Лунное желание

Днем Ига навестил Степку. Она была уже ничего, бодрая. Обрадовалась Иге, но сказала, что гулять сегодня не пойдет: надо помогать бабке.

– А то она ворчит. Некому, говорит, дома прибраться да грядки полить…

Про вчерашнее они не вспоминали, как по уговору

– У меня сегодня тоже куча дел, – сказал Ига. – Я побегу. До завтра!

– А завтра пойдем к Валентинычу с кинопленкой! Да?

– Обязательно!

Дома Ига отпросился у родителей в гости к Пузырю, Соломинке и Лаптю.

– У них в сарае кают-компания оборудована! Мы будем там ночевать! Пить чай и рассказывать интересные истории.

Мама сперва сказала, конечно, что дело кончится пожаром, обрушением сарая или другой «интересной историей», которые случаются, если мальчишки остаются одни. Но папа Игу поддержал. Потому что в юном возрасте сам любил ночевать с друзьями во всяких «каютах» и «вигвамах». Мужскую солидарность мама преодолеть не смогла и пошла лепить статуэтку «зеленый квам с самоваром».

А Ига побежал на двор к Соломинке.

Там они вшестером (считая Ёжика) почти до полуночи вели беседы про скважину и остров Одинокий Петух (брат Соломинки слышал такое название, но координатов не знал), про всякие легенды о колдовстве, про Ядвигу Кшиштовну, которая в старые времена числилась местной бабой-ягой…

– Оказывается, она и с бабкой Настей была знакома! – вспомнил Ига. – Та говорит: «Шишковна»!

– А почему она здесь оказалась? Если она из Польши… – недовольно спросил Пузырь. – Своих баб-яг тут, что ли, не нашлось?

Соломинка объяснил (опять же со слов брата), что будто бы дед Ядвиги был польский повстанец и его при каком-то царе отправили сюда в ссылку. Со всем семейством. А Лапоть справедливо рассудил:

– В колдовстве государственные границы роли не играют. Каждая баба-яга ищет лес, где ей лучше…

Без четверти двенадцать двинулись в овраг. Полной темноты не было, ночи на границе мая и июня – светлые. В конце улицы не угасал бледный закат, на нем четко рисовалась старинная Спасская церковь с башнями, похожими на шахматные фигуры. Но все же вдоль заборов лежали синими пластами сумерки. Большая луна (не совсем, правда, круглая) уверенно желтела в сиреневом небе. Пахло сиренью и дымом – где-то жгли собранную в мусор прошлогоднюю траву.

Прохожих в переулках не было. Только встретился лохматый знакомый пес Бумсель, дружелюбно обнюхал корзинку с Ежиком, которую нес Генка, помахал репьистом хвостом и затрусил дальше.

Пузырь нес на плече легкий трехметровый шест. Соломинка по-дирижерски помахивал поварешкой Ядвиги Кшиштовны. На голове у Лаптя красовалась большущая пластмассовая воронка, а за широким ремнем торчала, как граната, пустая четвертинка. Ига в левой руке держал дощечку для резки овощей, а в правой фонарик. Был фонарик сейчас вовсе не нужен, и все же Ига то и дело включал его – для пущего приключенческого настроения. Кода широкий луч попадал на Генку, тот в своей желтой одежке загорался, как настольная лампа, а в волосах его вспыхивало белое перо, воткнутое по-индейски.

Все были уверены, что колдовство принесет удачу.

И все расстроились, когда увидели неожиданную помеху. В овраге стелился белесыми слоями туман.

– Елки-палки в треугольном колесе, – сказал Пузырь. – Приехали… Вот вам и лунное отражение.

– Может, все-таки спустимся, поглядим? – неуверенно предложил Генка. – Может, она все же просвечивает?

Лапоть грустно возразил:

– Если и просвечивает, едва ли это даст нужный эффект.

– Есть идея! – воскликнул Соломинка (без большой, правда, уверенности). – Там, на берегу, можно помахать шестом с привязанной поварешкой. Может быть, туман развеется. Она же волшебная все-таки…

«Жди, развеется он», – подумал Ига. Но ничего не сказал. Потому что идти вниз все равно было надо. Не отступать же. Глядишь, найдется какой-то выход.

– Идем, – решил Пузырь.

