Мир Ринна

Идет сорок первое тысячелетие. Вот уже более десяти веков

Император неподвижно восседает на своем Золотом Троне.

По воле богов Он стал лидером всего Человечества,

а с мощью своих неутомимых армий — повелителем

миллионов миров. Его тленная оболочка незримо

подпитывается энергией изобретений, дошедших из Темной

Эры Технологий. Он — Владыка Империума, которому

ежедневно приносят в жертву тысячи душ, поэтому Он

никогда не умрет до конца.

И в этом бессмертном состоянии Император несет свою

бдительную стражу. Могущественные флоты курсируют

в зараженных демонами миазмах варпа, на этой

единственной тропе, соединяющей далекие звезды. Их путь

освещает Астрономикон, физическое воплощение воли

Императора. Громадные армии сражаются на бесчисленных

мирах с Его именем на устах. Величайшими из Его солдат

стали Адептус Астартес, космические десантники,

генетически модифицированные супервоины. У них есть

и братья по оружию — к примеру, Имперская Гвардия

и бесчисленные планетарные защитные силы, вечно

бдительная Инквизиция и техножрецы Адептус Механикус.

Но даже при всей своей громадной численности они едва ли

смогут сдержать натиск извечной угрозы чужих, еретиков,

мутантов и еще более ужасных врагов Человечества.

Быть человеком в такие времена означает быть песчинкой

в громадной пустыне. Это значит жить под властью самого

кровавого и жестокого режима из всех существующих.

Нужно забыть о власти технологии и науки, ведь уже

многое было потеряно и никогда не возродится. Забыть

обещания прогресса и разума. Во мраке будущего есть

только война. Нет мира среди звезд, есть лишь бойня и смех

ненасытных богов.

ПРОЛОГ

Послание

Другой возможности выйти в эфир не будет, так что сразу к сути. Мы держались сколько мог­ли, но они прорвутся сюда в течение часа. И то­гда мы потеряем эту станцию, нашу единствен­ную надежду. Для организованного отступления времени нет. Сержант Претес хочет, чтобы мы уходили немедленно. С каждой секундой огонь ар­тиллерии зеленокожих все ближе. Они уже унич­тожили здания правительства и коллегии, а ведь это совсем недалеко отсюда. Но я должен попы­таться. Всего одно сообщение, и мы навеки поки­нем это место. Если повезет, орки камня на кам­не не оставят от зданий и уничтожат все обо­рудование, не разобравшись в его ценности.

Мы уже начали выводить последний из Ламмасских отделений через северные врата. Я уйду с арьергардом, как только отправлю это сообще­ние. Всех гражданских и раненых солдат эвакуи­ровали еще вчера с конвоем уцелевших парней из Восемнадцатого Мордианского полка. От полка не много осталось. То же самое с населением и ра­неными. Мне удалось собрать боеспособные от­деления из тех, кто остался от трех разгромлен­ных полков.

Так случилось, что именно мне пришлось воз­главить их. Шесть дней назад я принял на себя командование, и отнюдь не по собственному желанию. Все вышестоящие офицеры погибли во вре­мя недавнего нападения зеленокожих — хорошо спланированного и внезапного для нас. Это мо­жет показаться невероятным, учитывая приро­ду врага. Но клянусь, они появились и исчезли, словно призраки, оставив комнату, полную обез­главленных тел! Думаю, они хотели собрать свои жуткие трофеи, и, видит Император, теперь трофеев у них более чем достаточно.

Если бы не долг, моя собственная голова тоже свисала бы сейчас с пояса какого-нибудь зеленокожего. Но в то время я как раз казнил троих дезертиров.

В этом я вижу руку Императора.

Моя вера — то топливо, благодаря которому я продолжаю сражаться, — говорит мне, что Он присматривает за мной. И все происходящее — часть Его великого плана. Я не позволю себе погрузиться в пучину смертельного отчаяния. Я знаю, что Мир Ринна недалеко отсюда, может, в двух неделях пути через варп. Если Император благоволит, Багровые Кулаки уже получили весть обо всем, что здесь случилось. Повелитель Чело­вечества, молю, пусть они уже будут в пути, пока я передаю это сообщение!

Это не пустые мои надежды. Мы выходили в эфир постоянно, каждый час, с тех пор как ко­рабли зеленокожих убийц пронеслись по небу. На­верняка кто-то слышал наш зов.

(Приглушенные звуки стрельбы и взрывов.)

Дьявол раздери этих проклятых ксеносов! Их снаряды ложатся все ближе и ближе. Времени совсем мало. Я... я едва ли могу определить чис­ленность противника, с которым мы столкну лись. Система орбитальной обороны с самого на­чала была слишком растянута. Небо потемнело от их кораблей. Мне следовало бы кое-кого каз­нить за это. Согласно записям, орбитальные ра­кетные батареи не проверялись техножрецами уже более трехсот лет!

В конце концов, должно же было быть какое-то предупреждение. Почему не пришло ни одного сообщения с ретранслирующей станции на Даго-те? Подозреваю, что орки сначала уничтожили там всех, причем так быстро, что времени на предупреждение остального сектора не осталось. Теперь за это расплачивается Жесткая Посадка.

Если вы получили это сообщение — не важно, кто вы, — вы должны передать его Багровым Ку­лакам. Не пытайтесь помочь нам в одиночку! Сейчас выручить нас могут лишь Адептус Ас-тартес. Это будет бой с мощным противником. Орков столько... Должно быть, это Вааагх. И ес­ли их не сдержать здесь, их станет еще больше. Клянусь Троном, так и будет.

Повелитель Человечества, не допусти, чтобы стало слишком поздно!

Космическим десантникам Багровых Кулаков я хочу сказать следующее. Если вы получите это послание, когда у нас еще будет надежда на спа­сение, знайте: мы покинули Крюгерпорт и от­ступили в сеть пещер под Мечеными горами к северу от города. Мы закрепимся там и бу­дем держаться сколько сможем. Другого убежи­ща у нас не осталось.

Запасов хватит еще на неделю, возможно, на две, если мы...

(Звуки далекой стрельбы из стабберов, а затем, уже ближе, грохот лазерного оружия. Громкие крики.)

Артиллерия замолчала. Они пускают пехоту!

Мы уходим отсюда. Я отправляю сообщение незашифрованным.

Именем нашего Бессмертного Спасителя, мо­лю, пусть кто-нибудь его получит.

Поторопитесь! Доставьте его на Мир Ринна! Если нам суждено умереть здесь, чтобы предуп­редить всех остальных, что ж, пусть будет так. Но пусть наша смерть не станет напрасной!

Это комиссар Альхаус Бальдур, конец связи.

Идентификационный номер

Имперской Гвардии

(проверен): СМ4165618Ф

Временной отрезок (ИСВ): 17:44:01 3015989.М41

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Если человек умирает прежде отведенного ему срока, сколько с его уходом теряет мир?

Наверняка больше, чем просто одну жизнь. Ветвь засыхает и более не приносит плодов. Буду­щего больше нет. Безвозвратно отсекаются тропы, пройти по которым уже нельзя. Кем были бы его потомки? Святыми? Убийцами? Или и тем и другим?

Когда человек умирает, вместе с ним исчезают и ответы.

И тогда возникает вопрос: разве не нужно спас­ти всех людей?

Виконт Нило Ванадер Исофо.

Отрывок из «Дневника выжившего»

(936.М41 - 991.М41)

Один.

Арке Тираннус, горы Адского Клинка

— Волнения, — сказал Руфио Террано, уставившись на карты, которые только что взял из колоды.

