Прежние деньки

Атланта, штат Джорджия

1973

После речи на торжественном ужине Дена не могла уснуть до трех часов ночи. Когда на следующее утро зазвонил будильник, ей пришлось чуть не за волосы вытаскивать себя из постели. Неделю назад казалось – подумаешь, встать пораньше, а на деле – сущий кошмар. Черт ее дернул согласиться на завтрак со Сьюки. Под душем она надеялась только на то, что не придется много говорить, Сьюки наверняка возьмет на себя труд общения. Надев свитер и брюки, она прихватила плащ и спустилась вниз.

Войдя в кафе, она тут же увидела в углу Сьюки: та неистово махала рукой. Дена ее и без того узнала бы: аккуратное ситцевое платье с длинным рукавом, те же короткие прямые рыжие волосы, что и в колледже. Как будто она совершила из прошлого скачок во времени. Сьюки уже обнимала ее, прыгала и взвизгивала как подросток.

– Дена! Господи! Как я рада! Боже ж ты мой, садись, дай на тебя посмотреть! Я так волнуюсь, у меня сейчас будет эпилептический припадок. Это же ты собственной персоной, и прости, но ничуть не изменилась! Та же потрясная белая кожа, абсолютно восхитительная!

Они сели.

– Сними ты свои темные очки, – сказала Сьюки, – дай мне тебя всю рассмотреть как следует.

Дена, как ни паршиво себя чувствовала, обнаружила, что все же рада видеть Сьюки, энтузиазмом которой трудно было не заразиться. Она сняла очки, Сьюки вонзила в нее оценивающий взгляд и откинулась на стуле в притворном отвращении:

– Так я и знала! Ни капли косметики. Мне, значит, пришлось намазать на рожу краски, которой хватило бы выкрасить линейный крейсер, а она сидит тут как ни в чем не бывало, юная и прекрасная, как всегда. Хоть бы парочка морщинок, так нет же. – Она нагнулась через стол: – Взгляни‑ка, дорогуша, у меня морщины появляются каждую секунду, пока мы тут сидим беседуем. Эрл говорит, это морщинки смеха, но он просто слеп как крот. Выходи замуж за близорукого – и никогда не состаришься.

– Сьюки, ты прекрасно выглядишь.

– Н‑да? Что ты, я старая замужняя тетка с детьми – семеро по лавкам. Молодость улетучилась как дым.

Дена засмеялась:

– Да брось! Ты ни на день не постарела с тех пор, как я тебя видела. А теперь рассказывай, как живешь.

– Да никак, все по‑старому, ращу детей, в общем, знаешь, ничего такого. Да что обо мне, это у тебя жизнь как сказка. До сих пор поверить не могу, что ты здесь. Знаешь, сколько мы не виделись?

– Нет.

– Ну так я тебе не скажу. Но я хочу услышать все. Расскажи про вчерашний ужин. Небось рада до потери сознания, что тебя наградили? Такая честь. Ужин был потрясный?

Дена махнула рукой:

– Да ну, обычный для таких мероприятий.

– Тебе дали какую‑то большую премию?

– Нет, только значок.

– Ах вот как. – Сьюки вновь откинулась на спинку стула. – А я была бы в восторге, если бы мне дали награду и попросили сказать речь.

– Не‑а, не была бы. В первый раз – да, а потом – нет.

– Нет, была бы, дорогуша, схватила бы награду и удрала с ней как вор!

– Я тебе вот что скажу, – улыбнулась Дена, – в следующий раз, как получу награду, мы наденем на тебя парик блондинки, и пойдешь вместо меня. Ну ладно, давай не будем обо мне, я уже этим сыта по горло, расскажи о себе.

– О себе? Я же говорю, все по‑прежнему. Из дома матери Эрла в центре города мы переехали в симпатичный маленький домик на окраине, нам нравится, и я занимаюсь все той же общественной работой, ну ты знаешь, вот и все.

