Глава 12. Серебряный лист

– Хозяин? – вымолвила я.

Стоя на коленях, я протягивала ему блюдо с мясом.

Турианской вилкой он подцепил с блюда кусочек мяса и положил себе на тарелку. Стоящая на коленях девушка поднесла ему вина.

Подойдя к следующему мужчине, я встала перед ним на колени, предлагая ему блюдо с мясом.

Комнату наполняла чувственная турианская музыка. Между столами, позванивая колокольчиками, грациозно танцевала девушка в желтом шелке.

Вот уже больше месяца я на заставе Турмусовых Камней.

Часто меня задерживали подольше – служить мужчинам. Саша многому меня научила. Теперь я уже не та девушка, которую за шесть медных тарсков купил Борчофф, предводитель воинов заставы Турмусовых Камней. Он мог поздравить себя с удачной покупкой.

– Сколько ты заплатил за нее? – спросил его как‑то один из его помощников.

– Шесть медных тарсков, – ответил он.

– Ну и наметан же у тебя глаз на рабынь! – восхитился помощник.

Борчофф ухмыльнулся.

Я спешила дальше.

«Горячая, как пага», – сказал, как‑то обо мне один воин и швырнул меня своему приятелю. Я собой не владела. Бывало, я лежала без сна в запертом алькове, глотая слезы. Не хочу быть рабыней!

«Ты прирожденная рабыня, – сказала мне однажды Саша. – Ты создана для ошейника». – «Да, госпожа», – проронила я в ответ. А временами, плача от стыда, ворочалась в своей крошечной нише. Странно: я часто думала об Элайзе Невинс. Там, на Земле, в нашем престижном колледже, я была ее^главной соперницей. Видела бы она меня теперь! Вот хохотала бы, каким бы презрением облила!

– Мяса, Дина! – позвал мужчина.

Я бросилась к нему, стала на колени, протянула блюдо. Не выпороли бы!

Теперь на заставе двадцать девять девушек. Но состав их немного изменился; пятерых продали проезжим турианским купцам, которые вели с заставой торговые дела, в последующие недели купили по случаю еще шестерых. Запасы нужно обновлять: мужчины любят разнообразие.

– Тебя не продадут, Дина, – сказала мне Саша. – Ты – просто подарок.

– Да, госпожа.

Здесь, на заставе, мы, рабыни, существуем, чтобы доставлять удовольствие мужчинам. Но поскольку, кроме нас, рабынь в Турмусовых Камнях нет, мы должны и прислуживать им, и исполнять кое‑какую работу: мыть полы, шить, стирать и гладить одежду, прибирать. Помогаем мы и на кухне: обычно готовим овощи, моем посуду. Мужчинам, несущим службу на крепостной стене, нужно принести воды. В общем, грязной работы хватает, и ложится она, естественно, на нас, рабынь. Хотя в целом, по‑моему, жаловаться не приходится. Поутру нам дают выспаться, работа в основном кончается рано, чтобы мы могли отдохнуть и подготовиться к вечеру. В обычный день немногим из нас выпадает больше двух‑трех анов несложной работы. Иллюзий мы не питаем: основная наша обязанность – угождать мужчинам.

Теперь я не ниже остальных рабынь. Не то чтобы я отвоевывала себе место под солнцем, ведь, по моему разумению, среди здешних рабынь мало таких, которым не под силу было бы одолеть меня в драке, просто так решила Саша. Плетка в ее руках. Каждая вновь появляющаяся среди нас девушка автоматически становится низшей – стало быть, статус остальных поднимается. Все мы повинуемся Саше. Плетку она пускает в ход без колебаний. Так что порядок соблюдается. И недовольства у меня это не вызывает. Дай Борчофф плетку не Саше, а кому‑нибудь другому – и жить мне в рабской обители стало бы куда тяжелее. Закон джунглей! А Сашина плетка от него бережет. И среди рабынь не только меня одну устраивает такая защита от натиска грубой силы. Иногда хозяева в жестокости своей не назначают старшую рабыню. И тогда девушки сами, зубами и ногтями, устанавливают внутреннюю иерархию и порядок правления. А бывает, хозяева не назначают старшую рабыню намеренно, чтобы низшие рабыни, ища защиты и стараясь попасть в фавор, из кожи вон лезли, ублажая мужчин. «Если ты меня ударишь, хозяин будет недоволен» – в среде рабынь угроза нешуточная, особенно если это соответствует действительности. От возможного недовольства далекого хозяина во многом зависит «социальная структура» в среде рабынь. Бывает, чтобы отвоевать себе место позавиднее, девушка притворяется, что хозяин благоволит к ней. Но в таких вещах истину скрыть трудно. Кого чаще всего вызывают к его ложу?

– Мяса, Дина!

Я поспешила на зов, встала на колени, прислуживая мужчине. Одета я в алый шелк, ошейник перевит золотым ожерельем, на ноге – колокольчики.

На глаза попалась Саша. Лежит в объятиях воина, целует его. Просто тает от наслаждения.