Порядок, в котором они сейчас лежали, назывался «Горящей звездой», что само по себе было недобрым зна­ком. Он не помнил, чтобы касался хоть одной из карт или сознательно выбирал их порядок. Впрочем, отсутст­вие воспоминаний его не удивило. Глубокий транс был для него всегда одинаковым, как и пробуждение. Он слов­но приходил в себя после удивительно живого сна, в ко­тором падал в пропасть. Просыпался Руфио всегда с кри­ком, дрожа и хватая ртом воздух.

То, что он до сих пор именно так выходил из транса, злило Террано, так как значило, что библиарий еще не в полной мере владел своим даром, тогда как другие кодиции уже преодолели эту грань. Но если это и бес­покоило здоровяка справа от Террано, тот ничем этого не показал.

Волнения, — откликнулся гигант. — Продолжай, брат мой.

Неравный бой, — промолвил Террано, отрывая взгляд от карт. — Океаны крови. Штормовые облака, тем­ные, наполненные грядущим насилием. Под ними рассти­лается развилка, важный выбор. Две тропы. Одна ведет в день, другая в ночь. Так было все последние четыре раза, достопочтимый брат, и все это с самыми малыми разли­чиями. Хочешь, чтобы я попытался еще раз?

Гигант справа, Юстас Мендоса, магистр библиариума, пододвинулся к кодицию и навис над ним, цепким взгля­дом темных глаз вглядываясь в древние карты. Стилизо­ванные изображения на них, казалось, двигались, танцевали в золотистом свете канделябров. Остальная часть комнаты оставалась погруженной во мрак.

— Нет, Руфио, — произнес он низким, глубоким бари­тоном. — Не нужно. Твоя интерпретация совпадает с ви­дением брата Дегуэрро. Потоки времени и Имматериума сегодня больше ничего не откроют нам. Я обсужу этот во­прос с эпистоляриями на следующем Совете. А сейчас воз­вращайся в свои покои — избранные помогут тебе. Нужен полный доспех и оружие, понимаешь? Мы должны выгля­деть наилучшим образом. Светать начнет в четыре часа, настанет День Основания. Будет очень много церемоний.

Кивнув, Террано собрал карты, отодвинул свой стул от широкого дубового стола и поднялся. Возвышаясь над землей на два метра, он был на голову ниже магистра-библиария, но не уступал ему в ширине плеч. Магистр положил ему на плечо мозолистую руку, и они вместе вышли из комнаты.

— Пока не закончится грядущий день, — промолвил Юстас Мендоса, когда они прошли в освещенный лам­пами пустой коридор, — будущему придется подождать.

Алессио Кортес, который, по собственному призна­нию, не испытывал ни малейшего интереса к музыкаль­ным искусствам, вдруг осознал, что плывет в звуках гим­на, эхом отражающихся от темных каменных стен рек-люзиама. Древняя мелодия была пропитана невыразимой скорбью, и каждая ее прекрасная нота жалобной песнью напоминала о боевых братьях, которых потерял Орден не только за последнюю сотню лет, но и за долгие тыся­челетия со времен своего славного основания.

За всю жизнь Кортес слышал этот гимн всего трижды, поскольку тот исполнялся лишь в День Основания. Но воспоминания не имели ничего общего с тем, как затро­нул его гимн на этот раз. Капитан вспомнил все смер­ти, все прощания, как и полагалось во время исполнения гимна. То было надлежащее время для скорби. Время вспомнить жертву, принесенную его благородными брать­ями. Сердце капитана сейчас переполнялось скорбью и, что более важно, гордостью.

И ничто не смогло бы притупить это чувство. Кортес уцелел в войне, которая длилась три с половиной столе­тия, и не испытывал чувства вины за то, что выжил. Воин Астартес, навечно посвященный искусству войны и связанный клятвой с почетной службой, которую нес, жил или умирал в зависимости от своих способностей и качеств и от команды. Смерть является даже к космоде-сантнику. Ее приход был вопросом времени. Бессмерт­ным оставался один лишь Император, что бы там кто ни говорил.

Алессио посмотрел через реклюзиам на противопо­ложный неф, на исполнявших гимн сервиторов. Что за жалкие создания! Их тощие тела, лишенные конечностей, были прикреплены к невысоким колоннам из черного мрамора, которые скрывали механическую начинку, под­держивавшую хористов в полуживом состоянии. Каждая глазница закрыта металлической пластинкой. Из каждого рта высовывалась черная решетка усилителя голоса, от каждой бледной безволосой головы отходили рифленые кабели, соединявшие певцов и обеспечивающие превос­ходную синхронность. Их рудиментарные разумы были объединены и сосредоточены лишь на песне.

В галерее справа от Кортеса, высоко над входом в рек­люзиам, размещался еще один сервитор, подключенный к массивному паровому органу, сопровождавшему голоса торжественно-мрачным гудением.

«Ничтожные, — подумал капитан. — Но пусть лучше они вкладывают в песню нашу скорбь, нежели мы сами».

Он с трудом сдержал ухмылку, подумав, что его соб­ственный грубый голос вряд ли смог бы восславить пес­ней погибших. Скорее, это сошло бы за оскорбление.

Шутка новизной не блистала. Капитан думал об од­ном и том же каждое столетие и позволял мыслям так же быстро исчезнуть. Вопросы, не касавшиеся уничтоже­ния многочисленных врагов Ордена, редко задержива­лись в голове Кортеса дольше чем на несколько секунд.

Педро всегда подшучивал над ним по этому поводу.

Гимн закончился, но его финальные ноты, исполнен­ные невыразимой печали, еще звучали в душах собрав-

шихся. Кортес вслушивался в них, ощущая некоторую тяжесть. Затем он посмотрел на алтарь, вырезанный из позолоченного черного мрамора, где верховный капеллан Томаси как раз выступил вперед и начал произносить слова поминовения из «Книги Дорна». Маркол Томаси обладал внушительной фигурой. При исполнении обя­занностей верховного капеллана ему часто приходилось всецело завладевать вниманием столь большой аудито­рии, какая собралась сегодня. Для человека его статуса робость или неуверенность были непозволительной рос­кошью. Его долгом и долгом всех подчиненных ему ка­пелланов было охранять веру и душу каждого боевого брата и слуги Ордена. Когда Томаси говорил, все осталь­ные внимали каждому слову его проповедей.

Кортес очень уважал Томаси, быть может, даже чуть симпатизировал ему. Верховный капеллан был беспощад­ным борцом с длинным послужным списком, почти таким же, как у самого капитана. Но, кроме того, их объединял сходный взгляд на жизнь, характерный элегантной про­стотой: враги Императора должны быть уничтожены, а честь Ордена сохранена. И в свете этих двух непреложных истин все остальные вопросы теряли смысл и остроту. Как же иначе? И почему Педро вечно задумывался над таки­ми незначительными проблемами, как ежегодные пети­ции, или реформы планетарных законов, или особенности торговли между секторами? Какое отношение все эти проб­лемы имели к космическим десантникам?

Спустя несколько минут Томаси перестал зачитывать текст из «Книги Дорна» и приблизился к золотому ана­лою, на котором покоилась книга. Броня капеллана была абсолютно черной и отполированной до такой степени, что блестела, подобно темному зеркалу, отражая огоньки канделябров на стенах и пламя тысяч свечей, зажженных по обе стороны апсиды. Нагрудник и наплечники верхов­ного капеллана были украшены блестящими костями павших врагов и печатями чистоты из воска и сургуча. На каждой имелось написанное кровью благословение. Его шлем с необычным забралом — невероятно деталь­ным изображением черепа из безупречного полированного золота — был пристегнут к поясу, оставив открытым суровое лицо с жесткими чертами. Даже среди Багровых Кулаков не многие могли долго выдерживать его устра­шающий взгляд.

