из-за своей более материальной природы, не поспевает за ее быстрым прогрессом.

Искренне ваш, член Теософского Общества

Наш корреспондент, видимо, не очень точно представляет себе то состояние, в котором человек оказывается, попадая в камалоку. Похоже, что свои суждения он строит на основании видений ныне живущих психистов и откровений опять-таки здравствующих медиумов. Но выводы, сделанные на основе подобной информации, неизбежно искажаются тем фактом, что живой организм является препятствием, отделяющим наблюдателя от камалоки per se. В камалоке не может быть осознанной встречи, а следовательно, не может быть и печали. И отделение духа от оболочки также не сопровождается астральным распадом.

Согласно восточному учению, состояние усопшего в камалоке не похоже на то, которое мы, живые люди, называем "сознанием". Человек в камалоке похож скорее на оглушенного и ослепленного сильным взрывом и потому пребывающего в "бесчувственном" состоянии. Следовательно, никакого узнавания друзей и родных здесь быть не может, и приведенные в пример ситуации, как правило, не возникают (если не брать в расчет суррогатную жизнь и сознание, пробуждаемые вследствие контактов с медиумами).

Мы встречаем тех, кого любили, только в дэвакхане – субъективном мире абсолютного блаженства, в который человек попадает из камалоки после разделения принципов. В дэвакхане осуществляются все наши нереализованные духовные желания, поскольку в этих субъективных царствах мы уже не скованы плотной материей. Там наши желания сбываются мгновенно, поскольку каждый человек сам для себя становится богом и творцом.

Камалоку можно сравнить с гримерной актера, где он сбрасывает костюм, в котором отыграл свою очередную роль, и снова становится самим собой – бессмертным Эго или пилигримом, странствующим по кругу своих воплощений. Будучи освобожденным в камалоке от низших, земных принципов со всеми свойственными им страстями и желаниями, Эго погружается в дэвакхан, унося с собою в это блаженное состояние лишь чисто духовные, нематериальные эмоции, привязанности и стремления. Однако этот процесс освобождения от низших – четвертого и частично пятого – принципов протекает неосознанно для всякого нормального человека. Лишь в очень редких, исключительных случаях возможно частичное возвращение сознания во время пребывания в камалоке; такое случается с крайне материалистическими, недуховными личностями, которым никак не удается войти в состояние абсолютного Покоя и Блаженства, поскольку у них нет необходимых для этого качеств.

"Письма"

* * *

Мы утверждаем, что для совершенно чистого "Я" после освобождения из физического тела не существует возможности остаться в земной атмосфере в его собственной личности, в которой он продвигался на земле. Из этого правила сделано только три исключения:

Святое побуждение, заставляющее бодхисаттву, шраваку или рахата помогать живущим в достижении блаженства; в таком случае он останется, дабы наставлять их – как изнутри, так и извне. Во-вторых, те, кто, как бы ни были они чисты, безвинны и сравнительно свободны от греха в течение своей жизни, были настолько поглощены какою-то определенной идеей, связанной с одной из человеческих майя, что умирают с этой всепоглощающей мыслью. И, в-третьих, люди, в которых сильная и святая любовь, такая, как любовь матери к своим осиротевшим детям, создает или порождает неукротимую волю, питаемую этой безграничною любовью, чтобы остаться среди живущих в их внутренних "Я".

Периоды, определенные для этих исключительных случаев, различны. В первом случае, благодаря знанию, приобретенному в состоянии Аннутара-самьяк-самбодхи –самого святого и просветленного сердца, бодхисаттва не имеет установленного предела. Привыкнув в течение жизни оставаться часами и днями в своей астральной форме, он после смерти обладает силой создавать вокруг себя собственное состояние, рассчитанное на сдерживание естественного стремления остальных принципов вновь воссоединиться с соответствующими элементами, и может спускаться на Землю и даже оставаться там целые века и тысячелетия. Во втором случае период будет длиться до тех пор, пока всепоглощающее магнетическое притяжение объекта мысли, сильно сконцентрированной в момент смерти, не ослабеет и постепенно не угаснет. В третьем случае притяжение разрушается либо смертью, либо нравственными недостатками любимого человека. Таким образом, оно не может длиться больше одной человеческой жизни.

Во всех иных случаях видений или каких бы то ни было взаимодействий "дух" оказывается злобным бхутом или, в лучшем случае, ролангом – бездушной оболочкой элементария.

"Тибетские доктрины"

* * *

Человек состоит из двух тел – внутреннего и внешнего, причем внутреннее является двойным, то есть имеет, в свою очередь, полуфизическую внешнюю оболочку, которая служит в качестве астрального существа только в течение жизни человека; разложение этой внешней оболочки может начаться, когда человек еще пребывает в кажущемся здравии....В процессе и после разрушения "двойника"[65], когда темнота нашего человеческого неведения начинает рассеиваться, мы можем увидеть многие вещи. Среди них то, что сокрыто в будущем, ближайшие события которого, омрачающие очищенную душу, стали для нее как бы настоящим. "Прежнее Я" уступает место "подлинному Я", которое после окончательного разрушения и "двойника", и физического тела, в свою очередь, должно трансформироваться в "Вечное Эго".

Таким образом "истинное Я" может передавать свое знание в физический мозг человека, и мы можем услышать и увидеть, как точный час нашей смерти бьет на часах Вечности. Именно благодаря нашей душе по мере приближения к концу мы видим все яснее и яснее, и именно благодаря пульсациям нашего распада приближаются горизонты более обширного, глубокого сознания, прорываясь в наше ментальное зрение и становясь с каждым часом все отчетливее для нашего внутреннего взора. В противном случае как можно объяснить яркие вспышки памяти, пророческую способность предвидения, которые столь же часто приходят к ослабленному старцу, как и к уходящему юноше? Чем ближе человек к смерти, тем ярче становятся давно забытые воспоминания и более точными – предвидения. Раскрытие внутренних способностей происходит по мере того, как замирает источник жизненной силы.