Брать с собой плетку, выходя из жилища рабынь, ей позволяют редко – разве что когда на заставе появляется новая рабыня и ее нужно провести по коридорам к железной дверце, как когда‑то вела она меня. Выходя из нашей обители, она, преклонив колени, протягивает плетку охраннику. Здесь ее властные полномочия заканчиваются. Поднеся плетку к губам, она целует ее, после чего рабыне приказывают отложить ее в сторону. Она получит ее обратно, возвращаясь в жилище рабынь. Вне его мы подчиняемся не Саше – мужчинам. Она снова получает власть над нами, только если ей позволено взять в руки плетку. Сейчас она без плетки. Лежит, разомлев в мужских объятиях, постанывая под лаской. Здесь, в зале наслаждений, как его называют на заставе, она просто рабыня.

– Дина!

Воин, мимо которого я проходила, ударил меня. Наверно, зов звучит не впервые, но я не слышала. Вот он и подхлестнул меня, чтобы не зевала. Торопясь на зов, я слегка задела шелковое одеяние танцующей среди столов девушки. Музыка кружила голову.

Я преклонила колени перед мужчиной, который звал меня.

– Ты что, оглохла? – спросил он.

– Прости бедную девушку, хозяин, – взмолилась я, – я тебя не слышала.

– Подай мне мяса!

Я подняла к нему блюдо, он ткнул вилкой в ломоть приправленного жгучими турианскими специями мяса. Последний кусок на блюде. Он взглянул на меня.

– Я сию секунду принесу еще мяса, хозяин, – заторопилась я.

– Ты – то мясо, которого мне хочется, Дина, – остановил он меня.

– Еще не время подавать вино, – прошептала я. Расхожая горианская идиома. Я робко напоминала ему, что время главных наслаждений еще не пришло. Меня и еще нескольких девушек пока не освободили – мы должны прислуживать за столом. Еще не все блюда поданы. Когда настанет время десерта и вина, мы, рабыни, примостимся у столов хозяев.

– Введите узника, – приказал Борчофф, предводитель воинов заставы Турмусовых Камней.

В тот день я поднялась на стену, неся мужчинам воду. Стояла на высоте восьмидесяти футов, глядя вдаль, в поля.

– Ты что, Дина, – спросил подошедший сзади воин, – прыгать собираешься?

– Нет, хозяин, – ответила я, – я не свободная женщина. Я рабыня.

Чуть откинувшись назад, я прижалась к нему спиной, подняла голову, повернулась. Его ладони легли на мои руки.

– Выполняй свои обязанности, рабыня, – приказал он.

– Да, хозяин.

Меня не раз вызывали к его ложу.

Из висящего на моем плече бурдюка из кожи верра я налила ему воды.

Жарко. Раскаленные камни обжигают босые ноги. На мне – короткая бурая рабочая туника, скроенная из единого лоскута. Кроме ошейника, больше никакой одежды. Такие туники – чаще всего серые или бурые – мы носим во время работы.

Я взглянула на возвышающиеся над стеной столбы. Горячий послеполуденный ветерок чуть покачивает провисшую между ними тонкую проволоку. Обычная на Горе защита от тарное, чтобы в крепость нельзя было проникнуть с воздуха.

Я снова взглянула вдаль.

– Хозяин!

– Да, – отозвался воин.

– Вижу облако пыли. – Я указала на вьющуюся внизу дорогу.

– Значит, взяли, – проговорил он.

К крепости приближались два огромных величавых тарла‑риона. В седлах – всадники с пиками. Еще восемь воинов с нашей заставы идут следом, неся копья. Между тарларионами, прикованный за шею цепями к стременам, шагал мужчина. Темноволосый. Руки скручены за спиной.

– Кто это, хозяин? – спросила я.

– Не знаю, – ответил он. – Но дошли слухи, что он выспрашивает о крепости, о ее обороне и все такое.

– А что с ним сделают?

– Раз уж привели – поставят клеймо и сделают рабом. Не завидую я ему.

Я перевела взгляд на пленника. Шагает, гордо подняв голову. Я уже знала, что на Горе есть рабы‑мужчины, но самой видеть их пока не доводилось. Рабынь‑женщин гораздо больше. Пленников‑мужчин чаще убивают.

– Отнеси людям воды, рабыня, – велел мне воин.

– Да, хозяин.

Я взяла у него чашу и поспешила дальше по стене, напоить остальных. А спустившись по лестнице и вновь оказавшись во внутреннем дворе, увидела, как ведущий пленника отряд входит в распахнутые ворота. Ворота захлопнулись. Взглянуть на пленника подошел Борчофф, предводитель воинов крепости. Замешкалась, любопытствуя, и я. Стояла с пустым бурдюком на плече посреди пыльного двора и смотрела во все глаза.

Загорелый, волосы черные как смоль. Сильный, высокий. Опутан цепями. Руки за спиной – с кандалами. Гордо стоит между тарларионами, ничуть не сгибаясь под тяжестью свисающих от ошейника к стременам цепей.

Приятно видеть окованного цепями мужчину. Руки в кандалах, меня не тронет. Я подошла ближе. Охранники не остановили меня.

– Как твое имя? – спросил Борчофф.

– Не помню, – отвечал пленник. Охранник ударил его.

– С какой целью, – продолжал допрос Борчофф, – выведывал, как охраняется наша застава?

– Из головы вылетело.

