В. А. Белов

ИЗМЕНЕНИЯ И ДОПОЛНЕНИЯ ПОЛОЖЕНИЙ ГРАЖДАНСКОГО КОДЕКСА РФ

О ПЕРЕМЕНЕ ЛИЦ В ОБЯЗАТЕЛЬСТВЕ (ОБЩИЙ ОБЗОР И КОММЕНТАРИЙ)

В.А. БЕЛОВ

Белов Вадим Анатольевич, профессор кафедры коммерческого права и основ правоведения юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, доктор юридических наук.

Очередным этапом реформы гражданского законодательства стало внесение Федеральным законом от 21.12.2013 N 367-ФЗ принципиальных изменений в нормы ГК РФ о залоге и перемене лиц в обязательстве; почти все они вступили в силу уже 1 июля 2014 г. В настоящей статье рассматриваются основные новации Кодекса, касающиеся институтов уступки права требования и перевода долга; некоторым из них дается авторская оценка.

Ключевые слова: перемена лиц в обязательстве, цессия, уступка права требования, перевод долга, уступка будущего требования, реформа гражданского законодательства.

1. Внешние и технические изменения

Они очевидны и разделяются на два типа: 1) новые статьи и 2) новый материал, наполнивший уже существовавшие статьи.

Совсем новых, написанных с нуля статей пять: 388.1 (уступка будущего требования), 389.1 (права и обязанности цедента и цессионария), 392.1 (права кредитора в отношении нового должника), 392.2 (переход долга в силу закона) и 392.3 (передача договора). Много это или мало? В масштабах Кодекса - совсем немного, а на фоне 11 статей, прежде составлявших его главу 24, - увеличение почти на 50%.

Впечатление, производимое Законом N 367-ФЗ, усиливается, если принимать во внимание еще и тот факт, что уже имеющиеся в Кодексе статьи не только почти не сокращались, но даже и не оставались в неизменном виде - напротив, почти все они претерпели наполнение новым материалом, местами весьма существенное <1>. Так, в ст. 382 сильно разросся п. 2 и появился новый п. 4; ст. 384, прежде единая, ныне состоит из трех пунктов; п. 1 ст. 385 пополнился новым абзацем, а сама эта статья - новым вторым пунктом (ее бывший п. 2 превратился в п. 3); на два пункта поделилась ст. 387 (в первый вошли привычные нам нормы, во второй - новые); ст. 388 теперь включает в себя пять пунктов (вместо имевшихся ранее двух), а ст. 390, исчерпывавшаяся одним абзацем, - четыре; та же ситуация и со ст. 391, четыре строчки которой по мановению руки законодателя преобразовались в четыре полновесных пункта, заключающих в себе не по одному абзацу; наконец, небольшому уточнению подверглась ст. 392.

--------------------------------

<1> Совсем не тронули только ст. 383, в относительной неприкосновенности осталась ст. 386; минимальным уточнением отделалась ст. 392; из ст. 382 и 389 исключили всего по одному коротенькому абзацу - абз. 2 п. 1 ст. 382 и п. 3 ст. 389. Все остальные нормы развивались только в сторону увеличения.

Неудивительно, что в результате разработчики новаций сочли целесообразным разбить § 1 главы 24 на три подпараграфа: 1) Общие положения (ст. 382 - 386); 2) Переход прав на основании закона (ст. 387) и 3) Уступка требования (цессия) (ст. 388 - 390). Разделение получилось, конечно, чисто символическим, но вполне достаточным: оно объяснило логику расположения статей, подчеркнув, во-первых, сохранение ее преемственности, а во-вторых, важность (значимость) сделанных правок. Кроме того, оно позволило очертить две не вполне совпадающие области применения ст. 382 - 386, с одной стороны, и ст. 388 - 390 - с другой (см. об этом далее).

2. Договорный запрет уступки требования

Допустима ли цессия требования, если она запрещена соглашением должника и цедента? Ответ на этот вопрос долгое время выводился из п. 1 ст. 388 ГК РФ, устанавливавшего, что "... уступка требования кредитором другому лицу допускается, если она не противоречит закону, иным правовым актам или договору (здесь и далее выделено нами. - В.Б.)". Значит (от противного), если уступка (цессия) требования противоречит договору, то она не допускается <2>. Теперь содержание указанного пункта, прежде весьма краткого, стало существенно более развернутым, оказалось разделенным между п. 3 и абз. 2 п. 4 ст. 388 и гласит следующее: "(3) Соглашение между должником и кредитором [!] об ограничении или о запрете уступки требования по денежному обязательству, связанному с осуществлением его сторонами предпринимательской деятельности, не лишает силы такую уступку и не может служить основанием для расторжения договора, из которого возникло это требование, но кредитор (цедент) не освобождается от ответственности перед должником за данное нарушение соглашения. (4)... Соглашением между должником и цедентом может быть запрещена или ограничена уступка права на получение неденежного исполнения " <3>.

--------------------------------

<2> Хотя п. 1 ст. 388 не говорил о последствиях уступки требования вопреки договорному запрету, практика его применения и толкования в этом вопросе была однозначна: всякий договорный запрет уступки требования как основанный на прямом разрешении гражданского закона имеет абсолютную силу (обязателен для всех), а соглашение об уступке требования, заключенное вопреки договорному запрету, является ничтожным (ст. 168 ГК РФ). Подтверждение правильности такой квалификации обыкновенно усматривали в нормах ст. 828 и п. 3 ст. 993 Кодекса - предписаниях, устанавливавших два частных случая действительности уступки требования, совершенной вопреки договорному запрету, - уступке факторинговой и комиссионной. Отсюда делали вывод, что во всех других случаях, не подпадающих под признаки ст. 828 и 993, такая антидоговорная уступка недействительна. Нужно, впрочем, заметить, что даже этот метод рассуждения на самом деле еще не означал неизбежной ничтожности антидоговорной цессии по общему правилу: ее нужно было квалифицировать по ст. 174 ГК РФ как сделку, совершенную лицом, полномочия которого на ее совершение ограничены договором, т.е. как оспоримую (а не ничтожную!) сделку.

<3> В дальнейшем мы для краткости изложения будем говорить только о договорном запрете уступки, памятуя о том, что им охватывается не только собственно запрет, но и ограничение, например условие, что уступка может быть произведена только с согласия должника.

Обилие законодательного текста не компенсирует недостатков его содержания, поскольку закон отвечает, по сути, только на один-единственный вопрос: когда договорный запрет уступки вообще не имеет силы для третьих лиц? Когда он касается денежного требования из двусторонне-торговой сделки - денежного требования из сделки типа b2b. Все. Другого знания из цитированных норм вывести нельзя. Но, ответив на один вопрос, составители новой редакции ст. 388 ГК РФ задали два новых: как быть с договорным запрещением уступки таких требований, (1) которые, хотя и являются денежными, но возникли из отношений, не связанных с осуществлением предпринимательской деятельности хотя бы одной из сторон, и (2) которые не являются денежными?

