Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Обнинск
Мы побрели в направлении разрушенного города, увиденного с вертолета, в надежде найти там пристанище на ночь. Один рюкзак и автоматы похерили, и теперь (учитывая мое состояние), в сущности, – беззащитны. Отвратительное ощущение. Я опирался на плечо Марины, стараясь как можно меньше давить на него, но понимая при этом, что без поддержки просто‑напросто рухну на снег. Мне нужна одна ночь покоя и тепла: тогда тело восстановится, сила вновь заструится по жилам. И, конечно, не помешало б чего‑нибудь пожрать… Какие, однако, жирные крысы шныряли по коридорам Калужской городской администрации! Город был дальше, чем нам показалось с вертолета. Первые груды битого кирпича, бывшие когда‑то домами, появились только тогда, как на небе выткался серпик луны. Зеленоватые лужи, глянцевые, с кусками звездного неба, источали удушливый гнилостный запах. Я встречал такие: все живое обходит их стороной. В лесу они редки, здесь же – на каждом шагу. Этот городок мертвее Калуги… Кирпич, лужи, снег. Из‑под снега торчит былье, лепится к невысоким деревьям кустарник. Жутко, пусто, мрачно… Неужели здесь когда‑то жили люди? А это – башня… Одна часть – большая, лежит на земле, другая – меньшая, протыкает небо обломком. Какой исполин переломил ее? Как тревожно здесь! Тревожно и… знакомо. Идти дальше незачем – скорее всего, все здания в городке разрушены, и надеяться на надежное кирпичное укрытие не приходится. Между тем темнота сгустилась, – вот‑вот вынырнет из черноты рука и схватит за горло… Марина дышала тяжело. То ли ночной воздух, то ли чувство опасности прибавили мне сил – я уже не чувствовал себя разбитым. Распрямился, отпуская плечо девушки. – Зачем ты? – сказала она, – я совсем не устала. Я замер, вглядываясь в темноту. Нет, в этом городе надо держать ухо востро, гораздо дольше, чем где бы то ни было. Тишина лжива: здесь нет ни стрелков, ни игроков, ни тварей, но наверняка притаилось что‑то, более страшное… Чтобы пережить эту ночь, нам необходимо убежище. Я огляделся: тьма. Плотная, непроходимая тьма. Серпик луны скрылся в тучах, на ветру стучит обледенелое былье. Что‑то надвигалось на нас – ближе, ближе – я чувствовал кожей. А лицо Марины спокойно – это понятно: она не имеет такого, как у меня, опыта игры, единственная ставка в которой – Теплая Птица… Металлическая узкая лесенка… Почему я подумал о металлической узкой лесенке? Откуда эта мысль в моей голове? – Марина, – я дернул девушку за рукав, – за мной. Мы побежали к башне. – Андрей, что ты задумал? Я не ответил, озираясь по сторонам. «Только б она существовала», – крутилось в голове. Лесенка была припаяна к телу башни. – Лезь. Марина вцепилась в тонкие перекладины и полезла вверх, осторожно перебирая руками. Оглянувшись на тьму, я полез следом. Нам повезло – на вершине башни образовалась небольшая площадка, частично огороженная острым забором из переломанной, искореженной арматуры. Марина лежала лицом к небу и тяжело дышала. Я повалился рядом – казалось, сердце выпрыгнет из груди. – Знаешь, Андрей, – выдохнула Марина, взглянув на меня. – Там, внизу, отчего‑то стало так жутко… Я едва не умерла. Нет, у этой девушки чувство опасности развито не меньше, чем у меня.
Ветер, застревая в металлических обломках, сердито насвистывал. Редкие звезды показались на небе. Не они ли льют вниз пробирающий до костей холод? Деться от него некуда, он окружил нас, опутал… Сейчас бы костерок! И черт с тем, что станем маяком – лишь бы потеплело. Вот только где взять дрова? Единственное тепло в окружившем нас мире – это наши тела. Марина придвинулась ко мне, я обнял ее, уткнувшись лицом в рыжие волосы, накрылся курткой. Мало‑помалу озноб отступил… А сколько, наверно, погибнет в эту ночь игроков, не успевших развести костер. Сколько примерзнет к стволам деревьев! Я закрыл глаза, слушая биение сердца Марины.
