Глава 19. На следующее утро Уитни нацарапала еще одну записку своему жениху и, на этот раз во всех подробностях расписав мучительную боль

На следующее утро Уитни нацарапала еще одну записку своему жениху и, на этот раз во всех подробностях расписав мучительную боль, терзавшую ее после неудачного падения с лестницы, очень мило умоляла извинить ее за то, что не сможет и сегодня увидеться с ним. Хотя это означало еще один долгий день взаперти, поскольку она не могла рисковать спуститься вниз и посидеть с родственниками из опасения, что Клейтон вздумает нанести неожиданный визит и лично справиться о ее здоровье. Но Уитни была уверена, что вынужденное одиночество того стоит, и не только потому, что она таким образом избавилась от Клейтона, но и из-за огромного удовлетворения, которое она испытывала, сознавая, как легко перехитрила его!

— Ты действительно считаешь, что поступаешь умно, дорогая? — спросила тетя Энн, прочтя записку. — Но если ты без нужды станешь злить его, последствия могут быть весьма неприятными.

— Он ничего не сумеет сделать, тетя Энн, — заверила Уитни, запечатав записку и вручив ее Клариссе. — Ты уже написала дяде Эдварду и попросила приехать поскорее. Уж он-то наверняка поможет мне придумать, как выйти из положения. Поэтому придется продолжать притворяться, пока возможно, ну а потом придумаю что-нибудь еще. Может, его светлости так надоест, что он сам откажется от меня.

И девушка весело засмеялась.

Кларисса вернулась, запыхавшись, и объявила, что герцог, пробежав глазами записку, уставился на нее каким-то странным взглядом.

— Кларисса, пожалуйста, не можешь ли ты рассказать обо всем подробнее? — нетерпеливо бросила Уитни. — Каким именно «странным»?

— Ну… он прочел все до конца, повторила Кларисса. — Потом посмотрел на меня так, словно собирался улыбнуться, только вовсе не улыбнулся, а велел своему лакею проводить меня.

Уитни прикусила губу, размышляя над непонятным поведением Клейтона, но, ничего не Придумав, С улыбкой пожала плечами:

— Честно говоря, нам троим давно пора уже перестать тревожиться из-за каждого его слова и жеста! В конце концов, если он даже и считает, будто я лгу, что он сможет доказать или сделать?

Ответ на это вопрос был получен сразу после второго завтрака в образе изящного, покрытого черным лаком дорожного экипажа Уэстморлендов, запряженного четверкой резвых вороных коней в серебряной сбруе. Строго одетый солидный джентльмен спустился на землю и быстро направился к дому. В левой руке он держал большой черный кожаный саквояж, в правой — красиво гравированную визитную карточку, которую и вручил Сьюеллу.

— Я доктор Уитком, — объявил он дворецкому. — Прибыл сюда из Лондона с указанием осмотреть леди Джилберт.

Его проводили в салон, и, когда там появилась Леди Энн, доктор вежливо улыбнулся в ответ на ее Недоумевающий взгляд.

— Его светлость, герцог Клеймор, послал за мной С просьбой осмотреть колено мисс Стоун.

Леди Джилберт так побелела, что Уитком встревоженно осведомился о ее здоровье, однако, попросив его немного подождать, она вышла из комнаты. Подобрав юбки, она пробежала по коридору и взлетела по лестнице с быстротой, несвойственной даме ее возраста.

— Что?!

Уитни вскочила, не обратив внимания на то, что томик «Гордости и предубеждения»^[6] с глухим стуком свалился на пол.

— Ах он, злобный, мерзкий, коварный…

— Для всего этого будет еще время, — задыхаясь, выпалила леди Энн, дрожащими пальцами расстегивая платье Уитни и бесцеремонно стаскивая его через голову.

Кларисса всполошенно расстелила постель и, метнувшись к гардеробу, достала оттуда легкий пеньюар.

— Не могли бы вы сказать ему, что я сплю или что-нибудь в этом роде, и отослать в Лондон? — неуверенно спросила Уитни, ныряя в кровать и натягивая одеяло до подбородка.

— Доктор Уитком, — решительно возразила леди Энн, все еще стараясь отдышаться, — не дурак, поверь мне. Его прислали сюда осмотреть твое колено, и он не уедет, пока не выполнит приказ. — Бросив быстрый критический взгляд на племянницу, она добавила:

— Кларисса, принеси две подушки и подложи их под ногу Уитни, потом разыщи в моей комнате флакончик с нюхательными солями и поставь на ночной столик. Думаю, это вполне убедительная деталь. — Я задержу доктора Уиткома сколько смогу, чтобы дать тебе время, но не рассчитывай больше, чем на несколько минут, — направившись к двери, бросила она на ходу.

Кларисса застыла с остекленевшими глазами, словно пригвожденная к полу, судорожно вцепившись в спинку стула.

— Кларисса! — резко окликнула леди Энн. — Не вздумай только упасть в обморок!

— Благодарю, леди Джилберт, не стоит, — повторил доктор Уитком, в третий раз отказываясь от еды и подкрепляющих напитков, которые дама в порыве чрезмерной вежливости предлагала ему.

Он уже ответил на все расспросы относительно лондонской погоды, погоды в сельской местности и в подробностях описал свою поездку. Когда же она попыталась втянуть его в дискуссию относительно того, сколько снега ожидается зимой, доктор Уитком без обиняков заявил:

— Прошу прощения, не мог бы я осмотреть Мисс Стоун?

Леди Джилберт повела его наверх и постучала в четвертую дверь слева по коридору. После неоправданно долгой паузы дверь открыла приземистая пожилая горничная, чей чепец косо сидел на седой голове, то и дело угрожая свалиться. Доктор Уитком, давно и хорошо знакомый с характерами и темпераментами богатых, избалованных молодых леди, немедленно предположил, что мисс Стоун, капризная, испорченная особа, загоняла до полусмерти несчастную горничную, и теперь та едва держится на ногах.

