Глава 7. В одиннадцать часов утра следующего понедельника, когда доктор пришел осмотреть Рону Берч, он также осмотрел запястье Лэрри

В одиннадцать часов утра следующего понедельника, когда доктор пришел осмотреть Рону Берч, он также осмотрел запястье Лэрри, которое тот вывихнул, поднимай мешок с зерном. Вся его ладонь и часть предплечья совершенно опухли.

Обычно доктор, закончив визит в комнате хозяйки, спускался в библиотеку, где для них с хозяином был приготовлен кофе и бутерброды, особые бутерброды, хлеб для которых нарезался тонкими, как бумага, кусочками, ветчина и не менее тонко порезанные маринованные овощи. В это утро все было как всегда, за некоторым исключением: вместо того, чтобы сразу же отправиться в библиотеку, доктор, в сопровождении Лэрри, сначала прошел на кухню, чтобы поговорить с Эмили.

— Доброе утро, — сказал он Эмили.

— Доброе утро, доктор. — Она слегка присела перед ним, потому что доктора занимали более высокое положение в обществе, подобно людям, жившим в особняках и усадьбах.

— Как дела с кашлем вашей сестры? — спросил он.

Девушка пробормотала:

— Почти без изменений, доктор.

Он поставил свою кожаную сумку на стол и, держа ее за ручки, наклонился над Эмили и сказал:

— Мистер Берч считает, что будет неплохо, если я осмотрю вашу сестру, послушаю ее легкие, ну и все остальное.

Девушка переводила взгляд с одного на другого. Ее хозяин, не мигая, смотрел на нее. Эмили догадалась, что это была его идея, поскольку доктор бывал в доме каждую неделю, но никогда раньше не беспокоился о здоровье Люси. Она поняла, что означали его слова «и все остальное». Возможно, в конце концов, это нужно было сделать. Нужно было, наконец, выяснить, беременна Люси или нет, потому что сама она продолжала настаивать на том, что никто ее не трогал. Либо младшая сестра превращалась в наглую маленькую лгунью, либо... Эмили не могла объяснить себе это «либо», она только знала, что дети попадают внутрь не сами по себе, кое-что перед этим должно произойти.

— Я приведу ее, — сказала девушка.

— Спасибо, Эмили. Приведите ее в... — Доктор посмотрел на Лэрри, который сказал:

— В библиотеку.

— Да-да, в библиотеку, — доктор кивнул. — Там есть кушетка.

Через несколько минут она уже подталкивала Люси к двери библиотеки:

— Все нормально. Перестань дрожать - доктор только послушает твои легкие.

Постучав в дверь, Эмили открыла ее и подтолкнула Люси внутрь, а доктор мягко сказал:

— А вот и Люси. Иди и присядь здесь, мы немного поговорим. — Он повернул голову и добавил: — Вам не нужно здесь оставаться, Эмили, вы можете вернуться к своей работе. Я вас позову, когда вы мне понадобитесь.

Эмили немного замешкалась, а потом повернулась и медленно вышла из комнаты. Но она не пошла дальше закрытой двери. Девушка считала неправильным, что не может остаться в библиотеке, когда там находится хозяин, это было неправильно. Она слышала голос доктора, но не различала, что он говорит. Некоторое время стояла тишина. Потом он снова заговорил. Неожиданно дверь отворилась, и ей пришлось отскочить. На пороге стоял мистер Берч и улыбался ей:

— Проходите, — сказал он. — Входите.

Когда девушка вошла в комнату, она увидела сидящую на стуле Люси, и она тоже улыбалась, а доктор обратился к Эмили:

— Ваша сестра не беременна, Эмили. У нее проблемы с кишечником. Точнее, у нее вздутие живота из-за застоя в двенадцатиперстной кишке. — Он покачал головой, увидев непонимание на лице девушки, а потом рассмеялся. — Частично в этом виноваты вы, поскольку пичкали ее калорийной пищей - свининой, беконом, колбасами и прочим.

— Да, сэр. Но Люси никогда не бывает голодной.

