Глава десятая. Путь к дому, трасса, изученная вдоль и поперек

Путь к дому, трасса, изученная вдоль и поперек. Включил автопилот, вышел на палубу, облокотился на поручни и напряженно всмотрелся в черную беспокойную воду. На душе было пасмурно, как в холодный промозглый день, когда выбрался на улицу в одной футболке. А ледяные капли сливаются в морозный поток, что обдает тебя и пригибает к земле. Я любовался волнами, а они обволакивали сознание, вызывая воспоминания. Мысли‑картинки. И только об Ангелине. Мне не хватало ее, хотя я старался углубиться полностью в проблему, требовавшую немедленного решения. И это снимало напряжение, заполняло пустоту, как раковая опухоль расползавшуюся по моей душе, отравляя существование. Я знал, что должен добраться до человека, совершившего убийство, и до заказчика этого преступления. У меня был кровавый долг, требовавший немедленного воздаяния. Закон Иисуса о двух щеках почему‑то не подходил мне, как, впрочем, и всему цивилизованному миру. Мир жил и принимал закон Моисея «око за око, зуб за зуб». Он призывал к жизни и учил борьбе. В то время как закон о двух щеках учил всепрощению. Но всепрощения в моей душе не было. Ни грамма. Только злость. Выжженная черная степь, где ни одной зеленой травинки не осталось, как после лютого нашествия ворога. Я видел в траурных волнах отражение своей души. Иногда в зеркальном мерцании воды мне мерещилась Ангелина. Хотелось закрыть глаза и спрятаться от ее укоризненного взгляда, но я не делал этого. Старался всмотреться глубже в ее глаза, где мечтал прочитать какую‑нибудь подсказку, направление для своих поисков, но лик ее тут же дробился, рассыпался на множество мелких иконок и плавно исчезал, убаюкивая и мерцая.

Я сбросил дремоту, раздраженно покачал головой и обнаружил, что уже нахожусь в Большой Неве. Слева осталась стрелка Васильевского острова, которую безуспешно штурмовали гневные волны, и… Я заметил их случайно. Маленький юркий катер марки «гелиос» цвета весеннего неба. Он медленно шел в кильватер ко мне, точно прогулочный тихоход. Заметив его, я понял, что уже видел это суденышко. Оно стояло на причале у Новой Голландии, когда я отчалил. Несколько раз, когда я выныривал из воспоминаний, этот катерок мелькал на периферии моего взгляда. Хвост. Кто‑то следил за мной. Но вот кто? Убийцы Ангелины?

Ярость затопила мой мозг.

Вместо того чтобы проигнорировать присутствие чужака позади себя, я бросился в каюту, снял автопилот, вцепился в штурвал и резко вошел в вираж, разворачиваясь. Я мечтал уничтожить преследователей, растереть их, протаранить, пустить на дно, накормить ими рыбу. Но, заметив, что обнаружены, наблюдатели поспешно ретировались, отвернув в сторону Адмиралтейства. Увидев, как они исчезают в одной из арок Адмиралтейского РАЯ, я успокоился. Ярость испарилась.

Я глубоко вздохнул, точно от тяжкой болезни освободился, и вернулся на прежний маршрут. Приступ ярости высвободил энергию моей души из оков горя. Я чувствовал себя злым, но готовым к бою.

Я ворвался в особняк на канале Беринга, как торнадо на маленький заснеженный островок, где из сугробов торчат две печные трубы, и тут же был скручен Химерой. Она напрыгнула откуда‑то сверху, повалила на пол, попыталась скрутить и надеть что‑то металлическое на руки. Я отплевывался, пытаясь закричать, и барахтался как утопающий на ломком весеннем льду. В конце концов мне удалось подать голос – тонкий, опасно злой:

– Отпусти! Свои! Хватка ослабла.

– Это я, Даг. Что облапила, как медведь‑шатун.

Давление сверху исчезло. Меня ухватили под мышки и помогли подняться. Я зловеще посмотрел на Химеру, нагло, нисколько не смущаясь, взиравшую на меня сверху вниз. Из приемного кабинета выскочил помятый, задерганный Гонза. Увидев меня, он неожиданно расхохотался.

– Что смешного? – озлобленно спросил я.