Это заключение подкреплялось видом самой пациентки, девушки поразительной красоты со здоровым румянцем на лице, лежавшей, однако, на широкой кровати и взиравшей на несчастного доктора с плохо скрытой враждебностью. Взгляд нефритово-зеленых глаз на миг остановился на его лице, безразлично скользнул по черному сюртуку и с тревогой остановился на кожаном саквояже.

Повинуясь профессиональному долгу, доктор попытался отвлечь внимание перепуганной пациентки от саквояжа с инструментами и поэтому, поставив его на пол у постели, ободряюще заметил:

— Его светлость герцог Клеймор крайне обеспокоен вашим здоровьем.

Два багровых пятна выступили на высоких скулах девушки.

— Он — само воплощение доброты и участия, — прошептала она сдавленно.

— Совершенно верно, — согласился доктор Уитком, не в силах поверить, что действительно расслышал некий саркастический оттенок в словах девушки. — Насколько я понимаю, мисс Стоун, вы упали с лестницы и сильно ушиблись. — И протянув руку к одеялу, вежливо предложил:

— Давайте посмотрим на ваше колено.

— Не нужно! — внезапно завопила девушка, прижимая одеяло к подбородку и злобно оглядывая доктора.

Тот в недоумении уставился на пациентку, но тут же понял, что ее тревожит, и, немного смягчившись, подвинул стул и сел, — Дорогая моя, — мягко начал он, — мы живем не в средневековье, когда женщина отказывалась обратиться к доктору лишь потому, что тот родился мужчиной. Поверьте, я восхищаюсь вашей скромностью, Господь видит, подобные качества так редки в наши дни, но сейчас для этого неподходящий момент, и я уверен, ваша тетя поддержит меня. Ну а теперь…

Он снова попытался откинуть одеяло, но пациентка лишь судорожно стискивала кулачки.

Доктор Уитком пожал плечами, начиная раздражаться.

— Смею заверить, я опытный врач, у которого много пациенток женщин, включая ее величество королеву. Надеюсь, это убедит вас, что бояться нечего, мисс Стоун.

— Но это ничуть меня не убеждает! — выпалила пациентка удивительно сильным голосом для человека, которого терзает мучительная боль.

— Юная леди, — предупредил доктор, — его светлость настоятельно велел мне осмотреть ваше колено и прописать необходимое лечение. И, — добавил он зловеще, — герцог потребовал, чтобы вас удерживали силой, если это понадобится!

— Силой?! — взорвалась Уитни. — Какая невероятная наглость! Хотела бы я знать, кто посмеет сделать подобную…

Она осеклась, ясно представляя, как Клейтон врывается в спальню в нарушение всех законов приличия и благопристойности, прижимает ее к постели, пока доктор осматривает «больную» ногу.

Девушка в отчаянии пыталась найти способ не дать врачу приблизиться к ней. Единственной надеждой оставалась чрезмерная скромность. Она устало прикрыла глаза, но тут же кокетливо приподняла ресницы, взирая на доктора в очаровательном смущении, и начала застенчиво перебирать складки простыни.

— Я знаю, какой глупенькой и наивной кажусь вам, доктор Уитком, но, честное слово, просто умираю от стыда при мысли, что придется… придется обнажиться… перед незнакомым мужчиной… пусть даже и доктором.

— Но, дорогая, речь идет всего-навсего о том, чтобы обнажить колено!

— Я ничего не могу с собой поделать! — с видом оскорбленной добродетели запротестовала Уитни. — Вы не знаете меня, но его светлость должен был принять в расчет мои нежные чувства! Я просто шокирована таким грубым пренебрежением к моей… моей…

— Девической стыдливости? — лукаво подсказал доктор, подумав про себя, что Клеймору придется немало потрудиться в свою брачную ночь и что эта женщина доставит ему немало хлопот! Хорошо еще, что его светлость не новичок там, где дело касается женщин.

— Совершенно верно! Я не сомневалась, что вы поймете!

Доктору Уиткому пришлось, хотя и неохотно, капитулировать;

— Хорошо, мисс Стоун, я не стану вас осматривать при том условии, что вы обратитесь к местному доктору.

— Немедленно! — пообещала Уитни, награждая доктора сияющей улыбкой.

Тот наклонился и, защелкнув саквояж, поднял его.

— Вероятно, вы знаете врача, которому часто приходится иметь дело с вывихами и переломами… кого бы вы не стеснялись так сильно?

— Врача, которому приходилось бы иметь дело с вывихами и переломами? — повторила Уитни, лихорадочно роясь в памяти, — Да! Конечно, да! — с торжеством объявила она.

— Кто он? Как его зовут? — настаивал мистер Уитком.

— Томас, — поспешно объявила Уитни, широко улыбаясь в восторге от собственной сообразительности. — Я бесконечно доверяю ему, как, впрочем, и все в округе, и каждый, у кого случится вывих или перелом, обращается к нему за помощью. Не беспокойтесь, доктор Уитком, я обязательно попрошу его позвать. Благодарю вас за визит и очень сожалею, что причинила вам столько беспокойства. Кларисса проводит вас.

— Не спешите, мисс Стоун, — возразил доктор Уитком. — Я еще не уезжаю. И приду повидаться с вами после того, как поговорю с доктором Томасом.

— О Боже милостивый, — охнула Кларисса, хватаясь за кроватный столбик, чтобы не упасть.

Однако доктор Уитком не обратил внимания на странное поведение горничной и, сунув два пальца в карманчик жилета, вынул тяжелый золотой хронометр, посмотрел, который час, и щелкнул крышкой.

— Кучер и экипаж его светлости уже ждут, так что, если кто-нибудь будет так добр проводить меня к доктору Томасу, я, конечно, после того, как поговорю с ним и сумею убедиться в его компетентности, привезу с собой.