— Это вполне понятно; больной человек никогда не хочет есть, а в ее случае проблема как раз состоит в еде. В будущем не давайте ей жирной пищи, по крайней мере в течение нескольких недель. Вся ее пища должна быть подсушенной. — Теперь он повернулся к Люси. — Тебе это не понравится. Уверяю тебя, тебе это не понравится, но это для твоей же пользы.

Люси кивнула:

— Да, сэр, — и продолжала улыбаться ему. А он снова заговорил:

— Сухой хлеб или тост, но не свежий; вареный картофель; ничего жареного; кусочек курицы или кролика; никакой свинины или бекона; необходимое количество жира ты получишь с молоком. — Он снова обратился к Эмили. — И всего понемногу, пока ее кишечник не начнет нормально работать. Ей нужно дать слабительное, чтобы очистить кишечник, а потом не кормить в течение двадцати четырех часов. После этого дать сухой тост или сухой хлеб. И, — он снова кивнул Люси, — тщательно прожевывай. Все нужно тщательно прожевывать... Ну все, можете идти. И ведите себя хорошо.

Сестры вышли из комнаты, но, даже когда девушки уже были в холле, они не заговорили, а только посмотрели друг на друга. Только когда они пришли в кухню, Эмили повернулась к Люси и, нежно взяв ее за плечи, наклонилась к ней и сказала:

— Ну! Извини меня, Люси. Я виновата. Я была не права.

— Все нормально, Эмили. Только я знала... я знала, что со мной ничего не было.

Эмили опустила голову и закусила губу, а потом закрыла глаза, чтобы скрыть слезы.

— О, я так виновата. Я должна была знать; я должна была поверить тебе; я должна была помнить, что много лет назад, когда ты ела жирную пищу, тебя всегда тошнило. — Она притянула Люси к себе. — Я вылечу тебя, твой живот и твой кашель, все. Я сделаю это. Сделаю, Люси.

Люси посмотрела на нее:

— Я знаю, что ты это сделаешь, Эмили, я знаю.

И тот груз ответственности, который доверие налагало на Эмили, теперь показался ей легким как перышко.

Минут десять спустя на кухню пришел Лэрри. Он широко улыбался и, переводя взгляд с одной девушки на другую, воскликнул:

— Как здорово! Все прояснилось. Тебе лучше, Люси?

— Да, сэр. О да, сэр.

— А вам, Эмили?

Она наклонила голову и прошептала:

— Я чувствую себя слегка больной, но это от облегчения.

Мистер Берч понимающе кивнул и повернулся к двери, но, прежде чем выйти, оглянулся через плечо и сказал:

— Доктор оставил слабительное; ей лучше принять его сразу же. И вот еще что. Я знаю, что у вас сегодня должен быть выходной, но вы не возражали бы отправиться с Коном на рынок? Нужно отвезти кое-какой товар. Из-за своей руки я не смогу управлять двуколкой. В любом случае, я должен... я должен сегодня быть здесь, кое-кто должен прийти. Кроме того, я думаю, что Кону надо развеяться. Он был слишком подавлен в последние дни. Я думаю, что вы заметили?

— Да, я заметила. — И Эмили, в ответ на его осуждающий взгляд, добавила: — Я думаю, что теперь вы можете его успокоить.

Ой, не надо было так говорить! Она не должна говорить с ним подобным образом. Получалось, что она совершенно не уважает его как хозяина.

С каменным лицом он ответил:

— Да, как вы говорите, я успокою его. Я могу также сообщить эту новость Эбби, но я сомневаюсь, что это его успокоит, потому что правда не дает повода для сплетен.

Когда дверь захлопнулась, Эмили прикусила губу. Он был прав, правда не давала повода для сплетен, а Эбби очень любил посплетничать. Она повернулась к Люси:

— Пойду принесу тебе лекарство, и тебе лучше сделать так, как сказал мистер Берч. Сразу же принять его. Но это значит, что ты не сможешь поехать с нами, тебя может прихватить по дороге.

— Я не буду переживать, Эмили; я не буду возражать, если это мне на пользу.

Она кивнула Люси:

— Это разумно. — Потом, посмотрев на потолок, сказала: — Одна вещь мне может доставить удовольствие - это сообщить хозяйке, что она была не права. И я не собираюсь это откладывать.