Стали спускаться по дощатым ступенькам. Гуськом. Пузырь со своим шестом ушел далеко вперед. За ним двигался Лапоть. Потом Ига. За Игой спускался Генка с бормочущим что-то Ёжиком. Позади всех топал Соломинка, он сказал:

– Сейчас будем хлебать туман бабы-Ядвигиной поварешкой…

Шаг, шаг, шаг – Ига погрузился в туман по колено, по пояс, по плечи, с головой. И сразу будто ослеп. Включил фонарик. Впереди светлым парусом заколыхались просторные бермуды Лаптя. Ига выключил фонарик, иначе получалось несправедливо – он со светом, а остальные вслепую. «Надо было идти впереди, балда, чтобы для всех выбирать путь… Теперь уж поздно.» Туман казался теплым и пушистым, ласковым таким. Но лучше бы не было этой ласковости. Сильно запахло речной травой и сырым песком.

Наконец спустились. Тогда Ига все же сказал:

– Давайте я пойду вперед с фонариком. Правда, от него мало толку…

Фонарик хотя и слабо, но все же освещал тропку. Она привела к берегу. Пошли вдоль воды. Сейчас, в тумане, Говорлинка журчала особенно звонко. Наконец расходящийся конусом луч высветил посреди воды большущее черное кольцо. А над головой – серо-сизая мгла. Никакого намека на луну.

– Может, все-таки привяжем поварешку, помашем? – неуверенно сказал Соломинка.

Он и Пузырь привязали поварешку к концу шеста специально припасенным шнурком (Пузырь недовольно сопел). Соломинка помахал шестом над головой. Все чувствовали, что ему неловко за это глупое занятие. Туман, конечно, не шелохнулся.

Ежик картаво сказал из корзинки:

Хоть маши, хоть не маши,

Будут нам одни шиш и …

Никто не отозвался на это сочинение. Подумаешь, набрался стихоплетных способностей от друга Геночки! Не до юмора сейчас… Ёжик ощутил неодобрение и виновато захрюкал в корзинке.

– Ну что, лопухастые, побредем обратно? – сказал Пузырь. – Может, добудем круглый таз, да половим в нем…

– Это, конечно, вариант… – неуверенно отозвался Лапоть. Все понимали, что вариант хилый. С жестяным тазом какое колдовство…

На темном кольце шины вдруг замаячило с краю светлое пятно. И раздался картавый (почти как у Ёжика) голосок:

– Репивет. Чего бродите среди ночи, люди добрые?

– Репивет! – обрадовался Ига. В одну секунду сбросил кеды, шагнул в воду, к самой шине. Там в свете фонарика проявился крупный речной квам – ростом с большой огурец. В шляпчонке из травы, в одежке из белесых листьев, с зеленой растрепанной бородкой. Глазки блестели, как икринки.

– Ищете чегой-то? – поинтересовался квам.

– Ищем, да туман не дает, – признался Ига. И добавил со всевозможной вежливостью (со взрослыми квамами и кнамами только так и надо): – Скажите, пожалуйста, вы не могли бы нам помочь развеять его? Хотя бы немного, чтобы проглянула луна?

– Сейчас обмозгуем, – сказал квам. Сел по-турецки и стал обмозговывать. Вся компания тем временем вслед за Игой вошла в воду. Кроме Пузыря (ему лень было подворачивать свои драные джинсы, и он стоял на берегу, опираясь на шест, как рыцарь на копье). Окружили шину и ждали.

Квам наконец выговорил:

– Разогнать можно. Только не машите без толку своей палкой. Надо придумать считалку-заклиналку.

Все взоры – и фонарь! – вмиг обратились к начинающему поэту Репьёву. Он опять засветился, как лампа. Поставил на шину корзинку с Ёжиком, заложил руки за спину и выдал почти без раздумья:

Ох туман ты, растуман,

Стань дыряв, как мой карман,

Чтоб в дыру, как из окна,

Показалась нам луна!

– Годится, – одобрил квам. – Если только твой карман по правде дырявый.

– По правде… Но не на этих штанах, а на старых…

– Это неважно, годится, – опять сказал квам. – А вы, значит, луняшку-отражение словить задумали? Для желанья?

– Ну да, – сказал Ига. От квама чего скрывать? Вреда от квамов не бывает, а польза случиться может.