К столу подошла официантка. Дена заказала кофе, а Сьюки сказала:

– Мне что‑нибудь без кофеина, а то я так нервничаю, что того гляди в обморок хлопнусь. Дена, сколько сейчас времени?

Дена уверила ее, что время у них еще есть.

– Ладно, – сказала Сьюки, – тогда мне без кофеина со льдом.

– Сколько у тебя детей?

– Дорогуша, я еще двоих родила с тех пор, как мы виделись. Я как та старушка в башмаке: у нее было столько детей, что она не знала, куда их девать. Теперь у меня трое, представляешь? Три девчонки, Си‑Си, Ди‑Ди и Ле‑Ле. – Сьюки достала фотографию, на которой была она и три миниатюрные Сьюки с такими же прямыми рыжими волосами и такими же мордашками. – Я хотела привезти все альбомы, да Эрл не позволил.

– Они очень красивые.

Сьюки сверкнула улыбкой:

– Мне тоже так кажется, но я же их мать. Хотя Эрл и сам того же мнения, он думает, они вырастут и все трое станут Мисс Алабама. Но конечно, нужно им уши фиксировать до того, как они начнут встречаться с мальчиками.

– Что?

– На снимке не видно, но все трое, увы, лопоухие. Помнишь, как у Эрла уши торчат? Папа поначалу говорил, что он похож на такси с двумя открытыми задними дверями. Но они, слава богу, девочки, им можно ушки просто волосами прикрыть.

Дена снова посмотрела на фото.

– Сьюки, вы что, одеваетесь в магазине «Мама и дочка»?

– Да, и не смей ржать. Я знаю, это провинциально, но Эрл – кандидат в муниципальный совет, и он подумал, что это мило для постера и другой рекламы.

– Ой, нет, только не говори, что Эрл ударился в политику.

– Ой, да. Он считает, это полезно для бизнеса. Кроме того, у него очень развито чувство гражданского долга. Можешь взять себе этот снимок, у нас таких целая куча.

– Спасибо. Ну а сама‑то ты как, Сьюки? Не бросаешь попыток стать Мисс Популярность? Помню, ты в университетском городке всех агитировала тебя выбрать.

– Теперь она мне будет напоминать, какая я была идиотка. Да, я была простофиля. Попала в Южный методистский университет прямо из Сельмы. К тому же я не виновата. Помнишь Маму?

– О да, Ленора Само Великолепие. Как она?

Сьюки закатила глаза:

– К сожалению, прекрасно, до сих пор терроризирует всех соседей в радиусе ста миль. Короче, это она была виновата. Она говорила: или учись на одни пятерки, или стань популярной. Не можешь быть умной, будь игристой, как шампанское. И я фонтанировала, как ты помнишь.

Официантка подала кофе, а следом за ней к столу подошла женщина и обратилась к Дене:

– Простите, пожалуйста, нельзя ли взять у вас автограф? Я ваша большая поклонница.

Дена полезла в сумку в поисках ручки и бумаги, поскольку у женщины ничего с собой не было, а Сьюки радостно заговорила:

– Мы с Деной были соседками в общежитии «Каппа»,[17]когда учились в колледже.

– Правда? – сказала женщина.

– Да. Я приехала из самой Сельмы, штат Алабама, только ради того, чтобы повидаться хоть несколько минут. Мы сто лет не встречались. Но она совершенно не изменилась. «Дена, – говорю я ей, – я такая старуха, что скоро развалюсь на части, а ты вон какая».

Женщина улыбнулась:

– Как славно, девушки, что вы сохранили дружбу.

Дена наконец отыскала ручку и старый конверт и спросила:

– Это для вас? Или кому‑то другому подписать?

Женщина сказала:

– Нет, для меня. – И продолжала беседовать со Сьюки: – Мой кузен женился на девушке из Сельмы. Летти Кэтрин Уиндем.

– Правда? Я знаю Уиндемов. Замечательное семейство!

– Ну, Летти точно замечательная.

Дена снова прервала их беседу:

– Простите, мне нужно знать, как подписывать.

