Глава 10. Конь ты мой, коник малый,

Конь ты мой, коник малый,

Где твои стремена?

Мне бы тебя понежить —

Да за плечами нежить,

А полночь темным-темна…

Витезслав Незвал

Как-то вспоминали старики из Дойзал-юрта старинные истории. Один из них рассказал про джигита, который уходил на коне от погони. Когда же коня под ним застрелили, вспорол своему коню брюхо, кишки выкинул, а сам туда залез. Враги подъехали, видят, что спрятаться джигиту вроде негде, а того и след простыл. Не сквозь землю же он ушел? Не в лошадиное же ушко пролез? Самый хитрый из них приметил, что кишки конские подле лежат. Так не в брюхо ли он залез? Выхватил кинжал, ударил по брюху, а оттуда… жеребенок. От того жеребенка пошла порода удивительно сильных, выносливых и умных лошадей.

Другой старик сказал, что история была на самом деле похожая, но не совсем. На самом деле было вот как. Скакала девушка на кобылице, а за ней гнались недобрые люди. Кобылу под девушкой застрелили, она же, распоров брюхо, в живот и спряталась. Когда же враги стали ее искать, то самый опытный догадался, брюхо лошади рассек, а оттуда белый жеребенок. Вот откуда пошли кони белой масти, самые красивые и преданные человеку.

Долго тогда спорили старики и сошлись только в одном, что давно это было.

Дута вел белого арабского скакуна по лесной тропинке, которая, как бы ленясь, то и дело увиливала в сторону, но все-таки поднималась постепенно вверх по горному склону. Он вел коня бережно, выбирая легкий путь, даже старался не хромать.

Все оказалось значительно проще, чем он себе представлял. Дута просто вывел белого арабского скакуна за ворота конезавода, сказав сторожу, старику Нури, что хочет прогулять Терека. Старик Нури ничего не заподозрил, наоборот, похвалил его за заботу о коне. Дута даже расстроился, что все произошло без приключений, без отчаянной погони. Вот бы белоснежный Терек посрамил всю эту хваленую буденновскую породу, оставив преследователей далеко позади.

Нет, нельзя было рисковать Тереком. Он должен привести его не просто живым и здоровым, но без единой царапинки на белой шкуре. Ведь это подарок. Подарок Гитлеру – не от Дуты, не от шихов, а от всего чеченского народа. Белый конь – символ свободы. Подарок герою-освободителю от освобожденного горского народа, свободного отныне и во веки веков.

Шихи целую неделю думали, что подарить. Несколько дней жила у них в пещере группа диверсантов, засланных немцами. Ждали, какое решение примут мудрые старики. Бурка, папаха, кинжал Басалай, шашка Гурда, ковер с вышитым портретом Фюрера… Тогда ших Изнавур и предложил подарить белого скакуна. Понятно, что конь должен быть удивительным по резвости и красоте, чистых арабских кровей. Где такого достать?

Еще стали думать старики, два дня прошло в раздумьях, вспоминали какие-то обрывки сведений из былой, мирской жизни. Припомнили с большим трудом, что Дута рассказывал им про конезавод и арабского скакуна Терека, которого готовят, чтобы вручить большому большевистскому начальнику. И решили они большевистский подарок гитлеровцам передарить. Усмотрели в этом даже большой смысл.

Один только Атабай возроптал, сказал, что совсем они голову потеряли, что ничем фашистский усач не лучше советского. У второго хоть усы побольше будут. А вообще, не их это дело в политику вмешиваться. Их дело – духовный подвиг. Из этих незримых деяний может в будущем возродиться Чечня, а не из суеты мирской. Много всего сказал шихам Атабай, после чего ушел в горы, от греха повыше, как и учил когда-то Таштемир.

Дута Эдиев не пошел за ним потому, что другое ему было нужно от жизни. Что же?

Когда-то он ходил в поселковую школу. Русский язык им преподавала Валентина Ивановна. Хорошая женщина, добрая и аккуратная. Чеченские детишки ее любили. Читала она им на уроке русские народные сказки. Особенно Дуте Эдиеву понравилась об Иване-царевиче и Сером Волке.