"Факты и способность их распознавания"

_______________

ЧЕЛОВЕК И МОРАЛЬ

ПАРАДОКСАЛЬНЫЙ МИР

Развесьте уши. К вам пришла Молва.
А кто из вас не ловит жадно слухов?
Я быстро мчусь с востока на закат,
И лошадью в пути мне служит ветер.
Во все концы земли я разношу
Известья о делах земного шара.
Я сшила плащ себе из языков,
Чтоб ими лгать на всех наречьях мира.
Нет выдумки такой и клеветы,
Которой я б ушей не засорила.
Я говорю про мир в канун войны.
И я вооруженьями пугаю
В дни тишины, когда земля полна
Какой-нибудь совсем другой заботы...

Шекспир. Генрих IV

Что ж, я могу с улыбкой убивать,
Кричать: "Я рад!" – когда на сердце скорбь.
И увлажнять слезой притворной щеки
И принимать любое выраженье.

Шекспир. Генрих VI

Мы живем в век предрассудков, лицемерия и парадоксов, вынуждающий многих из нас беспомощно и бесцельно вертеться, подобно подхваченным вихрем сухим листьям, разрываясь между присущим нам чувством справедливости и страхом перед жестоким деспотом, имя которому общественное мнение. Да, жизнь наша похожа на водоворот, образованный двумя противоборствующими течениями, одно из которых несет нас вперед, а другое отбрасывает назад; одно побуждает нас вцепиться мертвой хваткой во все то, что мы считаем правильным и истинным, как в спасительную соломинку, которая только и может удержать нас на плаву, тогда как другое стремится опрокинуть нас, раздавить и в конце концов утопить, захлестнув безжалостной циклопической волной общепринятых приличий и тупого, капризного и вечно блуждающего общественного мнения, основанного на злобной клевете и праздных сплетнях. В наше время вовсе не нужно быть честным, искренним и праведным, чтобы выклянчить себе признание и лавры достойного человека. Для этого достаточно просто быть удачливым лицемером или каким-то загадочным и непонятным для самих счастливцев образом приобрести популярность. В наш век, по словам миссис Монтэгю, "всякий порок скрывается лицемерием, во всякой добродетели подозревают лицемерие... а подозрительность приравнивается к мудрости". И потому никто не знает, во что ему верить и что отвергать, а наилучшим способом стать образцом всех добродетелей в ослепленных восторженной верою глазах сограждан является, опять-таки, популярность.

Но как же можно приобрести эту самую популярность? На самом деле довольно просто. С волками жить – по-волчьи выть. Отдавай дань уважения распространенным в ваше время порокам, изображай восторг при упоминании популярных на текущий день посредственностей. Плотно закрывай глаза при виде всякой истины, если она чем-то не нравится общепризнанным пастырям человеческого стада, и не забывай вместе с ними нападать на несогласное меньшинство. Низко кланяйся перед господствующим хамством и приветствуй громоподобными аплодисментами любую попытку зарвавшегося осла лягнуть умирающего льва, ныне – падшего идола. Потакай распространенным предрассудкам, придерживайся общепринятых условностей и моды – и вскоре станешь популярным. Смотри же, твое время пришло. И не будет большой беды в том, если ты окажешься грабителем, а заодно и убийцей: все равно ты будешь возвеличен и окружен ореолом всевозможных добродетелей. К тому же перед тобою откроются еще более широкие перспективы безнаказанного злодейства, что красноречиво подтверждает трюизм, заключенный в турецкой поговорке "Непойманный вор честнее бея". Предположим, что человек, сочетающий в себе качества Сократа и Эпиктета, вместе взятых, вдруг стал непопулярен. И что от него тогда останется? Неясный разум госпожи Молвы уловит лишь курносый нос да истерзанное неутомимым бичом хозяина тело раба. Сестры-близнецы – Общественное Мнение и миссис Гранди[66] – вскоре позабудут все его классические труды. Их женский аспект, встав на сторону Ксантиппы[67], милосердно изыщет тысячу благовидных причин, оправдывающих все вылитые ею на бедную плешивую голову помои, и с не меньшим рвением примется выявлять всевозможные скрытые пороки этого греческого мудреца. А их мужской аспект разглядит своим мысленным взором лишь исхлестанное тело и вскоре присоединится к стройному хору публичной клеветы, преследующей души обоих философов даже после их физической смерти. Результат: наш Сократ-Эпиктет выйдет из этой душегубки черным, как смола, так что к нему будет даже страшно прикоснуться. И теперь, на многие зоны вперед, очерненный подобным образом человек будет обречен на непопулярность.

То же самое наблюдается и в искусстве, и в политике, и даже в литературе. "Проклятый святой и почтенный злодей" стали знамениями нашего времени. Истина и факт пришлись не ко двору и были изгнаны из общества, а тот, кто осмеливается защищать непопулярных людей или непопулярные веши, сам рискует стать anathema maranatha. Распространенный ныне образ жизни оскверняет всякого, кто приблизится к порогу цивилизованного общества, и если суровый приговор Лаватера справедлив, то в нашем мире действительно нет места для тех, кто не готов стать отпетым лицемером. Ибо "тот, кто по доброте душевной или из покладистости характера изображает радость при появлении нежеланного гостя, – в тысячу раз больший лицемер, чем тот, кто в глаза говорит нелицеприятную правду", – пишет этот знаменитый физиономист. Казалось бы, все это должно провести жирную разграничительную линию, навсегда отнимающую у Общества шанс быть преображенным в "Чертог Истины".