С этими словами Эмили раскатала рукава, застегнула манжеты, расправила фартук, поправила чепчик и вышла из комнаты.

Кон вел себя как мальчик, которому неожиданно разрешили пропустить занятия в школе. Он взял в руки вожжи, готовясь отъехать. Лэрри стоял возле небольшой телеги и здоровой рукой проверял веревку, которой был перевязан чехол, закрывавший две коробки, в которых лежали переложенные сеном яйца, бадейки с маслом и сыром. Взглянув на Эмили, он сказал:

— Не имеет значения, если вы не увидитесь с Уинтерсом, просто отдайте все его жене и скажите ей, что она все уладит со мной на следующей неделе. — Потом добавил: — Список у вас?

Эмили кивнула:

— Да... да.

— Ну хорошо, поезжайте.

Идя рядом с лошадью, Лэрри предупреждал Кона:

— И делай так, как я тебе сказал: держись подальше от дороги, проходящей через карьер. Лошадь очень волнуется, проезжая там, с ней трудно справиться.

— Хорошо... Лэрри. Я... я не поеду... мимо карьера, не... не бойся. — Он тряхнул головой, словно полностью контролировал все возможные отклонения в поведении лошади. Потом Кон направил лошадь со двора фермы под арку через внутренний двор и выехал на проезжую дорогу, а там закричал:

— Но! Пошла!

И они быстро поехали по дороге, ведущей в деревню.

Облака висели низко, и все говорило о том, что может пойти дождь. Стояла такая тишина, что Эмили подумала, что такое бывает перед грозой. Но это была морозная тишина, а в январе редко бывают грозы.

Посмотрев на холмы в отдалении, она поняла, что надежды на это мало. Да какое это имело значение?

Эмили чувствовала себя счастливой, легкой и даже в некоторой степени свободной. У нее была на это причина. Бедная Люси; все они думали, что она ждет ребенка, а у нее были всего-навсего проблемы с кишечником... Она купит ей что-нибудь, когда будет в городе. Что Люси любит? Она любит лакричные палочки и орешки. Да. Она купит ей немного; а еще две ленты, а может, еще и заколку. Да, ей понравится заколка для волос.

Уф! Эмили облегченно вздохнула. Как хорошо быть живой и ехать в повозке с Коном, который выглядел таким счастливым! Таким же счастливым, как и она, по поводу Люси. И он больше не приходил к ней со словами: «Я говорил тебе, что это не я». Бедный Кон. Она взглянула на него. Из-за какой-то неуловимой особенности в его сложении он никогда не будет выглядеть как настоящий мужчина, он всегда будет выглядеть как молодой человек... юноша. А жаль. Потому что у него было приятное лицо и чудесный характер.

У нее по отношению к Кону было особое чувство, она даже любила его. Ха! О чем она думает? Но... но это было единственное слово, которым девушка могла охарактеризовать свое отношение к Кону. Она смотрела на него и думала, что хотела бы быть его матерью и заботиться о нем все время. Одно Эмили знала точно: кто бы ни заботился о нем, тоже останется молодым, потому что вокруг этого парня витал легкий дух раннего утра.

Она подняла брови, удивляясь себе, и склонила голову набок. Опять ей в голову приходят странные мысли. Эмили кое-чего набралась, читая маленькую черную книжечку, которую дал ей Сеп. И это было правильное описание Кона, потому что вокруг него действительно витал легкий дух раннего утра.

Эмили снова обратила внимание на дорогу. Они уже въезжали в деревню, и вдали, возле кузницы, девушка увидела группу людей; и когда телега приблизились к ним, она узнала мистера Гудира, кузнеца. Он стоял возле человека, который сдерживал лошадь, но говорил он с невысоким человеком и махал перед его лицом пальцем, а коротышка кивал головой. В группе были две женщины, закутанные в шали; у одной женщины шаль покрывала голову, а у другой была накинута на плечи.

Эмили, обратила внимание на то, что женщина с непокрытой головой толкнула локтем кузнеца и указала на них. И все пятеро замолчали, ожидая, когда телега подъедет поближе. Одновременно Эмили осознала два момента: враждебность, исходившую от лиц, обращенных к ним, и неожиданную нервозность, охватившую Кона.