Вот и сейчас она ему вспомнилась, потому что не хотелось ему отдавать немцам Терека. Что они понимают в лошадях? Зачем им Терек? Пропадет он у них без чистого горного воздуха и хрустально чистой воды. Был бы у Дуты такой Волк, который умел бы превращаться в белого коня. Отвел бы его Дута шихам, те бы Гитлеру его вручили. А в Германии он опять бы в серого зверя обернулся. Вот бы фюрер напугался.

А потом превратился бы Волк в Айшат. Отдали бы его за Салмана Бейбулатова. Мог бы назад и не превращаться, живи с Салманом, коли хочется. А Дута Эдиев сел бы на белого коня, посадил бы перед собой настоящую Айшат и уехал бы из этих мест. Куда? Мало ли куда может уехать джигит на своем лучшем друге с любимой девушкой? Кто его остановит?..

Из зарослей на лесную полянку выскочили вооруженные люди. Дута не заметил, как добрался до условленного места, где его ждали диверсанты из абвергруппы. Дальше они должны были сопровождать чеченский подарок.

Так как все диверсанты были кавказцы и казаки, они обступили скакуна, гладили, похлопывали его, восхищенно вскрикивали. Даже их командир, майор фон Руддель, одобрительно кивнул головой, но, увидев, что абвергруппа вдруг превратилась в лошадников, поспешил навести порядок.

Им приходилось выбирать маршрут, соотнося его не с безопасностью, а удобством для скакуна-подарка. Теперь их жизни были ничто по сравнению со здоровьем конских копыт, бабок, сухожилий. Однако самые опасные участки пути они миновали без приключений.

Дута вел их к водопаду, который чеченцы называли Чов, то есть Рана. Действительно, из горной расщелины, похожей на рубленую рану, с большой высоты падала вода. Побурлив в выбитом в камне углублении, она мчалась вниз, в долину. Дута любил пить эту взбитую, воздушную воду. И еще он обычно подставлял под бурлящий поток свою больную ногу и испытывал удивительное облегчение. Вода преломляла изображение, и Дуте казалось, что нога его становилась обычной, прямой, как у всех людей. Он выдергивал ее из воды, и чудесная иллюзия исчезала. Дута считал, что вода эта целительная. Просто он недостаточно долго держит в ней больную конечность. Как-нибудь он наберется терпения и просидит над речкой весь день и всю ночь. Вот тогда вода ему и поможет.

Услышав близкий шум воды, путники приободрились. И люди, и конь пошли бойчее, сосредоточенные лица повеселели. Не таясь, они вышли к реке, встали на колени, отведя за спину автоматы, и припали ртами к шипящему потоку. Но они не успели сделать и по два больших глотка, как с противоположного высокого берега раздался строгий окрик:

– Стоять! Не шевелиться! Оружие на землю! Любое неверное движение – открываем огонь…

С той стороны бегущего потока за камнями виднелись несколько человек в гражданской одежде, направившие на них винтовки. У стоявшего впереди в руках был автомат ППШ.

Майор фон Руддель, не вставая с колен, но и не выпуская из рук оружия, крикнул в ответ:

– Эй, ребята, бросьте Ваньку валять!

«Ваньку валять» – это был условный знак, который означал «Приготовиться к бою!»

– Своих, что ли, не узнаете? – продолжал Руддель выкрикивать с некоторой обидой в голосе.

– А вам кто свои? – спросил тот же человек.

Руддель уже рассмотрел его молодое лицо, подбородок с ямочкой, веселый, но внимательный взгляд.

– Мы – специальный отряд, выделенный для сопровождения этого коня. Знаешь, кому этот конь? Э, сват, лучше бы тебе и не знать. Самому главнокомандующему Кавказским фронтом Семену Михайловичу Буденному.

«Сват» – это была команда расчета, согласно которому должна была действовать группа в данной ситуации.