Настала часть службы, когда Томаси взывал к Импе­ратору и примарху Рогалу Дорну, чтобы те, взглянув на паству, благословили ее на свершение славных дел. Он говорил о ненавистных врагах Ордена и о резне, которую те намерены совершить, о насилии над мирами, подчи­нении и уничтожении всего человечества.

Его слова оказали именно то влияние, на которое рас­считывал верховный капеллан. Они постепенно изменя­ли воздух, словно наэлектризовывая его. Кортес чувст­вовал, как что-то поднималось в душе, и знал, что то была ненависть, чистая и могущественная, которая всег­да была его постоянным спутником, топливом горевшего внутри огня.

Каждое столетие воины Багровых Кулаков в жестоких битвах отдавали свои жизни, защищая Империум от па­губных болезней. Там, за его пределами, несметные пол­чища чуждых рас мечтали уничтожить все, что с таким трудом построил Империум за десять тысяч лет, и напа­дали с исключительной ненавистью и варварством. Из­нутри же миру угрожали, возможно, самые презренные из всех врагов — безумные предатели, мутанты и враж­дебные, неблагодарные еретики.

«Да будь они все прокляты, — выругался Кортес, сжав кулаки. — Не будет им ни милости, ни прощения. Кровь их окрасит даже звезды».

Томаси был мастером своего дела. Раз в столетие, со­бирая весь Орден здесь, в крепости-монастыре Арке Ти-раннус, он превращал братскую скорбь в нечто гораздо более могущественное, более ценное и смертоносное. Кортес лучше остальных знал это чувство; он жил с ним дольше, оно окутало его, не встречая сопротивления. На­пример, после всех многочисленных боев, наполненных насилием и убийствами, когда Алессио лежал, перело­манный и истекающий кровью, в бункере или в задней части «Рино» и слышал бормотание апотекариев, что на

его тело восстанавливалось после самых ужасных травм, словно в насмешку над их прогнозами, брало где-то си­лы, чтобы исцелить себя, вновь встать с постели и по­зволить Кортесу отправиться на войну исполнить свой вечный долг перед Орденом.

Он точно знал, откуда брались эти силы, и надеялся, что его Четвертая рота научится сосредотачивать свою ненависть так же, как это делал он сам. Не просто вкла­дывать ее в слова или дела, но хранить в глубине ду­ши, чтобы на крыльях ненависти пронестись сквозь та­кие кошмары, в которых они без этой поддержки не вы­жили бы.

При мысли о находившихся под его командованием боевых братьях капитан оторвал взгляд от алтаря и стал рассматривать центральную часть громадного нефа. Со­бравшиеся там девятьсот сорок четыре космодесантника стояли в полном боевом облачении, их наплечники и на­ручи в этот важнейший из всех дней были отполированы до зеркального блеска. Они выглядели великолепно, со­бранные вместе в стройные ряды. Все они не отрывали глаз от алтаря и Томаси, когда верховный капеллан воз­дел над головой превосходно выполненный болтер и воз­благодарил Императора и кузницы Марса за орудия для войны, столь долго служившие Ордену.

Среди всех этих голубых доспехов Кортес выделил собственную роту, легко отличимую благодаря темно-зе­леной окантовке наплечников.

Под его началом Четвертая рота прославилась реши­тельными и бескомпромиссными гамбитами, которые так любил сам Кортес. Остальные братья считали их безрас­судными и дерзкими — ну и что с того? На броне воинов Алессио Кортеса было вытравлено больше победных от­метин и красовалось больше знаков отличия, чем у во­инов любой другой роты, за исключением разве что Крес­тоносцев, Первой элитной роты Багровых Кулаков.

Будучи сержантом, Кортес однажды оказался частью этой прославленной элиты. Все капитаны рот заслужили командование именно таким способом, годами службы под непосредственным руководством магистра Ордена, доказывая, что достойны этой чести. Именно со своей любимой Четвертой ротой, командуя самыми прекрас­ными боевыми братьями, каких только можно пожелать в бою, Кортес понял, что нашел свое место. Иамад, Бе­недикт, Кабреро, старый одноглазый Силези, суровый и безжалостный Весдар. Все они были прирожденными убийцами.

Взгляд Кортеса на мгновение задержался на каждом из них, и командир позволил себе едва заметный кивок. Отличная дисциплина. Иного он и не ждал. Ни один из его солдат не двигался. Ни один не проронил ни слова. Все были полностью поглощены священной церемонией, близившейся к концу.

Верховный капеллан Томаси наконец опустил священ­ный, инкрустированный золотом болтер и пророкотал:

Пусть же каждая пролитая нами капля крови пре­вратится в багровые реки из ран наших врагов! Пусть за каждую царапину на нашей священной броне их плоть и кости будут изрублены на куски нашими мечами, со­крушены и раздроблены кулаками! Империум выстоит. Этот Орден выстоит. Каждый из вас выдержит все ис­пытания. Об этом мы молим именем примарха, воспи­тавшего нас, и Императора, нас создавшего.

За Дорна и Императора! — подхватили собравшие­ся. — За славу и честь Багровых Кулаков!

Кортес вложил в эти слова всю мощь своих легких. Стоявшие рядом с ним в западном трансепте другие чле­ны Совета Ордена сделали то же самое.

— Об этом мы молим, — добавил верховный капел­лан, теперь уже мягче. — Пусть же так и будет.

Томаси повернулся и кивнул громадной фигуре, воз­вышавшейся в тенях алькова по левую руку капеллана, а затем отошел от алтаря и направился к раке в задней ча­сти реклюзиама, где вернул на законное место изумитель­ную святыню, которую использовал во время службы.

Высокая фигура выступила из теней и широкими ша­гами преодолела расстояние до алтаря. Явленный теперь во всем своем великолепии, магистр просто поражал воображение. Свет каскадом отражался от его инкрустиро­ванного самоцветами нагрудника и сияющего железного нимба за головой. Золотые черепа и искусно отчеканен­ные орлы украшали ворот, наколенники и ножные латы. С закованного в броню пояса струился красный шелк, на котором гордо красовалась эмблема Ордена: сжатый баг­ровый кулак на черном поле в круге. Древние печати чистоты, свисавшие с наплечников, качнулись, когда ма­гистр остановился.

В тот же миг все присутствовавшие, кроме членов Совета Ордена, опустились на колено.

Кортес и его братья по Совету просто склонили го­ловы. То была привилегия их ранга. Все ждали, когда громадный воин заговорит. Голос его оказался сильным и низким. Внушительный бас, раскатами гремевший так, что не слушать его было просто невозможно, сейчас был теплым, словно течения Южной Адакеи.

— Встаньте, братья. Прошу вас.

Кортес слушал этот голос большую часть своей жиз­ни, исполняя его команды и нередко яростно с ним спо­ря. То был голос его ближайшего друга, но при этом господина и повелителя. И принадлежал он Педро Кан­тору, двадцать девятому магистру Ордена Багровых Ку­лаков. В тот день он был самой внушительной фигурой в реклюзиаме, за исключением, быть может, лишь восьми могущественных дредноутов, стоявших в глубине нефа позади всех, с двигателями на холостых оборотах.

— Мы обратились к воспоминаниям, — пророкотал магистр, — обо всех почтенных братьях, которых потеря­ли за последнюю сотню лет. Их имена выгравированы на стенах Зала Героев, и записи их деяний записаны в «Кни­ге Славы». Те из вас, кто желает отдельно почтить их после сегодняшней службы, могут обратиться к одному из капелланов в удобное время и попросить о соответ­ствующих молитвах и подношениях. Я настоятельно по­буждаю вас сделать это, ибо такова не только наша тра­диция, но и наша обязанность.

Его взгляд скользнул по молчаливым рядам космодесантников.

Мы Багровые Кулаки, — промолвил он. — Мы ни­чего не прощаем и не забываем. Мертвые живут в нашей памяти и в прогеноидах, и наши дела должны всегда — всегда — служить лишь их восхвалению.