Снова на него посыпались жестокие удары, а он едва шевельнулся.

Борчофф отвернулся к одному из верховых – своему помощнику, чтобы поподробнее выяснить, как взяли пленника.

Я подошла еще ближе. Никто меня не остановил.

Пленник взглянул на меня. Кровь бросилась мне в лицо. Коротенькая рабочая туника едва скрывала тело, на мне – ошейник. Горианские мужчины умеют глянуть на женщину, будто раздевая и бросая ее к своим ногам. Под его взглядом я почувствовала себя голой. Вцепилась в бурую ткань, безотчетно пытаясь прикрыться, но туника только плотнее обтянула тело и выше поднялась на бедрах. Кажется, будто и сквозь ткань все видит. Я поежилась.

Борчофф резко обернулся.

– Подразни‑ка его, Дина.

– Предупреждаю, предводитель, – заговорил черноволосый, – не вздумай наносить мне оскорбление, заставляя рабыню дразнить меня.

– Подразни его, – повторил Борчофф и отвернулся.

Пленник застыл в безмолвной ярости. И вдруг я почувствовала себя невероятно могущественной. Он беспомощен! Внезапный гнев на мужчин захлестнул меня. Что они со мной сделали! Ошейник, клеймо! И этот, в цепях, – тоже горианин, только что смотрел на меня как хозяин на рабыню.

– Да, хозяин, – ответила я Борчоффу, предводителю воинов заставы Турмусовых Камней.

Подошла к пленнику, подняла на него глаза. Он смотрел в сторону.

– Хозяин боится рабыни? – спросила я. Коснулась его кончиками пальцев, лениво провела по плечу. Про себя улыбнулась. Лишь земной мужчина испугался бы рабыни. Испугался бы, смутился. Не знал бы, что с ней делать. Конечно, тут же принялся бы вбивать ей в голову, в чем заключается мужественность, превращая ее в подобие мужчины. Вот такая женщина для него безопасна. И не посмотрел бы на ее чувства, и внимания не обратил бы на то, что она женщина, ведь ее природа – какова бы она ни была – его, по существу, не интересует, главное – самому избежать ответственности. Мужчины и женщины равны – вот основной тезис, за которым прячутся слабые, запуганные мужчины. Все просто. Если женщина – не женщина, то и мужчина ей не нужен. Почему так много мужчин страшатся быть мужчинами? По‑моему, ничего ужасного в этом нет.

– Ты такой большой, сильный, хозяин, – улещала я узника, – и красивый.

Он зло смотрел в сторону.

– Почему же ты не обнимешь меня, не поцелуешь рабыню? Я тебе не нравлюсь?

Ни слова в ответ.

– О, – протянула я, – ты в цепях!

Я поцеловала его руку. Он выше меня дюймов на десять, весит, наверно, вдвое больше. Рядом с ним я чувствовала себя такой маленькой.

– Давай Дина поласкает тебя, хозяин, – шептала я. – Позволь Дине сделать тебе приятно.

Я рванула зубами его тунику.

– Ты должен позволить Дине ласкать тебя, – уговаривала я. – Скоро на тебе поставят клеймо, и ты станешь несчастным рабом, как Дина. – Я разорвала зубами его тунику до пояса. Обнажилась мощная грудь. Ласково поглаживая его по бокам, я лизала и кусала его живот. – А раба могут убить всего лишь за то, что он коснулся рабыни. – Я посмотрела ему в лицо. – Дине так жаль, что скоро ты станешь рабом, хозяин.

– Я не стану рабом, – сказал он. Я озадаченно смотрела на него. Он снова отвел глаза в сторону.

Я вцепилась зубами в его тунику у пояса.

– Не надо, рабыня, – сказал он. Я испуганно отпрянула.

– Иди, Дина, – приказал вернувшийся к узнику Борчофф.

– Да, хозяин.

И я вернулась в жилище рабынь: вымыться, привести себя в порядок к вечеру.

– Приведите узника, – приказал Борчофф, вставая за низеньким столиком в зале наслаждений и поднимая кубок.

Я стояла на коленях перед мужчиной, которому только что подавала мясо. Блюдо опустело.

Музыка смолкла, девушка в желтом шелке прервала танец.

В зале – человек пятьдесят мужчин и почти все живущие на заставе девушки.

– Добро пожаловать, – этими словами встретил Борчофф введенного в зал пленника. Ноги его были скованы цепью, руки в кандалах – за спиной. На всем теле – следы побоев.

Его швырнули на колени перед Борчоффом, предводителем воинов заставы Турмусовых Камней.

Двое охранников крепко держали его, не давая встать с колен.

– Ты здесь гость, – объявил Борчофф. – Сегодня ты пируешь.

– Ты щедр, предводитель, – ответил мужчина.

– А завтра, – продолжал Борчофф, – ты заговоришь, поскольку наши доводы сумеют тебя убедить.

– Вряд ли, – бросил тот.

– У нас действенные методы.

– И все же пока они не сработали. Казалось, Борчофф разозлился.

– Но если мне будет угодно – заговорю, – добавил пленник.

– Премного благодарны, – ответил Борчофф. Пленник опустил голову.

– Ты из воинов, – предположил Борчофф.

