Глава пятая. Было уже темно, когда Кевин подошел к дому дяди Боба

Было уже темно, когда Кевин подошел к дому дяди Боба. Он оглядел высокое серое здание, поднялся в подъезд. Нашел нужную квартиру, постучал в дверь.

— Эй, дядя Боб! Тетя Джоржет! Есть дома кто-нибудь?

Кевин грохотал в дверь. Но вокруг было тихо.

— Дядя Боб! Это ваш любимый племянник Кевин! Тетя Джоржет!

Никто не отвечал. Значит, они все-таки уехали в Париж.

Кевин вышел на улицу. Начинало подмораживать. Стояла густая темень. Тусклые фонари слабо освещали улицу. Кевину, оказавшемуся одному в незнакомом городе, стало жутко и страшно.

Он не знал, куда ему идти. Все гостиницы были для него закрыты. Дядя Боб уехал. Он шел вперед, не зная, куда и зачем.

На перекрестках стояли проститутки в коротких полушубках, выставив ляжки в черных чулках. На скамейках собирались компании наркоманов, дергающихся в жутких конвульсиях и завывающих нелепые песни.

Кевин съежился. Откуда-то повылазили бомжи, какие-то уроды в лохмотьях. Такие рожи он видел лишь в фильмах ужасов и никогда не подозревал, что чудовища существуют на самом деле.

— Поосторожней, парень! — омерзительная рожа рассмеялась ему в лицо.

Но этот смех не был похож на человеческий.

Кевина передернуло. А отвратительные фиолетовые физиономии скалились, обнажая свои гнилые зубы, тянули к нему скрюченные желтые ручищи с неимоверно длинными и загнутыми ногтями, похожими на клещи.

Кевин был в отчаянии. Куда ни бросался — везде стоял этот кошмар. Со всех сторон на него смотрели звериные глаза, в которых не было ни капли человеческого.

Это был Квинс — один из самых опасных районов Нью-Йорка. Каждую ночь здесь собирались самые грязные отбросы общества. Здесь происходило самое большое количество убийств, изнасилований, грабежей и прочих преступлений.

Если бы Кевин это знал, то наверняка от ужаса потерял бы рассудок. Но он был ребенок и многого не понимал. Он еще не знал о жестокости, насилии, разврате.

— Эй, малыш, может, тебе почитать какую-нибудь сказку на ночь?

За спиной Кевина раздался хохот. Он обернулся. У фонаря стояли две вульгарные девицы с торчащими во все стороны волосами непонятного серовато-голубого цвета, с сигаретами в зубах, и пускали густые клубы табачного дыма прямо в лицо Кевину.

Какой кошмар! Будто в каком-то страшном сне.

Кевин бросился бежать. Он не знал, куда ему деваться. Куда уйти от этого ужаса, спрятаться, спастись.

— Такси! Такси! — кричал он, а по щекам уже катились слезы.

Он плакал от беспомощности, одиночества, от страха, от того, что был совсем один ночью в незнакомом страшном городе, и некому было его защитить от жутких чудовищ, которые вот-вот загребут его своими желтыми ручищами и проглотят как лягушонка.

— Такси! Такси!

Остановилась какая-то машина. Кевин бросился к ней, открыл дверцу и прыгнул на заднее сидение.

— Как здесь страшно, — сказал он в сердцах шоферу.

В душе он испытывал облегчение, что наконец кончится этот кошмар, он уедет отсюда куда-нибудь подальше. Не успел он подумать, куда же ему податься, как таксист обернулся, и Кевин увидел жутчайшую черную физиономию.

Ему показалось, что это привидение. Он вскрикнул.

— Да и здесь невесело, пацан! — прорычал тот грудным басом, едва не лишив чувств перепугавшегося до смерти Кевина.

Он пулей выскочил из машины и побежал куда глаза глядят. Он бежал долго, ничего не замечая, не зная, куда. Ему казалось, что черное страшилище преследует его.

Наконец силы стали покидать его. Он задыхался. Обернувшись назад и убедившись, что за ним никто не бежит, Кевин остановился, чтобы перевести дыхание. Он судорожно глотал воздух, смахивал рукавом катившиеся градом слезы.

Кевин даже не заметил, как оказался в парке. К ночи ударил мороз и все вокруг: деревья, аллеи, кусты и даже сугробы заледенели после дневной оттепели.