Когда телега проезжала мимо компании, женщина с непокрытой головой выбежала вперед и, уцепившись за телегу, прокричала Кону:

— Она родила. Она родила прошлой ночью. Ты слышишь меня? Ты, тупоголовый идиот! А в общем-то не такой уж ты идиот. Ты заплатишь за это; клянусь Богом, я сделаю все для того, чтобы ты заплатил. И ты, и он.

— Мы... не будем. Я ничего не сделал.

Даже Эмили была напугана неожиданным ответом Кона, поскольку его обычной реакцией на всякого рода обвинения были слезы. Но сейчас, переложив вожжи в одну руку, он резко вытянул вторую в сторону женщины, и, хотя его пальцы были достаточно далеко от нее, этот жест вызвал возобновление воплей.

— Ты, подонок! Ты заплатишь, заплатишь.

Буквально через несколько секунд пущенный кем-то камень приличного размера ударил Кона в ухо и упал на спину лошади, отчего та ринулась вперед. Эмили схватилась за железные поручни, прикрепленные к сиденью, и в панике подумала, что хорошо, что камень заставил побежать лошадь, потому что, когда она оглянулась, она увидела, что мужчины бежали по дороге за повозкой.

Они уже были в миле от деревни, когда Кон остановил лошадь. Всхлипывая и мотая головой, со слезами на глазах, он повернулся к девушке.

— Я не виноват, Эмили. Это не я.

Взяв его руку, она крепко зажала ее в своих руках.

— Я знаю, что это не ты, Кон. Я знаю. Кто они? Ты их всех знаешь?

Юноша кивнул головой и, продолжая всхлипывать, сказал:

— Человек с... с лошадью - это Джон Ролстон. Не нравится он мне. Убил... убил моего барсука... ручного барсука. — Он расставил ладони приблизительно на тридцать сантиметров друг от друга. — Он был таким... маленьким, когда я его нашел. А одна из... женщин - жена этого типа. Второй мужчина - это... Джо Брикберн... погонщик... погонщик скота.

Эмили кивнула головой.

— Да, я видела его раньше. И вторую женщину. Она жена кузнеца, ведь правда?

Кон опустил голову и начал мотать ею из стороны в сторону, всхлипывая:

— Мама Беллы. Белла часто... просто смеялась... просто смеялась вместе со мной... на сенокосе, когда мы собирали сено в стога... она просто смеялась. С ней было... весело. Но... но это все, Эмили. Я никогда не делал ничего плохого.

Девушка тихо сказала:

— Не волнуйся... Успокойся и поехали.

Они поехали дальше, но теперь больше не разговаривали. Эмили казалось, что тучи опустились еще ниже, а радостное настроение куда-то исчезло. Она ощутила страх. Девушка пока еще не могла определить, чего она боялась, но она удивлялась, что в мире столько скверных людей. Похоже, что на одного хорошего было десять скверных: Элис Бротон, Тим Пирсли, миссис Мак-Гиллби - она тоже. Никуда от этого не деться, миссис Мак-Гиллби была отвратной в своей религиозности, да еще та - наверху в своей спальне. Что ни делай для нее, никогда доброго слова не услышишь. А какой шум она подняла из-за Люси! Но она ей все высказала, когда поднялась наверх сегодня утром, а та ничего не сказала в ответ. Но она могла поспорить, что сегодня, когда она вернется домой, ее постель будет уделана; Рон нарочно это проделывает. О да, это на нее похоже. Она бы спелась с этими людьми в деревне... в них много общего.

С другой стороны, были также люди, подобные Сепу и ее папе. Отец был неплохим человеком. А еще была тетя Мэри. И наконец, был он... хозяин. Но относительно Берча у Эмили бывали сомнения. Иногда он был очень приятным человеком, но иной раз, когда он начинал говорить напыщенным тоном и изображал хозяина поместья, Лэрри ее раздражал, поскольку что ни говори, а он не был настоящим хозяином поместья.

Но в ту ночь, когда Берч ее поцеловал, что она подумала о нем тогда?..

О чем ей нужно думать сейчас - Эмили резко прервала свои мысли, - так это о том, как бы им проехать назад через деревню без лишних проблем. Она обратилась к Кону:

— Есть ли какая-нибудь дорога, не проходящая через деревню?