– Возможно.

– Ты мне нравишься, – сказал Борчофф. – Сульда, Тупа, Фина, Мельпомена, Дина! – крикнул он нам. – Попотчуйте и ублажите нашего таинственного гостя, который никак не вспомнит, из какой он касты, как его имя и из какого он города.

Мы послушно бросились к коленопреклоненному, окованному цепями мужчине.

– Завтра к вечеру, надо думать, память к нему вернется.

– Девятнадцать часов уже есть? – спросил пленник.

– Нет, – ответил Борчофф.

– Я заговорю, – заявил он, – в девятнадцать часов.

– Испугался завтрашних доводов? – осведомился Борчофф.

– Нет, – ответил узник. – Но всему свое время и место: и речам, и клинкам.

– Эта поговорка в ходу у воинов, – отметил Борчофф.

– В самом деле?

Приветствуя его, Борчофф поднял чашу. Он тоже принадлежит к касте воинов.

– Вот незадача, – проговорил он, – что ты попал к нам в руки. В стойлах Турий нужны рабы – чистить тарларионов.

Сидящие за столами мужчины расхохотались. Посмеялись остроте Борчоффа и мы. Если пленник из воинов, для него это куда как оскорбительно. И мне, и всем прочим показалось ужасно забавным, что он вдруг станет рабом и его возьмут и отправят на самые грязные работы. Там, во дворе, даже скованный цепями, он напугал меня. Так что мысль о его будущем рабстве меня особенно радовала. Так ему и надо!

Узник не ответил Борчоффу. Кивнув нам, Борчофф осушил чашу.

– Бедный хозяин, – стоя на коленях, взяв в ладони его голову и целуя, причитала я над коленопреклоненным мужчиной, – бедный хозяин.

– Ты та самая шлюха, что была во дворе. – Он всмотрелся в мое лицо.

– Да, хозяин.

– Приятно будет пометить тебе ушко. О чем это он?

Мы принялись ласкать, целовать его, принесли ему вина, разных лакомств. Вились вокруг вьюном, прислуживали что было сил.

– Настало время для главных наслаждений! – объявил Борчофф.

Мужчины нетерпеливо вскинулись. «Дина!» – позвал тот, которому недавно я подавала остро приправленное мясо.

Торопливо чмокнув коленопреклоненного, опутанного цепями узника – таким небрежным поцелуем одаряют на Земле жены мужей – и шепнув: «Прости, хозяин, но я должна служить другому», я бросилась на зов.

Уже убегая, услышала, как узник спросил Борчоффа, который час. «Восемнадцать часов», – ответил тот.

Я лежала в объятиях воина на подушках, разложенных на полу в зале наслаждений, и целовала его. Это уже четвертый.

– Как чудесно с тобой, хозяин, – шептала я, прижимаясь к нему, чуть приподнимая голову. Дал бы кусочек подслащенного медом мяса со стоящего рядом с ним металлического блюда! Ни я, ни остальные девушки такую пищу сами брать не смеем. За это могут отрубить руки. Несколько часов до пира мы ничего не ели, да и на самом пиру – тоже. Нас зовут на пир не есть, а прислуживать. Мы – рабыни. Однако мужчины могут нас покормить. Хотим есть – должны заслужить свою пищу.

– Пожалуйста, хозяин, – обхаживала его я, – покорми Дину. Он положил мне в рот кусочек сваренного в вине, подслащенного медом мяса, запихнув его пальцами между зубами и щекой.

– Спасибо, хозяин, – прошептала я с куском мяса во рту, целуя его.

Я оглянулась, смакуя мясо. Вон, поодаль, – Сульда. Сегодня вечером мне досталось больше лакомых кусочков.

Здесь, на заставе Турмусовых Камней, меня научили ублажать мужчин.

Я улыбнулась, глядя на Сульду. Она бросила на меня злобный взгляд. А вот и пленник. Коленопреклоненный, всеми покинутый, в тяжких оковах. Да он на меня смотрит! В этот вечер я не раз ловила на себе его взгляд. Я улыбнулась, сложила губы и послала ему воздушный поцелуй. Мне простили эту дерзость. Обнимавший меня мужчина рассмеялся. А я все смотрела на пленника. Ох и поиздевались мы над ним сегодня! Отвели душу. А я, кажется, больше всех отличилась. Как он смел вести себя со мной как хозяин? Пленник в цепях! Мы из кожи вон лезли: и вина ему подносили, и лакомствами потчевали. То заговаривали с ним почтительно, будто он вовсе и не пленник во вражеской крепости, то захлебывались хриплым шепотом, будто места себе не находим от возбуждения. Прижимались к нему, ласкали, целовали. Дразнили, насмехались, издевались. Рабыни искусны в таких вещах, а я превзошла всех.

Он смотрел на меня.

Воин прижал меня к себе, навалился сверху. Я истово целовала его. Музыканты наигрывали горианские мелодии. Кто‑то схватил меня за щиколотку.

– Погоди! – приглушенно прикрикнул тот, что был со мной, прижавшись губами к моей шее под ухом, удерживая и целуя. Рука его скользнула к ошейнику, подтянула его повыше, прямо к подбородку, чтобы меня от него не утащили.

