Измир, 20 сентября

Вот уже около трех месяцев я в Измире. Дела идут неважно. Осталась последняя надежда. Если я завтра потеряю и ее, не знаю, что со мной будет. Об этом даже страшно подумать. Старший секретарь, к которому у меня было рекомендательное письмо от мюдюре‑ханым, заболел за месяц до моего приезда и на полгода уехал отдыхать в Стамбул. Волей‑неволей мне пришлось самой идти к заведующему отделом образования. И как вы думаете, кого я увидела? Того самого неповоротливого «короля лентяев» из Б…, который все время дремал за своим столом, а с клиентами разговаривал, словно бредил. Разумеется, его сонные глаза, созданные природой больше для того, чтобы спать, чем смотреть на посетителей, меня не узнали.

— Загляните через несколько дней… Посмотрим, что‑нибудь придумаем…

Мне было известно: на языке этого сони несколько дней означали несколько месяцев. Так и случилось.

Сегодня я опять зашла в отдел. Заведующий проявил некоторую любезность и сказал своим ласковым, нежным голосом:

— Дочь моя, в двух часах езды отсюда есть волостная школа. Вода, воздух там замечательные, природа чудесная…

Эта речь была копией той, которую заведующий произнес, посылая меня в Зейнилер.

Я не удержалась и залилась смехом:

— Не утомляйте себя, бей‑эфенди, я могу продолжить дальше… Руководство, приложив много стараний и затратив много средств, создало там новую школу. Только она нуждается в таком молодом, энергичном, самоотверженном педагоге, как я… Не так ли? Мерси, бей‑эфенди. Я познала вашу доброту еще в Б…, когда вы посылали меня в Зейнилер.

Конечно, говоря так, я была уверена, что заведующий меня просто прогонит. Но, к моему великому удивлению, он даже не рассердился, а напротив, расхохотался и затем произнес философским тоном:

— Обязанность руководителя. Что поделаешь, дочь моя? Ты не поедешь, он не поедет, кто же тогда поедет?

Посетителей в отделе образования всегда было хоть отбавляй. Неожиданно из угла раздался хриплый голос:

— Какая крошка! Ну прямо ореховый червячок!

Ореховый червячок?! Меня и без того извели прозвищами: Шелкопряд, Гюльбешекер… Только Орехового червячка недоставало. Я вспыхнула, резко обернулась. Наконец‑то мне удалось поймать одного из этих негодников, которые награждают меня разными прозвищами, то «сладкими», то «червивыми». Мне хотелось дать этому господину хороший урок, рассчитаться сполна, за всех. Но я не успела, мой обидчик уже повелительно говорил заведующему:

— Дай этой маленькой барышне все, что она хочет. Не огорчай девочку.

— Как изволите приказать, Решит‑бей‑эфенди… — почтительно ответил заведующий. — Но на сегодня у нас действительно нет свободных мест. Вот только в рушдие есть одна вакансия для учительницы французского языка. Конечно, это не подходит ханым…

— Почему же, эфендим? — возразила я. — Ваша покорная слуга преподавала французский язык в женском педагогическом училище Б…

— Да… — промямлил неопределенно заведующий. — Но мы объявили конкурс. Завтра экзамен…

— Отлично, — сказал Решит‑бей, — пусть и барышня примет участие в конкурсе. Что тут особенного? Я тоже приду на экзамен, если аллаху будет угодно. Только смотри, не начни экзаменовать без меня.

Очевидно, этот Решит‑бей был важной персоной. Но, господи, как он был безобразен! Глядя на его страшное лицо, я до боли закусывала губы, чтобы не расхохотаться. Люди бывают или смуглыми, или бледнолицыми. Но на физиономии этого бея‑эфенди имелись все цвета и оттенки, начиная от нездоровой белизны только что затянувшихся ран, кончая неприятной угольной чернотой. Это был такой грязновато‑смуглый цвет, что казалось удивительным, как остается чистым воротничок. Можно подумать, кто‑то шутки ради вымазал руку в саже, а потом вытер о щеки Решита‑бея. У него были глазки павиана, посаженные очень близко друг к другу; веки без ресниц — красные, точно рана; странный нос, который через седые усы спускался до нижней губы. А щеки! Это что‑то поразительное! Они свешивались по обе стороны лица, как у обезьян, когда они набивают рот орехами.

Однако мне везет. Если говорить откровенно, несколько слов Решита‑бея оказали мне большую услугу. Очевидно природа, создавая лицо этого бея‑эфенди, увидела, что она слишком переборщила, и решила компенсировать несправедливость, одарив его добрым сердцем.

По‑моему, красота души во много раз прекраснее красоты внешней.

На что создана бессердечная красота?.. Разве только калечить жизни бедных девушек, разбивать их сердца!..