Из-за этого мир изнывает теперь от духовного голода. Тысячи и миллионы людей отворачиваются от антропоморфного ритуализма. Они не верят более в личностного пастыря, или Владыку, однако это никоим образом не мешает им присутствовать каждое воскресенье на "богослужении", а во все остальные дни недели разглагольствовать о своей непоколебимой верности собственной церкви. Другие миллионы ринулись, очертя голову, в спиритуализм, христианскую и ментальную науку и прочие аналогичные мистические занятия. Но лишь очень немногие из них решились бы открыто высказать свои взгляды в присутствии скептиков. Большинство образованных мужчин и женщин, исключая разве что самых рьяных материалистов, горят желанием познать тайны природы и даже таинства древних магов – неважно, подлинные они или мнимые. Даже наши ежедневные и еженедельные газеты признают факт существования в прошлом знания, ставшего ныне книгой за семью печатями практически для всех, за исключением очень и очень немногих. Но хватит ли какой-нибудь из них смелости без сарказма описать не пользующиеся признанием и популярностью феномены, известные под названием "спиритуалистических", или беспристрастно освещать вопросы теософии, или хотя бы воздерживаться от язвительных замечаний и оскорбительных эпитетов при ее упоминании? Они готовы со всем внешним почтением говорить об огненной колеснице Илии или даже о столе и кровати, обнаруженных Ионой в чреве кита, или объявлять со своих страниц сбор средств на организацию научно-религиозных экспедиций с целью выудить из вод Красного моря утонувшую золотую зубочистку фараона либо отыскать в пустыне обломки каменных скрижалей. Но при этом они не обращают внимания ни на один факт, как бы убедительно он ни был доказан, если он исходит от человека, связанного с теософией или спиритуализмом, даже если это будет самый порядочный из живущих на земле людей. Почему? Да потому, что Илия, улетающий в небеса на своей колеснице, является ортодоксальным библейским (и, следовательно, популярным и общепринятым) чудом; в то время как медиум, левитирующий под самым потолком, есть непопулярный факт –даже не чудо, но просто феномен, объясняющийся магнетическими, психофизиологическими и даже физическими причинами. С одной стороны, безмерные претензии на ученость и цивилизованность, утверждения, что наука придерживается исключительно фактов, устанавливаемых индуктивными методами на основе наблюдений и экспериментов, слепая вера во всемогущество физической науки – той науки, которая фыркает и бросается грязью в сторону метафизики, хотя сама кишит "рабочими гипотезами", основанными на умозаключениях, противоречащих не только умозрительному мышлению, но зачастую даже здравому смыслу. С другой стороны, слепая и рабская привязанность как раз к тому, что ортодоксальная наука отвергает с ехидными насмешками, а именно: к фараоновой зубочистке, колеснице Илии и ихтиографическим исследованиям Ионы. При этом ни одному редактору ни одной газеты даже не приходит в голову мысль о несообразности этих вещей и об абсурдности их совмещения. Напротив, этот редактор, ничтоже сумняшеся, помещает рядом на странице новейшую обезьянью теорию какого-нибудь материалистически мыслящего Ч.К.О.[68] и древние как мир рассуждения о свойствах яблока, приведшего Адама к грехопадению; и к каждой из статей добавляет хвалебное редакторское примечание, подчеркивая тем самым, что обе они заслуживают его почтительного внимания, потому что обе они популярны, каждая у своей категории поклонников.

Но разве все редакторы не являются прирожденными скептиками, и разве не демонстрируют многие из них очевидную склонность к тайнам архаической древности, на которую обращает самое пристальное внимание в своих исследованиях Теософское Общество? Например, "Evening Standard" явно интересуется такими вещами, как "тайны пирамид", "ритуалы Изиды" и "ужасные традиции храма Вулкана с их теориями, направленными на трансцендентальные рассуждения". Вот что эта газета некогда написала о "Египетских мистериях"[69]:

Даже сейчас мы знаем крайне мало об истоках древних религий Мемфиса и Фив... Следует также помнить, что все эти идолопоклоннические мистерии всегда хранились в глубокой тайне, поскольку иероглифические надписи на протяжении всех этих столетий были понятны только посвященным. Известно, что Платон ездил в Египет, чтобы учиться у тамошних жрецов, Геродот посещал пирамиды, Павсаний и Страбон восхищались символами, высеченными на их внешнем покрытии, такими огромными, что надо было бежать вокруг пирамиды, чтобы их прочесть. Однако никто из них так и не взял на себя труд проникнуть в их смысл и значение. Все они как один ограничились распространением тех милых сказок, которые пересказали или придумали для удовлетворения любопытства иностранцев египетские жрецы и простолюдины. При этом сами распространители далеко не всегда верили в их истинность.

Обвинение Геродота и Платона, которые были посвящены в египетские мистерии, в том, что они распространяли милые сказки, придуманные египетскими жрецами, и отчасти верили им, – это что-то новое. Другое обвинение состоит в том, что Геродот и Платон отказались "взять на себя труд" изучить смысл и значение иероглифов. Ну конечно, раз они оба "распространяли" сказки, которые не признает ни один ортодоксальный христианин и ни один ученый материалист, то может ли признать их за правду редактор ежедневной газеты? И все же приводимая в статье информация и редакторские замечания свидетельствуют о широком кругозоре и относительной свободе от распространенных предрассудков. Процитируем еще несколько абзацев, дабы читатель мог убедиться в этом сам:

С незапамятных времен существует традиция, утверждающая, что пирамида Хеопса была связана системой подземных ходов с Храмом Изиды. Указания и намеки древних авторов на существование целого подземного мира, который действительно был создан для нужд суеверных египетских мистерий, странным образом согласуются друг с другом... Подобно истокам Нила, каждое из направлений исследования в области египтологии неизменно скрывается за завесой таинственности. Кажется, что не только на Сфинксе, но и на всей этой стране лежит заклятие загадочного молчания. Некоторые ее тайны уже прояснились для нас в той или иной степени благодаря исследованиям Уилкинсона, Роулинсона, Бругша и Петри; но вряд ли мы сможем многое узнать о том, что скрыто от нас за завесой времени[70]. Мы не смеем надеяться даже на то, что нам удастся представить себе в полной мере всю славу Фив в период их расцвета, когда город имел тридцать миль в окружности, по нему протекала величественная река и в каждом его квартале возвышались многочисленные дворцы и храмы. И тирания эфиопских жрецов, по приказу которых цари ложились и умирали, навсегда останется одной из увлекательнейших загадок древнего жречества...[71]