– Побыстрей там с рабыней! – торопил, держа меня за лодыжку, другой. Я засмеялась и тут же, не сдержавшись, вскрикнула, отзываясь на мужскую ласку.

– Немного вина Дине, хозяин, – попросила я, прижимаясь к нему.

Как и другие девушки, я ползала между столами. Некоторые мужчины щедрее своих собратьев. Подползла Фина.

– Пошла вон! – прошипела я. Она сердито поползла прочь, ища кого‑нибудь еще.

– Немного вина Дине, пожалуйста, хозяин, – просила я. Он, схватив меня за волосы, откинул мне голову и прижал

ко рту чашу. Я засмеялась, почувствовав вкус вина. Вино пролилось, потекло по горлу, под ошейником, дальше, под шелк, по левой груди.

И тут с грохотом распахнулась дверь. В зал ввалилась толпа вооруженных мужчин в шлемах.

– Проволока на стене перерезана! – вскричал здешний воин и тут же, настигнутый мечом, покатился по полу, истекая кровью.

От стола, пошатываясь, поднялся напившийся допьяна Борчофф. Туриане дико озирались. Музыка смолкла. За стенами зала слышались крики и звуки борьбы.

– К оружию! – скомандовал Борчофф. – Звонить тревогу! Все больше воинов врывалось в зал. Туриане бросились к стенам – за оружием. Отчаянно визжали рабыни.

И вот пришельцы захватили зал. Быстрые, ловкие, лютые, в серых шлемах с гребнями из шерсти ларлов и слинов. Загорелые, обветренные лица – скорее всего, прилетели на тарнах.

– Ключ от кандалов! – потребовал, вставая, узник.

К горлу Борчоффа приставили клинки. Его люди бросали оружие. Полная внезапность. Из‑за музыки мы ничего не слышали.

Остро заточенными крюками, подвешенными снизу к сбруе тарнов, они перерезали проволоку и сорвали ее со столбов. Подлетели на тарнах, стараясь не попадать в свет лун, сначала низко, в нескольких футах над землей, хоронясь в тени, а потом, за четверть пасанга от крепости, внезапно взмыли в небо, первый отряд перерезал проволоку, открывая путь второму, третьему и четвертому. И вот на стену, на крыши и во двор крепости с неба посыпались люди. Многие почти мгновенно прорвались к залу. Видимо, хорошо изучили план крепости. Действовали быстро и четко.

Взбешенный, почти протрезвевший, Борчофф швырнул одному из захватчиков ключи от кандалов. Их тотчас же отомкнули. Мужчина стоял гордо выпрямившись, потирая запястья.

– Ты предводитель этих людей? – спросил Борчофф.

– Да, – ответил тот.

– Тебя схватили, когда ты вынюхивал план крепости и секреты ее обороны.

– Все было выведано заранее, – ответил мужчина, – и мы разработали план. Мне нужно было только угодить к вам в руки.

– Ты намеренно дал себя схватить?

– Да. Таким образом я попал в крепость, сумел сориентироваться на месте и ускорить действия моих людей. – И он отвернулся, давая указания своему помощнику. Тот, в свою очередь, стал отдавать приказы воинам. Они взялись за дело.

– Значит, ты наблюдал, – заключил Борчофф

– Старался зря времени не терять, – ухмыльнулся мужчина. – И твои люди, как я и ожидал, во многом сыграли мне на руку. Говорили о чем угодно, не смущаясь присутствием того, кому, как они считали, уготованы рабские цепи, а то и прямо к нему обращаясь.

Борчофф бросил укоризненный взгляд на своих подчиненных.

Предводителю захватчиков подали меч и сумку. Он повесил ее на плечо.

– Мы еще поговорим, предводитель, – бросил он Борчоффу – Но ты, наверно, понимаешь: мы действуем быстро.

– Еще бы, предводитель, – отвечал Борчофф. – Ведь мы в зоне, патрулируемой летающими на тарнах воинами Ара.

– Нынче вечером патруль запоздает, – сообщил мужчина. – Им будет не до вас: в нескольких пасангах к югу горят поля. Их надо обследовать и доложить обо всем правителям.

Кулаки Борчоффа сжались.

– В оковы его! – Предводитель ткнул пальцем в цепи, которые совсем недавно опутывали его самого.

На руках и ногах Борчоффа защелкнулись кандалы.

– Кто ты? – в ярости вскричал Борчофф.

– Девятнадцать часов уже есть? – спросил мужчина.

– Да.

– Я Раек. Из касты Воинов из города Тревы.

Рабыни с криком бросились прочь, а с ними и я. За спиной слышались чьи‑то приказы. Захватчики грабили крепость.

Что было духу мчалась я по темному коридору. Позади – топот мужчины. Нет, свернул, погнался за кем‑то другим.

