Валентин ГОЛУБЕВ, СПб
††† Оскудела в той речке вода, Где когда-то предтечи крестились. Всё мерёжи, а прежде — уда… Нынче заводь чужих нерестилищ.
Что по ветру пустить, что сберечь, Пусть подскажет небесная флейта. Излукавилась каверза-речь, А душа изболелась, жалейка.
Сколько можно в избе неглиже Пить сивуху, вести тары-бары? Ведь из сланцевых глыбей уже, Воплощаясь, восстали хазары.
Нам бы в степь! Не в загон на убой… Словно струны, натянуты вожжи. Эй, братишка! Под Курской дугой Колокольчик звенит всё тревожней.
Зря пятнадцать веков мы, дичась, Землю рвали, хоть братья, на части. Помоги нам в отчаянный час, Тот, кто свечку держал при зачатьи.
МЫ ЖИВЫ СЛОВОМ Ах, что за ветер? Времена пастушек И пасечников замела метель. Поблёкла Гжель, ямщицкий сгинул Ямбург, Сорвало крышу, дом сошёл с катушек,
И пьяный плотник двери снял с петель, Ключи забросив в выгребную яму. Нас всех давно поставили «на счётчик», Как выбывших насельников, жильцов.
И прокричит: — Вас затянуло ряской… — Когда нас мерять вздумает начётчик, Куражась тупо, тыча нам в лицо Своей дубовой меркой канцелярской. —
Вас не было! Забудьте, изыдите, Вас не стояло здесь! Вы кто такие? — Мы живы словом! Жив глагол родитель! Чу, слышите: земля внутри гудёт. А надо будет, и в престольный Киев Язык, почти забытый, доведёт.
††† Сестре Зое
В Горелове опять с утра дождит, И клонит в сон головки георгинов. Наверное, нельзя так тускло жить, Без птичьих свар, без заполошных гимнов
Продленью рода. В этом знают толк Крылатые творения Господни. А нынче клушей квохчет водосток, И день почти скукожился до полдня.
Примолкли дети, птицы ни гугу. Сгорела осень, и весь пламень сада, Листву транжиря, вылетел в трубу Октябрьской ночи, будто так и надо.
Пора у птиц учиться и так жить, Чтоб в сад небесный ладить переправу. Уже кричит под окнами таджик: — Работу дай! Тебе копать канаву?
Мы сад взрастили, храма купола Покрасили зелёным цветом мая. Наш батюшка взгрустнул, на Покрова О временах последних поминая.
За скорбной речкой пусть отец и мать О нас вздохнут: неужто впали в детство? Уйдём, и сад наш будет притеснять Татарника с полынью лиходейство.
Нам столько зим пришлось перетерпеть! Переянварить сколь, передекабрить… И птицы знают, для кого им петь, Когда капель весенняя закаплет.
††† Налетит ли Земля на небесную ось, Муравейник взметнётся ль до неба, За поленницей спавший потайно, Мне не страшно, когда-то уже довелось
С птичьей стаей немолотым хлебом Жить в полях и очнуться случайно. Не к добру где-то маки под снег зацвели, И собака волчонка вскормила,
Темь из погреба вышла наружу… Защитит ли клочок этой дачной земли Нас от вызовов внешнего мира? Пусть хоть Настеньку, светлую душу.
Что за лучик зелёный сверкнул с высоты? Полонит нас полынь-чернобыльник, Не посечь, не столочь её в ступе… — Чёрной были не надо бы в наши сады! Заряжаю от молний мобильник. Тишина. Абонент недоступен.
††† Чтобы плакать — тоже нужно настроение. Слёзы старого человека — Это сорвавшаяся с привязи печаль. К празднику надежды — Христову Воскресению — Подарили бабушке новую почти Совсем чужие люди шаль.
Ей, бедой обобранной, — не коврижки сдобные, А судьба овсяная, пища голубиная, сиротства произвол… Что же вы наделали, люди мои добрые? Всех уже простившей, Опоздав, расщедрились: — Получи, изволь…
††† Был удушлив закат и багров, Жизнь вокруг обмерла и заснула, От стартующих антимиров Купоросным дыханьем пахнуло.