Ответ на второй вопрос совершенно неожиданно обнаруживается в абз. 2 п. 2 ст. 382 ГК РФ - норме, раньше не имевшей аналогов: "... если договором был предусмотрен запрет уступки, сделка по уступке может быть признана недействительной по иску должника только в случае, когда доказано, что другая сторона сделки знала или должна была знать об указанном запрете" <4>. То есть уступка требования неденежного исполнения, совершенная вопреки договорному запрету, - это сделка оспоримая, но не по п. 1 ст. 174, а по абз. 2 п. 2 ст. 382 ГК РФ (хотя условия оспаривания по той и другой статье ничем не отличаются). Про акты антидоговорной уступки денежных требований, возникших из оснований иных, чем двусторонне-торговые сделки, ничего не говорится - следовательно, они оспоримы по п. 1 ст. 174 <5>.

--------------------------------

<4> Почему мы относим абз. 2 п. 2 ст. 382 не ко всем требованиям, а только к тем, что не являются денежными, если там вроде бы никаких уточнений на сей счет нет? Верно, там их нет, но они есть в абз. 2 п. 4 ст. 388, где говорится о возможности договорного запрета уступки только неденежных требований. Возможность договорного запрета уступки требований денежных, но не являющихся двусторонне-торговыми, выводится, стало быть, не из специальных норм о цессии, а из общих (о свободе договора); так же (т.е. по общим нормам о недействительности сделок) должна обсуждаться и его юридическая сила.

<5> Мы умышленно не рассматриваем здесь вопрос о последствиях успешного дебиторского оспаривания сделок уступки, совершенных с нарушением договорного запрета (будь то по п. 1 ст. 174 или по абз. 2 п. 2 ст. 382 ГК РФ), поскольку Кодекс, несмотря на все свои многочисленные новации, к сожалению, не дает для этого никакой почвы. Между тем очевидно, что такие последствия должны выражаться в признании запрещенной сделки уступки необязательной лишь для одного только должника, но никак не для ее сторон (цедента и цессионария), в отношениях которых она должна сохранять полную силу. Практически такое оспаривание должно привести лишь к признанию за должником права учинить исполнение в пользу первоначального кредитора (цедента), несмотря на состоявшуюся было уступку; право же цедента сохранить за собой полученное исполнение будет обсуждаться по заключенному им договору уступки либо, при отсутствии в нем каких-либо указаний, по п. 3 новой ст. 389.1.

Наконец, в новую редакцию абз. 3 п. 2 ст. 382 Кодекса попала и совсем уж прежде невиданная норма: "... предусмотренный договором запрет перехода прав кредитора к другому лицу не препятствует продаже таких прав в порядке, установленном законодательством об исполнительном производстве и законодательством о несостоятельности (банкротстве) ". Так образовались два новых исключения из общего правила о недопустимости антидоговорной уступки - исполнительное и банкротское.

Таким образом, вместо единого до сих пор правила об абсолютной силе договорного запрета уступки любых требований под страхом ее ничтожности, знавшего всего два исключения (факторинговое и комиссионное), мы теперь получили многоступенчатую, дифференцированную систему.

Ступень 1 занимают денежные требования из двусторонне-торговых сделок: договорный запрет их уступки имеет строго относительную силу, т.е. не обязателен ни для кого, кроме тех, кто его установил, а сделки уступки таких требований, в том числе совершенные и в пользу приобретателей, точно знавших о существовании такого запрета, действительны всегда. На ступени 2 находятся все другие денежные требования: их уступка может быть запрещена договором, а будучи совершенной - оспорена по п. 1 ст. 174 ГК РФ, т.е. в отношении цессионария, актуально или должно осведомленного о договорном запрете. Наконец, ступень 3 - это требования, не являющиеся денежными: их уступка также может быть запрещена договором, а будучи совершенной - оспорена в отношении актуально или должно осведомленного цессионария, но уже на основании абз. 2 п. 2 ст. 382 ГК РФ. Кроме того, сохраняют силу еще четыре исключения из этих общих правил: а) факторинговое (ст. 828); б) комиссионное (п. 3 ст. 993); в) исполнительское (абз. 3 п. 2 ст. 382) и г) банкротское (там же). Уступка, подпадающая под любой из этих случаев, будет действительна всегда, вопреки любому договорному запрету и в отношении всякого - как неосведомленного, так и осведомленного о запрете - приобретателя.

3. "Не навреди!", или Недопустимость ухудшения

положения должника

Считается общепризнанным и не подвергается сомнению правило, согласно которому уступка требования не должна ухудшать положение должника <6>. Если забыть о том, что римское правило nemo plus juris ad alium transferre potest, quam ipse habet <7> заведомо устарело, то его без преувеличения можно назвать основным принципом цессионного права. Именно его соблюдение обеспечивает совершение договора уступки требования без участия должника, исключая случаи, предусмотренные законом или договором, а также случаи, особенности которых предопределяются содержанием или природой требований.

--------------------------------

<6> Из представителей классической доктрины см., напр.: Гражданское право: Учеб. Т. 1 / Под ред. М.М. Агаркова, Д.М. Генкина. М., 1944. С. 398; Иоффе О.С. Обязательственное право. М., 1975. С. 79; Комментарий к Гражданскому кодексу РСФСР / Отв. ред. С.Н. Братусь, О.Н. Садиков. М., 1982. С. 275. В современной литературе особо пристальное внимание вопросу защиты интересов должника при уступке требования уделяет Л.А. Новоселова, см.: Новоселова Л.А. Сделки уступки права (требования) в коммерческой практике. Факторинг. М., 2003. С. 239 - 293; Она же. Обеспечение интересов должника при уступке права требования // Цивилистические записки: Сб. науч. тр. М., 2004. С. 190 - 223.

<7> Никто не может передать другому больше права, чем имеет сам (лат.).

На первый взгляд усомниться в этом начале невозможно. Но мы только что рассмотрели вопрос об относительной юридической силе договорного запрета уступки требования. Очевидно, что нарушение такого запрета, скорее всего, ухудшит положение должника, иначе он бы его не устанавливал. И тем не менее составители Кодекса посчитали допустимым пусть и не всегда, но в ряде случаев - в пользу интересов торгового оборота - такое ухудшение игнорировать.

Читаем п. 4 ст. 382 ГК РФ: "... первоначальный кредитор и новый кредитор солидарно обязаны возместить должнику - физическому лицу необходимые расходы, вызванные переходом права, в случае, если уступка, которая повлекла такие расходы, была совершена без согласия должника. Иные правила возмещения расходов могут быть предусмотрены в соответствии с законами о ценных бумагах" <8>. Возникает вопрос: а как же основной принцип цессионного права - не ухудшать положение должника? Разве "необходимые расходы", вызванные у него переходом права, - это улучшение его положения? Конечно же, нет. И хотя участники уступки обязаны эти расходы возместить любому, хоть немного знакомому с российской практикой, ясно, что расстояние между должным и реальным возмещением порой может быть огромным. Далее, что в данном случае значит обязаны возместить? В первую очередь то, что должник обязан эти расходы на свой счет принять, т.е. оплатить их. С какой стати? Настораживает и ограничение круга должников, имеющих право претендовать на возмещение таких расходов, одними только физическими лицами: а как быть с должниками-организациями? Совсем не возмещать им дополнительные расходы, вызванные уступкой требования?