Уитни приподнялась на локтях и в ужасе уставилась на доктора:

— Но к чему все это? Могу заверить, он достаточно опытен. Неужели вам не достаточно моего слова?

— Нет, мисс, прошу простить меня, но ничего не получится. Согласись я даже доверить заботу о вашем драгоценном здоровье неизвестному коллеге, чего я, конечно, не сделаю, могу заверить вас, герцог никогда этого не допустит. Если хотите знать, мы даже обсуждали необходимость вызова доктора Грюндхайма из Германии — он непревзойденный специалист во всем, что касается повреждений связок и суставов. Конечно, есть еще Иохансен из Швеции…

— Он не посмеет! — парировала Уитни.

— Собственно говоря, — смущенно улыбнулся доктор Уитком, — это я предложил послать за ними. Но Клеймор посчитал, что будет лучше, если сначала осмотрю вас я. У него появились… некоторые… э-э-э… сомнения относительно серьезности вашей травмы. Леди Джилберт, не будете ли вы так добры объяснить мне, где найти доктора Томаса?

Он уже направился было к двери, но внезапно замер, когда с постели донесся приглушенный стон, сопровождаемый уничтожающими замечаниями относительно характера и моральных качеств некоей персоны, щедро приправленных такими ругательствами, как «подлец», «негодяй», «мерзавец»и «лицемер».

Доктор Уитком в полном изумлении обернулся. Куда девалась скромная застенчивая юная леди, вздыхавшая и чахнувшая в постели всего несколько минут назад? Едва удерживаясь от смеха, он с неподдельным восхищением воззрился на неукротимую красотку, положительно излучавшую неистовую ярость.

— Доктор Уитком, — рявкнула красотка, — я больше не в силах вынести этого! Осмотрите мое колено, ради Бога, пока этот человек не напустил на меня всех европейских лекаришек-кровопийц!

— Лично я не слишком увлекаюсь кровопусканием, — заметил доктор Уитком, снова шагнув к постели и опуская на пол саквояж. На этот раз он беспрепятственно откинул одеяла и раздвинул полы ее пеньюара пониже бедра, обнажив длинные стройные ноги, одна из которых покоилась на подушках. — Странно, — пробормотал он, подавив непрошеную улыбку, — да… я никак не мог понять, что это так выпирает из-под одеяла. А тут целая гора подушек!

— Не вижу ничего странного в том, что больная нога лежит на подушках, — нахмурилась Уитни.

— Совершенно согласен, — серьезно кивнул доктор, хотя глаза его весело искрились. — Но если я правильно понял, вы писали его светлости, что повредили левое колено. Однако на подушках лежит правая нога.

Он жестом обвинителя показал на ни в чем не повинную конечность, и Уитни смущенно зарделась.

— Ах, это, — поспешно пробормотала она. — Мы подперли правую ногу, чтобы она не задевала левую.

— Ваша сообразительность выше всяких похвал, дорогая, — хмыкнул доктор Уитком.

Уитни от стыда и огорчения закрыла глаза. Нет, ей его не одурачить!

— Не вижу никакой опухоли. Пальцы доктора осторожно ощупали ее правое колено, потом левое, потом снова правое.

— Где болит?

— Доктор Уитком, — выдохнула Уитни, смирившись с неизбежным, — поверили бы вы, хотя бы на одну секунду, что я действительно испытываю боль?

— Боюсь, нет, — с таким же чистосердечием ответствовал доктор. — Но должен сказать, что восхищаюсь вашей способностью точно определить, когда пришло время бросить карты на стол и честно признать игру проигранной.

Он снова накрыл Уитни одеялом и откинулся на спинку стула, глядя на нее в задумчивом молчании, хотя не мог не восхищаться волей и решимостью девушки. Она придумала план и сделала все возможное, чтобы осуществить его. И даже теперь, проиграв, она отдала ему победу без сожалений и капризов, без жеманных слез и истерик, без просьб и молений о пощаде, без угроз и оскорблений. И будь он проклят, если не стал уважать ее за это!

Наконец доктор выпрямился и резко сказал:

— Думаю, нам следует обсудить, что мне теперь делать Уитни покачала головой:

— Вам нет необходимости ничего объяснять. Я прекрасно понимаю, в чем заключаются ваши обязанности.

Доктор Уитком весело улыбнулся.

— Прежде всего я собираюсь прописать строгий постельный режим в течение следующих двадцати четырех часов. Не вам, — рассмеялся он при виде счастливого лица Уитни, — а вашей несчастной, замученной горничной, которая разрывается между желанием схватить первый попавшийся тяжелый предмет с целью запустить мне в голову и замертво свалиться на пол.

Подняв флакончик с нюхательной солью, доктор протянул его Клариссе.

— Примите бесплатный совет от чрезвычайно дорогого врача, — сурово сказал он, — и впредь не впутывайтесь в интриги этой прелестной плутовки. Вы просто не приспособлены ни для чего подобного. Не такого вы склада, да и здоровье у вас уже не такое крепкое! Кроме того, ваше лицо выдает все коварные замыслы хозяйки!

Когда Кларисса закрыла за собой дверь, доктор Уитком повернулся к леди Джилберт, стоявшей у кровати Уитни с видом человека, которому сейчас должны зачитать смертный приговор.

— А ваше состояние, леди Джилберт, не лучше, чем у этой бедняжки горничной. Сядьте, пожалуйста.

— Со мной все в порядке, — заверила леди Энн, но тем не менее почти рухнула на постель.

— Гораздо лучше, чем просто в порядке, — хмыкнул врач. — Вы великолепны. И под страхом смерти не подумаете предать племянницу!

И наконец он, проницательно прищурившись, обратился к Уитни:

— Ну а теперь признайтесь, как, по-вашему, отнесется жених к подобному обману?