В Древнем мире существовала традиция, согласно которой египтяне имели реальную возможность раскрыть секрет бессмертия, поскольку в их стране сохранились в зашифрованном виде многие утраченные человечеством тайны допотопного мира, в том числе тайна "Эликсира Жизни". Легенда также гласит, что где-то под пирамидами на протяжении долгих столетий лежит, скрытая от людских глаз, Изумрудная Скрижаль, на которой еще до потопа Гермес начертал секрет алхимии. К тому же все эти слухи и легенды заставляли людей думать, что в Египте сокрыты и другие, еще более грандиозные чудеса. Например, в Городе Мертвых, расположенном к северу от Мемфиса, на протяжении многих столетий создавались возвышавшиеся одна над другой пирамиды, где на стенах внутренних коридоров и комнат высеченных в скале гробниц была записана непонятными знаками... мистическая мудрость египтян... Огромный подземный мир, согласно той же традиции, простирался от Александрийских Катакомб до Фиванской Долины Мертвых, и с этим миром было связано немало загадочных вещей, кульминацией которых, как мы можем предположить, являлась церемония посвящения в религиозные мистерии пирамид. Удивительно, но эта легенда дошла до нас сквозь множество столетий в практически неизмененном виде, о чем свидетельствует тот факт, что различные ее версии отличаются друг от друга лишь малозначительными деталями. Не приходится сомневаться в том, что упомянутая церемония была очень жестокой. Претендентов подвергали столь ужасным испытаниям, что многие из них умирали, а выжившие не только приобретали в полном объеме все жреческие привилегии, но и считались воскресшими из мертвых. Насколько нам известно, принято было также считать, что им приходилось даже спускаться в преисподнюю... Кроме того, им позволялось испить из чаш Изиды и Озириса воду жизни и смерти, после чего их облачали в священные одежды из белого, без каких-либо иных цветов и оттенков, полотна и возлагали им на головы мистический символ посвящения – золотого кузнечика. Им... преподавали эзотерические доктрины в священной школе Мемфиса. Только жрецам и претендентам было известно местонахождение этих подземных святилищ и галерей, расположенных как раз под наземным городом и являвших собою своего рода подземное отражение его величественных храмов. Считалось, что где-то в этих глубоких склепах хранились "семь каменных скрижалей", на которых было записано все "знание допотопной расы, указания звезд с начала времен, анналы еще более раннего мира и все величественные тайны неба и земли" [72]. И там же, если верить все той же мифологической традиции...скрывались от людских глаз змеи Изиды, имевшие мистическое значение, о котором мы сейчас можем лишь смутно догадываться. Пока памятники молчат, никакая определенность в египтологии невозможна, а за тридцать столетий многие напоминания о прошлом были безжалостно уничтожены и исчезли без следа.

Разве не напоминает это страницу из "Разоблаченной Изиды" или еще какого-нибудь из наших теософских сочинений – минус теософическое истолкование? Почему автор статьи говорит о 30 столетиях, если египетский зодиак на потолке Храма Дендеры указывает на три тропических года, или 75 000 солнечных лет? Однако слушайте дальше:

Мы можем в какой-то мере представить себе жуткое великолепие Фиванского некрополя и усыпальниц в Бени-Хасан[73]... Огромные затраты средств и труда на строительство "домов вечности" для усопших монархов, чудеса самих пирамид, равно как и других царских гробниц, богатые украшения их стен, набальзамированные тела – все это позволяет нам заключить, что огромный подземный мир представлял собой полномасштабный прототип реального мира наверху. Но отражал ли истину этот первобытный культ, воплощавший идею возобновления жизни по истечении какого-то продолжительного цикла, сейчас невозможно определить из-за обилия разнообразных научных предположений.

Эти "научные предположения" пока еще не очень далеко ушли, поскольку все они носят материалистический характер и связаны так или иначе с солнцем. Но если автор "Египетских мистерий" не желает прислушиваться к объяснениям членов Теософского Общества по причине непопулярности последнего и если он игнорирует многочисленные факты, изложенные в "Разоблаченной Изиде", "Тайной Доктрине", "Theosophist" и т. п., несмотря на то что эти факты не менее часто и убедительно подтверждаются классическими авторами и современниками мистерий, жившими в Египте и Греции, нежели заключения современных египтологов, то почему бы ему не обратиться к Оригену[74] или хотя бы "Энеиде", где он также может обнаружить конкретный ответ на свой вопрос? Догмат о возвращении души, или эго, спустя 1 000 или 1 500 лет в новое тело (ставший ныне теософским учением) рассматривался как религиозная истина со времен глубочайшей древности. Вот что написал об этом посмертном тысячелетнем существовании Вольтер:

Вера в воскресение [вернее, "перевоплощение"] по прошествии десяти столетий перешла к грекам, ученикам египтян, и к римлянам [только к их посвященным], ученикам греков. Ее упоминание можно обнаружить в VI книге "Энеиды" [ст. 748-750], где изложена суть мистерий Изиды и Цереры Элевсинской:

Has omnes, ubi mille rotam volvere per annos,
Lethaeum ad fluvium Deus evocat agmine magno:
Scilicet immemores supera ut convexa revisant [75].

Эта "вера" перешла от язычников-греков и римлян к христианам и дожила до нашего времени, хотя и в сильно искаженном влиянием сектантства виде, ибо она породила концепцию тысячелетия. Ни один язычник, даже из низов общества, не верил в то, что душа должна вернуться в свое прежнее тело; однако в это верят цивилизованные христиане, поскольку день Воскресения всей плоти является универсальной догмой, а милленаристы ждут к тому же второго пришествия Христа на землю, где он будет править на протяжении тысячи лет.