Прежде чем посмотреть на девушку, он покачал головой:

— Нет, нет, Эмили... не для телеги, а только... через проезд в изгороди... и по полевым дорогам... окольный путь.

Да, подумала Эмили, если бы не список, который он дал, перечисляющий все, что ему было необходимо: муку, кукурузу и корм для лошади, - она оставила бы телегу и лошадь у кузнеца в Феллберне, а они бы прошли пешком весь обратный путь по полевым дорогам... Но что будет, когда они придут домой? Он наверняка напустится на них и назовет их идиотами за то, что испугались косых взглядов.

Может, она и была идиоткой, потому что были только косые взгляды; во всяком случае, до тех пор, пока Кон не поднял руку. Однако она решила сейчас, что первое, что она сделает, когда они вернутся в деревню, - она заставит Кона пустить лошадь в галоп, а если дела примут плохой оборот, она использует кнут, чтобы отбиться от недоброжелателей.

В одном Эмили была уверена. Она не собиралась сегодня попусту терять время в Феллберне; она доставит груз по назначению, заберет все необходимое у мельника. Что же касается ее собственных покупок, которые девушка хотела сделать для Люси, то это подождет; Эмили не хотела рисковать, проезжая через деревню в сумерках.

Только-только пробило два часа, когда телега покинула Феллберн. Они проехали по мосту через реку и следовали по кратчайшему пути мимо Брамтон-Хилл и парка - похоже, что Кон знал дорогу.

Они не разговаривали, в молчании ощущались нервозность и тревога. Но атмосфера немного разрядилась, когда, отъехав около двух миль от города, они догнали молодого парня, который нес на плечах большой тюк. Тюк был настолько тяжел, что клонил голову парня к земле. Парень посмотрел вбок на телегу и воскликнул:

— Ой, привет, Кон.

Кон, остановив лошадь, крикнул в ответ:

— Привет... Джемси... Вижу... ты с багажом.

— Да, Кон. У вас не найдется местечка?

Ему ответила Эмили и почти весело сказала:

— Будет тесновато, но местечко найдется.

Девушка не знала, кто бы это мог быть, но парень был настроен доброжелательно, и они, возможно, смогут спокойно проехать через деревню, если с ними будет такой человек.

— Вам придется держать тюк на коленях, поскольку, как вы видите, телега вся забита, — добавила Эмили, кивнув головой на вещи, лежавшие сзади. — Давайте его сюда. — Она наклонилась и потянула тюк к себе, потом подвинулась на сиденье поближе к Кону, пока молодой человек взбирался наверх и протискивался в угол сиденья. Забрав тюк у Эмили, Джемси сказал:

— Да у вас загружена вся повозка.

— Да уж. — Она кивнула ему.

Кон сказал:

— Давненько... давненько тебя не видел, Джемси.

— Был в плавании в море, Кон.

— О! Был в море.

— Да, был в море. Но больше меня туда не заманишь. Только земля, даже если я буду голодать на ней. Ты не видел моего отца или кого-нибудь из моей семьи, Кон?

— Нет, нет... Джемси. Давно не был... в той стороне... очень давно.

Теперь молодой человек повернулся к Эмили и внимательно посмотрел на нее.

— Вы из того дома?

— Да.

— А Крисси все еще там?

— Нет. Нет. Я работаю вместо нее.

— А мне очень хотелось бы снова повидаться с Крисси. — Он засмеялся, откинув голову.

Эмили улыбнулась молодому человеку, который улыбнулся в ответ. Она подумала, что ему не больше девятнадцати.

— Мой отец ушел в море, — сказала она. — Долго вы были в отъезде?

— Да всего один год.

— А мой отец всегда уезжает сразу на два года.

— Ну, тогда мне повезло. — Джемси наклонился к ней и прошептал, широко улыбаясь: — Я оставил корабль. Боже мой! Что за еда! Даже крысы воротят от нее нос. Мой проклятый желудок бунтовал, как мог. Он просто доводил меня и успокаивался, только когда я ложился спать.