– Вот ты и прокололся, вражина, – послышалось в ответ. – Буденный больше фронтом не командует!

– Что ты говоришь? Значит, он командует другим фронтом. Какая разница? Вы сами кто такие будете? Спускайтесь, спокойно поговорим, как советские люди. Неужели у нас нет тем для мирного разговора. Вот хотя бы поэзия! Помните стихи Лермонтова? «Старик, я слышал много раз, как ты меня от смерти… спас!»

Последние слова Руддель выкрикнул, и тут же его подчиненные, падая на землю, ударили вверх из автоматов. Они были настолько хорошо выдрессированы, что успели открыть огонь первыми по условной команде. Тут же, перекатываясь, они меняли позиции, продолжая поливать короткими очередями камни на том берегу.

Отряд НКВД под командой Горелова ответил с опозданием, но слишком хорошей была у него позиция. Правда, вооруженные винтовками, чтобы бы не потерять сходства с геологами, энкавэдэшники по подвижным мишеням в основном стреляли мимо. Только очереди из автомата их командира сразу же прошили двоих диверсантов и ранили майора Рудделя.

Умело переползая с места на место, держа противника под непрерывным обстрелом, диверсантам почти удалось отодвинуться к каменной гряде, за которой они могли бы укрыться. Казалось, еще мгновение, и их маневр удастся, но в этот момент в воздухе мелькнули брошенные с высокого берега две гранаты…

Дута поил коня чуть в отдалении, вниз по течению, потому что люди, по глупости своей, не захотел и пить ниже животного. Когда началась стрельба, Дута растерялся. Он так бы и стоял остолбенело, если бы испугавшийся Терек не сбил его с ног. Конь протащил Дуту немного по берегу, но чеченец умудрился вскочить на ноги. Он уже хотел перехватить узду, как вдруг раздался страшный грохот, какая-то свирепая сила ударила его в спину и швырнула на мокрые камни. Падая, он ощутил, как резанула его по лицу уздечка, стремительно уносясь вслед за белым арабским скакуном…

* * *

Софи думала об отце.

Отец был для нее несбывшейся мечтой. В пансионе Сен-Мари дю Пре она тосковала по абстрактной ласке взрослого мужчины. По абстрактной, потому что отца своего Софи-Катрин практически не знала. Родители развелись, когда ей было пять лет. При разводе мать Софи-Катрин получила значительную сумму единовременного отступного и алименты, на которые можно было бы содержать три детских садика в Восточной Европе. Маленькую Соф отдали во французский пансион. Мать, когда находила время между своими новыми рома нами с автогонщиками и подводными ныряльщиками, приезжала из Монако на пару дней в два месяца – повидать дочурку. А отец, с головой погруженный в бизнес, не приезжал ни разу.

Когда Софи-Катрин стала большой девочкой и уже начала смотреть «Евро-ньюс» и читать газеты, она частенько видело лицо отца, мелькавшее в хронике финансовых новостей и скандалов.

Феликс Штайнер и его концерн «Байрише гром-верке» связан с махинациями «Дрезднер-банка» по отмыванию капиталов. Феликс Штайнер включен в государственную комиссию по экспертизе экономики Восточной Германии, оставшейся в наследство после ухода Советов. Феликс Штайнер официально объявил о покупке контрольного пакета акций бывшего восточногерманского государственного предприятия «Карл Цейс» в Йене. Феликс Штайнер приветствовал Раису Горбачеву в отделении своего благотворительного фонда в Штутгарте.

На фотографии отец и чужая русская дама – жена популярного русского вождя со смешным прозвищем Горби – стояли перед камерами, обнимая маленьких детей. Отец при этом улыбался, одну руку положив на головку маленькой девочке.

Такой девочке, какой, наверное, была Софи-Катрин, когда мама развелась с ним…

Софи-Катрин не плакала. Она много мечтала, когда бродила одна по парку и близлежащим охотничьим угодьям Шато дю Пре.