Все статьи, подобные процитированной выше, являются парадоксами нашего времени, свидетельствующими об укоренившихся предрассудках и предубеждениях. Ни консервативный и ортодоксальный редактор "Evening Standard", ни кто-либо из радикальных и неверующих редакторов множества других лондонских газет никогда не согласится беспристрастно или хотя бы спокойно выслушать мнение ни одного теософского автора. В уста древних фарисеев и саддукеев вложен вопрос: "Может ли быть что доброе из Назарета?" "Можно ли ожидать чего-нибудь от теософии, кроме пустой болтовни?" – повторяют вслед за ними современные поборники ханжества и материализма.

Разумеется, нет. Ведь мы так безнадежно непопулярны] И к тому же теософы, более всех остальных написавшие о тех вещах, о которых, по словам "Evening Standard", "мы сейчас можем лишь смутно догадываться", выглядят в глазах паствы миссис Гранди "паршивыми овцами", по недосмотру объявившимися в христианских культурных центрах. Получив доступ к тайным писаниям Востока, прежде недоступным миру непосвященных, вышеупомянутые теософы имеют уникальную возможность изучать и постигать истинную ценность и значение "величественных тайн неба и земли" и изыскивать напоминания о прошлом, казавшиеся безвозвратно утерянными для стремящегося к знанию человечества. Но что это меняет? Могут ли люди, столь далекие от святости в глазах большинства, живые воплощения всяческого порока и греха, по мнению многих милосердных душ, вообще что-нибудь знать? Нашим самоуверенным критикам даже не приходит в голову, что все их обвинения могут быть просто следствием предвзятости и агрессивного неприятия, что заведомо лишает их какой-либо юридической (да и логической) силы. О нет! Но думали ли они когда-нибудь о том, что в соответствии с их собственными принципами всю деятельность того, кого они называют Величайшим, мудрейшим и скромнейшим из людей, следует также признать крайне непопулярной, а бэконовскую философию предать анафеме и стараться держаться от нее подальше? В наш парадоксальный век, как мы знаем, ценность литературного произведения определяется не присущими ему достоинствами, но признанными качествами – формой носа и популярностью (или непопулярностью) его автора. Процитируем в качестве примера излюбленное замечание одного из ярых противников "Тайной Доктрины". Оно было высказано так называемым ученым ассириологом теософу, по настоянию которого он прочел эту книгу. "Что ж, – сказал он, – я готов согласиться с тем, что в ней есть несколько фактов, заслуживающих внимания знатока древностей и подходящих для научного обсуждения. Но кому хватит терпения перечитать 1 500 страниц нудной метафизической болтовни ради пары-другой фактов, какими бы интересными они ни были?"

О imitatores, servum pecus! Однако с каким удовольствием вы принялись бы за работу, не жалея ни времени, ни средств, чтобы извлечь две или три унции золота из нескольких тонн кварца и прочей пустой породы...

Итак, мы видим, что цивилизованный мир и его обитатели всегда несправедливы, ибо насаждают один закон для богатых и могущественных и совершенно иной закон – для бедных и невлиятельных. Общество, политика, бизнес, литература, искусство и наука, религия и этика – все пронизано парадоксами, противоречиями, несправедливостью, ненадежностью и эгоизмом. Сила стала правом, причем не только в колониях и не только для подавления "цветных". Богатство обеспечивает безнаказанность, а бедность чревата осуждением "по закону" даже невиновных, поскольку неимущие лишены возможности платить юристам, что отнимает у них естественное право обращаться в суд за сатисфакцией. Намекните хотя бы в частной беседе на то, что некий субъект, имеющий дурную славу нувориша, разбогатевшего за счет грабежа и вымогательства или же благодаря нечистой игре на фондовой бирже, – самый настоящий вор, и закон, за помощью к которому он обратится, разорит вас штрафами и судебными издержками, а вдобавок еще и упечет вас в тюрьму за клевету, ибо "чем выше истина, тем больше клевета". Но если состоятельному вору вздумается публично оболгать вас, то, обвини он вас хоть в нарушении всех десяти заповедей сразу, – если вы хоть чуточку непопулярны, открыто называете себя атеистом или же чересчур радикальны в своих взглядах – никого не будет волновать, насколько вы, возможно, честны и порядочны на самом деле, все равно вам придется проглотить эту ложь и позволить ей укорениться в умах людей; или же подайте на него в суд, рискуя сотнями или даже тысячами из собственного кармана в обмен на пару фартингов [76] компенсации за моральный ущерб! Поглядите на богатых спекулянтов, которые по договоренности вздувают цены на фондовой бирже на те акции, которые они стремятся всучить ничего не подозревающей публике, готовой наброситься на все, что растет в цене. И посмотрите на несчастного клерка, которого неуемная страсть к рискованным предприятиям, подстегнутая, надо сказать, примером тех же самых богатых капиталистов, побудила совершить мелкую растрату, – праведный гнев капиталистов по этому поводу не будет иметь границ. Они готовы изгнать из своей среды даже одного из собственных собратьев, если он был настолько неосторожен, что оказался уличенным в связях с этим проворовавшимся бедолагой! И при всем этом какая страна более всех похваляется своим христианским милосердием и кодексом чести, если не старая добрая Англия? Да, у вас есть солдаты и поборники свободы, которые освоили новые смертоносные пулеметы – последнее изобретение ваших поставщиков смерти – и разгромили с их помощью укрепление в Солайме, попутно разорвав на куски оборонявших его полувооруженных дикарей только потому, что где-то слышали, будто эти несчастные "черномазые" могут потревожить ваши поселения. И при этом вы отправляете на тот же самый континент свои грозные флотилии со множеством солдат под лицемерным предлогом спасения от рабства тех самых чернокожих, которых вы только что разорвали в клочья! Какая еще страна мира может похвастать таким количеством филантропических обществ, благотворительных организаций и щедрых жертвователей, как в Англии? И где еще на земной поверхности есть город, в котором было бы больше нищеты, пороков и голода, чем в Лондоне, хоть его и можно по праву назвать королем богатых столиц? Ужасающая нищета, грязь и лохмотья на каждом углу вынуждают признать правоту Карлейля[77], который назвал закон о бедняках болеутоляющим средством, но не лекарством. "Блаженны нищие", – говорил ваш Богочеловек. "Прогнать оборванных, голодающих нищих с улиц нашего Вест-Энда!"[78] – кричите вы, рассчитывая на помощь ваших полицейских сил, и при этом называете себя Его "смиренными" последователями. Именно безразличие и презрение высших классов к низшим заронили и размножили в последних тот вирус, болезненными проявлениями которого стали самоуничижение, жестокое равнодушие и цинизм, превращающие людей в диких и бездушных животных, обитающих ныне в берлогах Уайтчепела[79]. Поистине могущественны силы твои, о христианская цивилизация!