– Можете так и подписать – для меня, дорогая.

Дена пыталась быть вежливой:

– Не могли бы вы назвать свое имя?

– Ах да, простите. Напишите – для Мэри Либ Хокинз.

Сьюки продолжала:

– Я пыталась уговорить Дену приехать на пару дней в Сельму, но она такая занятая, должна лететь назад, в Нью‑Йорк, что‑то записывать. Представляете – работать в воскресенье? Изверги какие.

Мэри Либ посочувствовала Дене:

– Бедняжка.

Дена протянула ей конверт:

– Держите. И спасибо.

– Вам спасибо. Повеселитесь, девушки.

Сьюки ответила за них обеих:

– Спасибо, мэм, обязательно.

Когда женщина отошла, Сьюки повернулась к Дене с горящими глазами:

– Она прелесть, правда? К тебе небось постоянно подходят. Ты небось такой важной себя чувствуешь. Я вся надуваюсь от гордости, даже когда сижу рядом с тобой. Тебе это нравится – когда подходят?

– Вообще‑то не слишком.

– Да как может не нравиться внимание? Кто этого не хочет?

Дена улыбнулась:

– Да нет, нравится, конечно. Просто… просто иногда мне неохота быть милой со всеми.

– Ты уж будь со мной мила, Дена Нордстром, учитывая, сколько я из‑за тебя натерпелась.

– Натерпелась из‑за меня?

– Не так‑то легко жить в одной комнате с самой красивой девушкой в университетском городке. Удивительно, что я не получила психологическую травму на всю жизнь. Мне приходилось часами приводить свои волосы в божеский вид и накладывать на себя тонны косметики. А ты продерешь глаза – и пошла, и выглядишь лучше всех нас вместе взятых. Вспомни, ты всегда лопала от пуза, как лесоруб, а я морила себя голодом. Листик салата на обед – вот и все, что я могла себе позволить, чтобы из джинсов не выпирать, а у тебя до сих пор ни одного лишнего фунта. Да тебя убить мало – от имени всех женщин мира. – Сьюки расхохоталась: – Ой, Дена, а помнишь электромашинку, которую я купила перед выпускным вечером, она типа должна была уменьшить размеры всех моих прелестей? Я сидела привязанная к ней часами, в обморок падала от усталости и все равно в этом своем платье была похожа на мешок с грейпфрутами.

– Сьюки, ты была одной из самых привлекательных девчонок в университете, и ты прекрасно это знаешь.

– Ха! Да едва у кого‑то из мальчишек возникал ко мне интерес, ты проходила мимо, и они мчались за тобой высунув язык, а про меня забывали напрочь. Эрла Пула я заполучила только благодаря тому, что он слеп как крот.

– Не говори глупостей. Эрл тебя обожал.

– Ага, а Уэйна Комера забыла? Когда он тебя увидел, он бросил меня, как горячую картошку, и помчался за тобой. Разбил мне сердце.

– Боже правый, Сьюки, да этот Уэйн никогда тебе не нравился. Он же был отвратный идиот!

– Сейчас‑то я это понимаю. Кстати, раз уж об этом зашла речь, ты с кем‑то встречаешься?

– Да. Вроде бы…

У Сьюки загорелись глаза:

– Я его знаю?

– Нет, вряд ли.

– Жалко. Я надеялась, у тебя умопомрачительный роман с какой‑нибудь кинозвездой. Ну ты хотя бы влюблена?

– Слава богу, нет.

Сьюки удивилась:

– Ты что, не хочешь влюбиться?

– Ну, это мы проходили… Кошмар какой‑то. Нет уж, хватит. Лучше пусть меня любят, чем я. Добейся меня – вот мой девиз.

– Слушай, Дена, а помнишь, как в колледже я по уши втрескалась в Тони Кертиса, а ты в этого писателя, как его… Теннеси Уильямса? У тебя над кроватью висела его фотография.

– Точно, господи, надо же… Как ты все помнишь? Я почти забыла.