Обрывки шелка почти сползли. Я попыталась сорвать с ноги колокольчики. Мимо пронеслась девушка, свернула куда‑то. Я затравленно огляделась. Стальная дверь! Не охраняется! Быстрей внутрь! Снова коридор. Задыхаясь, гремя колокольчиками, я бросилась вперед. Снова дверь, снова коридор, освещенный висящей на цепи лампой. Он мне знаком! Это по нему вела меня Саша в первый день в Турмусовых Камнях. Череда запертых дверей. Ринувшись было к ним, я тут же отпрянула. Нет, там прятаться глупо, даже если удастся войти. Там сокровища. Уж туда‑то мародеры наверняка влезут. Надо найти то место, где хранится грошовый товар. Кажется, это дальше, по ту сторону стальной двери. Я бросилась бежать. Вот она, тяжелая стальная дверь. Теперь ее никто не охраняет. Оставив дверь приоткрытой, я принялась одну за другой дергать боковые, что ведут в хранилища дешевых товаров. Все заперто. Рванулась к решеткам. Не открываются! Из глаз брызнули слезы. Куда деваться? Стоит кому‑нибудь войти в коридор, вот я – как на ладони, мечусь от двери к двери, прелестная полуодетая рабыня с колокольчиками на ноге. Западня. Снова к решетке. Негде спрятаться! Некуда скрыться! Стеная от отчаяния, я привалилась спиной к железным прутьям. Вгляделась в пролет коридора. Пока никого. Коснулась ошейника. Вцепилась в кое‑как свисающий с бедер лоскуток шелка. Красота меня погубит! Снисхождения от горианских мужчин мне не дождаться. Как страшат меня их веревки и плетки! Я – рабыня! Кто знает, что со мной сделают, попадись я им в руки! Там, дальше, – дверь в комнату Борчоффа. Подбежав к ней, я потянула дверь на себя и вошла. На стене – плетка. Это ею стегал он меня за непослушание. Это после ее ударов я, прирученная, рыдая, молила надеть на меня ошейник. Вот этот самый ошейник. Едва завидев плетку, я отшатнулась. Один ее вид наводит ужас на рабынь. Рабыня знает, чего от нее ждать. Испробовала на себе. Горианин, чуть что ему не по нраву, без лишних раздумий пустит плетку в ход. Девушка всегда помнит об этом. Что может быть страшнее? В коридоре за второй дверью послышались возгласы, зазвенели мечи. Истошно закричала девушка, забарабанила в дверь, заскребла ногтями по стали. Что делать? Но вот уже ее, отчаянно вопящую, тащат прочь. «Свяжи и отволоки к стене, – услышала я. – Ставь свою метку. Я возьму следующую». Несчастная вскрикнула, как от внезапной боли, и ее уволокли. Снова голоса. Я бросилась назад – к двери, через которую вошла. Ручка другой двери задергалась. В стену застучали мужские кулаки. Деревянная перегородка, не выдержав, треснула, в дыру, нашаривая замок, просунулась рука. Я метнулась обратно, туда, откуда вошла. Едва выбежав, услышала: в комнату ввалились разгоряченные мужчины.

Задыхаясь, обдирая босые ноги о камень, я мчалась обратно по коридору.

Проскочила в стальную дверь. Шаря по ней руками, пыталась понять: как запереть? Вот беда! Эти пять задвижек не закроешь! Застопорены скользящей вертикальной перекладиной, а на ней – висячий замок.

Я снова пустилась что есть духу.

Бросились ли за мной в погоню те, что ворвались в комнату Борчоффа, нет ли – я не знала.

Еще раз я остановилась – попробовать одно за другим снятые ноги увешанные двумя десятками колокольчиков кольца. Будь у меня хоть какой‑нибудь инструмент – просунула бы его в разъемы колец, освободилась бы от проклятого звона. Но нет инструмента. А пальцы мои слишком слабы.

В коридоре послышался топот.

Сердце упало. Колокольчики по‑прежнему на мне!

Но ведь если добраться до комнаты, где прихорашиваются к вечеру рабыни, я достану ключ от колец с колокольчиками! Он в деревянном ящичке, там Саша держит все ключи! Не открою ящичек – так сломаю или крошечный замочек сорву, и ключ – мой!

И я помчалась назад.

Вот и железная дверца, через которую я когда‑то впервые вползла в жилище рабынь.

Открыла. Встала на колени, заглянула внутрь. Кого‑то из девушек за волосы волокли из комнаты. Несчастная, согнувшись, спотыкаясь и плача, ковыляла за воином. На полу у бассейна – Мельпомена. Лежит ничком, над ней на коленях стоит мужчина, связывает ей руки за спиной. Встал, перекинул ее через плечо, с легкостью вынес наружу. В комнате осталась одна рыжеволосая Фина – обнаженная, распростертая у входа в свою нишу, пристегнутая наручниками к решетке. Смотрит горестным взглядом. Но чем я могла ей помочь? Поймавший ее воин вот‑вот вернется за пленницей.

Отодрав от остатков платья клок шелка, я сунула его в пазы замка – чтобы не захлопнулся за мною – и поспешила дальше. В комнате, где приводили себя в порядок рабыни, все вверх дном. Уже обшарили. Здесь, наверно, и схватили девушек. Ящичек разбит – должно быть, мужчины искали драгоценности. Ключи разбросаны по полу.

За стеной послышались крики.

Я лихорадочно пыталась подобрать ключ к первому замочку. Мимо двери промчалась Сульда. Я сжалась в комок.

Ее взяли у дальней оконечности бассейна.