– Ну дак сейчас разойдется, – пообещал квам. Встал помахал над головой травяной шляпчонкой, побормотал. Туман вокруг и над головами сразу стал таять. Через минуту в небе открылась не дыра, а обширное чистое пространство. Большая луна сияла в сиреневой высоте, словно только что вымытая шампунем «Хрусталь».

– Чтоб увидеть отраженье, ступайте на бережок, – посоветовал квам.

– А мне уже видно, – похвастался с берега Пузырь.

Все кинулись к нему.

– Эй, а я-то! – завопил забытый на шине Ёжик. Генка виновато бросился назад. Споткнулся, плюхнулся всем телом в журчащие струи. Его в несколько рук выдернули обратно, а Ига прихватил с шины корзинку..

– Нашел время купаться, Александр Сергеич – в сердцах Пузырь. Размокшему поэту помогли стянуть облепившую его одежонку, Соломинка дал ему свою тельняшку.

– Пошевеливайтесь, – нервничал Пузырь. А то опять затянет. Или луна уйдет.

– Не затянет, не уйдет, – успокоил всех квам. – я слежу…

Отражение луны безмятежно плавало в гладкой воде, в середине шины. Пузырь и Соломинка ухватили шест протянули поварешку к «луняшке». Длины шеста хватило в самый раз, но он вздрагивал, «бабы-Ядвигина» поварешка прыгала, плюхалась рядом с отражением, а подцепить не могла.

– Не суетитесь, лопухастые, – сказал квам. – Дайте-ка… – Он обхватил черенок поварешки, дождался, когда успокоится вода, аккуратно опустил поварешку, подвел ее под отражение. Приподнял над водой. Отражение оказалось в круглой деревянной чашке! Оно колыхалось в ней, как маленькая светящаяся медуза.

– Тяните. Только осторожно, – велел квам.

Шест потянули, аккуратно перебирая пальцами. И вот поварешка с горящей золотом добычей оказалась перед охотниками (теплые блики прыгали по их лицам). Пузырь проворно размотал шнурок. Соломинка взял поварешку за черенок и аккуратно наклонил над вставленной в четвертинку воронкой. Огненная струйка побежала в воронку, свет заполнил бутылку, она превратилась в лампу. На ней просвечивал красно-зеленый квадрат наклейки: «Репьёвская натуральная».

– Ну, как там у вас? – подал голос квам. – Получилось?

– Получилось! – крикнул Ига.

– Тогда всем репивет! – крикнул квам. Прыгнул на причаленную к шине половинку тыквы и быстро поплыл по течению.

– Репивет!.. Пока!.. Спасибо! – запоздало понеслось ему вслед.

Луна продолжала светить ярко и празднично. Соломинка сел на песчаную проплешину, как египетский писец из учебника «История древнего мира». Положил на колени дощечку для резки овощей. Расправил на ней слегка помятый бумажный лист, который выдернул из-под резинки на поясе.

– Генчик, дай перо.

Генка дал (он слегка постукивал зубами).

Соломинка обмакнул перо Казимира Гансовича в светящуюся жидкость. Начал водить по листу:

«Мы очень хотим, чтобы к девочке Степке поскорее приехала мама…»

– Так? – спросил он.

Все (даже Ёжик) в голос ответили, что так. Соломинка расписался: «Николай Соломин». За ним аккуратно расписались остальные: «Вячеслав Пузырев», «Станислав Полуэктов», «Игорь Егоров». «Геннадий Репьёв». Потом Генка написал еще раз: «За Ёжика – Репьёв Г.».

Соломинка помахал бумагой, чтобы лунные чернила (а вернее не «чернила», а «светлила») высохли. И они высохли, но светиться не перестали. Соломинка очень аккуратно сделал из листа кораблик. Глянул на стукавшего зубами Генку.

– Ну? Давай напутственную заклиналку.

– С… сейчас… – (стук-стук). – Чего-то не придумывается.

– Вот как макнем снова, сразу придумается, – пообещал Пузырь. Конечно, он это просто так, но Генка заторопился:

– Минутку… сейчас… вот:

Плыви, кораблик, по теченью

И наших слов неси свеченье.

Тебе вослед пусть машут квамы,

А к Степке пусть приедет мама…

– М-да, не фонтан… – заметил прямолинейный Пузырь.