Уитни закрыла глаза, стараясь отогнать пугающий образ разъяренного Клейтона, его ледяных серых глаз и голоса, полного холодной ярости.

— Он будет взбешен, — прошептала она. — Но я была готова рискнуть.

— Так значит, вы ничего не выиграете, признавшись во всем? Уитни широко раскрыла глаза:

— Признаться? Мне?! Я думала, вы собираетесь рассказать ему правду!

— Правда, моя юная леди, заключается вот в чем: повреждения связок, любых связок, трудно, почти невозможно диагностировать, и, несмотря на отсутствие опухоли, я не могу полностью исключить возможность того, что вы действительно, как утверждаете, вывихнули или повредили колено. Помимо этого, любые откровения должны исходить от вас. Я здесь нахожусь в качестве доктора, а не осведомителя и доносчика.

Сердце Уитни подпрыгнуло от радости. Схватив подушку, она прижала ее к груди, смеясь от облегчения и благодарности.

— Спасибо вам, доктор! Спасибо, спасибо, спасибо огромное! Но вы, конечно, не сможете сказать его светлости, что мне следует оставаться в постели?

— Нет, — категорично заявил доктор Уитком. — Не могу и не хочу.

— Понимаю, — великодушно кивнула Уитни. — Это была глупая мимолетная мысль. Доктор взял руку Уитни и мягко улыбнулся:

— Дорогая, я был другом семейства Уэстморлендов на протяжении многих лет. Вы тоже вскоре станете носить фамилию Уэстморленд, и мне хотелось бы стать и вашим другом. Согласны?

Уитни не собиралась становиться членом семьи Уэстморлендов, однако с радостью приняла предложение дружбы.

— Прекрасно. Тогда позвольте мне на правах друга сказать, что ваши попытки избегать общества жениха с целью чего-то добиться кажутся мне не только глупыми, но и чрезвычайно рискованными. Для меня очевидно, что его светлость питает к вам огромную симпатию, и, думаю, он с радостью даст вам все, что хотите, если вы всего лишь наградите его своей прелестной улыбкой и просто попросите все, чего желаете. — И доктор, немного помедлив, настоятельно добавил:

— Хитрость и обманы не делают вам чести, дитя мое, и, более того, ни к чему хорошему не приведут в отношениях с герцогом. Он знавал женщин куда более изощренных в коварстве и лживости, чем вы, и все, чего добились эти леди, — возможности стать предметом развлечения для него, и то на весьма короткое время. Вы же, насколько мне кажется, по природе человек прямой и искренний, и именно эти качества позволили вам добиться того, о чем так страстно мечтали многие дамы — завоевать сердце и получить предложение стать женой его светлости.

Перед глазами Уитни словно взорвалась петарда, кровь билась в ушах, отбивая погребальные ритмы. Почему, почему, все ведут себя так, будто ей преподнесли корону, только потому, что Клей тон Уэстморленд соизволил спуститься со своей недосягаемой вершины и облагодетельствовать выбранную им счастливицу?! Да это просто оскорбительно! Унизительно!

Однако девушка каким-то образом сдержала себя.

— Я знаю, что ваш совет дан от чистого сердца, доктор Уитком. И… и я подумаю… над ним, — с трудом выдавила она.

Доктор встал и улыбнулся пациентке:

— Подумаете, однако не собираетесь последовать моему совету, не так ли? — И не дождавшись ответа, отечески похлопал ее по плечу:

— Возможно, вы лучше меня знаете, как с ним справляться. Знаете, он действительно увлечен вами. По правде говоря, я никогда не думал дожить до того дня, когда увижу, что кто-то или что-то вывело его из себя. Но вам, дорогая, это почти удалось. Прибыв сегодня утром из Лондона, я впервые в жизни увидел, как его настроение поминутно колеблется между смехом и безудержной яростью. То он готов свернуть вашу прелестную шейку за то, что вы осмелились «выкинуть этот номер», как он его назвал, то хохочет и пересказывает мне самые невероятные истории о вас. Этот человек буквально разрывается между весельем и жаждой убийства.

— И когда он не смог выбрать между тем и другим, послал сюда вас, чтобы проучить меня, — мрачно заключила Уитни.

— Верно, — хмыкнул доктор. — Думаю, что его намерение было именно таким. Признаюсь, что почувствовал некоторое раздражение, обнаружив, что пациентка, ради которой меня вытащили из дома и заставили проехать половину Англии, оказалась бессовестной симулянткой. Но теперь, узнав вас получше, готов поклясться, что ни за какие блага мира не пропустил бы такого зрелища!

Веселье, печально думала Уитни, сидя за ужином вместе с гостями, отнюдь не бальзам для страдающей души, а, скорее, раздражитель. Но, впрочем, вряд ли нашлось бы средство, способное ей помочь. В попытке немного исправить окончательно испорченное настроение она уделила своей внешности больше внимания, чем обычно, и даже надела одно из новых платьев, плод вдохновения парижского портного, из нежно-голубого шелка, а к нему — украшения из сапфиров, окруженных бриллиантами, купленные в последний день пребывания во французской столице. Волосы были просто зачесаны назад и скреплены бриллиантовым зажимом; густая копна свободно спадала по плечам и спине.

Лишь одна мысль неотрывно терзала Уитни: оказывается, она ничем не лучше обыкновенной содержанки! Он платил за одежду, драгоценности и даже белье!

В довершение к чувству омерзения, которое девушка испытывала к себе, липкий взгляд кузена Катберта продолжал скользить по ее корсажу, словно пытаясь обнаружить, что спрятано за голубым шелком. Уитни заметила также, что отец ведет себя с деланным добродушием и гостеприимством: он уже несколько раз объявил, как счастлив видеть под крышей своего дома наконец-то собравшихся вместе родственников и как жаль, что завтра все разъезжаются. Однако Уитни неожиданно пришло в голову, что он говорит искренне. Ведь пока гости в доме, он может чувствовать себя в безопасности от неминуемого взрыва ярости Уитни. Ну что же, тем лучше. Значит, отец не подозревает, что она и не собирается выяснять с ним отношения. Там, в душе, где когда-то что-то теплилось к нему, теперь лишь ледяная пустота.