--------------------------------

<8> Последнее предложение нас, честно говоря, несколько смутило: будучи знакомыми с правовыми проблемами ценных бумаг не понаслышке, мы все равно даже примерно не представляем, что же имелось в виду под "иными правилами возмещения... в соответствии с законами о ценных бумагах".

Но это еще не все. Следующий удар основному принципу цессионного права наносят п. 3 ст. 384 и абз. 1 п. 4 ст. 388 - нормы, говорящие об уступке требования неденежного исполнения без согласия должника (!) <9>. Главное условие действительности такой уступки: не сделать исполнение обязательства "значительно более обременительным" для должника. В целом оно, конечно, правильно, но в частности вызывает вопросы эпитет "значительно": не столько тем, кто и как будет оценивать пресловутую значительность (хотя и это тоже может вырасти в проблему), сколько самой формулировкой: можно ли тогда сделать исполнение незначительно более обременительным?

--------------------------------

<9> Разница между нормами в том, что ст. 384 обсуждает частичную уступку, а ст. 388 - уступку вообще, как частичную, так и полную.

Наконец, для должника стеснительны нормы ст. 385: мало того, что на него ложится бремя оценки достоверности и достаточности представленных ему доказательств уступки (абз. 2 п. 1), так теперь на него возлагается и еще один любопытный расчет. "Если должник получил уведомление об одном или о нескольких последующих [видимо, все-таки последовательных] переходах права, должник считается исполнившим обязательство надлежащему кредитору при исполнении обязательства в соответствии с уведомлением о последнем из этих переходов права " - так гласит новый п. 2 этой статьи.

Если вдуматься в сказанное, то должнику, получившему несколько уведомлений о ряде последовательных переходов права, нужно правильно установить их последовательность. Подчеркнем: не последовательность получения уведомлений (хотя и с этим могут быть сложности, например, если два и более уведомлений достигли должника одновременно), а именно последовательность перехода права (предположим, в результате совершения сделок уступки). Как должник может это сделать? Только путем проверки чисто внешних признаков: первое уведомление должно свидетельствовать об уступке, совершенной его непосредственным контрагентом, второе - тем, кто приобрел требование от этого контрагента, третье - об уступке, совершенной цессионарием по второму акту приобретения и т.д. Но достаточно ли такой формально легитимационной проверки? Вряд ли, поскольку речь идет не об ордерной ценной бумаге и не о непрерывном ряде индоссаментов. Проблема в том и заключается, что возможность совершения цессии должна основываться на материальной (а не формальной) легитимации. Как должник мог бы ее проверить? В общем случае, увы, никак. Практически сказанное означает, что должник, получивший уведомления о нескольких последовательных уступках и предоставляющий исполнение в соответствии с тем из уведомлений, которое, с его точки зрения, свидетельствует о последнем переходе права, весьма сильно рискует ошибиться в оценке последовательности переходов, предоставить исполнение ненадлежащему лицу и быть принужденным к повторному исполнению <10>. Схожую ошибку он может совершить и при получении уведомлений о нескольких так называемых параллельных уступках в случае, предусмотренном п. 4 ст. 390 ГК РФ (см. о нем далее). И ведь мы еще не рассматриваем ситуацию, в которой уведомление о последнем переходе права запоздает и к моменту исполнения просто не будет получено должником.

--------------------------------

<10> Мы видим три возможных решения проблемы последовательных уступок: 1) законодательное закрепление принципа достаточности проверки должником одной только формальной легитимации непрерывного ряда цессионных актов, подобной той, что проводится в отношении непрерывности ряда индоссаментов на векселе или чеке; 2) признание за должником права на внесение суммы долга в депозит нотариуса на имя надлежащего кредитора по соответствующему обязательству или 3) освобождение должника от обязательства его исполнением первоначальному кредитору - первому цеденту.

Сухой остаток: в новой редакции норм § 1 главы 24 ГК РФ появляются довольно значительные исключения из основного принципа цессионного права - недопустимости ухудшения положения должника актом уступки, совершаемым без его согласия.

4. Уступка будущих требований

Условиям и возможности уступки будущих требований посвящена ст. 388.1, которая так и называется: "Уступка будущего требования" <11>. Будущность требования определяется по соотношению его экзистенции (существования) с моментом совершения договора уступки: если к этому моменту уступаемого требования еще не существует (оно не возникло), то речь идет именно о будущем требовании.

--------------------------------

<11> Прежде никаких норм о возможности уступки будущих требований в § 1 главы 24 не содержалось, а начало п. 1 ст. 382 ("... право (требование), принадлежащее кредитору на основании обязательства...") ориентировало на возможность уступки только требований, уже существующих к моменту совершения уступки. Начало новой редакции того же пункта осталось прежним, но введенная ст. 388.1 указывает на то, что ее не следует понимать буквально: допустимы и такие ситуации, когда требование на момент уступки еще не существует, но уступка уже может быть совершена. Нужно, впрочем, оговориться, что основание для схожего толкования п. 1 ст. 382 в ее прежней редакции было и раньше, только находилось в ст. 826 ГК РФ, т.е. в норме, регулировавшей не всякую уступку, а лишь ту, что осуществлялась в рамках факторинга. Кроме того, содержание этой нормы нельзя было (да и теперь еще нельзя) назвать вполне ясным: действительно ли в ней говорится об уступке именно будущего, т.е. ко времени уступки еще не возникшего, требования? "Предметом уступки, под которую предоставляется финансирование, может быть как [1] денежное требование, срок платежа по которому уже наступил (существующее требование), так и [2] право на получение денежных средств, которое возникнет в будущем (будущее требование)" - так гласит абз. 1 п. 1 ст. 826. Если читать его заключительную часть [2] буквально, то вроде бы речь и в самом деле идет о будущем требовании. Но если ориентироваться на противопоставление [1], то получится, что имелось в виду лишь требование, по которому еще не наступил срок платежа, т.е. требование уже существующее, хотя и не просроченное (не "созревшее"). Это совсем другой смысл, будущих требований никак не касающийся. Впрочем, дальнейшие нормы ст. 826 (абз. 2 п. 1, абз. 1 п. 2), связывающие ряд правовых последствий факторинга с моментом возникновения (!), а не "созревания" требования, вполне ясно, на наш взгляд, свидетельствовали о правильности буквального прочтения формулировки [2] и ошибочности ее противопоставления формулировке [1]. Внесение в Кодекс новой статьи (388.1) должно, думается, расставить точки над "i", окончательно разрешив всякие сомнения.

Помимо разрешения описанных сомнений ст. 388.1 отличается еще и тем, что касается любых будущих требований, безотносительно их предмета, в то время как ст. 826 относится, очевидно, только к требованиям денежным.

