Воскресенье 7 page

– Г-где? – сказала она. Слова давались с трудом. – Где…я?

Колючка снова лизнула ее в щеку.

– В Уимерли, – таким тоном, словно это само собой разумелось, ответил Даг. Он оглянулся на брошенную машину. Может, там есть сотовый телефон? – Никуда не уходите. Вообще не двигайтесь. – Он пошел к машине, Колючка осталась сторожить пострадавшую.

Даг перегнулся через водительское сиденье. На шнурке под зеркалом заднего вида болтался пропуск на автостоянку. Старик потянулся к карточке и прочитал фамилию.

– И тут Блеквуд, – изумился он. – Вот расплодились-то.

Клаудия стояла у окна мастерской. Внизу старик осторожно вел в дом Критча молодую женщину. «Это, наверное, Даг Блеквуд с женой Джозефа, – подумала художница. – Красивая… Чудесная фигура, каштановые волосы до плеч». Жалко. Клаудия так надеялась, что у нее снова будет семья. Они с Джозефом, Тари с Джессикой. Девочки уже подружились и вместе играли. Чем не сестры?

Клаудия пару раз видела Дага Блеквуда. И дом его видела. И газон, захламленный всякими кустарными поделками. Несколько лет назад к ней в гости приезжал друг, художник из Сент-Джонса. Даг в это время возился у себя во дворе с какой-то деревянной фигуркой. Художник был очарован морщинистым лицом старика и даже хотел сделать пару фотографий, но Даг отказался наотрез. Этому типу везде чудится подвох.

Клаудия повернулась к столу. Игрушечный городок почти готов. В домиках горят свечи. Уютно. Сколько она лепила этот макет? Такое ощущение, что долгие годы.

– Кто там, мамуль? – спросила Джессика. Она играла с малюсенькими человечками. Клаудия их только что слепила, глина еще не просохла. Девочка взяла крышу с желтого домика и заглянула внутрь.

– Не знаю, – тихо ответила Клаудия и рассеянно взглянула на дочь.

– Плохо, – вздохнула Джессика и вернула крышу обратно.

– Что плохо?

– К Джозефу жена приехала, да? Это плохо. – Она подняла раскрашенную фигурку женщины, повернула лицом к океану и снова поставила на место.

– Почему?

– Не знаю… Ты ведь его убьешь?

– Я никому не хочу зла…

– Папа говорит, убьешь. Из-за того, что с нами случилось. Со мной и с папой. Это Джозеф виноват. – Джессика придвинула игрушечную корову поближе к лошадке.

– Он не виноват, Джессика.

– Это все он…

– Джозеф обычный человек. Такой же, как все. Даже после смерти твой папа никак не хочет признать…

Джессика посмотрела на глиняные домики, потом – на мать:

– Ты ведь все равно убьешь Джозефа. А я – Тари.

– Хватит! – закричала Клаудия с такой ненавистью, что сама испугалась. Разве можно ненавидеть дочь? Но это – не дочь. Это не может быть ее дочерью. Джессика изменилась, в ней появилось что-то новое. Неприятное. Гнилое.

– Если я убью Тари, то смогу с ней играть всегда. А когда ты умрешь, Джозеф станет твоим другом.

– Прекрати, Джессика. Пожалуйста, перестань.

– Это только сначала больно, а потом появляется такое приятное ощущение, словно ты все время паришь, поднимаешься, но остаешься на месте. Тебе понравится, вот увидишь.

Клаудия взглянула на дочь и рассеяно улыбнулась:

– Ночью, – сказала она, чувствуя, что перехватывает горло, – тебя так хорошо видно.

– Раньше духи приходили по ночам. Им мешал только дневной свет. Теперь все по-другому, гораздо хуже.

– Хуже?

– Теперь кругом сигналы. Миллионы сигналов. Они и сейчас проходят через твою голову. Хотя ночью их немножко меньше.

– А я ничего не чувствую.

– Ты просто не знаешь. Вода их разносит по телу. И ты заболеваешь. Становишься беспокойной, места себе не находишь, и сама не знаешь, отчего.

– Тебе они тоже вредят?

