В период империи установилось понятие о законе как о воле госу­даря, правильно объявленной»*8

На постепенную выработку порядка «объявления воли» импера­тора обращает внимание и Вернадский, который пишет, что

«...сами государи стремились установить незыблемый формы для отправления своей законодательной деятельности»,

что проявилось в том, что

⁴⁷ Вернадский Г, В. Обзор истории права Русского государства XV11I-XIX вв. (Период империи). Прага, I924. С. 7.

⁴¹¹ Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Пг.; Киев, 1915. С.260.

«...определена была непременная форма публикации и регистра­ции законов — через Сенат...» и «постепенно делались попытки установить особую непременную форму для предварительной под­готовки или особой прочности юридического бытия группы наибо­лее существенных законодательных актов»¹".

Идеологизированное, но столь же общее определение закона дает Б. М. Кочаков в работе, опубликованной в 1937 г.:

«Закон, являясь общеобязательной, созданной государственной вла­стью нормой, есть... определенное, в результате классовой борьбы созданное выражение воли господствующего класса, определенное орудие классовой политики государства...»⁵⁰.

Интерес в работе Кочакова представляет то, что это общее поло­жение автор конкретизирует, исходя из характера эволюции цент­ральной власти, с укреплением которой «...появляется необходимость в дифференциации правительственных распоряжений» и тогда

«закон — это уже определенный вид распоряжения, это — указ, издаваемый определенным порядком»⁵¹.

При этом в XVIII в., по мнению Кочакова, в России не было точного понятия закона, господствовал царский указ и существовало стремление, остававшееся на протяжении XVIII в. безуспешным, вы­делить из всего многообразия указов те, которые по их юридическому действию можно было бы рассматривать как законы. В XIX в. поиск формальных критериев разделения закона и указа продолжался и шел главным образом по пути фиксации законодательной процедуры. Фор­мальным признаком закона со времен Петра I продолжала оставаться царская подпись, но это правило в XVIII в. нарушалось «объявленны­ми указами», а в XIX в. также и законами от Государственного Сове­та, одобряемыми словесно.

Таким образом, при различии исходных посылок определения понятия «закон» и Владимирский-Буданов, и Вернадский, и Кочаков выделяют два критерия: во-первых, наличие подписи императора и, во-вторых, фиксированный порядок принятия, вырабатывающийся постепенно на протяжении XVIII—XIX вв.

Теоретическую разработку понятие «закон» и проблема различия закона и указа получили в XIX в. в работах Н. М. Коркунова. В «Лекциях по общей теории права» Корку нов в теоретическом ключе ставит про­блему отличия естественно-научных и юридических законов". В работе

⁴⁴ Вернадский Г. В. Указ соч. С. 33.

⁵⁰ Кочаков Б. М. Русский законодательный документ XIX — нач. XX века// Вспомогательные исторические дисциплины, М.; Л., 1937. С. 320.

⁵¹ Там же. С. 321.

^н Коркунов Н. М. Лекции по общей теории права. 9-е изд. СПб., 1909. С. 48-53.

«Указ и закон» Коркунов подходит к определению закона, отталкива­ясь от исторического развития понятия власти и принципа разделе­ния властей. Он замечает, что говорить об отличии закона от указа можно лишь в том случае, если исполнительная власть отделена от законодательной. По его мнению, в российском законодательстве

«...со словом "указ" не соединяется точно определенного значения. До учреждения министерств указами назывались все вообще акты всех органов власти, обращенные к подчиненным им местам и лицам».

В XIX в. указ для Коркунова — научная абстракция, собирательное название для «всех общих правил, установленных в порядке управления»™.

Итак, четкого определения понятия «закон» и критериев для от­деления закона от прочих распоряжений верховной власти в российс­кой историко-правовой науке выработано не было. По-видимому, это в принципе неразрешимая задача, поскольку теоретически разграни­чить закон и административное распоряжение можно только, когда исполнительная власть отделена от законодательной (и здесь мы вполне можем согласиться с Коркуновым), чего в российской истории не было не только в XVIII—XIX вв., в условиях самодержавной империи, но и на протяжении большей части XX в.

Но при этом необходимо учитывать, что на практике историки чаще всего относят к законодательству второй половины XVII — на­чала XX в. то, что было отобрано в качестве законодательных актов составителями Полного собрания законов российской империи.

Стремясь избежать опасности подменить сравнительный анализ за­конодательства сравнительным анализом правовых норм, все же отме­тим, что западноевропейское и североамериканское законодательство нового времени характеризуется в первую очередь фиксацией прав лич­ности, очевидно, что российское законодательство не знало аналогич­ных норм, если не считать в качестве таковых фиксацию прав сословий.