В то же время нельзя утверждать, что ст. 388.1 сняла вообще все вопросы, касающиеся уступки требований, которые в момент ее совершения не принадлежат цеденту. Ведь будущие требования - это только одна из двух логически мыслимых категорий требований; другая - это требования хотя и существующие, но в момент уступки принадлежащие другому лицу. Допустима ли их уступка прежде, чем их приобретет цедент? Нет, недопустима, если ориентироваться на действительный смысл вновь введенного абз. 4 п. 2 ст. 390 ГК РФ. И в то же время - да, безусловно допустима, если согласиться с тем, что она проявит себя не ранее, чем в момент приобретения требования цедентом или же в момент получения согласия его обладателя на свое совершение. В конце концов, если никто не возражает против возможности продажи вещи, в том числе принадлежащей постороннему лицу, которую продавец приобретет в будущем, почему отношение к вопросу о возможности уступки требования должно быть иным? Если продажа будущей вещи есть не что иное, как распоряжение правом собственности, еще не приобретенным продавцом, то к чему запрещать распоряжение обязательственным правом, хотя бы и еще не приобретенным цедентом? Сказанное еще раз подтверждает сформулированный выше тезис о том, что римское правило nemo plus juris ad alium transferre potest, quam ipse habet совсем не отвечает условиям современного имущественного оборота.

Формулировка абз. 2 п. 1 ст. 388.1, согласно которому "... будущее требование, в том числе требование по обязательству из договора, который будет заключен в будущем, должно быть определено в соглашении об уступке способом, позволяющим идентифицировать это требование на момент его возникновения или перехода к цессионарию ", ориентирует нас на два следующих аспекта.

Во-первых, разработчики анализируемых новаций не придали существенного значения вопросу о том, идет ли речь о требованиях из уже заключенных (существующих) договоров или же о требованиях из будущих договоров, которые сами еще не заключены. Статья 388.1 в равной степени касается уступки будущих требований как из тех, так и из других; при этом не имеет значения та мера, в которой можно предвидеть факты заключения, контрагентов и содержание будущих договоров в момент совершения сделки уступки. Такой подход примечателен не только четким различением договоров (оснований возникновения обязательств) и требований (активного элемента содержания обязательств), но и своей явной ориентацией на иностранную и международную предпринимательскую практику финансирования производственных и торговых предприятий под так называемую оптовую уступку (если не сказать закупку или продажу) вообще всей массы требований, какие будут образовываться в ходе их текущей деятельности, ко всем их контрагентам <12>.

--------------------------------

<12> Это обстоятельство - на наш взгляд, само собою разумеющееся - оказалось (видимо, на всякий случай) прямо закреплено в абз. 1 п. 1 ст. 388.1: "... требование по обязательству, которое возникнет в будущем (будущее требование), может быть уступлено, если уступка производится на основании сделки, связанной с осуществлением ее сторонами предпринимательской деятельности ".

Второй любопытный аспект связан с альтернативным определением момента необходимой идентификации будущего требования, которым может быть момент либо его возникновения, либо его перехода к цессионарию. Их разделение показывает, что лица, написавшие п. 1 ст. 388.1 ГК РФ, были сторонниками так называемой теории промежуточности приобретения будущих требований <13>. Это, в частности, означает, что п. 2 ст. 388.1, согласно которому "... будущее требование переходит к цессионарию с момента его возникновения", если иное не установлено законом и если более поздний момент не определен соглашением сторон, следует понимать таким образом: будущее требование всегда возникает только у цедента. Хотя оно и принадлежит ему всего лишь одну юридическую (или логическую) секунду, оно за нее успевает обрасти всеми возражениями, которые должник мог бы выдвинуть против цедента <14>, а стало быть, вправе будет противопоставить и цессионарию. Иное решение вопроса - в смысле возникновения будущего требования сразу у цессионария, минуя цедента (теория непосредственности) - было бы, следовательно, еще одним наступлением на основной принцип цессионного права, для которого ГК РФ, кажется, не дает никаких оснований.

--------------------------------

<13> Подробнее о теории промежуточности (и о противостоящей ей теории непосредственности) см.: Крашенинников Е.А. Основные вопросы уступки требования // Очерки по торговому праву. Ярославль, 1999. С. 16 - 18; Новоселова Л.А. Сделки уступки права (требования) в коммерческой практике. Факторинг. С. 177 - 181.

<14> В том числе, к примеру, возражениями из соглашения цедента и должника о запрете или ограничении уступки, а также возражениями из соглашений о подсудности (юрисдикции) и применимом праве. Не вполне ясен вопрос, как быть в том случае, когда требования, уступленные еще прежде своего возникновения (т.е. как будущие), возникают в лице цедента, признанного несостоятельным (банкротом), ибо теория промежуточности требует включения таковых в его конкурсную массу. Вероятно, следует признать, что такая возможность исключается совершенной уступкой, и во избежание злоупотреблений, направленных на уменьшение таким способом конкурсной массы, оспаривать сделки уступки, отвечающие признакам "подозрительности".

5. Права и обязанности по договору уступки

Права и обязанности участников договора уступки (цедента и цессионария) в прежней редакции § 1 главы 24 ГК РФ практически не определялись. Едва ли не единственное исключение составлял п. 2 ст. 385, возлагавший на цедента обязанность передать цессионарию "... документы, удостоверяющие право требования", и сообщить ему "... сведения, имеющие значение для осуществления требования" <15> (теперь эта норма с небольшими редакционными уточнениями стала п. 3 ст. 385). При этом ни единого слова не говорилось о, казалось бы, таких основополагающих моментах, как, с одной стороны, (а) обязанность цедента передать уступаемое право цессионарию, а с другой - (б) обязанность цессионария оплатить приобретенное право (или совершить иное встречное предоставление, удовлетворяющее цедента). Впрочем, о них не говорится и сейчас. Чем это объяснить? Наша теоретическая литература, а вслед за ней и судебная практика в конечном счете пришли к правильным выводам: законодательное молчание насчет (а) обязанности передачи права свидетельствует о том, что договор уступки требования является распорядительной (а не обязательственной) сделкой; насчет же (б) встречного предоставления - о том, что договор уступки требования является сделкой абстрактной (а не каузальной) <16>. И хотя в числе вновь введенных в ГК РФ статей оказалась ст. 389.1 ("Права и обязанности цедента и цессионария"), добавила она к написанному совсем немного. Вряд ли можно считать правовым регулированием отношений сторон договора уступки требования напоминание ее п. 1 о том, что "... взаимные [?] права и обязанности цедента и цессионария определяются настоящим Кодексом и договором между ними, на основании которого производится уступка". Думается, никто в этом в общем-то и не сомневался.

--------------------------------

<15> Подробнее о регулировании данного вопроса по прежней редакции Кодекса см.: Белов В.А. Сингулярное правопреемство в обязательстве. М., 2000. С. 152 - 160.

<16> См. об этом: Белов В.А. Указ. соч. С. 149 - 152; Варул П.А. Распорядительные сделки: Сб. ст. к 60-летию Е.А. Крашенинникова. Ярославль, 2011. С. 34 - 42; Вошатко А.В. Договор уступки и каузальная сделка // Очерки по торговому праву. Ярославль, 2001. С. 31 - 39; Он же. Договор уступки как распорядительная сделка: сб. ст. к 50-летию Е.А. Крашенинникова. Ярославль, 2001. С. 61 - 73; Он же. О сущности уступки требования // Очерки по торговому праву. Ярославль, 2000. С. 15 - 24; Крашенинников Е.А. Указ. соч. С. 7 - 10; Он же. Распорядительные сделки: Сб. ст. памяти М.М. Агаркова. Ярославль, 2007. С. 22 - 26; Кротов М.В. О некоторых проблемах перемены лиц в обязательстве // Очерки по торговому праву. Ярославль, 1999. С. 58 - 64; Новоселова Л.А. Сделки уступки права (требования) в коммерческой практике. Факторинг. С. 11 - 13 (о распорядительном характере), 30 - 53 (об абстрактности), и др.