В знак уважения к павшим магистр Ордена сжал об­лаченную в перчатку руку в кулак и трижды ударил им по левой половине изысканно украшенного панциря.

Собравшиеся воины в точности повторили его дви­жение.

— Мы преклоняем колени перед павшими, — как один провозгласили они. — Мы чтим погибших.

Магистр Ордена молчал, пока эхо не затихло высоко вверху, под сводами, окутанными тенями, и затем про­молвил:

— Сейчас ваши капитаны выведут вас наружу. Мы соберемся в бастионе Протео, дабы увидеть Чудо Крови и получить благословение первого дня битвы. Сегодня не будет пира. В День Основания предписан пост, и все вы последуете этому правилу. После получения бла­гословения мы вернемся сюда для инициации и посвя­щения.

Неужели Кортесу показалось? На долю секунды он был уверен, что магистр Ордена скользнул по нему взгля­дом, прежде чем продолжить:

— Сегодня к нам присоединятся члены верхней пала­ты Ринна, которые прибыли из столицы, дабы отдать дань уважения нашему Ордену и его традициям и отпраздно­вать вместе с нами годовщину Основания. Некоторые из вас озвучили свои возражения в связи с этим, и вот что

я отвечу: не надо недооценивать важность наших связей со знатью Ринна. Учитывая большую ответственность за политическое управление этой звездной системой, они

вынуждены снять с наших плеч весь тот груз, что не кра­сит воинов.

Помолчав секунду, он добавил:

— Постарайтесь понять важность этого визита. Они приземлятся на пике Тарво и по моему приглашению прибудут сюда. Вероятней всего, вам не придется с ними разговаривать, но если такое случится, то выкажите терпимость и вежливость. Помните, в такой галактике, как эта, они — дети, а мы — их защитники.

Кортес нахмурился, уверенный, что последняя часть речи была обращена именно к нему. Они с Кантором сломали немало копий, обсуждая, дозволено ли избало­ванным, потакающим лишь своим прихотям аристокра­там ступить на священную землю крепости-монастыря. Но слово магистра было законом. Не имея иного выбора, Кортес уступил и свое недовольство вымещал в трени­ровочных боях.

Алессио свято верил, что гораздо лучше внушать страх, чем любовь. И Томаси точно согласился бы с ним. Лучше держаться как можно дальше от слабовольных масс. Риннская знать бесстыдно ставила себя в зависи­мость от более мощной общины и этим еще больше себя ослабляла. К тому же что эти безвольные, мягкотелые любители развлечений знали о смысле жертвы? Что зна­чил для них Империум, охранявший их безопасность, комфорт и благосостояние? Даже те немногочисленные выходцы из знати, которые решали потратить несколько лет в Риннсгвардии, делали это лишь потому, что служба давала право носить униформу в дни фестивалей. Срок их так называемой службы был примечательно коротким и проходил без всяких инцидентов.

Магистр Ордена перешел к заключительной части ре­чи, резко оборвав мысли Кортеса.

— Братья мои, — промолвил он, — служба закончена. Идите с честью, с храбростью и благословением Императора, всегда помня о своем священном долге.

— По вашей команде, — отозвались воины.

Наполненный фимиамом воздух реклюзиама вскоре

задрожал от звука шагов облаченных в броню ног по камням, когда капитаны повели свои роты через большие бронзовые двери святилища. Когда пришла очередь Кор­теса, капитан покинул трансепт и пошел по центрально­му нефу. После него выдвинулись капитаны Ашор Драккен и Дриго Алвес.

Алессио кинул на сервиторов последний короткий презрительный взгляд, заметив при этом, что те уже от ключились. Ставшие теперь молчаливыми и неподвиж­ными, они казались чередой отвратительных бюстов из алебастра.

Четвертая рота последовала за своим командиром.

Пройдя через высокую арку в широкий, припорошен­ный снегом двор, Кортес посмотрел в небо. Два часа на­зад, когда служба только началась, оно было угольно-черным. Ни одной звезды не сияло в его недрах. Сейчас же над горами Адского Клинка разлилось утро, принеся с собой снегопад и колючий морозный воздух, который освежил Кортеса, вытеснив из носа пропитанный фими­амом воздух святилища.

Шагая по двору, он думал: а что, если к следующему Дню Основания на стенах Зала Героев появится и его имя? Он никогда не боялся смерти, всегда сломя голову бросаясь в жар самых безнадежных битв и не думая о собственном выживании. Быть может, капитан выживал именно потому, что горел лютой ненавистью к врагу. Способность сражаться без страха смерти стала неким освобождением. Он не был настолько глуп, чтобы верить мифам, расцветавшим вокруг него. Мифам, из-за кото­рых воины его роты в едином порыве следовали за ка­питаном и, казалось, находили в этом огромное и бес­спорное удовольствие.

Кортес Бессмертный — так его называли за спиной.

Он точно не был бессмертным, несмотря на распростра­ненное мнение. Кортес знал, что однажды встретит про­тивника сильнее и тогда нелепым слухам придет конец. Часть его почти хотела, чтобы так и случилось. Эта битва в любом случае будет самой запоминающейся из всех.

От столь знаменательного дня Алессио ждал только двух вещей.

Первое — умереть достойно, дорого продав свою жизнь. Чтобы кулак пробивал плоть и кровь, зажатое в руке оружие извергало пламя, а с губ срывался леденя­щий кровь боевой клич.

Второе — чтобы братья, которые получат выращен­ные из его прогеноидов органы, чтили его своими делами и однажды сами стали героями Ордена.

Алессио Кортес с удовольствием представлял себе все это.

И ни одна из надежд не казалась чрезмерной.

Когда они дошли до середины двора, кое-что внезапно привлекло внимание Кортеса. Маленькая фигурка в длин­ном одеянии выпорхнула из каменной арки справа, спотк­нулась и рухнула лицом в сугроб. Она немедленно вско­чила и, не замечая облепившего ее снега, понеслась к глав­ному входу в реклюзиам. Судя по символу шестеренки на левой стороне груди, человек был слугой главы техникарума Хавьера Адона. Руны чуть ниже значили, что он слу­жил в башне, известной как коммуникатус.

— Эй, ты, там! — пролаял Кортес. — Стой!

Ноги человека замерли раньше, чем его разум успел понять значение слов, — столь резко и властно звучал голос капитана.

— Ты так хочешь умереть, избранный? — спросил Алессио, сверху вниз глядя на заснеженную фигуру. — Ты должен знать, что случится, если пройдешь в те двери.

Воины Четвертой роты замерли за спиной капитана. Теперь они тоже молча взирали на одинокую фигуру.

Если бы человек хоть на шаг ступил за двери святи­лища, он обрек бы себя на верную смерть. Таков закон. За исключением редких слуг сакрациума и сервиторов, лишь полноценные Астартес могли войти в реклюзиам и остаться в живых.

Человек низко поклонился Кортесу и еще раз — бое­вым братьям за его спиной и ответил:

Благородный лорд, я с посланием для магистра Ор­дена. Наблюдатель внушил мне всю его важность. Я... мне приказано доставить его любыми способами, чего бы мне это ни стоило. — Он указал на широкий вход в реклю­зиам. — Я думал, может, мне удастся перехватить лорда Кантора до его ухода.

Он не выйдет здесь, — сказал Кортес, едва замет­но кивнув в сторону внушительных бронзовых дверей. — И Дюрлан Чоло знает, что лучше не беспокоить нашего лорда в День Основания Ордена. Интересно, что за со­общение требует такой срочности?