Это кто-то придумал хитро: И пробирку как жизни начало, И на хлеб наш поставил тавро, Чтоб машина потом сосчитала.
Мать-природа, за нас порадей, Отодвинь срок последнего часа. Говорят, от кислотных дождей Наша рощица вовсе зачахла.
Может, злое над всем колдовство, Как-то птицы продолжат здесь род свой? Если мир обречён на вдовство, Я, как сын, обречён на сиротство.
Божий разум, в беде не оставь. Я ещё не исчадье, а чадо! Только звуки небесных октав Глуше всё, да и слышу нечасто.
Вот он, мой наступает черёд. Поздно спрашивать: мило ль, не мило… Словно Чичиков, души гребёт Вертухай виртуального мира.
Зверь невиданный бродит окрест И в окошко ночами стучится. Из какого копытца — невесть Суждено мне в дороге напиться…
МОНАСТЫРСКОЕ Я прошу тепла один лучик хоть, Льдом кипит река — ледоход, Будто белое кверху всходит дно. Хо-ло-дно.
Отражается лёд в твоих глазах, Где с тобой молчим — вербная лоза, Там и дерево у воды одно… Хо-ло-дно.
За рекой погост, за погостом храм, И пасхальный звон будто послан нам, И теплом дарит, а не холодом, Ко-ло-кол.
Монастырских стен за рекой черта. Жизнь не кончилась, только на-ча-та! По воде пойду, словно посуху, С по-со-хом?
СИЛЬНЫХ НЕ ЖАЛКО К яствам земным, Мол, в застолье не лишние, Пропуск какой-нибудь всё же да нужен. Здесь у церквушки кладбищенской нищие
Немощью хвастают — язвы наружу. В поле грачи, ну а пчёлы на пасеке, Эти ж птенцы из гнезда колченогих Выживут только за Божией пазухой. Жалко убогих.
Кружат вороны то порознь, то парой В небе, расколотом горем иль громом, Еле ступает старик сухопарый За уплывающим к вечности гробом.
С паперти кто-то умно посоветовал: — Ты бы держался за край катафалка… — Полно, родимые! Долгие лета вам. Сильных не жалко.
Может, хоть что-нибудь Небом простится нам? Схлынут вороны, и выглянет солнце. Батюшка выйдет на воздух с гостинцами К нищим, прищурится и улыбнётся.
Рядом с могилами крутят скакалку, Прыгают дети. Обижен мальчонка. — Плачешь, разбойник? Кого тебе жалко? — Жалко у пчёлки!
СТАРИННЫЕ ЛЮДИ Когда просветлеет вода сентября В реке обмелевшей и день поубудет, Стихаем, смолкаем, уходим в себя, Прижавшись друг к другу, старинные люди.
За ужином лампа, сгорая, мигнёт, Другой не найдётся, и свечку затеплим. Где в запахах царствовал в мисочках мёд, Повеет в жилище и тленом и пеплом.
За дачным леском в жестяную дуду Нас поезд окликнет, промчит не услышан, И птицы хохлатые в стылом саду Помянут нас пьяною ягодой вишен.
Рядить уже поздно: Ах, как да кабы… Ты светом лучилась, и я был не промах, Обнявшись, в игольное ушко судьбы Проходим меж туч в ледовитых проломах.
Спешим, знать, ещё до себя не дошли. Уходим молчком, будто не с кем проститься. Идут по пятам то снега, то дожди, То грозы вдогонку грохочут копытцем.
Не сможем ни совесть, ни пса усыпить, Кота на соседкину милость оставим. Колодезный ворот сорвётся с цепи, И окна захлопают веками ставень.
Вот-вот догорят георгины огнём Прощальным и просятся: лучше сорвите… Позволь, мы с собой их в дорогу возьмём, Господь, попустивший благое соитье.
И сторож садовый, свою конуру Оставив, ещё у ворот станет клянчить: — Эй, сладкая парочка, где вы? Ау… Налейте страдальцу стаканчик.
|