Более важное и интересное для практики значение имеет п. 2 этой новой статьи, согласно которому "... требование переходит к цессионарию в момент заключения договора, на основании которого производится уступка, если законом или договором не предусмотрено иное". "Иное", как мы уже знаем, предусмотрено ГК РФ для уступки будущих требований (они перейдут к цессионарию позже подписания договора, спустя одну "юридическую" (или "логическую") секунду после своего возникновения, если еще более поздний момент не будет предусмотрен договором); можно также добавить, что в виде условия о переходе требования с момента подписания сторонами особого на сей счет акта "иное" нередко предусматривается договорами, заключаемыми российскими организациями-участницами имущественного оборота <17>. Здесь интересно то, почему именно момент заключения договора предполагается и моментом перехода (уступки) требования? Ответ очевиден: потому что такова цель данного договора и в то же время - в силу идеальной природы его предмета - уступаемого права (требования).

--------------------------------

<17> Причины этой практики лежат вне сферы частного права, и нас здесь не интересуют.

Когда речь заходит о договоре, направленном на переход права собственности, моментом такого перехода избирается обычно момент передачи вещи (ст. 223 ГК РФ) - единственный (!) во всей процедуре внешне видимый (публичный) момент. В случае с договором, направленным на распоряжение требованием (идеальным объектом), другого подобного момента, кроме как заключение договора, по общему правилу нет и не может быть <18>.

--------------------------------

<18> См. об этом: Белов В.А. Указ. соч. С. 151 - 152.

Наконец, еще более значимым и совершенно новым для нашего права является предписание п. 3 вновь введенной ст. 389.1 Кодекса, согласно которой "... если иное не предусмотрено договором, цедент обязан передать цессионарию все полученное от должника в счет уступленного требования ". В переводе на язык теоретической юриспруденции это правило означает, что договор уступки требования всегда имеет как минимум относительную силу, т.е. всегда действителен для отношений между его участниками - цедентом и цессионарием, в том числе и тогда, когда он по каким-либо причинам необязателен для должника. В таком положении находится, к примеру, должник, (а) вовсе не получивший письменного [!] уведомления об уступке (п. 3 ст. 382 в любой ред.), либо (б) получивший такое уведомление без надлежащих доказательств состоявшейся уступки (абз. 2 п. 1 ст. 385 в новой ред.), либо (в) поставленный в ситуацию очевидной неопределенности по вопросу о личности кредитора <19>, а также, по всей видимости, должник (г) по требованию, уступленному вопреки договорному запрету или ограничению по успешно оспоренной им сделке.

--------------------------------

<19> Например, вследствие поступления ему уведомлений о нескольких последовательных (п. 2 ст. 385) или параллельных (п. 4 ст. 390) уступках, или же вследствие расторжения совершенного было договора уступки требования (его прекращения по иному основанию), или же признания его недействительным, о чем он (должник) не знал и не должен был знать в момент исполнения, и т.п.

6. Ответственность по договору уступки

Этот вопрос регулируется ст. 390 ГК РФ ("Ответственность цедента"), разросшейся почти до неузнаваемости. Прежний ее текст, немного отредактированный, но по сути оставленный без изменений (цедент отвечает перед цессионарием только за недействительность переданного ему требования, но не отвечает за неисполнение должником той обязанности, что корреспондирует этому требованию), теперь составляет ее первый пункт, дополненный рядом новых предписаний. Ознакомление с ними позволяет понять, что главным их источником стали правила, выработанные арбитражной практикой, в том числе правила об ответственности цедента не только за действительность, но и (а) за само существование требования к моменту уступки (абз. 2 п. 2) <20>; (б) наличие у него возможности совершить уступку (абз. 3); (в) принадлежность этого требования именно ему - цеденту (абз. 4) <21>, а также (г) за любые действия, как уже совершенные к моменту уступки <22>, так и те, которые, возможно, будут им совершены уже после нее,... которые могут служить основанием для возражений должника против уступленного требования " (абз. 5) <23>.

--------------------------------

<20> Разумеется, данное правило неприменимо к уступке будущих требований.

<21> Формулировка ГК РФ, впрочем, несколько (цедент отвечает за то, что "... уступаемое требование ранее не было уступлено [им] другому лицу"), но, думается, не подлежит сомнению выраженная в ней мысль законодателя: цедент не должен уступать требований, которые ему не принадлежат. При этом причина, по которой они ему не принадлежат (он их уже уступил ранее или, быть может, они перешли к другому лицу по иному основанию, чем уступка, или вообще никогда ему не принадлежали), уже неважна. Как в связи с этим не вспомнить еще раз про описанную выше проблему уступки существующих требований, которые цедент может приобрести в будущем!

<22> Очевидно, что цедент не отвечает за те возражения (и приведшие к их возникновению действия), о которых он проинформировал цессионария до совершения уступки. Если цессионарий приобретает требование, несмотря на наличие таких возражений, очевидно, он надеется либо на то, что должник не станет (или не сумеет) их заявлять, либо на свое умение противостоять этим возражениям; соответственно, добросовестный цедент никак не может считаться подлежащим какой-либо ответственности, если расчеты цессионария не оправдаются, в том числе и тогда, когда возражения касаются действительности уступленного требования. Подробнее см.: Белов В.А. Указ. соч. С. 156 - 157.

<23> В свете ст. 386 ГК РФ нужно будет признать, что цедент отвечает только за такие свои будущие действия, приводящие к возникновению у должника новых возражений, которые будут совершены им после момента уступки, но до момента получения должником уведомления о переходе прав к новому кредитору.

Кроме того, "... законом или договором могут быть предусмотрены и иные требования, предъявляемые к уступке" (абз. 6 п. 2 ст. 390). Законодательных норм, реализующих эту возможность, пока вроде бы нет; что же касается договорной (и, как следствие, судебно-арбитражной) практики, то она дает нам примеры многочисленных заверений и гарантий, нарушение которых может стать основанием для привлечения цессионарием цедента к ответственности <24>, в том числе в виде возмещения убытков, а также одностороннего отказа от договора уступки, включая фактически исполненный и тем самым вроде бы прекращенный договор, с возвратом всего переданного по нему (п. 3 ст. 390).

--------------------------------

<24> Например, цедент может гарантировать, что уступаемое им требование не запрещено и не ограничено в уступке, что оно приобретено им надлежащим образом (по действительной и исполненной с его стороны сделке), что по нему не истекла исковая давность, несмотря на значительное время, прошедшее после его нарушения, и т.п.