После ужина джентльмены, насладившись прекрасным портвейном и сигарами, присоединились к дамам, собравшимся в гостиной, где уже были приготовлены столы для виста. Катберт немедленно устремился к Уитни. Лысый, напыщенный человечек, по мнению Уитни, совершенно омерзительный, он, однако, явно вознамерился провести вечер в ее обществе. Пробормотав несвязные извинения относительно нежелания играть в карты, Уитни поспешно встала и покинула комнату.

Она прошла через коридор и скользнула в дверь библиотеки, но не смогла найти ничего интересного среди стоявших на полках книг. В обоих салонах гости были заняты комнатными играми, а в гостиной ее подстерегал кузен Катберт. Ни при каких обстоятельствах Уитни не могла больше вынести общения с ним. Оставалось либо вернуться в спальню, либо укрыться в отцовском кабинете.

Она выбрала последнее и, попросив Сьюелла принести колоду карт и подложить поленьев в огонь, уселась у камина на стул с высокой спинкой.

«Я становлюсь отшельницей», — думала она, медленно тасуя карты.

Послышался звук открываемой двери.

— Что там, Сьюелл? — осведомилась Уитни, не оглядываясь.

— Это не Сьюелл, кузина Уитни, — пропел ненавистный голос. — Это я, Катберт.

Кузен подошел поближе и встал около стула, где мог беспрепятственно разглядывать сливочно-белые округлости, поднимавшиеся над вырезом корсажа. — Чем вы заняты?

— Это называется солитер, — сухо, почти грубо бросила Уитни. — Или «Наполеон на острове Святой Елены». В него может играть только один человек.

— Никогда не слышал о таком, — заявил Катберт. — Вы должны мне показать, как это делается.

Стиснув зубы, Уитни продолжала раскладывать карты, и каждый раз, когда она наклонялась, Катберт тоже перегибался вперед, делая вид, что заинтересован солитером, а на самом деле заглядывал ей за корсаж. Наконец Уитни окончательно потеряла терпение, швырнула карты на столик и вскочила.

— Неужели необходимо глазеть на меня подобным образом? — прошипела она разъяренно.

— Да! — выдохнул Катберт, хватая ее за руки и пытаясь притянуть к себе. — Необходимо.

— Катберт, — зловеще предостерегла его Уитни, — даю вам три секунды на то, чтобы убрать от меня руки, прежде чем я закричу на весь дом.

Как ни странно, Катберт немедленно послушался и разжал пальцы, но не отошел, а, повалившись на колени, положил руку на сердце, очевидно, готовясь сделать предложение.

— Кузина Уитни, — хрипло пробормотал он, раздевая ее похотливым взглядом, — я должен высказать вам, что у меня на уме и сердце…

— Я прекрасно знаю, что у вас на уме, — перебила Уитни, уничтожающе фыркнув. — Вы весь ужин бесстыдно рассматривали меня!

— Но я должен сказать, — визгливо настаивал Катберт.

Его руки потянулись к подолу голубого платья, и Уитни брезгливо подобрала юбки, почти убежденная, что он собирался приподнять их и попытаться разглядеть ее ноги. Лишенная опоры рука вернулась на прежнее место, ближе к сердцу.

— Я восхищаюсь вами всеми фибрами своего существа. И питаю глубочайшее уважение к…

Катберт, неожиданно осекшись, умолк, с ужасом уставясь куда-то в пространство.

— Искренне надеюсь, — лениво протянул с порога веселый голос, — что я не помешал ничьим изъявлениям чувств.

Клейтон подошел поближе к Уитни и до тех пор мерил ироническим взглядом рассерженного Катберта, пока тот наконец не поднялся, неуклюже споткнувшись при этом.

— Моя кузина учила меня новой игре, в которой участвует лишь один человек, — выдавил он.

Добродушно-веселое выражение лица Клейтона мигом испарилось. Коротким кивком показав на дверь, он предложил:

— Теперь вы всему научились, и поэтому предлагаю пойти немного попрактиковаться.

Катберт стиснул кулаки, поколебался, еще раз отметил холодную решимость в глазах противника и счел за лучшее исчезнуть. Подождав, пока за ним закрылась дверь, Уитни облегченно вздохнула.

— Спасибо, — благодарно начала она, — я…

— Я должен бы свернуть вам шею! — взорвался Клейтон.

Слишком поздно Уитни поняла, что следовало хотя бы не опираться на «больную» ногу.

— Позвольте поздравить вас с сегодняшними блестящими достижениями, мадам, — мрачно объявил он. — Менее чем за двенадцать часов вы ухитрились перетянуть Уиткома на свою сторону и повергнуть Катберта к своим ногам.

Уитни молча уставилась на герцога. Хотя его тон был далек от шутливого, однако уголок рта подозрительно дернулся в гримасе, сильно похожей на улыбку. Подумать только, а она тряслась от страха при одной мысли о том, в каком он, должно быть, бешенстве!

— Вы настоящий дьявол, — прошептала она, не зная, то ли смеяться, то ли наброситься на него.

— Вряд ли вас можно посчитать ангелом, — издевательски бросил Клейтон.

Весь день Уитни терзалась противоречивыми эмоциями: гневом, страхом, тоской и обидой, — не зная, что ожидает впереди и какова будет месть Клейтона. И теперь, глядя в это красивое лицо человека, который вовсе не собирался преследовать ее и, очевидно, забавлялся происходящим, девушка потеряла последние остатки самообладания. Зеленые глаза затуманились слезами усталого облегчения.