– Сочиняй тогда сам, – сказал Генка (стук-стук).

– Да ладно, все правильно, – заступился за начинающего поэта Соломинка. – Все, что надо, сказано. Генчик, скажи еще раз, чтобы мы запомнили. Потом повторим хором, и я отпущу кораблик…

Так и сделали.

Хоровая декламация получилась, правда, сбивчивой, но зато громкой. В ответ заквакали, заголосили по всему оврагу веселые репейные лягушки. Под их радостный гвалт кораблик со светящимися словами и уплыл по лунным зигзагам. Когда лягушки наконец поубавили громкость, Иге послышался сквозь нее частый негромкий писк.

– Что это? Будто чей-то пейджер сигналит!

– Это, наверно, у квамов сигнализация пищит, – сказал Пузырь. – От лягушат. Чтобы они в питомник для мальков не прыгали…

Обратно возвращались, как армия победителей. Пузырь нес на шесте мокрый Генкин костюм с вышитым Пегасом – словно знамя торжествующей Поэзии. Луна освещала дорогу.. У Иги, правда, шевелилось сомнение: ему казалось, что луна не совсем круглая. Как бы это не повредило колдовству. Но сомнение было не сильное, и он не стал делиться им с друзьями – чтобы не сглазить удачу.

Генка в тельняшке до колен был похож на маленькое полосатое привидение. Это ему нравилось. И он, дурачась, говорил, что возможна встреча с другими привидениями.

– Вот выплывут из-за кустов и скажут: «Ага, попались, лопухастые!»… Ой, смотрите…

Все замерли посреди дороги. А по обочине, обгоняя мальчишек, бесшумно прошли большущие белые ноги. Ступни. Они приминали траву. И уходили дальше, дальше…

– Жора, репивет… – Неуверенно сказал им вслед Лапоть. И показалось, что в ответ дохнуло ветерком: «Репивет, лопухастые…»

– Первый раз увидел их в натуре, – выдохнул Пузырь после общего почтительного молчания..– Следы-то встречал сколько хочешь, а вот так еще не приходилось…

И каждый в свою очередь признался, что «мне тоже…»

…Четвертинка из-под «Репьёвской натуральной» продолжала гореть, как лампочка. И она разгоняла сумрак расположенной в сарае кают-компании, когда друзья укладывались на застеленных старыми одеялами топчанах.

Поболтали еще немного, вспоминая коварный туман и доброго квама. Все были убеждены, что колдовство даст хороший результат. Потом заснули разом, как по команде.

Утром вода в бутылке уже не светилась. Зато ярко светились щели в стенах. Все еще спали, когда Ига открыл глаза. Он не стал никого будить, выскользнул из сарая и помчался домой. На углу Серпуховской и Земляничного проезда он увидел Степку. Степка в новом оранжевом платьице двигалась навстречу. Вприпрыжку.

– Ига, репивет! Ко мне ночью мама приехала! Забавно, да!

– Очень забавно, – с удовольствием сказал Ига. – Поздравляю.

– Ига, ты возьми это себе! – Степка протягивала круглую жестяную коробку. – Мама нашла ее под подушкой, чуть не выбросила. «Зачем, – говорит, – прячешь в постели всякий утиль!» Забавно да?

Ига взял тяжелую жестянку.

– Ты только не ходи без меня к Валентинычу, – попросила Степка. – Я сегодня буду весь день с мамой, завтра, наверно, тоже, а потом пойдем. Ладно?

– Ладно, – вздохнул Ига. А Степка светилась, ну прямо как четвертинка с лунной жидкостью. – Беги к маме… Постой! Вот тебе новый шарик…

Дома Ига начал снова просматривать киноленту через лупу. Дошел наконец до кадров, где «мушкетеры» разглядывают большой белый лист. Да, несомненно, самодельная карта. А что, если… карта Плавней? Ведь «мушкетеры» собирались в путешествие именно туда!

Были заметны пятнышки островов и букашки-буквы названий, но, чтобы прочитать их, не хватало увеличения. Нужен был большой экран!

«Ох, прости меня, Степка», – мысленно сказал Ига. Потому что понял: не сдержит он обещания, не станет дожидаться Степку и помчится к Валентину Валентинычу сегодня же! Прямо к моменту открытия «Двух рыцарей»! Только сначала забежит к друзьям в кают-компанию…