В одиночестве он бродил по мрачным дорожкам, слегка освещенным тусклым светом ночных фонарей.

Кевин почувствовал, что проголодался. Он присел на заледеневший сугроб и достал из рюкзака бутерброд, который успел прихватить из холодильника в «Плазе».

— Нет. Больше так отдыхать я не хочу.

Он устал. Ночью в этом холодном парке он ощущал себя подавленно и неуютно. Хотелось домой, в теплую родную комнату на Линкольн-стрит. Хотелось к маме. Только с ней он чувствовал себя защищенным от бед. Он соскучился по своей семье.

Конечно, они все далеко не идеальны, но с ними лучше и надежнее, чем здесь, одному на морозе, среди безмолвных деревьев, наводящих тоску и страх.

К нему прилетел голубь. Кевин протянул крошечки батона. Тот стал жадно клевать, и через минуту сюда слетелась еще куча голубей. Они клевали прямо с руки, облепив Кевина со всех сторон.

— Ребята, вы откуда прилетели? Не знаю, хватит ли на всех корма.

Кевин достал последний бутерброд и раскрошил перед собой. Голубей слеталось все больше и больше. Они клевали жадно и быстро, то и дело отталкивая друг друга от аппетитной добычи.

— Ну вот, уже все съели.

Опустив крылья, выставив свои гладкие толстые брюшки, голуби смотрели на Кевина в ожидании новой порции крошек.

— Вы такие забавные. Но у меня ничего больше нет.

Кевин взял на руки одного голубя, погладил по белой грудке. Тот смирно сидел на его ладони, даже не думая вырываться. Голуби были совсем ручными и не боялись людей.

Вдруг из-за сугроба выросла голова в темном капюшоне с торчащими седыми прядями волос. Это была та самая безобразная старуха в лохмотьях, которую он уже видел однажды, приняв за статую.

Кевин закричал. От страха его лицо перекосилось.

Он был до смерти перепуган. Он хотел убежать, но, как назло, нога застряла среди замерзших кустов. От отчаяния он орал еще больше. А когда увидел, что чудовище придвигается к нему, Кевину стало совсем не по себе. Огромная ручища в рваной поношенной перчатке потянулась к нему. Кевину показалось, что она вот-вот схватит его за горло и задушит. От страха он закрыл лицо руками.

Но, к его большому удивлению, безобразная ручища всего лишь вытащила его застрявшую ногу.

Кевин бросился прочь. Он бежал на всех парах, унося ноги от греха подальше.

Но, достигнув арки, выходящей на улицу, он вдруг остановился. За ним никто не гнался. Вокруг было тихо.

— И с чего это я?!

Он и сам не знал, почему так испугался, так глупо повел себя. Ведь она не хотела ничего плохого, она только помогла ему. И зачем надо было так дико орать, будто тебя режут?

Кевину было неловко и стыдно за свою нелепую выходку.

— Нужно непременно вернуться, — решил он, — и извиниться за несдержанность.

Наверное, он здорово обидел женщину. Вероятно, ей сейчас тоже одиноко и скучно, раз она одна в такое время в парке.

Кевин медленно поплелся назад, размышляя, как лучше объяснить причину его странного поведения.

Старуха стояла на том же месте. Ее голову, руки, плечи облепили голуби. Она ласково разглаживала их крылья, и те мирно дремали, склонив свои смешные головы, прямо на ее лохмотьях.

Это была трогательная картина загадок и причуд природы. До этого Кевин не знал, что человек может так дружить с птицами, а они, в свою очередь, могут быть так тесно привязаны к нему.

— Послушайте, мне очень жаль, что я закричал.

Старуха обернулась, посмотрела на него, но не проронила ни слова. Ее плотно поджатый рот ясно говорил о том, что она далеко не любитель болтать. Было видно, что это человек очень замкнутый и одинокий.

— Вы ведь только хотели мне помочь. Я понимаю. Просто я здесь один и поэтому очень испугался. Меня зовут Кевин Маккальстер. У вас очень хорошие птицы. Я вас и раньше видел. На вас сидели голуби. Знаете, я, конечно, немного испугался, но потом подумал, что раз они сидят на вас, они вас любят.

Старуха молча возилась с голубями, угрюмо исподлобья поглядывая на Кевина.

