Намерения

Примеры отсутствия обладания реквизитом соответствующих намерений:

«Я обещаю», сказанное, когда я не намерен выполнять то, что я обещаю.

«Спорим», сказанное, когда я не собираюсь вступать в игру.

«Объявляю войну», сказанное, когда я не намерен воевать.

Я не употребляю термины «чувства», «мысли» и «намерения» в их «техническом смысле», противопоставляя их обыденному употреблению. Но все же некоторые комментарии необходимы:

(1) Различия столь неопределенны, что соответствующие случаи не всегда легко разграничить; и тем не менее, конечно, случаи могут комбинироваться, и обычно они действительно комбинируются. Например, если я говорю «Я поздравляю вас», должны ли мы на самом деле обладать чувством или, скорее, мыслью, что вы действительно сделали что-то выдающееся и заслуживаете поздравления? Думаю ли я при этом или чувствую ли я, что это было нечто достойное поздравления? Или, опять же, в случае обещания я должен обладать определенным намерением; но я также должен думать о том, выполнимо ли мое обещание, и полагать, возможно, что выполнение моего обещания является благом для вас, или быть уверенным, что это благо для вас.

(2) Мы должны различать реальное полагание, например, что он виновен, что он действительно совершил этот проступок, от полагания того, что это достижение принадлежит именно ему; из этого соответствия того, что мы думаем, реальному положению вещей мы делаем вывод о правильности или ошибоч-

кости нашей мысли. (Сходным образом мы можем отличать реальное чувство от чувства оправданного, подлинное намерение от выполнимого намерения.) Но вот наиболее интересный, то есть смешанный, случай этой мысли: здесь большую роль играет неискренность, являющаяся существенным элементом лжи в отличие от того, чтобы просто сказать, что это не соответствует действительности. Например, то, что я думаю, когда говорю, что он «невиновен» в том, что совершил этот проступок, или то, что я думаю, когда говорю «Я поздравляю», думая при этом, что это достижение было сделано другим человеком. Но ведь я могу и ошибаться, думая таким образом.

Если по крайней мере некоторые наши мысли неверны (в противоположность неискренним мыслям), это может привести к неудачам иного рода:

(a) Я могу подарить кому-то вещь, которая на самом деле мне не принадлежит (хотя я думаю, что она моя). Мы можем сказать, что это Невыполнимости (Misapplications), что обстоятельства, предметы, люди и т. д. не соответствуют данной процедуре дарения. Но мы должны помнить, что мы решили исключить из рассмотрения целое множество того, что может быть названо Неудачами, возникающими вследствие ошибок и непонимания. Следовало бы отметить, что ошибка в целом не делает действие пустым, хотя она может сделать его извинительным.

(b) «Я советую вам сделать Я» является перформативным употреблением; рассмотрим случай, когда я вам советую сделать что-то, что на самом деле не в ваших интересах, хотя я думаю, что в ваших. Этот случай совершенно отличен от (I),²⁷ поскольку у нас здесь вовсе нет соблазна думать, что действие совета, вероятно, может быть пустым или потенциально пустым (voidable) или что здесь вообще нет нужды сомневаться в искренности [намерения]. Скорее, мы здесь вводим совершенно новое измерение критики; здесь мы критиковали дурной совет. Независимо от того, является ли действие успешным или неуспешным, оно не застраховано от критики. Мы к этому еще вернемся.

(3) Более сложный по сравнению с предыдущими случай, который мы подробно опять-таки рассмотрим позже. Существует класс перформативов, которые я называю вердиктивами: например, когда мы говорим «Я считаю подсудимого виновным» или просто «виновен», или когда судья фиксирует положение «вне игры». Когда мы говорим «виновен», это может быть успешным в том смысле, если мы искренне думаем о доказательствах того, что он виновен. Но, конечно, процедура в целом должна быть правильной; она даже вряд ли может быть вопросом мнения, как в вышеописанном случае. Таким образом, когда судья говорит «вне игры», то это истина в последней инстанции. Но, опять-таки, мы можем получить «плохой» вердикт: он может быть не только не оправданным (применительно к праву), но в то же время неправильным (применительно к футбольному судье). Итак, здесь мы располагаем чрезвычайно неуспешной ситуацией. Но она еще не является неудачной в каком-либо из смыслов: она не пуста (если судья сказал «вне игры», гол не засчитывается; решение судьи окончательно) и не неискрення. Тем не менее мы не имеем дело сейчас именно с такими ненадежными неприятностями, но только с теми, которые очерчивают область неискренности.

(4) В случае намерения также возникают свои неувязки:

(a) Мы уже заметили сомнительность того, что конституирует последующее действие, и того, что лишь завершает, заканчивает целое, единое действие: например, трудно определить отношение между

«Я дарю» и передачей владения,

«Я беру эту женщину в жены» и завершением бракосочетания

«Я продаю» и окончанием сделки,

хотя, например, в случае обещания разграничение легко. Потому существуют сходные возможности проведения различий разными способами, различий намерения осуществить последующее действие и намерения закончить текущее действие. Здесь не возникает никаких проблем в связи с понятием неискренности.