Но разве наше теософское "Братство" не смогло уберечься от этой инфекции нашего парадоксального века? Увы, нет. Как часто мы слышим призывы к отмене "вступительных взносов", причем со стороны наиболее состоятельных теософов! Многие из них были франкмасонами и состояли одновременно в двух организациях – Теософском Обществе и своих масонских ложах. А ведь для вступления в последние им приходилось выкладывать сумму, в десять раз превышающую тот скромный фунт стерлингов, в который им обошелся членский билет Теософского Общества. Как "сыновья вдовы"[80] они были вынуждены платить большие деньги за каждый жалкий бриллиантик, пожалованный им в знак приобретенного ими достоинства, и всегда должны были держать руки наготове в карманах, чтобы выкладывать немалые суммы на приобретение необходимых принадлежностей и организацию роскошных банкетов, на которых подавались изысканные яства и дорогие вина. Однако все это никак не повлияло на их почтительное отношение к франкмасонству. Но как часто нашему несчастному Президенту-Основателю, полковнику Г. С. Олькотту, приходилось выслушивать язвительные упреки в том, что он продает теософию по фунту за голову! Тот, кто трудился с 1 января до 31 декабря на протяжении десяти лет под палящим солнцем Индии, смог на этот жалкий фунт вступительных взносов и редкие пожертвования поддерживать работу штаб-квартиры, открыть несколько свободных школ и, наконец, построить и открыть в Адьяре библиотеку редких санскритских сочинений; но как часто при этом его осуждали, критиковали и превратно истолковывали двигавшие им мотивы. Что ж, теперь наши критики могут быть довольны. Не только вступительные взносы, но даже и те два шиллинга, которые ежегодно должны были выплачиваться членами Общества, дабы помочь покрыть расходы на проведение ежегодных съездов в Мадрасской штаб-квартире (кстати говоря, эту огромную сумму в два шиллинга всегда выплачивали далеко не все, но лишь ограниченное число теософов), – все это теперь отменено. 27 декабря прошлого года "Устав был полностью переписан; вступительные взносы и ежегодные выплаты были отменены, – пишет теософ-стоик из Адьяра. – Мы перешли на строго добровольное финансирование. Так что теперь, если наши коллеги не платят, мы просто голодаем и закрываемся – вот и все".

Смелая и достохвальная реформа, но в то же время весьма опасный эксперимент. "Ложа Блаватской Теософского Общества" с самого своего основания (восемнадцать месяцев тому назад) не взимала никаких вступительных взносов, а в результате вся тяжесть затрат легла на плечи полудюжины наиболее преданных и решительных теософов. Последний Ежегодный финансовый отчет Адьяра вскрыл к тому же некоторые любопытные факты и парадоксальные несоответствия, существующие в недрах Теософского Общества в целом. На протяжении многих лет наши добрые христианские друзья, англо-индийские миссионеры, распускали и поддерживали фантастические легенды о персональной жадности и продажности "Основателей". Непропорционально большое число членов, которые по причине своей бедности были освобождены от уплаты каких-либо взносов, включая вступительные, при этом не бралось в расчет, данный факт просто проигнорировали. Наша преданность делу, как выяснилось, была лишь притворством; мы сами оказались волками в овечьей шкуре, озабоченными лишь выколачиванием денег посредством гипнотизирования и надувательства "бедных темных язычников" и "доверчивых атеистов" Европы и Америки. Приводились даже цифры: оказывается, 100 000 теософов (а именно столько нам приписали) должны были принести нам 100 000 фунтов стерлингов и т. д. и т. п.

Но вот час расплаты настал; и, коль скоро наш Генеральный отчет был напечатан в "Theosophist", мы можем просто упомянуть его здесь как парадокс, имеющий место в сфере теософии. Финансовый отчет включал в себя перечень всех наших денежных поступлений – от пожертвований до вступительных взносов – со времени нашего переезда в Индию, то есть с февраля 1879-го, а значит, на протяжении десяти лет ровно. Общая сумма составила 89 140 рупий, или около 6 600 фунтов стерлингов. И как бы вы думали, распределились наиболее крупные суммы из 54 000 рупий пожертвований, полученных Теософским Обществом (включая Отделения), по различным странам и континентам? Взгляните на цифры:

в Индии – 40 000 рупий

в Европе – 7 000 рупий

в Америке – 700 рупий!!

Итого: 47 700 рупий, или 3 600 фунтов стерлингов.

Двое "жадных Основателей" за эти годы выложили из собственных карманов почти такую же сумму, в результате чего остались двое неимущих бедняков; практически – два теософа-паупера [81]. Но мы гордимся своей нищетой и не сожалеем ни о трудах, ни о жертвах, которые мы возложили на алтарь того благородного дела, коему решили посвятить себя без остатка. А эти цифры мы публикуем просто как еще один аргумент в свою защиту и как великолепный образчик парадоксов, которые следует записать на счет наших недоброжелателей и клеветников.

"ЭТО ВСЕ КОШКА!"

[Посвящается тем членам Теософского Общества, которые воспримут нижесказанное на свой счет].

Да будет имя проклято твое,
Пусть женщинам оно внушает ужас,
А девы, встретив это имя в книге,
Страницу пусть перевернут поспешно,
Спасаясь, как от скверны, от него.

Шекспир

Не так ужасна ложь,
как оправданье лжи:
Оправданная ложь становится законом[82].