Девушка хохотала взахлеб. Он говорил так же, как тетя Мэри, когда та рассказывала про грязную одежду, продававшуюся в магазинах поношенной одежды.

Они были почти в полумиле от деревни, когда Эмили заметила справа от себя мальчишку, бегущего через низкие холмы. Сначала девушка думала, что он приближается к повозке; потом, увидев, как он побежал вперед и скрылся из виду, она перестала о нем думать. Только когда телега выехала из-за поворота и показалась улица беспорядочно раскинувшейся деревни, она заметила мальчишку снова - он размахивал над головой руками.

Присутствие молодого моряка немного успокоило страхи Кона; казалось, он забыл о том, что произошло, когда они проезжали через деревню по дороге в город. Он даже смеялся над шутками парня и пытался сам что-то рассказать, открывая рот и двигая губами. Но неожиданно улыбка сошла с его лица; Кон плотно сжал губы, резко остановил лошадь и тихо произнес:

— Эмили!..

Эмили не ответила. Она смотрела вперед, где в конце улицы и посередине дороги стоял кузнец, затем девушка увидела, как к нему присоединилась жена. Эмили перевела глаза с одного края дороги на другой. Она заметила троих мужчин, вышедших из гостиницы. Одного девушка узнала - это был погонщик скота Джо Брикберн, которого она видела утром. С ним были Джон Ролстон и еще какой-то незнакомец. Они направлялись к кузнецу и его жене.

Потом на другой стороне улицы тоже открылась дверь, и еще мужчина и женщина вышли на улицу.

— Эмили!

— Все нормально, Кон. Все нормально.

— В чем дело?

Эмили повернулась к Джемси:

— Эти... эти... там, в деревне, они собираются напасть на него.

— На Кона? — В голосе парня звучало недоверие. — Ради всего святого, почему? Почему они должны нападать на Кона?

— Они... они думают, что он...

— Что ты сделал?

Эмили, не отрывая взгляда от компании, которая медленно приближалась к ним, сказала:

— Он не делал ребенка дочери кузнеца. Вот что он пытается сказать.

— Он?! Кон сделал ребенка Белле Гудир?! Вы что, рехнулись?

— Я не рехнулась. Это они так считают.

— Бог мой! Посмотрите на них. Они наступают на нас! — Оттенок тревоги в голосе парня вызвал у Эмили панику, и она крикнула Кону:

— Слезай! Слезай! Беги, беги через поля домой.

Не ожидая повторного указания, Кон бросил вожжи, соскочил с телеги и побежал назад по дороге.

На улице раздался звук, напоминающий лай своры собак, спущенных на лису. Подобно собакам, кузнец и все остальные рванули мимо телеги. Эмили, стоя в отчаянии, кричала преследователям:

— Остановитесь! Остановитесь!

Одна из женщин посмотрела на нее и, остановившись, бросила:

— Ты ничуть не лучше этого парня, раз защищаешь его после того, что он сделал с твоей младшей сестрой.

Эмили уставилась на женщину с открытым ртом, а потом, с надрывом в голосе, ответила:

— Он ничего не сделал моей сестре. У нее не будет ребенка; у нее проблемы с кишечником. Так сказал доктор.

— Ха! Только послушайте ее. Ты такая же отвратная, как тот выскочка в доме! — Женщина плюнула на телегу и побежала вслед за остальными.

— О Боже! О Боже! — Эмили схватила Джемси за руку и крикнула ему: — Бегите! Бегите к дому, пожалуйста. Пожалуйста, бегите и найдите хозяина. Расскажите ему... расскажите ему о том, что случилось. Я останусь в повозке... я собью их всех. Я сделаю это! Я сделаю! Я пройдусь по ним хлыстом. Бегите.

Она почти столкнула парня с сиденья, и он, как бы приходя в себя после страшного сна, сказал:

— Да. Да, конечно, — и быстро побежал по улице, свернул в проход между домами и скрылся из виду.

Держа в руках вожжи, Эмили кричала на лошадь, пытаясь повернуть ее обратно, но, даже когда девушка отдавала команду, она заметила лица, выглядывающие из-за занавесок в домах по обе стороны улицы.