Слуга, вперив взгляд в землю у ног Кортеса, ответил:

— Господин, я был введен в транс перед внедрением в меня сообщения, поэтому содержание его мне неизвест­но. Я знаю лишь то, что сказал мне наблюдатель. Он очень настаивал, чтобы магистр Кантор как можно ско­рее услышал послание.

Девственный снег хрустел под армированными ботин­ками Кортеса, шедшего к слуге. Наконец космодесантник остановился всего в паре метров от маленького человека.

— Передай это сообщение мне, — сказал он. — Я немедленно вернусь внутрь и сообщу его светлости твои слова.

Слуга лишь мгновение обдумывал предложение. Бо­лее длительное промедление стало бы смертельным ос­корблением, ибо каждая живая душа в Арке Тираннусе знала, что Педро Кантор доверяет Алессио Кортесу боль­ше, чем кому бы то ни было. Насколько было известно самому Кортесу, между ними не было секретов.

Приняв решение, слуга благодарно улыбнулся и скло­нил голову:

— Прославленный капитан добр и мудр. Я должен не­медленно показать вам код активации. Прочитайте егомне, и я автоматически передам сообщение.

Кивнув, Кортес внимательно смотрел, как пальцы слуги порхали в воздухе, быстро выписывая серии сим­волов.

— Понял, — промолвил капитан. — Пятнадцать тета керберус.

В то же мгновение слуга застыл, словно его ударило током. Голова его склонилась набок, глаза остекленели, и он заговорил голосом, не имеющим ничего общего с тем, которым он говорил только что:

— Срочное сообщение от имперского коммерческогосудна «Виденхаус». Уровень шифрования «омега». По­лучен сигнал от комиссара Альхауса Бальдура. Код до­

ступа подтвержден. Текст сообщения...

Голос вновь разительно изменился. Кортес чувствовал, как его захлестывают эмоции, пока из уст маленького слуги вылетали отчаянные слова комиссара Бальдура — слова, которые недели назад ушли в глубокий космос. Сообщение шло какое-то время, но в конце концов достигло цели назначения. Шанс на то, что кто-либо из защитников Жесткой Посадки остался в жи­вых, был небольшим, можно даже сказать, призрачно ма­лым. А затем прозвучали слова об орочьем Вааагх.

У капитана участился пульс, в ушах зашумела кровь. Энергия забурлила в нем, наполняя мышцы, готовя его к битве благодаря силе одних лишь слов.

Вааагх!

Да, такое сообщение Педро Кантор действительно должен был услышать как можно скорее, несмотря на церемонию и всю значимость этого дня. Орки не станут ждать. Для них церемония и традиции ничего не значат. Мало что в галактике было столь же безжалостным и разрушительным, как целый Вааагх. Прямо сейчас зеленокожие уже могли прокладывать путь дальше в сектор Локи, уничтожая флотские патрули и защитные силы планет.

Слуга дочитал сообщение и пришел в себя. В какой-то момент Кортес подумал, что мужчина сейчас рухнет на снег в припадке, но тот взял себя в руки и кротко посмотрел на воина:

Если мой господин желает, чтобы я повторил... Капитан покачал головой.

Как тебя зовут, избранный? — спросил он.

Ха... Хаммонд, мой лорд, — ответил слуга, явно по­трясенный этим вопросом. — Хаммонд, если позволите.

Возвращайся в коммуникатус, Хаммонд, — сказал Кортес. — И скажи Чоло... скажи наблюдателю, что ка­питан Кортес благодарит его. Ты прекрасно выполнил свой долг. Честное слово, я сейчас же передам твои слова магистру Ордена.

Глаза Хаммонда блеснули, когда он записал компли­мент. Ему пришлось сделать усилие, чтобы сдержать сле­зы радости и гордости. Он еще раз низко поклонился, а затем, нарисовав на груди знак орла, произнес:

— Вмешательство моего лорда спасло мою недостой­ную жизнь. Он так же необычайно щедр, как искусен в войне. Воистину, пусть же благой свет Императора всег­да освещает ему путь.

Кортес мысленно взмолился, чтобы его щедрость и военное искусство не были равны. Иначе он уже давно был бы мертвецом.

Кивком в сторону каменной арки, из которой пришел слуга, он отпустил Хаммонда а затем повернулся и напра­вился обратно ко входу в реклюзиам, бросив через плечо:

Сержант Кабреро, ведите людей к бастиону Протео и ждите меня там. Я вернусь через минуту.

Слушаюсь, ваша щедрость, — отозвался Кабреро, не в силах скрыть ухмылку.

Кортес ухмыльнулся в ответ. Его настроение улучши­лось при одной мысли о предстоящей войне, и не просто войне с каким-то старым противником, а с дикими, гряз­ными орками. Этот враг знал толк в сражениях!

— Посмотришь, каким щедрым я буду завтра на тренировочных полях, — ответил он Кабреро.

Эта перспектива явно поумерила веселье сержанта. Он сдержанно отсалютовал, приложил кулак правой руки к нагруднику и повел Четвертую роту выполнять приказ.

Кортес же направился назад, ступая по следам, кото­рые он и его люди оставили на снегу.

Из окутывавших гранитный портал реклюзиама теней появился Ашор Драккен, выводя на морозный воздух Третью роту. Увидев идущего навстречу Кортеса, он не­приветливо спросил:

— Брат, ты не ошибся дорогой?

Алессио лишь немного замедлил шаг, проходя мимо собрата:

— Мое дело не может ждать, Ашор. Будь готов прий­ти на Совет. Он, несомненно, скоро состоится.

— Не сегодня, — уверенно отозвался Драккен.

Кортес не добавил больше ни слова. Оскалившись по-волчьи, он повернулся и исчез в дверях святилища.

Два

Пик Тарво, горы Адского Клинка

Рамир Савалес заставил себя выпрямиться. Утром горный воздух был прямо-таки ледяным, особенно сей­час, с наступлением Примагиддуса, месяца Первого Хо­лода. Рамир вдруг понял, что горбится, пытаясь защи­титься от его укусов. Так не пойдет. Нельзя встречать правителя этой планеты и членов верхней палаты Ринна, согнувшись, словно старик, сколько бы при этом ему ни было лет на самом деле.

Вынув из заднего кармана потертый медный хроно­метр, он посмотрел время. До прибытия шаттла оста­валось несколько минут. Только по их истечении мож­но будет говорить об опоздании. Рамир увидел, что пальцы стали красными от холода, и потер их, пытаясь

согреть.

Каждый год зима становилась все суровее, или это ему так казалось. Жизнь в горах Адского Клинка стала теперь чуть труднее, но тем радостнее было пришествие месяца Первого Тепла. Впрочем, Рамир знал, что на са­мом деле менялся не климат. Это менялось его тело, про­стое человеческое тело. Его лучшие годы остались далеко позади. Совсем скоро Рамиру придется просить магистра о назначении преемника. Гордость и простое упрямство уже и так слишком долго заставляли его откладывать

этот разговор.

Он ждал почти час, стоя на границе посадочной пло­щадки пика Тарво, как раз за желтой линией, обозна­чавшей границу безопасной зоны. Площадка представля­ла собой большой круг, около сотни метров в диамет­ре, выступая с пологого склона горы, словно громадный диск. Снизу его поддерживали массивные металлические колонны толщиной с те лимлатские деревья, что росли далеко на севере. По всей окружности в унисон вспыхивали крошечные красные огоньки, а в самом центре площадки распростерло крылья массивное белое изображение — стилизованный орел с двумя головами. Рамир сам заведовал его подкрашиванием прошлым ле­том. Линии рисунка все еще оставались ровными и чет­кими, хотя дневной снегопад уже начал запорашивать его снегом.

Над горами нависли свинцовые облака. Громадные снежные хлопья грациозно опускались на плечи демисе­зонной шинели Рамира.