– Попался, Даг. Зачем дверь ключами открывал? Нет чтобы позвонить. Вот девочки и среагировали, – сквозь смех проговорил Кубинец.

– Молодцы, – сурово, не скрывая своего раздражения, сказал я. – Я еще в собственный дом звонить должен. Может, проще запись ввести, И пароль на вход. А тех, кто не знает, сразу к стенке.

Химера исчезла. Стояла за моей спиной, и вот ее уже нет. Я даже не почувствовал движение воздуха, так незаметно она исчезла.

– Ладно, Даг. – Гонза примирительно вытянул вперед руки. – Девочка правильно сработала.

Я глухо прорычал замысловатое ругательство, отстранил со своего пути Кубинца и прошел в приемную. Облегченно развалился в кресле, закинул ноги на стол, достал из‑под стола бутылку темного пива собственного изготовления, скинул пробку и с большим удовольствием сделал два полных глотка.

– Между прочим, девочки сегодня на славу потрудились, – сообщил Кубинец, улегшись на диван. – Они нашли, как убийцы проникли в дом.

– У‑у‑у, – проурчал я.

– С соседней крыши перебрались. А с нашей в дом вел ход, причем неслабо замаскированный. И не найдешь ведь, если не знать и не искать. Химера случайно наткнулась. Фальшивая труба, представляешь?! При нажатии на запрятанные кнопки труба медленно сдвигалась в сторону, открывая спуск. Там лестница. Все цивильно. Никакой гари и копоти. По этому ходу убийцы вошли, похозяйничали и ушли, никем не замеченные.

– Значит, у убийц и их конкурентов был архитектурный план дома, – весьма здраво рассудил я. – А домик‑то наш какого года постройки?

– Старенький. Века девятнадцатого.

– Значит, план дома найти трудновато.

– Логично мыслишь, – согласился Кубинец.

– А ведь это зацепка. Вряд ли нашим домом интересовалось больше десяти человек. Можно проверить каждого. Остается только заполучить информацию. А где у нас можно ознакомиться с архитектурными чертежами?

– В градостроительном управлении. В архиве, – подсказал Гонза.

– Все. Я поехал. – Я уже собрался выпрыгнуть из‑за стола, но Кубинец меня остановил:

– Подожди. Тебе разве не интересно, что в морге обнаружили?

– Почему. Все интересно. Я просто забыл, – признался я.

– Балаганов опознал Романова.

– В этом я не сомневался.

– Исаича задушили. Отчетливые следы от удавки на шее, но полиция уже сделала свои выводы.

Я вопросительно посмотрел на Кубинца. Мои глаза выражали фразу «не тяни».

– Самоубийство, – ошарашил меня новостью Гонза.

Я сглотнул слюну удивления и переспросил:

– То есть как?

– Очень просто. Самоубийство. И все. Никаких иных версий. Следствие уже закончено.

– А следы на шее?

– Остались от неудачной попытки повеситься.

Большего бреда я никогда в жизни не слышал. Конечно, дело Романова могло свободно обратиться в висяк, нераскрытое преступление, но чтобы столь нагло сбрасывать ситуацию с кона!

– Наша полиция свихнулась, – вынес я вердикт.

– Похоже на то, – согласился Гонза.

– Кстати, на месте обнаружения тела побывала практически вся верхушка города, – сообщил я.

Я подробно рассказал об итогах своей поездки, перелил всю информацию, которую удалось заполучить от скучающего полицейского и полусумасшедшего старика, поведал о новом убийстве и назойливом хвосте, следовавшем за мной до акватории Невы.

Кубинец выслушал внимательно. Ни разу не перебил. В конце высказал гипотезу:

– Тут все неспроста.

– И я о том же. Значит, я поехал в градостроительное управление. Покопаюсь в архиве. Если кто что, то буду через пару часиков. Ты, кстати, не забыл, что сегодня приедет Прокуроров?

– Признаться, из головы совсем вылетело.

– Подготовь площадку. Закажи ужин, – распорядился я. – Ты Балаганова проинформировал о дополнительных расходах в связи с наймом Химеры и Сфинкса?

– Ага. Ему это не по вкусу пришлось.

– Ничего. Скушает. Хочешь результат, тряси мошной, – мечтательно произнес я первый догмат своей философии.