Когда первые ощущения принадлежности к женскому полу еще не накатывались на нее, Софи-Катрин просто мечтала об отце. Мечтала о том, как бы она лежала с ним – с таким большим – на каком-нибудь диване или на ковре и они бы рассматривали большой цветной альбом про принцесс. Или сидели обнявшись и листали комиксы про покемонов…

Софи-Катрин так и понимала семейное счастье: это когда отец обнимает тебя и когда ты смотришь с отцом мультики про принца и про принцессу. Софи-Катрин в те ранние школьные годы так и мечтала – выйти за отца замуж, вместо мамы. И сидеть с ним в его доме в Штутгарте и глядеть японские мультики.

В Сен-Мари дю Пре не разрешали помногу смотреть мультики и читать комиксы. В Сен-Мари дю Пре много учили латыни. Латынь потом пригодилась. На нее с легкостью легли и итальянский, и английский… А немецкий с французским – были и без того родными…

Но был ли родным отец? Или родными были только мечты и детские выдумки?

Софи-Катрин спрашивала свою соседку Айсет, свою милую маленькую Ай, – как это «быть с отцом»? И та тоже ничего толком рассказать не могла. Милая маленькая Ай.

В России Софи-Катрин набрала материал о дедушке. О папином отце.

В русскую компанию, в сорок втором году, когда армия генерала Листа вышла к главному Кавказскому хребту, ее дед воевал в составе Первой горно-пехотной дивизии, будучи ефрейтором 79-ого горно-вьючного артиллерийского полка. В доме отца, в Штутгарте, где Софи-Катрин бывала уже студенткой, в малой гостиной, которую отец называл «вагоном для курящих», на стене в рамочке висела фотография – молодой человек в форме с алюминиевым эдельвейсом на левой стороне форменного кепи…

Это был ее дед, пропавший без вести осенью сорок второго. Отец не помнил его – он родился в тридцать восьмом. Отца воспитывали дядя Вилли и тетя Софи. Софи-Катрин и назвали в честь тети отца – в честь двоюродной бабушки Софи-Катрин. Если бы она была сейчас жива, то не была бы Софи-Катрин такой одинокой!

Дядя Вилли принял отца и не отдал его в приют, когда его мать в сорок четвертом погибла от английской бомбы, принял из чувства вины.

У дяди Вилли был «белый билет», и его не взяли на военную службу.

А потом, в годы германского «экономического чуда», дядя Вилли очень и очень разбогател, и его маленькие авторемонтные мастерские за десять лет разрослись в концерн… Потом, когда бездетные дядя Вилли и тетя Софи умерли, отец стал президентом «Гром-Верке»… Потом отец женился на известной фотомодели. Потом родилась Софи-Катрин. А потом отец с матерью развелись… А потом Софи-Катрин отдали в Сен-Мари дю Пре…

А там Софи-Катрин познакомилась с маленькой Айсет.

А потом маленькая Айсет пригласила Софи-Катрин в Москву порыться в архивах, сделать передачу о депортации чеченцев. И вот Софи-Катрин в московском архиве бывшего МГБ нашла материалы о судьбе своего дедушки. Ефрейтора Штайнера, пропавшего без вести осенью сорок второго…

А сейчас, в двухтысячном, без вести пропала ее Айсет, ее маленькая Ай.

Прощаясь, подруги договорились, что будут перезваниваться не реже двух раз в неделю, а в феврале вместе рванут в Южную Африку кататься на знаменитом «Голубом паровозе»…

Но февраль закончился, а от Айсет так и не пришло ни единой весточки.

Ее московский телефон молчал. Мобильный был «временно неактивен». В московской конторе Си-би-эн ей сухо ответили, что Айсет Бароева там больше не работает.

Электронные письма Софи-Катрин возвращались с указанием провайдера, что «такого адреса не существует».

Тогда Софи-Катрин позвонила Астрид Грановски.

И Астрид предложила ей приехать… И даже не тратиться на гостиницу, а пожить у нее в ее большой квартире на Чистых прудах.

Софи-Катрин оформила визу и взяла билеты «Люфтганзы»…