— Это был самый ужасный день, — прошептала она.

— Вероятно, потому, что вы тосковали по мне, — заметил он так язвительно, что плечи Уитни затряслись от подавленного смеха.

— Тосковала по вам? — неверяще хихикнула она. — Да я с радостью вонзила бы вам кинжал в сердце!

— Но тогда мой призрак преследовал бы вас до могилы, — угрожающе пообещал он.

— И это единственная причина, почему вы еще живы, — пояснила девушка.

И тут веселый смешок почему-то закончился сдавленными рыданиями, и по щекам потекли слезы.

Клейтон нежно обнял ее за плечи, предлагая безмолвное утешение, и Уитни приняла его. Повернувшись к нему, она уткнулась лицом в его фрак цвета голубиного крыла и выплакала свои беды и неудачи в объятиях человека, ставшего их причиной. Наконец соленый поток иссяк, но Уитни не спешила отстраниться и крепче припала щекой к теплой, мускулистой, надежной груди.

— Чувствуете себя получше? — пробормотал он. Уитни покорно кивнула и, взяв протянутый платок, вытерла глаза.

— Последний раз я плакала, когда мне было двенадцать лет, но с тех пор, как вернулась домой, только и делаю, что рыдаю. — Подняв голову, она неожиданно заметила в его глазах нечто вроде мучительного сожаления, и тихо сказала:

— Могу я спросить у вас кое-что?

— Все, что угодно.

— Все, что в ваших силах и в пределах разумного, конечно, — напомнила Уитни, всхлипывая и улыбаясь одновременно.

Не отвечая на беззлобный укол, Клейтон лишь наклонил голову.

— Что заставило вас пойти на эту… эту выходку в духе средневековья? — спросила она спокойно, без всякой запальчивости. — Что вынудило вас обратиться к моему отцу, не поговорив со мной, едва зная меня?

И хотя его лицо по-прежнему оставалось бесстрастным, Уитни почувствовала, как напряглись его мышцы, и торопливо объяснила:

— Я только пытаюсь понять ход ваших мыслей. Мы не слишком поладили на маскараде у Арманов. Я посмеялась над вашим титулом и отвергла ваши ухаживания, однако вы решили, что желаете жениться именно на мне. и ни на ком другом. Почему?

— А что вы думаете по этому поводу?

— Не знаю. Ни один мужчина не делает предложения женщине лишь затем, чтобы мучить ее и разрушить жизнь, поэтому у вас должна быть другая причина.

Несмотря на то, что слова Уитни звучали несколько оскорбительно, Клейтон улыбнулся, поскольку пребывал в прекрасном расположении духа: Уитни позволила ему держать ее в объятиях.

— Не можете же вы осуждать меня за то, что я хочу вас, в противном случае вам пришлось бы проклинать всех мужчин. Я признаю, что браки по расчету отдают средневековьем, но они приняты в лучших семьях Европы. Таков обычай!

— В вашей семье, вероятно, — вздохнула Уитни, — но не в моей. И не могу поверить, будто в подобных браках не существует ни малейшего шанса на то, что супруги в конце концов не начинают испытывать друг к другу какое-то подобие нежного чувства и даже, вероятно, нечто вроде любви.

— Но можете ли вы поклясться, что никогда не испытывали ко мне симпатии? — мягко настаивал он. — Даже против воли?

В голосе не слышалось ни вызова, ни издевательских ноток, провоцирующих на спор, и неизменное чувство справедливости помешало Уитни ответить резкостью. Неловко пожав плечами, она отвела глаза:

— Иногда.

— Но всегда против воли? — шутливо осведомился Клейтон.

Уитни, сама того не желая, улыбнулась.

— Против воли и всех доводов рассудка. Взгляд Клейтона потеплел, и Уитни поспешила сменить тему:

— Вы обещали объяснить, почему хотите жениться на мне.

— Откуда мне было знать, что вы станете презирать меня с самой первой встречи? — возразил он.

— Клейтон! — взорвалась Уитни, но тут же замерла от удивления при звуках собственного голоса, назвавшего герцога по имени, и поспешно исправила ошибку:

— Милорд герцог…

— Мне больше понравилось другое обращение.

— Милорд герцог, — упрямо повторила девушка, поняв, что хрупкий момент перемирия вот-вот грозит закончиться, — не стоит отвечать на мой вопрос вопросом. Почему, во имя Господа, вам взбрело в голову явиться сюда и сделать мне предложение? — Осознав наконец, что он прижимает ее к себе, Уитни поспешно отпрянула. — Только не трудитесь уверять, что влюбились в меня с первого взгляда!

— Я и не собирался, — покладисто согласился Клейтон. — Как вы сами сказали, в то время мы почти не были знакомы.

Уитни повернулась спиной к нему, не в силах понять, почему его ответ причинил ей такую боль.

— Чудесно, — с горечью пробормотала она. — Теперь между нами все абсолютно ясно. Вы встретили меня раза два и, ничего не зная обо мне, приехали в Англию и приобрели себе невесту у моего алчного, оставшегося без гроша отца, который сумел выторговать кругленькую сумму, а потом послал за мной, чтобы вручить вам покупку!

Она резко повернулась, горя нетерпением ринуться в битву, но Клейтон молча смотрел на нее, непроницаемо-хладнокровный, невозмутимый, отказываясь поднять брошенную перчатку.

Рассерженная Уитни в отчаянии рухнула на стул и подняла несколько карт.

— Это солитер, — объявила она, вновь начиная игру. — Последняя мода во Франции, но предназначается лишь для одного человека.

Клейтон внимательно присмотрелся к разложенным картам.

— Кажется, миледи, на этом этапе потребуется двое.

Наклонившись, он сделал четыре хода, которые просмотрела Уитни, потому что Катберт постоянно заглядывал через плечо, мешая думать.