Наверное, он кажется странным. Кевин почувствовал неловкость.

— Если я вам мешаю, то могу уйти. Я вам мешаю?

— Нет.

Вокруг порхали голуби, громко хлопая крыльями.

— Вы должны их звать или они сами прилетают к вам? — спросил Кевин.

Вместо ответа она подошла к нему, взяла его за руку. Достала из своего кармана горсть зерна и высыпала ему на ладонь.

— А теперь подбрось.

Не успели зернышки рассыпаться на заледенелой земле, как в одну секунду слетелась огромная стая голубей и начала усердно клевать.

— Они слышат, — сказала старуха.

— Вот здорово! — с восхищением произнес Кевин.

Оказывается, в природе существуют невероятные вещи, о которых он даже не догадывался ранее.

Он заметил, как сердитое, хмурое лицо старухи вдруг посветлело. В глазах появился живой блеск. Она улыбалась. И больше не выглядела такой старой. Кевин внимательнее присмотрелся. Да ей от силы было пятьдесят лет.

— Что-то похолодало, — сказал Кевин. — Может быть, чашечку горячего шоколада? Вы не возражаете? Я угощаю.

Улыбнувшись, она кивнула. Вместе они медленно шли по широкой аллее.

— Не хотел я проводить канун Рождества в этом парке, — сказал Кевин. — Пойдемте куда-нибудь согреемся?

— Пойдем, я знаю одно местечко.

Она привела его в филармонию. Пройдя с черного хода, Кевин очутился в темной служебной каморке, где лежали поломанные музыкальные инструменты: трубы, саксофоны, скрипки… Из маленького окошка Кевин видел концертный зал. Оркестр играл замечательную рождественскую музыку.

Здесь было тепло. Кевину стало спокойней на душе. Он чувствовал облегчение оттого, что избавился от привидений и чудовищ.

— Прекрасная музыка?

Кевин осматривал каморку.

— Отсюда я слушала самую замечательную музыку. Апоффи Джейтр-Кимбейзи, Фрэнк Синатра…

Старуху звали Джуди. Она не была такой безобразной и угрюмой, как показалась Кевину сначала.

Она искренне любила все живое, нежно заботилась о своих птицах и быстро вызывала симпатию у Кевина.

— Вы приводите сюда своих друзей? — спросил Кевин, разглядывая старинный ксилофон, покрытый толстым слоем пыли от долгого лежания без дела.

— У меня нет друзей, — тяжело вздохнула Джуди.

— Очень жаль.

— Люди проходят мимо меня на улице. Они видят, но делают вид, что я не часть их города.

В глазах мелькнули грустные искорки. Она страдала от своего одиночества, хотя сама же и провоцировала его. Неопрятный вид, жалкие лохмотья, сердито поджатые губы отталкивали людей. Ведь и с Кевином произошло также. Сначала он боялся ее.

— Это чувство мне знакомо, — сказал Кевин.

С ним такое случалось, когда он ссорился со своими родными. Тогда ему объявляли бойкот, и в течении нескольких дней его никто не замечал. Вернее, делали вид, что не замечали.

— Все борются за место под солнцем, — задумчиво произнесла Джуди.

— Я иногда огрызаюсь, и меня за это посылают на чердак, — рассказывал Кевин о семейных проблемах.

Ему было жаль Джуди, и он искренне сочувствовал ее одиночеству. К тому же она была очень замкнутой и нелюдимой, несмотря на доброе сердце. Она не любила людей. Но почему? Кевин не мог этого понять, и она рассказала ему свою грустную историю.

— Я не всегда была такой. Все обстояло не так много лет назад.

* * *

Джуди была обычной земной женщиной. Имела работу, дом, семью. К тому же в молодости довольно неплохо выглядела, многие считали ее привлекательной и милой. Первые годы замужества были безоблачными и счастливыми. Но потом она узнала, что муж разлюбил ее и давно живет с другой женщиной. Для нее это было жестоким ударом. Такие вещи она не умела ни забывать, ни прощать. Измена навсегда поселила тоску в ее сердце, больно ранив его. Жизнь сразу повернулась черной стороной, обнажив свои трещины и острые углы: горькое разочарование в людях, в самой жизни прочно поселилась в душе.

Она ушла из дома, стало бродяжничать. Из цветущей женщины превратилась в жуткую старуху в лохмотьях, вызывающую ужас у окружающих.