— Но, быстрее! Но! — Эмили никогда в жизни не правила лошадью, у нее даже не было желания попробовать, но она помнила, как Кон с ними обращался. Девушка чуть не слетела с сиденья, когда лошадь, развернувшись, помчалась через деревню. Когда повозка достигла развилки, лошадь, из-за неумелости Эмили, повернула не на ту дорогу, по которой они приехали из Феллберна, а на более узкую, которая вела к карьеру.

Когда девушка поняла, что произошло, она начала дергать и тянуть вожжи, крича, в попытке остановить лошадь или по крайней мере замедлить ее ход. Потом, так же неожиданно, как начала движение, лошадь резко остановилась, из-за чего Эмили чуть не перелетела через нее.

Хватая ртом воздух, она снова села на сиденье и посмотрела вперед: то, что увидела девушка, заставило ее отпустить вожжи и закрыть лицо руками. Кон был на дальнем конце карьера. Он бежал по узкому каменному выступу карьера, окруженный приближавшимися недоброжелателями...

Эмили снова выпрямилась во весь рост, взобралась на сиденье телеги и кричала, на гране плача:

— Не надо! Не надо! Послушайте!

Потом в два прыжка она оказалась на земле и помчалась вдоль карьера. Когда она бежала, человек, вышедший из-за валуна, крикнул ей:

— Уйди! Не вмешивайся в чужие дела!

Затем, точно так же, как и лошадь, девушка резко остановилась и снова схватилась руками за лицо. Она с ужасом смотрела, как два человека медленно приближались к Кону, который стоял без движения, как скала, находившаяся за ним. Она видела, как он отчаянно оглядывался, а в следующий момент кузнец протянул руку, чтобы схватить его. Ее сердце болезненно сжалось, она убрала руки от лица и прижала их к груди.

Сначала Эмили подумала, что Кон поднялся в воздух, как птица, - казалось, что его подхватило теплое течение; потом он начал падать, отскакивая от выступов скалы, пока не достиг дна карьера, и остался там лежать совершенно неподвижно.

Девушка завизжала. Она слышала, как эхо от ее криков разносится по всему карьеру. Под ее ногами каменистый спуск в карьер был не так крут, вниз шла едва заметная тропинка, по которой когда-то подтягивались тележки. Эмили ступила на нее и, как обезумевшее животное, перескакивая с валуна на валун, начала спускаться вниз. На дне ее ноги провалились в воду и грязь. И теперь она не слышала ни звука, кроме хлюпанья обуви; она перестала кричать, а ее стоны были слишком глубоко внутри и не могли вырваться наружу.

Эмили поскользнулась, упала в грязь на колени, подалась вперед, затем вдоль стены карьера подползла к тому месту, где он лежал.

Кон лежал на боку, положив голову на руку, другая рука касалась колена, которое было приподнято. Казалось, что он спит, его глаза были закрыты. Но из ноздрей сочилась кровь. Эмили стояла на коленях и, подняв его голову, пыталась позвать:

— Кон, Кон. — Но не смогла выдавить из себя ни звука. Когда она дотронулась до его лица, на нем остались следы мокрой серой глины, которой были испачканы ее пальцы.

Тело было мягким и теплым. Она прижала его к себе и начала баюкать, а все ее существо продолжало безмолвно кричать: «Кон, Кон». Еще сегодня утром Эмили думала, что могла бы любить его, а сейчас она знала, что любила его. Странным образом девушка любила этого отставшего в развитии парня - так, как она уже никогда никого не будет любить. За этот короткий миг прошли годы, которые дали девушке опыт любви во всех ее проявлениях: она была матерью, женой, любовницей и даже больше. Эмили поняла, что никогда больше не будет чувствовать по отношению к кому-либо того, что она чувствовала в этот момент. Ее ноги до самых бедер были испачканы мокрой грязью, тело замерзало; но девушка не осознавала этого, она осознавала только то, что любовь означала страдания, что любовь - это боль и что все разговоры о Боге и его доброте были пустой болтовней, вызванной страхом перед неизвестностью. Не было никакого Бога, по крайней мере доброго Бога, потому что добрый Бог не допустил бы, чтобы такое приключилось с невинным парнем, каким был Кон, который страдал от чужой злобы. Это было не из-за несправедливого осуждения... его убила чужая злоба.