– Андрей. – А? – Послушай. Я откинул с головы куртку. Какое‑то время не было слышно ничего, кроме тишины, затем отчетливо донесся глухой перестук – кто‑то лез по лестнице, стуча подошвами. Я оглянулся: глаза Марины расширились, лицо вытянулось. – Тихо. Я поднялся и, пригнувшись, подкрался к краю площадки. Стук подошв по перекладинам совпадал со стуком моего сердца. Кто это может быть? Игрок? Едва ли – все игроки, не нашедшие укрытия до этого времени, уже мертвы. Стрелок? Исключено – стрелки орудуют при свете дня. Тогда кто же? – Андрей! Встрепенувшись, я невольно вскрикнул: некто темный, приподнявшись над лестницей, уставился на меня двумя красноватыми угольками. – Возьми, гад! – заорал я, вскакивая, и, что было сил, ударил кованым носком ботинка в промежуток между красными угольками. Не издав ни звука, пришелец отпустил лестницу и, как мне показалось, необычайно медленно отделился от металлической стены башни. Я бросился к краю площадки и проводил взглядом темное кувыркающееся тело. Хрусткий звук удара о промерзлую землю донесся до нас. – Кто это был? – прошептала Марина. – Хер его знает. Уж точно не игрок. – Что ему было надо? Марина вдруг заплакала. – Ты чего? – растерялся я. – Когда все это кончится? – прокричала она. – Проклятая жизнь! Чудачка! Как будто есть другая жизнь. Я, например, другой жизни не знал. – Успокойся, – я присел на колени и обнял ее, погладил спутавшиеся волосы. – Я с тобой, я защищу тебя. – Правда? – по‑детски спросила она. – Повтори. – Я защищу тебя. Девушка прижалась ко мне, вздрагивая. И откуда ты такая взялась в Джунглях, где цена жизни – мгновение? Мгновение, которого не хватило, чтобы добежать до убежища? В Джунглях никогда и ни в чем нельзя быть уверенным. Ты думаешь: надежно спрятался, никто и ничто не угрожает, но вдруг настигает напасть, какой не ждешь, а это самое хреновое. Марина устала: смерть старухи, стрелки, полет над Джунглями, моя травма. А тут еще ночной нежданный посетитель… – Вздремни, подежурю, – предложил я. Мы сидели на холодном металле, слушая завывание ветра, дальний гул леса. – Не хочу, – пробормотала она, опуская голову мне на колени. Сразу уснула. Ныло задетое пулей плечо, да и во всем теле разливалась слабость. Но мне было покойно, даже, пожалуй, весело. Едва ли кто‑либо в Джунглях испытывал подобное. Мне открылся новый смысл существования, заслонив прежний – борьбу за собственную шкуру. Моя шкура! Сколько на тебе отметин от заточек, клыков, пуль, сколько ожогов, шрамов и затянувшихся язв! Ты задубела и потрескалась от мороза. Я спасал тебя, и буду спасать, но ты теперь не властна надо мною, моя шкура, я не служу тебе! Лишь одно в Джунглях достойно служения, напряжения всех сил. Я откинул прядь волос с лица Марины, и стал смотреть – то на него, то на звезды, сияющие над нами.
Красная полоска окаймила горизонт. Пошел редкий мокрый снег. Неуверенно выглянул краешек солнца – луч, поплясав на обломках арматуры, перепрыгнул на лицо спящей Марины, пробежался по припухлым покрасневшим губам, веснушчатым розоватым щекам, блеснул в волосках бровей. Она открыла глаза, слабо улыбнулась. – Утро? – Утро, – приподняв ее голову, я поднялся с колен. – О! – Ты чего? – Ноги затекли, – простонал я. – Дьявол! Тысячи иголок безжалостно вонзались в мышцы – хотелось и плакать, и смеяться одновременно. Я принялся неуклюже шагать по площадке, морщась и вскрикивая. Марина прыснула со смеху. – Тебе‑то хорошо, – закричал я. – О! Стрелковская пытка. – Посмотрел бы ты на себя. Я усмехнулся. – Поднимайся сама, – крикнул. – Посмотрим, как у тебя! Она встала и, притворно ойкнув, принялась вышагивать рядом со мной. – О! Пытка стрелковская. – Не притворяйся. Подойдя к краю площадки, я посмотрел на ночного гостя, распластавшегося внизу, как черный крест. – Лежит? – приблизившись, спросила Марина. – Куда денется, с такой‑то высоты. Высота и вправду была головокружительная: при свете солнца весь город как на ладони – белый лист с зелеными и красноватыми крапинками. Как я и думал, ни одного здания не уцелело. Неподалеку от башни начинался лес, уходящий к самому горизонту. Он казался сплошным, но я знал, что есть просека, по которой стелется железная дорога. Где‑то на окраине из‑под земли поднимались клубы сиреневатого пара, будто беззубый рот старого курильщика выпускал дым. – Андрей, пошли отсюда. Я повернулся. – Мне совсем не нравится этот город, – сказала Марина, глядя вдаль. – Да и есть хочется… Мы подошли к лестнице. – Я первый, ты за мной. Марина кивнула. Я перелез с платформы на лестницу и стал медленно спускаться. – Андрей! – Да? – Мне страшно! Голова кружится! Только этого не хватало. – Цепляйся! Не смотри вниз! Я остановился, задрав голову. – Хватайся за перекладину! Марина, зажмурившись, перелезла с платформы на лестницу. – Держись крепче! – Держусь… Кажется… Она неуверенно засмеялась.