— У вас были дети? — спросил Кевин.

— Нет. Но я очень хотела их иметь. К сожалению, Бог лишил меня этого счастья. Как и другого, впрочем. Когда у меня появилась возможность вновь любить, я уже не могла доверять людям. Все казалось гнусным и лживым. И я отвергла ее.

— Я не хочу вас обижать, но, по-моему, это довольно глупо, — сказал Кевин.

— Я боялась, что кто-то вновь мне разобьет сердце. Доверяешь человеку, а в один прекрасный день он возьмет и предаст тебя.

Джуди была настолько разочарована, что давно забыла думать о счастье, будучи уверенной, что его просто нет. Она считала себя брошенной, покинутой всеми. Даже родственники на протяжении долгих лет ею не интересовались. Они считали ее сумасшедшей. И отвернулись от нее, совсем позабыв о ее существовании.

— Может быть, они не забыли о вас, а просто перестали навещать? — возразил Кевин. — Такое иногда бывает. Возможно, они часто вспоминают, но не решаются прийти?

Джуди пожала плечами. За годы одиночества она привыкла быть одной и уже не нуждалась в чьей-то помощи или просто внимании. Она не верила людям. А общение с птицами находила более правдивым и чистым. В нем не было фальши. Они ее любили и не могли предать. Они никогда не покидали ее. А главное, она была им нужна.

Кевин понимал ее чувства и вместе с тем считал нелепым самопожертвованием осознанное обречение себя на такую жизнь. Вернее, это была даже не жизнь, а существование, лишенное элементарных человеческих радостей.

— Знаете, у меня были отличные коньки, — сказал Кевин. — Я боялся их испортить и жалел носить. И, знаете, что случилось? Я перерос их. А я их ни разу не надевал. Только примерял пару раз в своей комнате.

— Но чувства человека отличаются от коньков!

— Да какая разница? Если не пользоваться сердцем — это все равно, что его нет. Мне кажется, вы поступили неправильно. Вы должны рискнуть. Терять-то вам нечего. Я не знаю. Может, ваше сердце и разбито, но оно же у вас есть. Если бы оно было разбито окончательно, вы не были бы так добры.

— Спасибо. А ты знаешь, я уже несколько лет ни с кем не разговаривала.

— Да нет. У вас хорошо получается. Вы не заикаетесь. Все нормально. Просто вам надо больше общаться с людьми.

Джуди засмеялась. Она делала все, чтобы люди держались от нее на расстоянии. Она давно перестала за собой следить. Ее одежда износилась, превратившись в жалкие лохмотья. Обветренное лицо потеряло прежнюю нежность. Загрубевшая кожа покрылась мелкими морщинками у уголков рта, делая его по-старчески сжатым и как бы чем-то недовольным. Но глаза светились добротой. Стоило ей улыбнуться, как таяла напускная угрюмость. К тому же рассуждения и речь этой женщины говорили о том, что принадлежала она отнюдь не к низким общественным слоям. Она любила музыку, с уверенностью профессионала рассуждала об искусстве.

Кевину стало жаль, что добрый и порядочный, наделенный недюжинными способностями человек добровольно сделал себя бомжом, ушел от людей, заживо похоронил себя. Как можно было решиться на такой шаг?! Отказаться от радостей нормальной человеческой жизни? А ведь их так много!

— Я всегда хочу быть один, — рассказал Кевин, — но когда это происходит, мне как-то неудобно и неловко. Я уж лучше буду с людьми, даже если они меня обижают.

— Так что же ты делаешь здесь один в канун Рождества? У тебя проблемы?

— Да.

Кевину не хотелось говорить об этом. Воспоминания о семье только раздражали, заставляли думать о грустном.

— Ты сделал что-нибудь не так?

— Многие вещи я сделал не так. Я совершил кучу ошибок.

— Знаешь…

Джуди замолчала, как будто задумавшись.

— Что?

— Хороший поступок затмевает плохой.

— Да. Но уже поздно. Я не могу сделать достаточное количество хороших поступков, чтобы затмить все плохие.

Кевин задумался о том, простят ли ему родные его проступки, ту несдержанную выходку перед отъездом во Флориду. Ему даже было стыдно перед дядей Фрэнком, хотя он никогда не питал к нему симпатии. Его оскорбления получились неуместными и незаслуженными.