(b) Мы примерно очертили круг случаев, в которых мы должны иметь определенные намерения, и отчленили их от тех особых случаев, когда мы должны иметь намерение осуществить определенный курс дальнейших действий, когда использование данной процедуры предназначено для осуществления этого действия (облигаторно или рекомендательно). Примером такой особой процедуры является принятие на себя обязательства сделать что-либо, возможно, крещение. Главная цель подобной процедуры состоит в том, чтобы сделать определенное поведение упорядоченным, а другое поведение — неупорядоченным — для многих целей, например, для выведения правовой формулы, подобной процедуры можно достичь наиболее успешно. Но другие случаи не такие легкие: я могу, например, выразить свое намерение, просто сказав «Я буду...». Я должен, конечно, обладать этим намерением, если я не веду себя неискренне во время употребления этих слов — но что является показателем степени успешности, если я в конце концов не сделал того, что намеревался сделать? Или, опять-таки, в предложении «Добро пожаловать» — сказать так означает приглашение, здесь необязательно проявление искренности: но что если говорящий при этом ведет себя грубо? Или, опять-таки, я даю вам совет, и вы ему следуете, но потом я вас обманываю — до какой степени на меня налагается обязательство так не поступать? Или просто от меня «не ждут» такого поведения? Или это является частью спрашивания-и-принятия совета, что определенное осуществление такого последующего поведения является неупорядоченным (out of order)? Или сходным образом я советую вам сделать что-то, вы соглашаетесь с этим, а затем я протестую против этого — является ли в этом случае мое поведение неупорядоченным? Вероятно, да. Но существует устойчивая тенденция к прояснению подобного рода ситуаций, как, например, когда мы движемся от «Я прощаю» к «Я извиняю» или от «Я буду» к «Я намереваюсь» или к «Я обещаю».

Итак, слишком много уделено внимания случаям, в которых перформатив-ные употребления могу быть неудачными с тем результатом, что рассматриваемое действие лишь подразумевается, осуществляется притворно и т. д. И вот теперь уместным представляется заявить, что все сказанное выше равносильно утверждению — если использовать жаргон, — что определенные условия должны быть удовлетворены: если действие должно быть успешным»— нужно сделать определенные вещи. И это, ясное дело, обязывает нас сказать, что для того, чтобы определенные перформативные употребления были успешными, определенные утверждения должны быть истинными. Это само по себе является тривиальным результатом нашего исследования. Ну что ж, чтобы избежать, по крайней мере, тех неудач, которые мы выявили, мы должны рассмотреть:

(1) что это за утверждения, которые должны быть истинными? и

(2) можем ли мы сказать что-либо вменяемое о связи перформативного употребления с этими утверждениями?

Вспомним, что мы говорили на первой лекции о том, что мы можем в некотором смысле подразумевать кучу вещей, которые должны произойти, когда мы говорим «Я обещаю», но это совершенно отличается от того, чтобы сказать, что употребление «Я обещаю» является утверждением, истинным или ложным, и что дело обстоит так-то и так-то. Я остановлюсь на некоторых важных вещах, которые должны быть истинными, если осуществление действия должно быть успешным (не все — но даже эти теперь кажутся достаточно скучными и тривиальными — я надеюсь, что именно сейчас они кажутся для нас «очевидными»).

И вот когда, например, я говорю «Извините» и тем самым фактически прошу прощения, то, что мы можем сказать: я или он действительно совершили акт прощения, тогда —

(1) истинно, а не ложно, что я делаю что-то (или сделал) — на самом деле множество вещей, но, в частности, я прошу прощения (попросил прощения);

(2) истинно, а не ложно, что определенные условия при этом обязательно соблюдаются,^ особенности те, что расписаны в наших Правилах АЛ и А.2;

(3) истинно, а не ложно, что обязательные и другие определенные условия типа Г, в особенности то, что я думаю что-то; и

(4) истинно, а не ложно, что впоследствии я обязан совершить нечто.

ТЕПЕРЬ, строго говоря, смысл, в котором высказывание «Я прошу прощения» предполагает истинность каждого из этих пунктов, был уже объяснен — мы объяснили каждый из этих пунктов. Но интересно сравнить эти «импликации» перформативных употреблений с определенными открытиями, сделанными сравнительно недавно применительно к «импликациям» противоположного и пользующегося предпочтением типа употреблений, утверждения, или констативного употребления, которое само по себе в отличие от перформатива является истинным или ложным.

Прежде всего (1) какова связь между употреблением «Я прошу прощения» и фактом, что я прошу прощения? Важно понять, что эта связь отлична от связи между «Я бегу» и тем фактом, что я бегу (или в случае подлинного «чистого» сообщения — между «он бежит» и тем фактом, что он бежит). Это отличие в английском языке маркировано употреблением неконтинуального настоящего времени в перформативных формулах; в других языках это не всегда так — в них длительное настоящее вообще может отсутствовать, и даже в английском оно не всегда употребляется.

Мы можем сказать: в обычных случаях, например в случае бега, имеется факт, что он бежит, который делает утверждение о том, что он бежит, истинным; или, опять-таки, что истинность констативного употребления «он бежит» зависит от того, что он действительно бежит. В то время как в нашем случае факт, что я прошу прощения, продуцируется успешностью перформатива «Я прошу прощения» —- и то, преуспею ли я в том, что прошу прощения, зависит от успешности перформатива «Я прошу прощения». Это один способ, при помощи которого мы можем оправдать перформативно-констативное разграничение — разграничение между словом и делом.

Теперь рассмотрим еще три из многих способов, при помощи которых утверждение предполагает истинность определенных других утверждений. Один из тех, который я отмечу, хорошо известен. Остальные обсуждались совсем недавно. Мы не будем рассматривать их слишком технически, хотя это и может быть сделано. Я имею в виду открытие того, что способов, при помощи которых мы можем ошибаться, говорить неправильно, возникающих при посредстве «фактуальных» утверждений, гораздо больше, чем просто противоречий (которое так или иначе является сложным отношением, которое требует и определения, и объяснения).