– Да как я могла забыть! Ты же потащила меня к черту на рога, до самого Сант‑Луиса, в штат Миссури, в паломничество, чтобы увидеть какую‑то несчастную обувную фабрику, на которой он работал. Ты рыдала там, будто прикоснулась к святыне!

– Точно. Международная обувная компания…

– А потом мы на трамвае поехали к старой уродливой многоэтажке, где он когда‑то жил.

– Господи, я все забыла.

У Сьюки был довольный вид.

– Ну вот, разве не приятно повспоминать прежние деньки? Теперь ты рада, что я приехала? А то ведь пыталась отвертеться. Теперь‑то рада или нет?

– Да.

– Вечно мне приходится принуждать тебя к социальному общению. Если бы не я, ты никогда не вступила бы в «Каппа». Без меня ты и знать никого не желала, кроме этих экстравагантных актеров из театра, смахивающих на гомиков. Разве не правда?

– Правда, наверное.

– Помнишь, какая ты была застенчивая? А я тебя силком вытолкнула в свет. На самом деле ты сейчас звезда исключительно благодаря мне. По крайней мере, так я всем говорю, так что не вздумай озвучивать другую версию.

– Договорились.

– Я, конечно, шучу, но, Дена, разве ты не рада, что период увлечения претенциозным искусством и театром уже позади?

– Я увлекалась претенциозным искусством? Что‑то не припомню такого.

– Не помнишь? А как ходила в тот дурацкий кинотеатр, где показывали разные странные фильмы?

– В «Лирик»?

– Да. Ты заставила меня посмотреть старое идиотское кино про клоуна, которое шло даже без перевода, не по‑английски.

– «Дети райка»? Это был французский.

– В общим, французский или не французский, неважно, но фильм идиотский. Ты таскала меня в самые безумные места, как куклу, и я тебе это позволяла. Мама говорила, что я слаба на голову, и, видимо, была права, но нам было весело, правда? Что ты отчебучивала – ужас, такая дурочка была. Помнишь, как нам влетело за то, что мы всю ночь ржали? Помнишь Джуди Хорн, у которой был гайморит? Она долбила нам в стену, чтобы мы заткнулись. Помнишь, на вечере выпускников «Каппа» ты притворилась шведской студенткой, прибывшей по обмену? Оделась как чучело и говорила с акцентом, это был просто улет.

– Шведской?

– Ну да! Боже мой, а греческая неделя и песня, которую ты написала для скетча «Каппы»!

Дена смотрела на нее в недоумении.

– Да ты помнишь! Ты заставила нас засунуть воздушные шары под свитер, и мы пели «Благодарность молочным железам». Мы были такие глупые и такие счастливые! И ржали с утра до ночи.

– Правда? Я помню, что мы иногда веселились, но чтобы все время были счастливые, такого не помню.

– Ты была! Ничто не могло испортить тебе настроения. Всегда ходила с крыльями за спиной.

– Правда?

– Да.

– Хм. Ты уверена?

– Конечно, я же твоя соседка по комнате. Небось должна знать.

– Странно. Я помню, что в юности была несчастлива, вроде бы.

– Да нет же! Была немного мрачноватая, и только. Я считала, что это от всех этих жутких драм, в которых ты играла главные роли. Ты торчала в этом театре ночи напролет, и мне приходилось спускаться и открывать тебе дверь черного хода. Ты столько времени там проводила, что все решили, будто у тебя тайная любовь, а кто он, ты не говоришь. И однажды ночью – неужели не помнишь? – мы с Мици Макгрюдер – кстати, она наконец вышла замуж – прокрались в театр и увидели, как ты в два часа ночи репетируешь на сцене в полном одиночестве. Ты пела, смеялась, танцевала. Это было безумие, выходило за все рамки. Что ты там вытворяла?

Дена пожала плечами:

– Бог его знает. Наверное, репетировала что‑то. Что я, помню, что ли.

– В общем, как бы там ни было, а результат налицо. Видишь, ты у нас звезда. А теперь расскажи, с кем ты встречалась.