Под шинелью на Савалесе был форменный китель, темно-синий, как броня его лордов. Носить форму, ук­рашенную символом Ордена, было огромной честью, но она, к сожалению, мало защищала от холода. Рамир ми­моходом пожалел об удобной одежде, которую обычно носил в крепости. Его зимнее обмундирование, соткан­ное из толстой шерсти раумасов, гораздо больше подхо­дило для этой погоды. Парадную форму он надевал толь­ко раз или два за год и был очень рад, что большая часть поводов, вынуждающих ее доставать, приходилась на весну и лето.

Леденящий порыв ветра сорвался со склона за его спиной и словно насквозь продул Рамира, заставив его громко выругаться. Он оглянулся, но ни ветер, ни его слова, казалось, не беспокоили молчаливые неподвиж­ные фигуры, стоявшие за ним в два ряда.

Сервиторы. Вот их точно ничто не тревожило. Они терпеливо ждали его команды, и каждая пара держала черный лакированный паланкин.

Савалес отвернулся, пробормотав про себя: «Про­клятье, неужели я и правда становлюсь таким уязви­мым?»

Он ведь когда-то был кандидатом, даже прошел Ис­пытание Окровавленной Руки. Сейчас он мог бы быть боевым братом, практически невосприимчивым к боли и внешним воздействиям. Но вживить импланты не уда­лось. А без священных имплантов — неважно, насколько хорошим бойцом он был, — он все еще оставался чело­веком, и его судьба теперь была жить и умереть и чув­ствовать холод в ноющих старых костях.

Семнадцать священных имплантов, которые сделали бы его Багровым Кулаком...

Ему было всего четырнадцать весен, когда апотекарии Ордена впервые попытались провести процедуру, и Ра-мир отдал бы все что угодно, только бы она удалась. Как жестока бывает судьба!

С тех пор ему только снилась другая жизнь — жизнь, которая могла бы у него быть. Он мог бы разделить силу и славу облаченных в броню гигантов, которые пересек­ли межзвездное пространство, чтобы найти его и под­вергнуть испытанию. Как много ночей он просыпался с мокрыми от слез щеками, тихо рыдая в темноте своей комнаты, стеная обо всем, что могло бы быть!

Рамир прошел каждый из положенных тестов, спра­вился с каждой из поставленных задач. Смерть старалась изо всех сил, чтобы остановить его, и забрала всех его соперников, кроме одного, но не смогла добраться до Рамира Савалеса. Он выжил и по праву заслужил место среди могучих, пока остальные мальчишки, все, кроме Ульмара Тевеса, лежали парализованные, утонули или истекли кровью в зловонных черных болотах своего род­ного мира.

Последний тест был самым трудным. Ядовитое жало жирного Зубцового Дракона уже почти пронзило его ко­жу. Всего один миллиграмм его пылающего яда вверг бы Савалеса в нестерпимую агонию и безумие и в конце концов прикончил бы. Трижды смертоносное чудовище едва не прокололо ему запястья, когда он сцепился с ним. Но все же Рамир победил. Он заслужил свое место. Никто, и меньше всего сам Савалес, не мог представить, что его тело, его собственная проклятая плоть уничтожит все его мечты.

При этой мысли лицо Рамира исказилось. На мгно­вение он даже позабыл о боли. Прошло пятьдесят семь лет, а он до сих пор слышал слова неулыбчивого апоте-кария, склонившегося над столом, к которому был привязан Савалес. Слова, которые едва не сокрушили его душу: «Этому не бывать, юноша. Твое тело сопротивля­ется. Импланты не приживаются. Тебе не суждено слу­жить так, как это делаем мы. Ты никогда не станешь Астартес».

Даже сейчас воспоминания об этом причиняли ему боль. Рана так и не зажила, хотя с тех пор прошло немало лет. В тот день Рамир хотел лишь одного — умереть и чтобы смерть положила конец его страданиям. Это было бы безмерным одолжением с ее стороны. Но вместо смер­ти появилось другое спасение, пришедшее с совершенно неожиданной стороны. Сам Педро Кантор, магистр Орде­на, владыка гор Адского Клинка, пришел к юному Савалесу когда тот рыдал в одиночестве своей темной камен­ной клетки.

Магистр говорил о достоинстве, увиденном им в юно­ше с разбитым сердцем, о потенциале, который нельзя растрачивать. Да, сказал магистр, Савалесу не суждено стать Астартес. Конечно, очень жаль. Но возможно, Им­ператор уготовил ему иной путь. Орден никогда не вы­жил бы ценой крови одних лишь космодесантников. Мудрый Педро Кантор предложил потерпевшему неуда­чу кандидату иное служение.

Юный Савалес попал к управляющему магистра, Арголу Кондрису, чтобы в будущем занять его место, когда старик отойдет от дел.

Быть распорядителем Дома, сенешалем магистра, выс­шим чином среди избранных — наилучшая судьба, на ко­торую мог надеяться простой смертный. Честь, которую не выразить словами. С тех пор Савалес ежедневно бла­годарил Императора и Его святых и столь же часто молил о безопасности и долгой жизни того, кто дал ему столь блистательный второй шанс. Магистра, отправившего его приветствовать риннскую знать, прибывающую сюда этим хмурым зимним утром.

«Да, — думал Рамир, — я стою здесь для защиты ин­тересов магистра. Это мой долг и в то же время величай­шее благословение. Так что черт с ним, с этим прокля­тым холодом!»

Одними губами выводя «Девятую литанию стой­кости», он еще раз посмотрел в небо, пытаясь сквозь снежную вуаль разглядеть силуэт приближающегося корабля.

Тщетно.

Савалес нахмурился. Он уже хотел было вновь про­верить хронометр, когда услышал слабый и далекий звук турбин мощных двигателей. Он становился все громче, и спустя несколько секунд вдалеке показалась черная тень.

«Ну что ж, началось, — подумал Савалес. — По край­ней мере, они прибыли вовремя».

Через пару минут рев шаттла стал оглушительным. Пока он заходил на посадку, вертикальные маневровые двигатели опалили поверхность посадочной площадки, а корпус корабля черной громадой заслонил приличный кусок неба. Савалес даже позволил себе на мгновение по­разиться увиденному. «Сапсан» был отличным шаттлом, почти тридцать метров в длину, как навскидку решил Са­валес, и, возможно, пятнадцать в высоту, с примерно та­ким же размахом крыльев. Нос судна был украшен блис­тающим орлом, отлитым из чистого золота. В отличие от эмблемы на посадочной площадке, у этой птицы была лишь одна голова. На сияющих бронзой боках корабля красовались гербы местного правительства и каждой из семей, что управляли девятью провинциями. Все они бы­ли с изумительным мастерством украшены самоцветами и драгоценными металлами.

Когда звук двигателей из невыносимого рева превра­тился в мягкое урчание, Савалес поправил отворот ши­нели, пригладил редеющие седые волосы, одернул рукава и выступил вперед. Он чувствовал живительное тепло, источаемое громадными турбинами, и пожелал, чтобы его тело впитало этот жар. А затем, стоя в тени длинного, заостренного носа, он услышал новый звук — тонкий визг электродвигателей. Брюхо шаттла легко распахнулось, выпустив трап, по которому спустились двое мужчин в кремового цвета ливреях Риннсгвардии. Ступив на зем­лю, каждый из них сделал шаг в сторону и поднял к правому плечу на караул до блеска отполированный лазган. Они не встречались с Савалесом глазами.

Рамир почувствовал, как улыбка помимо его воли поднимает уголки губ. «Вот ведь пажи-переростки, — по­думал он, мысленно усмехнувшись. — Они и полдня не продержались бы на Черной Воде. Дрехниды сожрали бы их живьем, если только болотные валлоки не успели бы первыми».