– Не метьте меня! – кричала она. Потом – пронзительный вопль. Еще мгновение – и, держа за плечи, воин толкает ее, спотыкающуюся, перед собой; руки связаны за спиной, волосы в беспорядке рассыпались по плечам.

– К стене ее, быстрей! – прокричал кто‑то.

Вот он, ключ! Я отомкнула первый замочек, потом остальные. Раскрылись кольца. Я отбросила колокольчики прочь.

Пробираясь ползком вдоль бассейна, я двинулась к железной дверце. Но выйти из нее мне так и не удалось. По ту сторону бассейна шел мужчина. Я повернулась и бросилась в другую сторону, к решетчатым воротам, через которые мы выходили в зал. Миновала следующие ворота. Ноги ступили на ковер.

Я должна найти убежище!

Зал я пересекла быстро, но тут впереди, в боковом коридоре, показались двое, между ними – рабыня по имени Тупа.

Развернувшись, я бросилась обратно в зал. Еще двое! Наверняка те, кого я слышала за железной дверцей, – обшаривали, наверно, жилище рабынь и комнату, где девушки приводили себя в порядок, а потом вышли через ворота.

Попалась! Я вжалась в стену.

Подошли.

– Это Дина, – сказал один.

– Пусть идет, – бросил другой.

И они вчетвером, ведя с собой Тулу, пошли обратно к залу.

Едва переводя дух от ужаса, я припала спиной к стене. Не взяли.

Ничего не понимаю. Не хотят меня? Не подхожу? Оставят на свободе?

В противоположном конце зала со стороны ведущих в рабскую обитель ворот замаячила мужская фигура. Высокий, статный, могучий красавец, по повадке – предводитель горианских воинов.

Он. Тот, что назвался Раском из Тревы. Я повернулась и бросилась бежать.

Я застыла, скрючившись, в углу темного коридора. Вдали засветилась лампа. Все ближе, ближе. На меня надвинулись стены коридора.

За спиной – запертые решетчатые ворота.

Лампа еще ближе.

Сжимаются стены.

Поднял лампу. Свет упал на меня. Я встала на колени.

– Будь милосерден к несчастной рабыне, хозяин, – прошептала я.

– Животом и щекой к стене! – приказал он. – Руки за спину, скрестить запястья!

Я повиновалась. Он поставил лампу на выступ в стене, положил на пол меч, присел рядом. И вот руки мои опутаны веревкой. Стянув покрепче, он завязал ее. Я вздрогнула. Беспомощна. Взяв за руки, он повернул меня к себе. Теперь я сидела перед ним на полу, спиной опираясь на каменную стену, подтянув колени к подбородку.

– Будь милосерден к несчастной рабыне, хозяин, прошу тебя, – шептала я. Уж как я над ним издевалась, как потешалась! И вот теперь, связанная, в его руках. Мы одни в темном коридоре, глубоко под землей, под крепостью Турмусовых Камней.

Я замигала от света лампы.

Он вытащил что‑то из сумки, поднес к моим глазам.

– Знаешь, что это?

Крошечный, испещренный прожилками узкий овальный металлический листочек. У широкого края в микроскопическое отверстие вдето колечко, на нем – изогнутая проволочка. На листке вырезана надпись и какой‑то знак.

– Знаком тебе этот знак?

– Нет, хозяин, – прошептала я.

– Это символ Тревы.

– Да, хозяин.

– Можешь прочесть?

– Нет, хозяин.

Читать по‑гориански я не умела. Не владела здешней грамотой. Не такая уж редкость. Многие хозяева предпочитают неграмотных рабынь – ими проще управлять, их легче держать в узде. Другим, наоборот, нравятся грамотные, и не просто грамотные, а высокообразованные, блещущие умом, одаренные. Такие девушки высоко ценятся. На рыночном помосте за них дают больше. Говорят, что и как рабыни они лучше. Если бы меня продавали на Земле, я бы тоже считалась такой, а на Горе я всего лишь безграмотная невежда.

– Это мое имя, – пояснил он, – Раек.

– Да, хозяин.

– Вот такими штучками, – он все держал листочек передо мной, – мы, воины Тревы, метим добытое во время набегов.

– Не надо, прошу тебя, хозяин! – отпрянув к стене, вскричала я.

Он оттянул мочку моего левого уха. Я забилась, закричала – проволочка вонзилась в кожу. Проколов насквозь, он скрутил концы проволоки. Получилась петелька. С нее, касаясь щеки, свисал серебряный листок.

«Приятно будет пометить тебе ушко», – сказал он тогда, в зале. Тогда я не поняла этих слов. Зато теперь понимала. Я в ужасе уставилась на него. Я помечена!

– Кажется, теперь ты не такая дерзкая, как раньше, – заметил он.

– Нет, хозяин, – ответила я плача.

Схватив за щиколотки, он оттащил меня от стены. Я со стоном откинула голову. Ухо проколото! Может, само по себе это ничего и не значит, но только не на Горе. Теперь почти наверняка когда‑нибудь проколют и второе, и стану я девушкой с проколотыми ушами, ничтожнейшей из рабынь. Тот пронзительный, как от боли, вопль – это же девушке прокалывали ухо! Тогда я не поняла, что с ней делают. И не от боли кричала она так отчаянно – от горя и стыда! Ухо проколото!