Новые предписания, составившие п. 2 и 3 ст. 390 ГК РФ, свидетельствуют о том, что законодатель так и не посчитал нужным воспринять (а) ни высказывавшиеся в литературе предложения об ограничении применения ответственности цедента за недействительность уступленного требования только случаями совершения возмездной уступки, (б) ни подход прежней арбитражной практики, предлагавший признавать недействительными сделки уступки, совершенные с нарушением цедентом положений ст. 390 ГК РФ <25>.

--------------------------------

<25> О том и другом см.: Новоселова Л.А. Сделки уступки права (требования) в коммерческой практике. Факторинг. С. 195 - 196 (о зависимости ответственности цедента по ст. 390 от возмездного или безвозмездного характера уступки), 197 - 203 (о практике признания сделок уступки с нарушениями ст. 390 недействительными).

И если момент "б" не может получить иной оценки, кроме положительной, то игнорирование обстоятельства "а" представляется, конечно, существенным упущением. Нелишним было бы и указание на диспозитивный характер норм п. 1 - 3 ст. 390 и на возможность их изменения (отмены) договором уступки.

Другим абсолютным для нашего права нововведением стали предписания п. 4 ст. 390 ГК РФ о последствиях совершения одним и тем же цедентом нескольких уступок одного и того же требования различным лицам <26>. В таком случае "... требование признается перешедшим к лицу, в пользу которого передача была совершена ранее ", т.е. применяется (видимо, по аналогии с ч. 1 ст. 398 ГК РФ <27>) принцип старшинства. Догматическое объяснение этому - предписание только что рассмотренного абз. 4 п. 2 ст. 390, согласно которому цедент отвечает за то, чтобы уступаемое требование ранее не было бы им передано другому лицу; теоретическим же является, как кажется на первый взгляд, соображение о недопустимости распоряжения требованием, которое цеденту уже не принадлежит (nemo plus juris ad alium transferre potest, quam ipse habet). Выше мы, однако, уже видели слабость этого принципа, по крайней мере, в условиях современного гражданского, прежде всего коммерческого, оборота. Вообще, на наш взгляд, в параллельной уступке, т.е. совершенной в отношении уже уступленного требования исходя из, например, ожиданий его возвращения по какой-либо причине (допустим, вследствие заключения договора об обратной уступке, расторжения или признания недействительным договора уступки и т.п.), нет ничего невероятного. Очевидно, что в такой ситуации должнику может быть весьма непросто разобраться в том, кто же является его кредитором. Таким образом, настоящим теоретическим основанием комментируемого правила следовало бы признать именно заботу об интересе должника, который вправе исполнить цессионарию по самой ранней из уступок, не вникая во все последующие <28>. И тогда, следуя абз. 2 п. 4 ст. 390, именно с этим цессионарием будут разбираться добросовестные цессионарии по последующим уступкам. Что же касается цедента или недобросовестных цессионариев, то на них как на лиц, "... которые знали или должны были знать об уступке требования, состоявшейся ранее", падает риск последствий исполнения должником другому (более раннему) цессионарию. Говоря проще, недобросовестные цессионарии остаются без права на исполнение по приобретенному ими требованию.

--------------------------------

<26> Не путать с п. 2 ст. 385: в нем речь идет о нескольких последовательных уступках (от А - к Б, от Б - к В, от В - к Г и т.д.), в то время как в п. 4 ст. 390, наоборот, о нескольких параллельных (от А - к Б, от А - к В, от А - к Г и т.д.).

<27> "В случае неисполнения обязательства передать индивидуально-определенную вещь в собственность, в хозяйственное ведение, в оперативное управление или в возмездное пользование кредитору последний вправе требовать отобрания этой вещи у должника и передачи ее кредитору на предусмотренных обязательством условиях. Это право отпадает, если вещь уже передана третьему лицу, имеющему право собственности, хозяйственного ведения или оперативного управления. Если вещь еще не передана, преимущество имеет тот из кредиторов, в пользу которого обязательство возникло раньше, а если это невозможно установить, - тот, кто раньше предъявил иск ". Проблема в том, что никак нельзя переносить положения этой статьи на ситуацию с параллельными уступками, поскольку все кредиторы по многочисленным параллельным обязательствам передачи одной и той же вещи, сколько бы их ни было, будут разбираться только с тем лицом - контрагентом по своим многочисленным договорам, которое своими действиями и создало почву для спорной ситуации и на которое, следовательно, вполне резонно возложить все ее неприятные моменты. А вот от споров многочисленных параллельных цессионариев с одним и тем же цедентом пострадает, увы, уже не только один этот цедент, но еще и должник - субъект, совершенно непричастный к созданию конфликтной ситуации.

<28> Такая забота была бы еще более эффективной, если бы должнику было позволено прекратить обязательство его исполнением первоначальному кредитору (цеденту).

Непосредственное отношение к вопросам прав и обязанностей, проистекающих из договора уступки требования, имеет также п. 4 ст. 382 о солидарной обязанности цедента и цессионария по возмещению должнику - физическому лицу "... необходимых расходов, вызванных переходом права... если уступка, которая повлекла такие расходы, была совершена без согласия должника".

7. Замена должника по договору перевода долга

Норма абз. 1 п. 1 ст. 391 ГК РФ в новой редакции устранила, наконец, дефект формулировки, существовавший в нашем законодательстве без малого столетие: "... перевод должником [!] своего долга на другое лицо..." (допускается лишь с согласия кредитора). Так начиналась и ст. 126 ГК РСФСР 1922 г., о которой М.М. Агарков, в частности, писал, что она "... неудачна по своей редакции. Текст ее, при буквальном понимании, как бы указывает, что перевод долга является результатом одностороннего акта должника ["перевод должником долга на другое лицо..."]. Это, конечно, неправильно, так как нельзя обязать нового должника без его согласия" <29>.

--------------------------------

<29> Агарков М.М. Перевод долга // Право и жизнь. 1923. N 3. С. 25.

Теперь о таком переводе долга сказано гораздо более точно ("... перевод долга с должника на другое лицо...") и пояснено, что он "... может быть произведен по соглашению между первоначальным должником и новым должником ". Правда, из этой формулировки исчезло упоминание о согласии кредитора, которое, впрочем, дало начало абз. 1 нового п. 2 ст. 391, текстуально почти повторившему п. 1 в прежней его редакции: "... перевод должником [!] своего долга на другое лицо допускается [здесь раньше было слово "лишь" <30>] с согласия кредитора и при отсутствии такого согласия является ничтожным ".

--------------------------------

<30> По всей видимости, оно было опущено ввиду п. 2 новой статьи 392.2: "... для перехода долга в силу закона не требуется согласия кредитора, если иное не установлено законом или не вытекает из существа обязательства". Если эта догадка справедлива, то в таком уточнении на самом деле не было никакой надобности, поскольку абз. 1 п. 2 ст. 391 говорит о переводе долга, который осуществляется по договору, в то время как п. 2 ст. 392.2 - о переходе долга, происходящем в силу иных обстоятельств, указанных в законе. То есть п. 2 ст. 392.2 говорит о случае особом, не представляющем собой исключения из общего правила абз. 1 п. 2 ст. 391.