— Спасибо, — поблагодарила Уитни, — но я предпочла бы играть одна.

Клейтон направился к двери, и Уитни облегченно вздохнула, решив, что он наконец уходит. Но вместо этого он подозвал слугу и что-то тихо сказал. Минуту спустя герцог вернулся и поставил на стол красивую резную шкатулку из розового дерева, принадлежавшую ее отцу. Откинув крышку, он вынул оттуда стопку деревянных фишек, похожих на те, которыми пользовались дядя Эдвард и его друзья, когда садились играть в карты на деньги.

Дрожь возбуждения прошла по телу Уитни. Неужели Клейтон намеревается научить и ее этому запретному занятию? Совершенно шокирующая, скандальная мысль… но при этом настолько интригующая, что Уитни и не подумала протестовать. Клейтон сбросил фрак, небрежно швырнул его на письменный стол и, усевшись напротив Уитни, расстегнул серый жилет, а потом откинулся на спинку кресла и кивком показал на колоду карт:

— Сдавайте.

Уитни так разнервничалась из-за ужасного нарушения приличий, Совершавшегося в эту минуту, что даже не смогла как следует перетасовать карты и потому просто сложила их и подтолкнула к Клейтону, зачарованно наблюдая, как карты, словно ожив в его руках, растягивались в длинную ленту и тут же вновь собирались в колоду.

— Готова поклясться, вы знакомы со всеми игорными домами в Лондоне, — с невольным восхищением прошептала она.

— И очень близко, — кивнул Клейтон. Положив колоду на стол рубашками вверх, он с вызовом поднял темные брови:

— Снимите!

Уитни поколебалась, безуспешно пытаясь сохранить прежнее холодно-надменное отношение к нему, но как можно сдержать себя, когда он так неотразимо красив.

Он сидел, небрежно развалившись в кресле, в расстегнутом жилете, и тем не менее весь его облик дышал аристократизмом. Но его принадлежность к высшему свету отнюдь не довлела над ним, и он не видел ничего зазорного в том, чтобы обучить женщину азартной игре. В глубине души Уитни понимала, что он всячески пытается отвлечь ее от тяжелых мыслей.

— Надеюсь, вы сознаете, — пробормотала она, наклоняясь вперед и нерешительно протягивая руку к колоде, — что, если кто-нибудь увидит меня за подобным занятием, моя репутация будет навеки погублена.

Клейтон окинул ее долгим многозначительным взглядом:

— Герцогиня может делать все, что пожелает.

— Я не герцогиня, — парировала Уитни.

— Но будете ею, — категорично заявил он. Уитни открыла было рот, чтобы вступить в спор, но он кивнул на колоду:

— Снимите.

Азартная игра, думала Уитни два часа спустя, убирая фишки, заставляет человека ощущать себя восхитительно порочным и испорченным.

Несмотря на то что она была новичком, все же оказалась способной ученицей и проиграла очень небольшую сумму. Она чувствовала, что Клейтон гордится ее умом и сообразительностью, однако любой другой знакомый ей джентльмен, даже Ники, пришел бы в ужас, узнав, что она обладает столь неприличной склонностью. Почему, рассеянно гадала она, наблюдая, как Клейтон застегивает жилет и надевает фрак, он восхищается теми вещами, которые шокировали и неприятно поразили бы других ее поклонников? Всякий раз, оставаясь наедине с Полом, она была вынуждена строго следить за тем, чтобы не переступить границ приличия, установленных для женщин, но Клейтону, казалось, больше всего нравилось, когда она пускалась во все тяжкие и выкидывала очередную проделку. Стань Полу известно, что она играла на деньги, он, несомненно, был бы крайне недоволен и зол, однако Клейтон научил Уитни играть и открыто радовался ее победам.

Уитни вернулась к реальности лишь в ту минуту, когда Клейтон наклонился над ней и прикоснулся губами ко лбу.

— Завтра в одиннадцать мы едем кататься, если погода позволит, — объявил он и пошел к двери.

Вернувшись домой, Клейтон застал доктора Хьюга Уиткома в кресле перед камином за бокалом превосходного бренди.

— Как поживает моя молодая пациентка? — притворно-небрежно поинтересовался он, пока Клейтон наливал себе янтарную жидкость.

Герцог, усевшись, закинул ноги на стол и бесстрастно воззрился на врача.

— Я нашел ее в том же состоянии, в каком, вероятно, и вы сегодня утром. Во всяком случае, незаметно, чтобы больная нога сильно досаждала ей.

Доктор Уитком сделал вид, что поперхнулся бренди, и, изо всех сил пытаясь сохранить серьезное выражение лица, кивнул:

— Могу понять, как это, должно быть, удивило вас.

— Я давно уже прошел тот этап, когда Уитни была способна чем-то удивить меня, — бросил он, хотя раздраженный тон полностью противоречил философскому заявлению.

— Я всего лишь сторонний наблюдатель и обладаю весьма малым опытом понимания женской логики, — немного поколебавшись, сказал доктор Уитком. — Прошу извинить бесцеремонность старого друга семьи, но, возможно, я могу быть вам полезен хотя бы советом? — И, приняв молчание герцога за согласие, продолжал:

— Насколько я понял, мисс Стоун добивается чего-то такого, что вы не желаете ей дать. Чего же она хочет?

— Она желает, — сардонически бросил Клейтон, — освободиться от брачного контракта!

На этот раз доктор не удержался от взрыва искреннего смеха.

— Господи! Неудивительно, что она так злобно уставилась на меня, когда я попытался объяснить, каким образом ей следует вести себя, чтобы вас удержать.

Противоречивые эмоции одолевали доктора: искреннее удивление по поводу того, что молодая девушка способна отвергнуть предложение руки и сердца одного из самых завидных, красивых и богатых женихов Англии, восхищение Клейтоном, терпеливо сносившим проделки и выходки невесты, и искреннее непонимание того, почему объявление о самой блестящей помолвке за десятилетие до сих пор не обнародовано.