Я с упреком взглянула на Раска иэ'Тревы. Он рассмеялся. Прекрасно понимал, что сотворил надо мною, и знал: понимаю это и я.

– Сладка ли тебе твоя месть, хозяин? – спросила я.

– Я еще и не начинал мстить, крошка, – ответил он и раскинул в сторону мои ноги.

Не поддамся! Я отвернулась. Коснувшись каменного пола, чуть слышно звякнул серебряный листочек. Но руки его действовали безошибочно.

– Нет! – молила я. – Не заставляй меня кончить!

А он не ведал снисхождения. Себя забыв, трепеща от малейшего прикосновения, я изогнулась, с исступленным криком припав к нему.

А потом я лежала у его ног, опустошенная, побежденная, сдавшаяся. Рабыня.

Он поднял голову.

– Дым!

Теперь и я почувствовала запах гари.

– Крепость горит. Вставай, рабыня!

Я кое‑как поднялась. Ноги едва держали.

Миновав пылающие коридоры, вскарабкавшись по лестнице, спустя несколько энов мы выбрались на крышу, а потом – на перекинутый к крепостной стене узенький мостик. Там, на стене, ждало несколько тарнов – огромные могучие птицы, верхом на которых летают горианские воины.' Крышу одного из зданий уже лизали языки пламени. На стене людно. К седлам тарнов приторочены тюки с награбленным, с седельных лук свешиваются связки посуды. Рядом с крылатыми чудовищами – рабыни. Руки сцеплены над головами, наручники продеты в стремена. Тарны взлетят – и девушки повиснут на цепях, по две с каждого бока. Позади нескольких тарнов привязаны канатами огромные корзины. В них – тоже рабыни и всевозможные товары. А вот и Саша. Стоит у стремени, руки над головой. В глазах – страх. Мужчины поспешно вскакивали в седла. Внизу, во дворе, на цепи – Борчофф и его воины, прислуга с заставы. Вокруг – клубы дыма. По двору мечутся спущенные с привязи тарларионы. Мужчины шарахаются в стороны, чтобы не затоптали. Мой новый повелитель уже тянул меня за руку.

– Надо спешить, предводитель, – обратился к нему один из мужчин.

– Нужно двигаться под покровом темноты, – добавил помощник. – Мы должны успеть на встречу с тем купцом до рассвета.

– По седлам! – ухмыляясь, приказал ему Раек из Тревы.

Усмехнувшись в ответ, мужчина метнулся к подвешенной к седлу огромного тарна лесенке.

Я все смотрела вниз. Ворота крепости распахнулись, тарла‑рионы бросились на волю.

Меня подтолкнули к воину, который отвел меня к корзине.

Томящийся во дворе Борчофф взглянул вверх. Раек из Тревы вскинул руку, приветствуя воинов. Ворота открыты. И Борчоффу, и его людям – пусть они и скованы цепью все вместе – ничто не мешает выйти из крепости, спастись от огня.

Раек из Тревы окинул быстрым взглядом своих воинов и тарнов, поклажу, добычу, рабынь.

Воин легко поднял меня и запихнул в огромную корзину с плоской крышкой, открывающейся сверху наподобие люка. Придавил голову, заталкивая между других девушек. Скорчившись, я примостилась у самой стенки. Теснота – не шевельнуться. Дверца над нашими головами захлопнулась. Ее крепко привязали снаружи. Я встала на колени. Туг не выпрямишься. В этой тюрьме нас восемь. Руки связаны за спинами. Сюда же, в корзину, напихали шелка и золото. Я огляделась. Как селедки в бочке! У других девушек, как и у меня, в ушах серебряные листочки – поймавшие их мужчины пометили свою добычу.

– Хо! – прокричал Раек из Тревы.

Воин, что посадил меня в корзину и запер за мною люк, проворно взобрался в седло. Наша корзина канатами привязана к стременам. Тарн взлетит, и вместе с ним взмоет к небо корзина. Дело лишь за командой на взлет.

– Хо! – прокричал Раек из Тревы и дернул поводья.

– Хо! – раздались возгласы воинов.

Тарн Раска забил могучими крыльями – футов тридцать в размахе, а то и больше. Я сжалась от страха.

С пронзительным криком тарн Раска взлетел над стеной заставы Турмусовых Камней. Следом взмыли ввысь и остальные. Даже в спасительной корзине захватывало дух – так свистел в ушах ветер. Останься кто‑нибудь на стене – непременно снесло бы потоком воздуха вниз.

На мгновение провиснув, канаты натянулись. Пролетев над двором, мы набрали высоту и, миновав крепостную стену, пристроились в хвост к остальным. Когда корзина ухнула со стены в сторону двора, мы завизжали от страха, но она тут же выровнялась, повисла под тарном. Рывок – и мы поднимаемся в небо, кажется, вот уже и до горианских лун рукой подать.

Сколько же беспомощных, опутанных веревками рабынь с серебряными листочками в ушах перебывало в этой корзине? И сколько еще в ней окажутся?

Под нами, стремительно уходя вниз, полыхала застава Турмусовых Камней.