— Но сегодня канун Рождества, — сказала Джуди. — Хорошее всегда оправдывает плохое. Ты должен сделать доброе дело. Повинуйся зову сердца.

— Ну ладно, — Кевин встал.

Он посмотрел на часы. Было уже поздно.

— Мне пора идти, — сказал он, застегивая куртку.

Он не знал, куда ему пойти. Сегодня в этом городе его никто не ждал. Дядя уехал в Париж. Родители где-то далеко-далеко. Им и в голову не приходит, где может быть их сын. Мама, наверное, очень переживает. Завтра он вылетит в Чикаго первым же рейсом.

— Если я вас больше не увижу, я надеюсь, что у вас все будет хорошо.

— Спасибо.

— Не провожайте меня, я выйду сам.

— Ладно, — Джуди осталась сидеть на старом сундуке.

Вероятно, она собиралась провести здесь ночь. У нее ведь не было дома.

— С Рождеством!

— С Рождеством!

Уже на выходе, собираясь уйти, Кевин остановился.

— Если вам нужен человек, которому можно довериться, обращайтесь ко мне. Я буду всегда помнить о вас.

— Не надо давать таких обещаний, которые потом не сдержишь.

Кевин вышел на улицу. Холодный воздух обжигал щеки. Вокруг было тихо, Ночные фонари освещали безлюдную, пустынную улицу.

В каждом окне огромных небоскребов горел свет. Все собирались своими семьями встречать Рождество. Мелькали пестрые огоньки елок. Со всех сторон доносилась музыка.

Кевин остановился возле детского приюта. Там тоже дружно праздновали Рождество, встречали Санта-Клауса.

В окне сидел черный мальчик. Наверное, он скучал по своим родителям. Кевин помахал ему рукой. Тот тоже ответил на его приветствие.

Постояв немного, Кевин пошел дальше. Отвратительно и пусто было у него на душе. Год назад он тоже встречал Рождество один, но ведь в своем доме. А теперь он был лишен даже этого. Первый раз в своей жизни он проводил ночь на улице. Еще грустнее становилось оттого, что происходило это в канун самого замечательного праздника, которого он ждал целый год.

* * *

«Все деньги господин Данкен отдаст клинике для больных детей», — вдруг он вспомнил голос продавца магазина игрушек.

«А мы ограбим этот магазин!»

Перед Кевином возникла наглая рожа Марвина.

Он вспомнил, что в эту ночь преступники собирались ограбить магазин игрушек Данкена. Нет! Он не может этого допустить!

— Можно делать всякие гадости в канун Рождества, но обижать детей я не позволю, — решительно произнес Кевин и ринулся к дому дяди Боба.

Он должен подготовиться дать отпор. Один раз это получилось блестяще. Нужно, чтобы ему удалось и на этот раз сорвать гнусные планы мошенников и упрятать их опять за решетку, чтобы не делали больше гадостей людям.

* * *

Часы пробили девять. Времени оставалось очень мало.

До дома было довольно далеко, и Кевину пришлось бежать на всех парах. Дело не терпело промедления.

По трубе Кевин пролез в квартиру. Там вовсю шел ремонт. Вокруг валялись стройматериалы, пахло красками и ацетоном.

Кевин достал план обороны дома под кодовым названием «Операция „Хо-хо-хо!“». Несколько минут он внимательно изучал его, а потом решительно принялся за дело, используя свой прошлогодний опыт и добавляя новые элементы богатой детской фантазии. Он использовал все находящиеся под рукой подручные средства.

Посреди гостиной он разлил жидкий солидол, образовав большущую скользкую лужу.

К кранам умывальника на кухне Кевин подсоединил два электрических провода от электрощитка. Из банок с краской он построил баррикады. В унитаз налил бензина.

А на складной лестнице, ведущей на второй этаж квартиры, так как основная находилась в аварийном состоянии, подпилил основание, так что она смогла выдержать вес Кевина, но не более того.

Потом залез на крышу. Там прикрепил веревку, которую предварительно вымочил в канистре с керосином. А пожарную лестницу, ведущую наверх на крышу, хорошенько сдобрил мазутом валиком для побелки потолков, от чего она стала скользкой и по ней невозможно было забраться на крышу.

Тщательно все рассчитав в плане предстоящих действий, хорошенько обдумав все до последних мелочей, Кевин закончил приготовления.