Джессика кивнула:

– Я ведь только сгусток энергии, мама. Я меняюсь от этих сигналов. – Она ненадолго замолчала, а потом продолжила со слезами в голосе: – Поэтому иногда ты меня даже не узнаешь.

– Узнаю, Джесси.

– Нет. Сигналы прошивают меня насквозь. А люди все говорят, говорят по телефону. Боже, сколько они говорят! А телевизор! А радио! Передачи, передачи, передачи… Такой шум! – Она зажала уши ладонями. – Я не могу быть твоей дочерью! – крикнула Джессика. – Здесь, внизу, никак не могу.

Клаудия снова повернулась к дому Критча.

– Не бывать нам одной семьей, – прошептала девочка, она поняла, о чем думает мать. – Ничего не выйдет. Надо тебе, наверное, умереть, мама.

Они погрузились в горестное молчание, наконец, Клаудия вздохнула:

– Да, наверное, надо.

– Уже скоро. Потому ты меня и видишь. Часть твоего тела уже умерла. Там пустота, ее надо чем-то наполнить. Я как раз в нее помещаюсь. Но, чтобы мы были вместе по-настоящему, ты должна умереть целиком.

– Я знаю, – простонала Клаудия. За окном в доме Критча горел свет. Там внутри целая семья. Когда-то этих людей разлучили, но теперь они снова вместе, и от этого стали еще сильней. Больше они темноту на порог не пустят.

Судя по одежде, женщина утонула лет шестьдесят назад. Короткая стрижка, вечернее платье из бархата и шифона и одна длинная перчатка. Вторая потерялась. Меховое боа промокло насквозь, свалялось и выглядело отвратительно. Женщина была босиком. В сгущающихся сумерках мертвое тело наводило ужас. Утопленница казалась героиней гангстерского фильма, которую убили и бросили на берегу в назидание другим.

Вокруг собрались полицейские и солдаты, они смотрели на тело и негромко переговаривались. Доктор Томпсон чувствовал себя как на выставке сюрреалистов. Может, это просто дурацкий сон? Вот что значит есть на ночь жареную свинину. Солнце медленно погружалось в океан. Стучали молотки. Забор становился все длиннее. Томпсон тихонько ущипнул свою руку. Больно. Нет, это явно не сон.

Вдалеке что-то застрекотало, словно включили газонокосилку. Рамси тут же начал бормотать в микрофон. Выслушал ответ, закрыл глаза и как-то сразу сник. Городок окружали скалистые холмы, поэтому казалось, что звук идет отовсюду. Шум нарастал, люди на пляже поворачивали головы и смотрели в сторону мыса. Над скалой показался большой оранжевый вертолет, скорее всего, он вылетел с новой военной базы в Прямборо.

На пляже и на дороге военные побросали свои дела и следили за вертолетом. Машина зависла над причалом, из нее по канату спустился военный в темно-синей форме и летном шлеме. Похоже, армейская шишка. Он сразу же начал раздавать указания направо и налево. Первым делом военный ткнул пальцем в сторону дороги и приказал перекрыть движение транспорта. Кто-то из полицейских чинов попытался спорить, но тщетно. Пришлось отправить регулировщицу выполнять приказ. Военный в шлеме посмотрел сначала на море, потом на тент. Томпсон, Чейз и Рамси молча наблюдали за этой сценой.

Из-за вертолетного грохота разговаривать было совершенно невозможно. Доктор удивленно приподнял брови, Чейз лишь пожал плечами.

Машины отогнали, и вертолет начал медленно садиться на дорогу. Во все стороны полетели пыль и мелкий гравий, края тента захлопали. Шасси коснулось асфальта.

Лопасти перестали вращаться. Стих и рев двигателя.

Доктор Томпсон вопросительно взглянул на Рамси.

– Это командор Френч, – сказал майор. – Морская пехота. Специалист по чрезвычайным ситуациям. – Он смотрел на командора с уважением и тревогой. – Раз вызвали Френча, значит дело плохо.

Все посмотрели на причал. Френч стягивал с головы шлем. Никто не заметил, как в центре бухты всплыл еще один утопленник. На лице водолазная маска, за спиной ржавые баллоны.