– В смысле?

– С кем из звезд? Знакома с Тони Кертисом?

– Нет.

Сьюки была явно разочарована.

– А чего же ты у него интервью не возьмешь? Наверняка все с удовольствием смотрели бы. Ты меня слушай, Дена, я ведь – глас народа.

Тут подошла грузная официантка, встала у стола, долго разглядывала Дену, потом спросила, как ее зовут.

– Простите, что? – Дена подняла на нее глаза.

– Как вас зовут? Говорят, вы типа знаменитость.

Сьюки с радостью пояснила:

– Это Дена Нордстром, вы видели ее по телевизору.

Официантка, не имевшая представления, кто такая Дена, тут же сказала:

– А можно тогда у вас автограф?

Сьюки, ставшая к этому моменту бывалым профи, ответила:

– Конечно, можно. У вас есть карандаш и листок бумаги?

Официантка протянула Дене чековый блокнот:

– Вот, взади тут напишите. Для Билли.

Потом Билли обернулась и заорала:

– Тельма, поди сюда, возьми у ней автограф! И Дуэйна с кухни зови! – И спросила у Сьюки: – Можно для Дуэйна еще один?

Сьюки спросила:

– Дена, для Дуэйна еще подпишешь? – Потом обратилась к официантке: – А кто у нас Дуэйн?

– Повар.

– Это повар, Дена, ты ведь не возражаешь, нет?

Дена подписала блокнот другой официантки.

– Хорошо, но скажите ему, пусть поторопится.

Билли сунула ей клочок бумаги:

– А вот, черкните тута. Он щас занят. Я ему передам.

Дена подписала бумажку.

– Спасибо.

Сьюки сияла.

– Дена, я всегда знала, что ты прославишься, а теперь чувствую себя гордой, как мамаша. Я же тебе постоянно об этом талдычила, правда?

– Неужели?

– Ну да, ты что ж, совсем ничего не помнишь? – Сьюки поглядела на нее с сожалением. – Дена, ты не скучаешь по юности? Мне так не нравится быть взрослой. Конечно, я ни на что не променяла бы Эрла и моих девочек, но разве тебе не хотелось бы вернуться в прежние времена, ни о чем не беспокоиться, делать глупости и бегать на свидания?

Дена глянула на часы и удивилась, что уже так поздно.

– Черт, Сьюки, мне надо бежать.

Сьюки взвыла:

– О нет! Мы еще даже не начали. Только к интересному подобрались.

– Мы скоро опять увидимся. Обещаю.

Вдруг Сьюки запаниковала:

– Стой! Чуть не забыла! Я же должна сфотографировать нас для газеты «Каппа кей». – Она нырнула в сумку и выудила фотоаппарат. – Это секунды не займет. Сейчас позову официантку Билли, она щелкнет.

Проводив Дену до лимузина, Сьюки обняла ее на прощанье.

– Пообещай… Пообещай, что если когда‑нибудь снова окажешься к югу от линии Мейсона‑Диксона,[18]то позвонишь. А иначе сама узнаю, припрусь и устрою тебе скандал.

Дена засмеялась:

– Обещаю.

– Да, и еще, если когда‑нибудь встретишь Тони Кертиса, скажи ему, что у него есть преданная фанатка в Сельме, штат Алабама.

– Скажу.

Когда она уже отъезжала, Сьюки помахала рукой и крикнула:

– Люблю тебя!

В самолете Дена заказала «Кровавую Мэри» и задумалась о той девочке, которую описала Сьюки. Неужели это она и есть? Неужели Сьюки так в ней ошибалась? Девочка, которую она, как ей казалось, помнила, была грустная, заторможенная, много плакала, часами сидела, глядя на сверкание солнца в листве, и чего‑то сильно, до боли, хотела. Но чего она хотела и куда это желание делось, Дена не знала. Дело в том, что она едва помнила ту девочку.

Она заказала еще одну «Кровавую Мэри» и проспала до самого Нью‑Йорка.