Но это было нечестно, и на мгновение Савалес ощу­тил укол вины. Лорд Кантор не этому его учил. У солдат Сил Планетарной Обороны была своя роль. Знать нуж­далась в охране, и всегда существовала часть населения, которую стоило держать в узде. Даже здесь, на Мире Ринна. И этим должны были заниматься отнюдь не ле­гендарные Адептус Астартес.

Послышались звуки новых шагов по полированным металлическим пластинам, и вскоре на верхней ступень­ке появились чьи-то стройные лодыжки, и вскоре к ним присоединились еще несколько: губернатор планеты и ее окружение стали спускаться к Савалесу.

Он глубоко вдохнул, расправил плечи и подготовил­ся приветствовать самых могущественных должностных лиц планеты, заклиная Святую Терру, чтобы они не вы­кинули никаких глупостей во время своего пребывания здесь.

Паланкин леди Майи Кальестры был снабжен удоб­ными подушками, но езда все равно оказалась жесткова­той, а горная дорога — крутой и неровной. Впрочем, ни­что не смогло бы ухудшить ее настроение в эти столь благоприятные дни. Майя ждала этого всю свою жизнь. От одной только мысли, что она наконец войдет в Арке Тираннус, губернатор готова была петь от восторга. Лишь выработанная годами выдержка да безукоризнен­ное соблюдение правил приличия, весьма жестко приви­тых ей матерью, помогали не выказать радость. В свои девяносто семь — хотя любой, взглянув на эту красави­цу, не дал бы ей и сорока — Майя ощущала такой же головокружительный восторг, как ребенок в утро Празд­ника Урожая.

Ни морозный воздух, ни мрачный вид черных скал, с обеих сторон нависших над дорогой, не умаляли ее счас­тья. Это были горы Адского Клинка, владения легендар­ных Багровых Кулаков.

Здесь был он.

Она ждала семь лет, чтобы только увидеть его, и ско­ро он окажется перед ней, как всегда великолепный в своей керамитовой броне, сияющей небесной лазурью, золотом и пурпуром.

По сигналу человека, который представился распоря­дителем Савалесом, слуги в капюшонах, несшие ее па­ланкин, остановились. Конвой достиг конца горной до­роги. Выглянув через занавески на левой стороне палан­кина, Майя увидела, что они оказались у края глубокой черной расщелины, отделявшей их от цели путешествия.

Распорядитель подошел к паланкину губернатора и, слегка поклонившись, произнес, обращаясь к ней:

— Миледи, мы у главных ворот. Я подумал, что вам захочется посмотреть, как расправляется мост.

Майя улыбнулась ему из затененных глубин палан­кина и протянула руку. Ее старший секретарь, которого она ласково называла Крошкой Милосом, уже спешил к ней из хвоста колонны, но опоздал. Савалес бережно по­мог губернатору опуститься на землю. Опираясь на руку сенешаля, Майя отметила удивительную твердость его мышц.

«Должно быть, когда-то он был красивым мужчи­ной, — подумала она. — Интересно, сколько ему лет?»

Когда она опустилась на землю, распорядитель Сава­лес указал куда-то налево, и Майя, повернувшись, увиде­ла возвышавшиеся на другой стороне пропасти огромные внешние ворота крепости-монастыря Арке Тираннус.

На несколько секунд губернатор перестала дышать.

— Клянусь Золотым Троном! — вымолвила она на­конец.

Ни на одной из пиктографии в ее обширной библио­теке не запечатлелось и сотой доли того, что сейчас от­крылось перед ней. Врата были по меньшей мере сотню метров в высоту. Давным-давно, еще ребенком, губернатор прочитала о них все. Она знала, что когда-то их со­здали из носовой обшивки легендарного звездолета «Рутилус Тираннус», изначально бывшего космическим до­мом Ордена за долгие тысячелетия до того, как Багровые Кулаки поселились на Мире Ринна. Даже сегодня без­ошибочно угадывалось происхождение Врат. Они все еще демонстрировали блистательную аквилу, которая ко­гда-то красовалась на носу громадного судна.

Врата располагались меж двух массивных квадратных башен, ощерившихся артиллерией и ракетницами. Все стволы были направлены вверх, в темно-серое небо, го­товые отразить атаку, которую Майя не решилась бы вообразить. Даже самые мерзкие и агрессивные ксеносы едва ли наберутся наглости, чтобы напасть на родной мир космодесантников.

По обе стороны от башен тянулись исполинские ва­лы, под острым углом вырастая из черного камня. Столь же вечные и незыблемые, как сами горы, они словно то­же были созданы в далекую, доисторическую эпоху. Сте­ны, как и Врата, были построены из частей «Рутилус Тираннус» и на всем протяжении снабжены орудиями дальнего действия, большая часть которых, без сомнения, когда-то украшала батареи корабля.

Интересно, сколько же вражеских судов испепелили они в битвах меж звезд?

Высоко на склонах ближайших гор губернатор увидела защитные укрепления поменьше. Внешний вид большин­ства сооружений мало что мог сказать об их назначении, но одно из них было снабжено большими антеннами при­емников и передатчиков для получения сигналов из глу­бокого космоса. Сооружение называлось «коммуникатус», и Майя уже видела его в своих книгах.

Пока она рассматривала крепость, громоздкий боевой корабль «Громовой ястреб» вырвался из слоя облаков на северо-западе и сбавил скорость, готовясь к посадке на крышу большого цилиндрического здания, выраставшего из крутого склона на севере.

Майя услышала, как Савалес что-то сказал, но не рас­слышала и повернулась к нему. Одним пальцем он нажимал на маленькое устройство, закрепленное на ле­вом ухе.

— Прошу прощения, распорядитель, — промолвила она. — Вы говорили со мной?

Савалес ответил не сразу: любые слова потонули бы в оглушительном металлическом грохоте, который сей­час доносился с другой стороны пропасти.

Обернувшись на шум, Майя невольно открыла рот от изумления и, замерев, смотрела, как Врата Арке Тираннуса медленно отворились и из широкой горизонтальной подушки из камня под ними вытянулся металлический язык моста.

Шум прекратился только минуты через четыре. А ко­гда он наконец стих, мост уже прикрепился к другой стороне пропасти, тонкой струной соединив края прова­ла. Гости могли двигаться дальше.

На дальней стороне провала Майя увидела человеко­образные фигуры, строевым шагом вышедшие им на­встречу. У нее екнуло сердце. Конечно же, это первые Багровые Кулаки, которых она увидит сегодня! Но когда фигуры вышли из тени Врат, губернатор поняла, что это всего лишь гигантские орудийные сервиторы, которых вел один из старших сервов Ордена. Они заняли позиции по обе стороны моста. Они были похожи на статуи, столь же невозмутимые и неподвижные, как скульптуры, об­рамлявшие длинный коридор. Прибывших они не удос­тоили даже взглядом.

Должно быть прочитав на лице Майи разочарование, распорядитель сказал:

— Астартес крайне редко не стоят на воротах. Но се­годня именно такой случай, моя госпожа. В День Осно­вания все до единого боевые братья участвуют в церемо­нии. — Указав на паланкин, он добавил: — Продолжим путь?

Потрясенная холодным и темным величием Арке Тираннуса, Майя не нашла слов для ответа. Она лишь кив­нула и приняла помощь распорядителя, чтобы вернуться к паланкину, вновь помимо воли отметив его спокойную силу. Спустя несколько мгновений, когда паланкины проплывали мимо тупых, лишенных всякого выражения глаз оружейных сервиторов, Майя почувствовала холод, от ко­торого не могли защитить даже ее пушистые меха. Она определенно представляла себе более теплый прием. На другой стороне моста лишенные разума живые орудия повернулись вслед за процессией, держа оружие включен­ным. Майя без труда услышала жужжание смертоносной, закабаленной энергии. У губернатора даже кожа покры­лась мурашками, а в груди стало тесно. Никто прежде не направлял на нее оружие, по крайней мере открыто. За все годы правления случилось всего несколько неудачных покушений, но губернатор узнавала о них только после того, как все заканчивалось.