— И какие же возражения приводит эта прелестная пташка? — осведомился он наконец.

Откинув голову на спинку кресла, Клейтон прикрыл глаза и вздохнул:

— Я, видите ли, не посчитал нужным спросить ее.

— Не могу понять, почему она осуждает вас за это. Однако почему, зная ее независимый характер, вы действительно вначале не посоветовались с ней?

Клейтон немедленно встрепенулся:

— Поскольку в то время она даже не знала моего имени, мне казалось, что обсуждать подобные вопросы с ней неуместно.

— Она не знала вашего… Хотите сказать, что в то время, как половина дам в Европе готовы броситься вам на шею, вы делаете предложение женщине, которую даже не знаете?

— Я-то знал ее. Она меня не знала.

— И вы, несомненно, предположили, что, узнав о вашем богатстве и титуле, юная леди, естественно, согласится, — предположил доктор Уитком, весело блестя глазами, однако при виде нахмуренного лица герцога счел за лучшее замолчать.

— Кто этот Пол Севарин? — внезапно осведомился он после долгой паузы.

— Почему вы спрашиваете? — резко бросил Клейтон.

— Потому что днем, после визита к мисс Стоун, я зашел в местную аптеку и разговорился с владельцем. Весьма болтливый тип — из тех, кто сам расскажет вам все, о чем вы не спрашивали, прежде чем ответит на простой вопрос и сопроводит ответ дюжиной собственных. Случайно узнав, как зовут мою пациентку, он поведал мне множество вещей, от которых я отмахнулся, как от полнейшего вздора.

— Что же именно он вам поведал?

— Ну например, что Севарин ухаживает за мисс Стоун с серьезными намерениями и что весь городок вне себя от волнения в ожидании, когда будет объявлено о помолвке. Кроме того, все убеждены, что брачный контракт уже составлен, и очень рады за Севарина и его будущую жену.

— Откровенно говоря, — процедил Клейтон, — мне в высшей степени плевать на это.

— На сплетни? — осторожно допытывался доктор. — На Севарина? Или на девушку?

Клейтон не ответил, и Хьюг, наклонившись вперед, без обиняков спросил:

— Скажите честно, вы влюблены в эту молодую женщину или нет?

— Я собираюсь на ней жениться, — хмуро объявил Клейтон. — Что еще тут можно сказать?

Он встал; пожелал гостю спокойной ночи, четырьмя шагами пересек комнату и скрылся, оставив Хьюга в тревожном изумлении смотреть на огонь. Однако через несколько мгновений лицо врача просветлело. Раздался смешок, потом громкий хохот.

— Боже, помоги ему, — захлебываясь, выговорил доктор. — Он даже не понимает, как сильно любит ее. А если и понимает, все равно не пожелает признать это.

Оставшись один в маленькой спальне, Клейтон рывком сдернул с себя фрак и швырнул его на стул. За фраком последовал жилет. Расстегнув верхние пуговки сорочки, Клейтон подошел к окну, сунул руки в карманы и уставился во тьму.

Он пришел в ярость, узнав, что местные жители убеждены, будто о помолвке вот-вот будет объявлено. Верно, он хотел, чтобы Уитни взяла наконец верх, показав им, что может заставить Севарина влюбиться в нее, но не предполагал, что все это может зайти так далеко. Уитни ни с кем не была помолвлена, кроме Клейтона, и он никому не позволит считать иначе. Она не любит Севарина, это как бы всего-навсего дурацкое упорство, девические мечты, надежда увести его у Элизабет Аштон.

Она и Клейтона не любит, но это его не беспокоило. Любовь и все крайности, с ней связанные, — абсурдное чувство. Он был поражен, когда Хьюг Уитком упомянул при нем это слово. Никто в его кругу не испытывал ничего сильнее нежности или прочной привязанности к своим супругам. Любовь — глупое, романтическое понятие, которому нет места в его жизни.

Но гнев его почти улетучился при воспоминании о нескольких часах, проведенных сегодня с Уитни. Он чувствовал, что девушка медленно, очень медленно смягчается по отношению к нему. Она по собственной воле искала утешения в его объятиях и даже признала, что питает к нему симпатию. Теперь между ними стоят лишь ее затухающее чувство к Полу Севарину и вполне понятная злость на глупого и грубого отца, так бессердечно объявившего о помолвке дочери с Клейтоном.

При одной мысли о той ужасной ночи герцог приходил в бешенство. Из-за жестокой бесчувственности Мартина Стоуна Клейтон лишен удовольствия ухаживать за Уитни и покорить ее сердце. Несмотря на все бурные взлеты и падения в их отношениях, Клейтон наслаждался общением с Уитни и пытался игнорировать тот неоспоримый факт, что она до сих пор высокомерно его отвергала. Девушка заставляла его тяжело трудиться, чтобы продвинуться хотя бы на дюйм, но при этом каждое самое малое достижение оборачивалось пьянящей победой, исполненной огромного значения, потому что доставалась дорогой ценой.

Однако в последнее время Клейтон все чаще чувствовал, что остатки терпения все чаще борются в нем с желанием. Когда Уитни пререкалась с ним, иронизировала и пикировалась по каждому поводу, Клейтону приходилось собирать всю волю, чтобы не схватить ее в объятия и не подавить сопротивление ласками и жгучими поцелуями. Он не пытался убедить себя, что после свадьбы Уитни смирится с судьбой, и все-таки не мог заставить себя употребить власть и объявить о предстоящем венчании.

Клейтон, вздохнув, отвернулся от окна. Он ни секунды не сомневался в том, что Уитни станет его женой. Она выйдет за него добровольно или насильно. В последнем случае все поединки и сражения, а также ухаживание и примирение будут перенесены на другое поле боя — его постель.