Эмили медленно подняла голову и огляделась в поисках источников этой злобы, но, насколько она могла охватить глазами карьер, она не увидела ни одного человека.

Девушка не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она обняла Кона, и до момента, когда Лэрри забрал его у нее; она не слышала, как подошел молодой моряк Джемси, но, когда он отвел ее руки от неподвижного тела, она чуть не упала на бок. Эмили чувствовала себя такой затвердевшей, что могла бы переломиться надвое, как кусок льда, на который наступили. Поддерживаемая Джемси, она смотрела на Лэрри, обнимавшего Кона, как это делала она, зарывшись лицом в шею юноши.

Когда Лэрри и моряк наконец подняли тело Кона, Джемси повернулся к ней и мягко сказал:

— Останьтесь здесь; через минуту я вернусь и помогу вам.

Но они не сделали и полдюжины шагов по валунам, как она поднялась на ноги и побрела за ними, но большую часть пути перемещалась, как краб, пользуясь руками, чтобы не упасть.

Девушка уже добралась до тропинки, по которой вытягивали тележки, когда моряк вернулся за ней и, обняв ее одной рукой, помог подняться по склону и взобраться в телегу. Она была удивлена, увидев лошадь и повозку там, где оставила их. Половина мешков была скинута на дорогу, а остальные ровно разложены по телеге, а на них лежал Кон, слегка вытянувшись.

Все еще поддерживаемая Джемси, она пошла за Лэрри, который медленно вел лошадь к развилке дороги. Там он повернул лошадь и, взяв ее под уздцы, вывел на деревенскую улицу, медленно двигаясь до самой гостиницы. Здесь Берч остановился, и впервые с того момента, когда появился в карьере, Эмили услышала его голос.

Это мог бы быть голос Господа, который на самом деле не существовал. Голос был громким и ужасным, как было ужасно то, что он говорил.

— Он мертв! Вы слышите? Все вы, в этой чертовой деревне, вы слышите? Он мертв! Но он сегодня будет не единственным, я прослежу за этим. Слушай меня, Сэнди Гудир. Кон не делал ребенка этой шлюхе, твоей дочери, потому что он не был способен на это. Полковник позаботился об этом, поскольку не хотел недоразвитых внуков. Лучше спросите у нее, чем она занималась с Джоном Ролстоном ночью прошлого пасхального понедельника в сарае Гаррисона. А ты, Джим Эткинс, спроси свою жену, с кем она встречается по понедельникам, когда ходит в Феллберн, в задней комнате «Виноградной грозди». А что касается тебя, Дейв Коуэл, почему ты отдаешь лучшие куски мяса Глэдис Пейн? Ее муж в море, она не сможет съесть это все сама, ведь правда? В последний свой приезд домой он избил ее до посинения, потому что, если он правильно рассуждал, он был в отъезде двенадцать месяцев, а дома его ждал прехорошенький младенец...

Эмили, опершись о боковину повозки, но все еще поддерживаемая моряком, схватилась за горло. То, что они сделали с Коном, не пойдет ни в какое сравнение с тем, что они теперь сделают с ним. Лэрри не умрет в карьере. Но они достанут его как-нибудь. Ей хотелось подойти к нему, обнять и попросить: «Пойдем. Пойдем отсюда».

Но Берч стоял теперь посреди дороги перед лошадью, широко расставив руки, и кричал:

— Вы мразь! Слышите? Все вы мразь, даже ходящие в церковь не лучше других. Вы слышите, капеллан? Что привело вас сюда из Гейтсхеда? Сказать им? Нет, пусть они сами узнают, и тогда наиболее ревностные сожгут вас живьем: это позволит им утолить свой голод... А ты, Хелен Рэмсгейт...

Эмили не могла больше слушать. Она вырвалась из объятий моряка, наклонилась вперед, схватила вожжи и дернула их, а когда лошадь двинулась вперед, ее голова толкнула Лэрри в спину, и его плечи и спина сразу поникли. Он отошел в сторону, подождал, когда задняя часть телеги подъедет к нему, и положил руку на болтающиеся ноги Кона. И так они покинули деревню.