Дэйвис, Фроупи и детский сексуальный абьюз

Следуя традициям Кернберга и его коллег, Джоди Месслер Дэйвис и Мэри Гэйл Фроули недавно опубликовали работу, отражающую их взгляды на лечение взрослых пациентов, которые в детстве перенесли сексуальные домогательства или насилие (см. Davies & Frawely, 1994). Они рассматривают переходное пространство диады терапевт/пациент как "поле", на котором иначе недоступные (диссоциированные) репрезентации "я" и объекта, отщепленные в момент ранней психической травматизации, экстернализуются (проективная идентификация) наряду с элементами бессознательных фантазий: так, в отношениях переноса/контрпереноса происходит реконструкция "забытой" травматической ситуации. Среди персонажей, которые то появляются, то исчезают в этом пространстве, которое создают пациент и терапевт, встречаются связанные с "я" и объектом диады, напоминающие детско-родительские образы Кернберга. Например:

отстраненный, не склонный к насилию родитель — отвергаемый ребенок;

садистический насильник — беспомощная, не имеющая возможности выразить свою ярость жертва;

идеализированный, всемогущий спаситель — обретший права ребенок, нуждающийся в спасении;

соблазнитель — соблазняемый.

(там же: 167)

В рамках этих четырех паттернов отношений, каждый из которых представляет то, что мы назвали диадической системой самосохранения, существует восемь "позиций", которые пациент и терапевт могут занимать, взаимно дополняя друг друга, идентифицируясь с ними или проигрывая их, как роли. Если пациент, к примеру, берет на себя роль садистического насильника, то терапевт будет испытывать в своем контрпереносе значимое чувство бессильной ярости жертвы. В конце концов эти персонажи должны быть прояснены посредством интерпретаций, так чтобы связанный с ними аффект мог быть идентифицирован, выражен и проработан. От терапевта этот процесс требует в одинаковой степени как активного вовлечения, так и нейтральности наблюдателя.

Авторы указывают на то, что в психотерапии идентификация пациента с садистической, насилующей частью садо-мазохистской диады лучше всего видна в случаях жертв ранней травмы, которые часто пытаются разрушить надежду у своего аналитика.

Взрослые, пережившие психическую травму в детстве, часто боятся того, что хорошее быстро закончится, что обещания в конце концов нарушатся. Как правило, ожиданию момента неизбежного разочарования эти пациенты предпочитают контроль над ситуацией — так они прекращают возрастание уровня связанной с надеждой тревоги и разрушают то, что считают только иллюзией... Идентифицируя себя с жертвой, терапевт, подобно травмированному когда-то ребенку, испытывает отчаяние и дефляцию*.

(там же: 174)

* От лат. deflatio— сдувание: термин, антонимичный инфляции.

Подход Кернберга и его коллег к пациентам с пограничным расстройством вообще и подход Дэйвис и Фроули к детской травме в частности, показывает, как в поле переноса организуется то, что мы идентифицировали как диадическую, архаическую систему самосохранения, а также способы ее проработки в системе связей (relationally). С точки зрения юнгианского подхода, мы бы хотели подчеркнуть, что "поле" воображения, в котором проявляются диадические структуры самозащиты, не ограничено процессами переноса и контрпереноса. Сновидение само по себе является таким полем. То же относится и к песочнице и всем средствам так называемой арттерапии разных видов, вовлекающей пациента в процесс "активного воображения". Эти виды терапии не в меньшей степени, чем техники системы связей Дэйвис и Фроули, требуют активного включения и совместного игрового взаимодействия пациента и терапевта в процессе поиска способа раскрытия инкапсулированного аффекта, который все еще не имеет словесных форм для своего выражения.