«Ну же!» Она заставила себя смотреть, не в силах усмирить бешеное биение сердца.

Пульс вернулся в норму, лишь когда процессия ока­залась за Вратами.

ТРИ

Аркс Тираннус, горы Адского Клинка

На высоких стенах центральной твердыни, сложенных из черного камня, развевались и хлопали на холодном ветру стяги, сияя лазурью, пурпуром и золотом. Каждый штандарт был украшен геральдическими знаками десяти рот Ордена и иконографией тысяч священных крестовых походов.

На обширной, запорошенной снегом площади перед бастионом Протео в сотне метров под этими знаменами в безупречном порядке выстроились космодесантники Ор­дена Багровых Кулаков. Облаченные в броню воины сто­яли в метре от своих боевых братьев в строгом соответ­ствии с ротой, отделением и рангом.

Струйки пара от дыхания и выхлопные газы клуби­лись в воздухе, вытекая из вентиляционных прорезей в шлемах и заплечных ранцах. Свои широкоствольные бол-теры воины держали строго перед собой, крепко стиснув их облаченными в латные перчатки руками. Дула смот­рели в небо.

Позади космодесантников расположились, склонив го­ловы, более шести тысяч избранных, все в голубых одеж­дах под стать цвету брони. Лица их были закрыты капю­шонами.

Ни космодесантники, ни слуги не повернулись и ни­чем не выказали своего внимания, когда распорядитель Савалес провел леди Майю и ее сопровождающих через громадную юго-западную арку на территорию у бастиона.

Знать, гуськом шедшая за Савалесом, не смогла сдер­жать вздохи изумления и приглушенные восторженные восклицания. Не обращая на это внимания, распоряди­тель не останавливаясь последовал дальше, чтобы его подопечные как можно скорее добрались до конечной це­ли. Он специально повел их на север вдоль основания устремившейся в небеса внутренней стены, в тридцати метрах от ближайшего круга Багровых Кулаков. Гости шли прямо к небольшой деревянной террасе, которую избранные соорудили специально для этого визита.

Губернатор обратилась к Савалесу. Она шла рядом с распорядителем, легко поспевая за ним на своих длин­ных стройных ногах.

— Распорядитель, они невероятны, — выдохнула она, не делая ни малейшей попытки скрыть всю глубину свое­го благоговения. — Я хочу сказать, я видела их и раньше, в столице, но никогда вот такими и всех вместе, как се­годня. Я... я не думаю, что когда-либо чувствовала при­сутствие Императора так явно, как сейчас.

Савалес мельком взглянул на нее, намереваясь отде­латься кратким ответом, но слова замерли на губах. Он увидел, что губернатор плачет. Слезы сбегали двумя сереб­ристыми дорожками по ее мягким припудренным щекам.

Савалес и Майя пришли из разных миров, выражаясь и буквально, и метафорически, но в ее реакции на от­крывшееся ей зрелище было что-то родственное и само­му Савалесу. Собравшиеся здесь воины Астартес потря­сали душу любого верноподданного Императора.

Он не замедлил шаг, но, когда ответил, его голос про­звучал мягко:

— Мадам, уже сто лет никто не видел весь Орден вот так, как сегодня. Даже я. Как вы верно заметили, это действительно великолепное зрелище. Мое сердце раду­ется, что увиденное так затронуло вас.

Ответив слегка застенчивой улыбкой, губернатор бы­стро присоединилась к своему секретарю, который про­тянул ей небольшой шелковый платок, чтобы привести в порядок лицо.

Если ближайшие из космодесантников слышали их краткий разговор — а они, конечно, слышали, так как об­ладали слухом куда более острым, чем обычный чело­век, — то не выказали ни малейшего интереса. И они, и избранные оставались неподвижными, словно мраморные статуи, в ожидании прибытия капелланов и членов Сове­та Ордена.

Савалес и его знатные спутники вскоре достигли не­высоких деревянных ступенек, ведших на маленькую тер­расу. Распорядитель остановился рядом с ними и помог леди Майе сделать первые пару шагов, больше из услов­ностей этикета, нежели из каких-либо иных соображений. Губернатор явно не нуждалась в чьей-либо поддержке, но приняла ее.

— Мадам, отсюда вам будет прекрасно видно все про­исходящее, — сказал Савалес ей вслед, когда леди вошла сквозь арку на террасу.

«Да и вы сами здесь будете собраны под присмотром, что неплохо», — подумал он. Никто не должен вмеши­ваться в церемонию.

Как только последний столичный гость поднялся по ступеням, Савалес последовал за ним. Большая часть зна­ти уже расселась по креслам черного дерева, расставлен­ным специально для них. Несколько самых младших слуг Ордена безмолвно стояли в тенях позади ряда кресел, готовые исполнить любой приказ Савалеса. Пробежав взглядом по первому ряду, распорядитель увидел, что ближайшее кресло к леди Майе осталось пустым, а рядом стоит явно обескураженный виконт Исофо, министр тор­говли и представитель провинции Дорадо.

— Майя, я не понимаю, — произнес он, обращаясь к губернатору с таким видом, словно рядом больше никого не было. — Совершенно очевидно, что это мое место. По­чему же...

Леди Майя послала ему мимолетную улыбку, кото­рую, похоже, использовала бессчетное число раз, желая настоять на своем: ослепительную и преисполненную обещаний.

— Мой дорогой, любезный Нило, — вымолвила губер­натор, — твое общество всегда радость для меня, как я уже и сказала. Но я надеялась, что сегодня рядом со мной сможет сесть распорядитель Савалес. Если, конечно, ты не чувствуешь, что сможешь разъяснить мне все тонкости церемонии лучше, чем это сделает он.

Виконт, стройный, щеголевато одетый мужчина сред­них лет с густыми усами, кинул на Савалеса тяжелый взгляд. Он был явно возмущен желанием губернатора за­менить его человеком, который даже не принадлежал к аристократии. И совершенно не имело значения, какое положение Савалес занимал внутри этих священных стен. Через несколько секунд виконт выдавил скупую улыбку и, поклонившись леди, сказал:

— Конечно, как пожелаете.

Развернувшись, он направился к Рамиру и, пройдя несколько кресел, попросил:

— Распорядитель, один из ваших людей может при­нести еще одно кресло?

Секретарь Милос, сидевший в первом ряду с краю, вскочил на ноги:

— Сэр, в этом нет необходимости. Прошу вас, займи­те мое. Я вполне могу сидеть с остальными помощника­ми во втором ряду.

Исофо что-то неразборчиво пробормотал в знак при­знательности и рухнул в кресло. Одновременно с этим с лица его сползла улыбка.

Савалес увидел, как леди Майя жестом приглашает его подойти, и с некоторой неохотой, так как не имел желания разговаривать во время церемонии, распоряди­тель занял место рядом с губернатором. Справа от не­го сидела маркграфиня Лиотса из провинции Макарро, слегка полноватая женщина, лучившаяся интересом и энтузиазмом во время всего пути и пребывания в кре­пости.

— Как вы думаете, магистр Ордена помашет нам, ко­гда пройдет мимо? — спросила она Савалеса.

Вопрос был столь абсурдным, что распорядитель с трудом сдержал резкую отповедь. Эта женщина думает, что приехала на карнавал? Однако он ответил извиняю­щимся тоном:

— Не думаю, моя госпожа. По правде говоря, День Основания — это время серьезных размышлений и скор­би, а не празднования. Как я пытался объяснить вашей светлости