Джонатан Свифт

"Жена... дала мне от дерева, и я ел", – сказал первый человек, первый трус и доносчик, пытаясь переложить свою часть вины на плечи своей беззащитной спутницы. Возможно, это было даже нечто "более ужасное, чем ложь", если следовать выражению Поупа, хотя в действительности это было, конечно же, правдой. Ложь появилась на свет не с самым первым мужчиной и не с первой женщиной. Ложь есть продукт позднейшей цивилизации, законная дочь эгоизма, готового принести в жертву самому себе все человечество, и лицемерия, зачастую порождаемого страхом. Первородный грех, из-за которого, согласно ортодоксальному учению воскресной школы, весь мир был проклят, потоплен и оставлен непрощенным до 1 года н. э., не был величайшим грехом. Потомки Адама, все более совершенствуясь в греховности, намного превзошли в этом отношении своих предков: они изобрели ложь и добавили к ней оправдания и недомолвки. Пресловутая фраза: "Это все кошка" впервые прозвучала, возможно, еще до потопа, ибо была необходимой в тех случаях, когда совершался действительный грех и требовался козел отпущения. Но после потопа люди сочли возможным обвинить "кошку" даже в том, что вообще никогда не совершалось, а именно в том, что было создано плодовитой фантазией клеветников, которые никогда не останавливаются перед самой вопиющей ложью, когда хотят выразить свое неудовольствие кем-нибудь из своих собратьев или соседей. Вот вам плоды искупления чужих грехов: дети заочного спасения лгут и грешат сейчас с еще большей уверенностью в собственной безнаказанности. Никаких угрызений совести; напротив:

Приветствуем ту хитрость, что однажды
Сердца людские научила лгать,

– вот девиз современного мира. Так что же такое весь Мир, если не одна гигантская ложь? Что еще в целом свете способно создать такое многообразие различных вариаций и такое бесчисленное количество всевозможных категорий и оттенков, какое порождает ложь? Ложь стала политикой нашего века: лжет общество, понуждаемое к этому собственной культурой и понятиями о добропорядочном воспитании; лгут отдельные личности, изрекая явное и недвусмысленное вранье в форме лжесвидетельств или, как гласит русская поговорка, "перекладывая с больной головы на здоровую". О ложь, имя тебе – легион! Выдумки и небылицы пронизывают ныне всю почву наших нравственных устоев и повседневной жизни, подобно грибнице споровых растений, а их всходы так же многочисленны и разнообразны, как поганки на лесном болоте. И те и другие представляют собою плесень, ибо ложь можно сравнить с плесенью, которая расцветает буйным цветом в темных уголках и покрывает липкими и грязными пятнами не только нашу моральную жизнь, но и нашу физическую природу. О где же тот правдивый язык, который

...честность не продаст и врать не станет!

Однако выдумка выдумке рознь: ложь бывает сознательной и неосознанной, это может быть обман или мистификация, надувательство или клевета (за которой нередко следует моральное и физическое уничтожение), легкое приукрашивание истины или отклонение от нее и злонамеренное лицемерие. Но существуют еще и показная ложь, направленная на приобретение дешевого авторитета (типичным примером оной служит газетная болтовня), и та невинная чушь, появлению которой мы обязаны исключительно невежеству. К этой последней категории следует отнести большинство газетных сообщений о Теософском Обществе и его официальном козле отпущения –Е. П. Блаватской.

В последнее время даже в самых серьезных научных статьях часто встречается термин "эзотерический буддизм" и еще чаще всуе упоминается имя "мадам Блаватской". Сие весьма и весьма любезно и, по крайней мере с одной стороны, чрезвычайно лестно!

Видеть свои скромные имена по соседству с такими авторитетами, как сэр Моньер Моньер-Уильямс (кавалер ордена Индийской империи II степени) и профессор Бастиан, конечно же, большая честь для нас. Но что получается, если, к примеру, вышеупомянутому великому оксфордскому лектору приходит в голову отвесить несколько тяжелых хозяйских оплеух факту и истине – вне всяких сомнений, для того, чтобы умаслить свою благочестивую аудиторию, – и он заявляет, что в буддизме никогда не было никакой оккультной или эзотерической системы учений, которая скрывалась бы от непросвещенных масс? В этом случае "эзотерический буддизм" сразу же зарабатывает, метафорически выражаясь, фингал под глазом, Теософское Общество получает пару-тройку пинков, и вот наконец ворота журналистского птичьего двора распахиваются настежь и стая рассерженных гусей с шипением и клекотом набрасывается на "Блаватскую и компанию", стараясь заклевать как можно больше теософских пяток. "Наши предки спасли Рим! – гогочут они. – Спасем же и мы Британскую империю от самозванцев, объявивших себя знатоками буддизма!" А еще счастливый "корреспондент" получает доступ в "святая святых" – рабочий кабинет профессора Бастиана. И там немецкий этнолог, "одетый, как средневековый алхимик" и улыбающийся "в ответ на вопрос о состоянии транса, в которое могут впадать знаменитые факиры", сообщает интервьюеру, что подобный транс никогда не длится более "пяти-шести часов". Это одеяние "алхимика", вероятно, должно внушить мысль о преемственности идей, и вот уже на следующий день мы видим в американской "Sabbath-breaking paper" недвусмысленный упрек в свой адрес:

Какое бы глубокое впечатление ни произвели на иных путешественников... знаменитые факиры, им, определенно, не удалось повлиять на этого маленького, тихого немецкого профессора; и в этом плане он выгодно отличается от мадам Блаватской.