В этой формулировке обращает на себя внимание не только отсутствие былого "лишь", но и не имевший прежде аналогов финал о ничтожности перевода долга, совершенного без согласия кредитора. В каком смысле здесь употреблено слово "ничтожность"? Вопроса, возможно, и не возникло бы, если бы Кодекс сказал о ничтожности заключенного на сей счет соглашения (договора) между первоначальным и новым должником, т.е. о ничтожности сделки, но в абз. 1 п. 2 ст. 391 совершенно ясно говорится о ничтожности именно перевода долга, т.е. не самого договора дебиторского соглашения, а намеченного им эффекта - замены должника.

О правильности именно такого толкования говорит еще и абз. 2 п. 2 ст. 391, гласящий, что "... если кредитор дает предварительное согласие на перевод долга, этот перевод считается состоявшимся в момент получения кредитором уведомления о переводе долга". А если кредитор дает согласие не предварительное, а последующее? Очевидно, что в этом случае перевод долга будет считаться состоявшимся только с момента доведения такого согласия до сведения как минимум нового должника <31>. Но что же мы имеем в виду, когда говорим о состоявшемся переводе долга? Разумеется, освобождение от обязательства должника первоначального и возложение его на должника нового, т.е. замену должника.

--------------------------------

<31> Такой вывод мы получаем путем толкования абз. 2 п. 2 ст. 392 методом "от противного", ведь прямого предписания на сей счет ГК РФ не дает. И зря, поскольку не подлежит сомнению, что отсутствие такого постановления станет почвой для споров о том, необходимо ли (для наступления эффекта перевода долга) доводить последующее согласие кредитора до каждого из должников (и старого и нового) или только до одного из них (в последнем случае - до какого именно).

Итак, перевод долга, совершенный по дебиторскому соглашению без согласия кредитора, ничтожен в том только смысле, что он не влечет главного последствия, намеченного сторонами этого соглашения, - замены должника. Это и понятно: личность должника всегда имеет для кредитора существенное значение, и пока нет согласия на его замену, такой замены для него, кредитора, случиться просто не может. Само же дебиторское соглашение о переводе долга вступает в силу, как и всякий договор, с момента своего заключения и производит все намеченные им последствия безотносительно к согласию (и даже прямо выраженному несогласию!) кредитора, но только между своими сторонами - первоначальным и новым должником, т.е. оно всегда (при отсутствии иных причин для его недействительности) имеет относительную юридическую силу. Вопрос о том, какими могут быть эти последствия, зависит от содержания каждого конкретного соглашения и в ГК РФ не рассматривается, поскольку эти последствия - частное дело сторон соглашения, не имеющее никакого отношения к проблематике перевода долга - предмету регулирования § 2 главы 24 Кодекса <32>.

--------------------------------

<32> Например, нет ничего невозможного в том, чтобы стороны договорились о присоединении нового должника к обязательству наряду с первоначальным должником, освобождаемым от обязательства только в случае получения согласия кредитора на его замену. Точно так же можно договориться о возложении на нового должника обязанности исполнения вместо первоначального должника или предоставления первоначальному должнику к сроку исполнения необходимых для такого исполнения средств либо, наоборот, обязанности возмещения первоначальному должнику всего уплаченного им кредитору; а в случае получения кредиторского согласия - о полной замене им первоначального должника. Впрочем, допустимо заключение соглашения, по условиям которого никаких последствий вообще не должно будет наступить до получения кредиторского согласия на замену должника.

8. Договор уступки долга и его влияние на обязательство

Наряду с собственно переводом долга в строгом смысле этого слова (переводом, являющимся результатом двусторонне-дебиторского соглашения о принятии на себя новым должником чужого долга, санкционированного кредитором) ст. 391 ГК РФ в новой редакции предусмотрела еще одно основание для замены должника, обозначенное в абз. 2 п. 1 статьи: "... в обязательствах, связанных с осуществлением их сторонами предпринимательской деятельности, перевод долга может быть произведен по соглашению между кредитором и новым должником, согласно которому новый должник принимает на себя обязательство первоначального должника ". Участия первоначального должника в этом соглашении, равно как и его согласия на его совершение, не требуется, поскольку такой договор направлен на его освобождение от обязательства, т.е. на эффект, который по общему правилу никак не может ухудшить его положение. Поэтому правильно называть такой договор договором не перевода, а уступки (цессии) долга или, иначе, договором пассивной цессии, договором о принятии на себя чужого долга, договором экспромиссии или (шестой вариант названия!) интерцессии. О возможности его совершения упоминают некоторые европейские национальные законодательства, в том числе Германское гражданское уложение (§ 414) и Швейцарский обязательственный закон 1911 г. (ст. 176). Известен этот институт и новейшим актам международной частноправовой унификации (см. п. 1 ст. 12:101 Принципов европейского договорного права (Принципов Ландо), п. 3 ст. 126 Кодекса европейского договорного права (в ред. 2004 г.), ст. III.-5:204 DCFR, п. (b) ст. 9.2.1 Принципов международных коммерческих договоров УНИДРУА в ред. 2010 г.). Показательно, что иностранные и международные акты не ограничивают применение договора интерцессии отношениями, связанными с предпринимательской деятельностью.

Впрочем, ознакомление с п. 3 ст. 391 показывает, что b2b отношения - далеко не единственный специфический момент подобного договора в его отечественной интерпретации. Оказывается, что его заключение влечет по общему правилу солидарную ответственность первоначального и нового должника перед кредитором, если только им не будет предусмотрена субсидиарная ответственность первоначального должника или его освобождение "... от исполнения [!] обязательства " <33>, от которого он к тому же еще и "... вправе отказаться" (абз. 1). Говоря проще, российский договор цессии долга, в отличие от своих зарубежных и международных аналогов, вообще не влечет безусловной, окончательной и бесповоротной замены должника, потому что законодатель не только всеми правдами и неправдами стремится сохранить первоначального должника в обязательстве, но и позволяет ему в это обязательство вернуться (судя по всему, с обратной силой, т.е. так, будто он из него никогда и не выбывал). Конечно, должнику может быть невыгодно освобождение от обязательства без его согласия (например, если оно произведено на условиях, влекущих образование налогооблагаемой прибыли в его имуществе), но это означает лишь, что не было никакой надобности связывать институт уступки долга только с двусторонне-торговыми отношениями.

--------------------------------

<33> Более или менее понятно, что такое освобождение от обязательства, но что такое "освобождение от исполнения обязательства"? Поскольку оставаться должником, но при том быть освобожденным от исполнения обязательства в нормальных условиях невозможно, правильно было бы предположить, что "освобождение от исполнения" означает то же самое, что и "освобождение от обязательства". В то же время законодатель употребил новый термин явно не без какой-то задней мысли. Но какой? - Загадка...