Взяв широкую и длинную доску метра в полтора длиной и пустую банку из-под краски, он почесал к магазину Данкена.

Ноша, конечно, была тяжеловата, но дело важнее всего. И Кевин терпеливо тащил доску, так как она стала неотъемлемой частью его операции.

* * *

Чета Маккальстеров уже стояла в фойе гостиницы «Плаза». Узнав о том, что случилось, Керри пришла в бешенство.

Мистер Клерк, мисс Браун и Седрик стояли перед ними, вытянувшись, словно солдаты, выстроившись в ряд по должности, и невозмутимо выслушивали обвинения.

— Мы хотим предложить вам лучший наш номер, — управляющий осклабился в любезной улыбке. — Графиня Йоркширская недавно останавливалась в нем.

Но Керри было не до любезностей. Она готова была задушить трех безмозглых болванов, которые так нелепо обошлись с ее сыном.

— Какой идиот позволил ребенку вселиться в номер?

— Он рассказал очень убедительную историю, — отвечала мисс Браун. Ее вороньи глаза смотрели преданно и невинно, — мол, его отец на деловой встрече…

— Да что за идиоты у вас здесь работают? — грубо оборвала Керри. Ей было невыносимо слушать детский лепет взрослой дылды.

В порыве гнева миссис Маккальстер забывала о вежливости, особенно, если дело касалось ее детей.

— Самые лучшие в Нью-Йорке, мадам, — хихикнул Седрик.

Происходящее он считал не более, чем рождественской шуткой, и не видел ничего серьезного в том, что ребенок пропал.

— Ну хорошо, — не унималась Керри, — когда вы увидели, что кредитная карточка похищена…

— Это я обнаружил! — гордо подскочил на месте мистер Клерк.

— Как вы позволили ему уйти?

— Мы хотели его задержать, но он сбежал.

Керри выходила из себя. Ее глаза сверкали от гнева.

— Вы напугали его. Мой ребенок исчез. Он находится в одном из самых больших городов мира.

Но все трое стояли молча по стойке «смирно», пришив «дежурные» улыбки. Они понимали, что совершили глупость, прогнав мальчишку, но было поздно раскаиваться в том, что уже не поправить.

— Вы не могли бы провести нас в комнату? — спросил Питер, сдержанно молчавший до сих пор.

Уравновешенный и спокойный, он считал бессмысленными все выяснения, потому что служащих гораздо более интересовал престиж гостиницы, нежели судьба их ребенка.

— Давай, Седрик, — мистер Клерк толкнул о чем-то замечтавшегося лакея.

— Я пойду в полицию и позабочусь о том, чтобы они сделали все, чтобы найти Кевина. А ты оставайся здесь.

— Что?

Керри с недоумением посмотрела на мужа. Да как она сможет спокойно сидеть в гостинице, когда ей ничего неизвестно о сыне. Она будет его искать! Как можно оставить в беде мальчика! Вдруг с ним что-нибудь случится? Он ведь совсем один в огромном городе.

— Я поеду и буду искать его.

— При всем уважении к вам, мадам, — пролебезил мистер Клерк, — это самый большой город в мире или один из самых больших. Здесь полно паразитов, вооруженных до зубов.

— Пожалуйста, не вмешивайтесь! — Керри повернулась к мужу.

— Мне кажется, тебе не следует ехать. Это опасно, — сказал ей Питер.

Но Керри была неумолима.

Для нее не существовало ничего более важного и дорогого, чем найти ее сына. Она представляла, в каком он отчаянии. Его выгнали из отеля, забрали кредитную карточку. Куда ему пойти теперь? Единственная надежда, что он у Боба. А вдруг те уехали в Париж?

— Если Кевин может один слоняться в чужом городе, то я тем более. Ни один преступник не сможет со мной справиться.

— Мадам, вы не представляете, как они опасны. Эти чудовища способны на все.

Управляющий и мисс Браун попытались уговорить ее, но их доводы были напрасны. Миссис Маккальстер ничего не хотела слушать. Она решительно и бесповоротно направлялась к выходу.

— Вы уж по крайней мере застегните пальто, на улице очень холодно, — заботливо проговорил мистер Клерк ей вслед.

Керри обернулась, холодно сверкнув глазами. Презрительно фыркнув, она удалилась.