Что ж, прекрасно. Только профессор Бастиан в данном случае подставляет себя под удар самой беспощадной и сокрушительной критики с позиции истины и факта, крайне невыгодно отличая себя в этом плане от всех "корреспондентов". К тому же мы очень сомневаемся в том, что профессор Бастиан, ученый этнолог, мог назвать индусского йога факиром, поскольку последний апеллятив[83] относится исключительно к приверженцам ислама. Еще больше мы сомневаемся в том, что профессор Бастиан, пунктуальный немец, стал бы отрицать достаточно часто встречающийся феномен погружения йогов или тех же "факиров" в состояние глубокого, напоминающего смерть транса, в котором они могут пребывать целыми днями, а то и неделями. Не может он не знать и того, что йогов закапывают иногда по их же собственному настоянию в землю на целых сорок дней, после чего они снова возвращаются к жизни, чему был свидетелем сэр Клод Уэйд, и не только он. Впрочем, все это слишком древняя и достаточно убедительно доказанная история, чтобы для нее требовались какие-то дополнительные подтверждения. Когда "корреспонденты" чуть ближе познакомятся со значением, а заодно и с правописанием термина дхьяна (который звучит в исполнении упомянутого "корреспондента" как диана), мы с удовольствием побеседуем с ними подробнее о йогах и факирах и об огромной разнице, существующей между ними. А пока самое гуманное, что мы можем сделать, – это позволить им самим разбираться с их собственными идеями. Они – "неразумные младенцы", блуждающие в царстве восточной мудрости, слепые, коих ведут по жизни такие же слепые поводыри, но теософское милосердие распространяется даже на критиков и на самых заклятых врагов.

Помимо вышеназванных, есть еще вещи, которые мы никак не можем оставить без внимания. Мы ничего не имеем против того, чтобы эти "младенцы", заплутавшие в теософском лабиринте, еженедельно или даже ежедневно публиковали свои безвредные вымыслы или, как их иногда называют, "маленькие шажки, постепенно приближающие нас к истине"; но беда в том, что время от времени к ним примешиваются злобные и бессовестные фальшивки случайных корреспондентов, как правило, бывших членов Теософского Общества и их друзей. Эти фальшивки зарождаются и оформляются в глубинах внутреннего сознания наших непримиримых врагов, и игнорировать их мы не имеем права. Хотя они и висят, подобно гробу Магомета, в пустоте бездонного пространства, чем свидетельствуют против себя самих, все же они настолько пропитаны самой вопиющей ложью, основанной на распространенных и давно укоренившихся предрассудках, что, оставь мы их без опровержения, результаты их воздействия на людские умы могут быть поистине катастрофическими. В наше время люди охотнее принимают на веру ложь, чем истину, а вот расставание с ложью требует от них гораздо большего труда. Эти злобные измышления омрачают горизонт вокруг теософских центров и не позволяют непредубежденным людям узнать правду о теософии и ее провозвестнике – Теософском Обществе. О том, насколько злобны и мстительны некоторые наши враги, можно судить хотя бы по тому, что время от времени они, не колеблясь, совершают над собою моральное харакири: то есть необратимо губят собственную репутацию честных и порядочных людей ради удовольствия побольнее ударить – или хотя бы попытаться ударить – тех, кого они так ненавидят. В чем причина этой ненависти? Она довольно прозаична: просто клевета, какой бы наглой и беспочвенной она ни была, очень часто прощается и даже забывается, но однажды высказанную правду вам не простят никогда! А неспособность опровергнуть эту правду честным путем, с помощью аргументов, разжигает ненависть, ибо мы ненавидим только то, чего боимся. И вот они сочиняют ложь, приклеивают ее к какому-нибудь несправедливому, но расхожему обвинению и снова, в который раз, принимаются истошно вопить: "Это все кошка, ко-о-ошка, кошка-а-а!"

Успех такой политики, как видите, во многом зависит от темперамента и – бесстыдства. У нас есть друг, который никогда не утруждает себя попытками заставить собеседника уверовать в каждое произнесенное им слово. Но когда сказанное им ставится под сомнение, он просто произносит совершенно спокойным и невинным тоном: "Вы ведь знаете, я слишком бессовестный, чтобы врать\" И в этом кажущемся парадоксе скрывается великая психологическая истина. Бесстыдство, как правило, порождается двумя диаметрально противоположыми чувствами: трусостью и бесстрашием. Храбрый человек никогда не опустится до лжи, а трус лжет, чтобы скрыть, что он – трус (да к тому же еще и лжец). Такой человек никогда не признается в собственной неправоте, так же как и человек тщеславный; и потому, какая бы неприятность с ним ни случилась, он всегда старается подбросить ее под чужую дверь. Для того чтобы признавать свои ошибки, необходимо обладать подлинным благородством или же высокоразвитым чувством долга. А значит, козел отпущения, на голову которого виновные могут свалить все свои прегрешения, отыщется практически в любой ситуации. И вот с течением времени козел постепенно трансформировался в "кошку".

У Теософского Общества есть своя, так сказать, "фамильная кошка", на которую сваливаются без разбора все грехи его членов, прошлые, нынешние, а заодно и будущие. Поссорится ли член Теософского Общества со своей мачехой, отрастит ли волосы, позабудет вовремя уплатить долги или же прервет свои отношения с теософской ассоциацией, по личным или по семейным обстоятельствам, из-за оскорбленного тщеславия или же в силу каких-то иных причин, и сразу же в Европе, Азии, Америке или где-нибудь еще слышится крик: "Хватай кошку"! Взгляните на члена Теософского Общества, который поднимает этот шум: он корчится от боли, терзаемый своими неоправдавшимися амбициями; его стремление верховенствовать над своими коллегами потерпело крах; и вот, разочарованный и ожесточенный, он изливает весь свой гнев на злополучную "кошку". "Да этот виноград кислый", – заявляет он, потому что "кошка" отказалась собирать виноград для него и, вдобавок ко всему, не желает мяукать под его скрипку. Отсюда и все разговоры о том, что виноградная лоза "безнадежно истощена". А посмотрите на другую теософскую "звезду", страдающую ныне от другой напасти – безымянной, потому что для нее нет и не может быть названия. Ненависть, которую может утолить только полное уничтожение соперника, бушует сейчас в братских сердцах. Набрасываясь, подобно хищной птице, на намеченную жертву и унося ее высоко в облака, чтобы наверняка прикончить, сбросив с неба на землю, наш разгневанный мститель, ослепленный желанием рассчитаться с нами за в