В правильности последнего предположения убеждает абз. 2 п. 3 ст. 391 ГК РФ. Прежде чем рассмотреть его, скажем пару слов о том, какие соображения привели к его появлению. Пусть имеется некто, желающий сделать приятный сюрприз другому лицу, совершенно бесплатно приняв на себя его долг (одарив его); для достижения этой цели и ее сохранения в тайне от одаряемого должника он мог бы заключить с его кредитором договор принятия на себя его долга, а по наступлении срока исполнить принятое на себя таким образом обязательство. Но как мы видели выше, договор интерцессии по абз. 1 п. 3 ст. 391 сам по себе не влечет замены должника, который всегда вправе от нее отказаться, даже если она и была предусмотрена договором. Что же делать дарителю? Вариант первый - пойти по пути перевода долга, по природе своей основанного на бесповоротном согласии первоначального должника на свою замену (но тогда не выйдет, конечно, сюрприза); второй - не заключать никаких договоров, а просто де-факто исполнить чужое обязательство своими силами и за свой счет, благо нормы главы 50 ГК РФ о действии в чужом интересе без поручения вполне позволяют так поступить. В результате такого исполнения обязательство должно будет неизбежно прекратиться (п. 1 ст. 408) и первоначальный должник окажется освобожденным от обязательства, причем именно без его согласия.

Что же выходит: законодатель напрасно устанавливал ограниченное действие интерцессии, прикрепляя ее к волеизъявлению первоначального должника? Нет. Согласно абз. 2 п. 3 ст. 391 "... к новому должнику, исполнившему обязательство, связанное с осуществлением его сторонами предпринимательской деятельности, переходят права кредитора по этому обязательству, если иное не предусмотрено соглашением между первоначальным... и новым должником или не вытекает из существа их отношений". Почему фактический исполнитель обязательства назван здесь "новым должником"? Вероятно, из стремления подчеркнуть, что просто так, по собственной инициативе исполнить чужое обязательство нельзя - для этого должна быть какая-то причина, хотя бы соглашение об этом с кредитором <34>. Но каковы последствия исполнения этим "новым должником" чужого обязательства? Прекращение? Нет - суброгация, т.е. переход к лицу, исполнившему чужое обязательство, прав кредитора по этому обязательству. Видимо, это и есть как раз один из "других случаев, предусмотренных законом", в которых происходит перемена кредитора на основании обстоятельств, указанных в законе (подп. 5 п. 1 ст. 387 ГК РФ). Здесь любопытно не только то, что первоначальный должник неизбежно вернется в обязательство даже в том случае, когда он дал согласие на собственную в нем замену по договору интерцессии (вернется с исполнением этого обязательства новым должником), и даже не то, что "иное" (т.е. правопрекращающий эффект исполнения новым должником) зависит от дебиторского соглашения, но в первую очередь то, как замена должника превращена российскими законодателями в свою противоположность: место новой для российского права уступки долга занимает проверенная и надежная cessio legis, а точнее, платеж с суброгацией. Есть над чем подумать.

--------------------------------

<34> Хотя принятие кредитором исполнения от третьего лица уже свидетельствует о заключении такого соглашения (является его формой).

9. Разное

Скажем несколько слов и о различных, а потому несистематизированных, нововведениях, располагая их в порядке содержащих их статей.

9.1. Проценты. Прежняя редакция ст. 384 ГК РФ устанавливала, что вместе с уступленным требованием переходят и дополнительные к нему права, включая право на неуплаченные проценты. Теперь же в п. 1 ее новой редакции говорится о переходе просто права на проценты, без уточнения о том, что речь идет о процентах неуплаченных. Есть ли смысловая разница? Видимо, нет, и уточнение "неуплаченные" всегда было излишним: как может перейти право на уплаченные проценты? Очевидно, что если они уплачены, то обязанность их уплаты прекращена исполнением и, стало быть, право на уплаченные проценты просто не может существовать. Но именно из-за того, что прежде соответствующее уточнение в Кодексе все-таки было, его нынешнее снятие почти наверняка породит вопрос о том, вправе ли цессионарий взыскать с цедента не только неуплаченные, но также и уплаченные ему (полученные им) проценты? В конечном счете он получит правильный (отрицательный) ответ, но когда это будет и какой ценой судебно-арбитражная практика его выработает?

9.2. Денежные требования и требования, не являющиеся денежными. В п. 2 ст. 384 ГК РФ появилась презумпция допустимости частичной уступки всякого денежного требования, "... если иное не предусмотрено законом". Норму эту вряд ли можно назвать большим приобретением, ведь наша практика уже давно пришла к такому выводу, основываясь на одном из ключевых свойств денег - их делимости при любых условиях. Но она явно понадобилась для другого, а именно для обоснования выстроенной по противоположности нормы п. 3 той же статьи: делимость требования, не являющегося денежным, не может предполагаться, ее надо доказательно устанавливать заинтересованному в этом лицу (думается, новому кредитору). Без этого частичная уступка требования, не являющегося денежным, будет невозможной. Строго говоря, установления одной делимости для этих целей тоже будет маловато: еще нужно, чтобы такая уступка не делала исполнение обязательства "значительно более обременительным" для должника. Очевидно, что перед нами частный случай более общего правила абз. 1 п. 4 ст. 388 ГК РФ, согласно которому "... право на получение неденежного исполнения может быть уступлено без согласия должника, если уступка не делает исполнение его обязательства значительно более обременительным для него".

9.3. Уведомление должника (денунциация). Пункт 1 ст. 385 в новой редакции узаконил два вывода, уже известные из арбитражной практики: о том, что (а) уведомление должника о переходе права имеет для него силу независимо от того, первоначальным или новым кредитором оно направлено (абз. 1), но при этом (б) уведомление, направленное новым кредитором, должно быть подкреплено доказательствами перехода к нему права, в то время как уведомление, полученное от первоначального кредитора, всегда обязательно для должника, даже когда оно не сопровождается никакими особыми доказательствами уступки (абз. 2). Соображения здесь очень простые. Того, кто называет себя "новым кредитором", должник видит впервые, и вера такому лицу на слово будет проявлением грубой неосторожности с его стороны. Что же касается уведомления от первоначального кредитора, то, даже если он и не совершил никакой уступки <35>, он все равно направил должнику указание платить другому лицу, следовательно, не может жаловаться на исполнение таких указаний.

--------------------------------

<35> Да и зачем добросовестному кредитору врать о никогда не существовавшей уступке?

9.4. Пределы применения норм об уступке требования. В п. 2 ст. 387 ГК РФ в новой редакции появилось указание на то, что специальные правила Кодекса об уступке требования (ст. 388 - 390) применяются также и к отношениям по переходу прав на основании закона, "... если иное не установлено настоящим Кодексом, другими законами или не вытекает из существа отношений". Это указание сняло действительно серьезное практическое затруднение, существовавшее до 1 июля 2014 г., когда было непонятно, могут ли правила ст. 388 - 390 применяться к случаям, описанным в п. 1 ст. 387. Разбивка норм § 1 главы 24 Кодекса на три отдела с объединением ст. 382 - 386 в отдел "Общие положения" должна, по всей видимости, означать, что случаи законной цессии подчиняются еще и ст. 382 - 386, причем ничего "иного" тут уже предусмотрено быть не может.

9.5. Уступка солидарного требования. Пунктом 5 ст. 388 определено, что "... солидарный кредитор вправе уступить требование третьему лицу с согласия других кредиторов, если иное не предусмотрено соглашением между ними". Новая норма имеет серьезные догматические основания <36>, но, к сожалению, является неполной