Я помог Марине соскочить с лестницы. – Больше всего боюсь высоты, – призналась она, поймав мой взгляд. Тело ночного гостя чернело впереди. Я направился к нему, невольно держа руку на рукоятке заточки. – Андрей, ты чего? – Да хочу глянуть… Стой на месте. Я подошел к трупу, лежащему лицом вниз и припорошенному снегом. Широкая спина плотно обхвачена черной курткой, прожженной, изрезанной – дыры топорщатся желтым мехом; грязно‑синие широкие штаны заправлены в носки; обут в тяжелые кованые ботинки. Одежка, как у игрока… Неужели, игрок? Таких здоровяков мне прежде встречать не приходилось. Плотный, кряжистый; руки – что бревна, а мощный затылок оброс бурой шерстью. – Ого! – Я же сказал тебе. – Ты опять? – отмахнулась Марина. – Тоже мне, командир. Она подошла к игроку, дотронулась носком ботинка до широкой руки. – Андрей, может, перевернем его? Марина прочла мои мысли. – Ну, давай, – как будто нехотя, согласился я. Мы вцепились в труп. Вот так тяжесть, черт подери! Игрок на мгновение замер на боку и перевалился на спину. Несмотря на свою прожженную шкуру, я вскрикнул, как мальчик, и отпрянул, упав в сугроб. Марина взвизгнула и отшатнулась. Лица нет. Есть бесформенный, зеленоватый комок, покрытый бледными волосками; в недрах комка скрываются волчьи глаза, а широко разинутая пасть обнажает звериные клыки. Не сговариваясь, мы побежали к лесу, застревая в снегу. Прочь, прочь отсюда.
– Погоди, Андрей, не могу, – взмолилась Марина. Уткнулась в толстый ствол березы и, обняв дерево, замерла, тяжело дыша. У меня прилип к спине свитер. За всю свою игру с Джунглями я никогда не убегал от страха. От страха, сросшегося с инстинктом. – Что это было? – выдохнула Марина. Стараясь восстановить дыхание, я пробормотал: – Не знаю. Похоже, мутант… – О, Боже! – девушка прикусила губу. Мне казалось, она сейчас заплачет. Худо‑бедно привыкший к уродству природы и животных, человек, столкнувшись с уродством себе подобного, содрогается. – Какая‑то ошибка, случайность, – проговорил я. – Все из‑за проклятых зеленых луж… Марина вытерла глаза. Какая ты все‑таки плакса! – Зачем он лез к нам? Я вспомнил пасть, полную острых зубов, содрогнулся. – Может быть, башня была его убежищем, а я припечатал ему между глаз, – пошутил неуклюже, не желая пугать и без того дрожащую девушку. – Хорошо, что припечатал. – Хорошо? А где же твой нюх на несправедливость? – Хорошо, что припечатал, – повторила Марина, отпуская березку. – Пойдем скорее отсюда.
Негустой, но цепкий подлесок мешал идти; с деревьев время от времени падали сухие ветки. Пахло хвоей и свежим снегом. В животе у меня заурчало… Нужно найти еду. Вот и Марина едва переставляет ноги… Прошагали еще немного и девушка, обессилив, опустилась на выкорчеванное бурей дерево. – Погоди, Андрей, передохну. Я присел неподалеку. Знобило: на голодный желудок утренний холод пробирает намного сильней. Нужно добыть мяса. Нужно убить тварь. По снегу, пересекаясь и дробясь, рассыпались цепочки следов, – все следы старые, припорошенные, едва ли стоит идти по ним. Хотя… Я поднялся. – Сейчас приду. – Я с тобой. Спорить не было ни сил, ни желания. Следы крупной твари – довольно свежие, не позже вчерашнего дня. Тварь приволакивает заднюю ногу, иногда падает в снег – здесь остались оплавленные по краям ямки. Но крови ни в ямках, ни по следу нет – значит, животное не раненое, а старое. Косматая туша лежала у ветвистого дуба. Подходя, я с радостью отметил: брюхо животного вздымается и опускается – не придется есть мертвечину. Учуяв нас, тварь задергалась, пытаясь подняться. Желтый глаз мутно следил за мной. Поколебавшись мгновение, я с размаху вонзил заточку в жирный загривок – животное негромко рявкнуло, щелкнули челюсти, лапы царапнули дерево. – Ищи дрова, – приказал я. Шкура была толстая и прочная, – стоило немалых усилий надрезать ее. Прямо под кожей – слой вонючего желтого жира: тварь и вправду оказалась очень старой… Наконец, я, освежевав тушу, добыл кусок жилистого мяса. Обернулся. Марина натаскала дров – чего‑чего, а этого добра здесь навалом. Соорудив конусообразный костер, я потянулся за зажигалкой. Выругался. – Ты чего? – вскинулась Марина. – Зажигалку похерил. Лицо Марины вытянулось: – Что теперь делать? Раздражение заворочалось во мне: потерять зажигалку – раньше такого со мной не случалось! – Что делать? Жрать – вот что делать! Мы в Джунглях. Я отхватил заточкой приличный кусок мяса и принялся рвать его зубами, чувствуя, как кровь течет по подбородку, сухожилия режут десны. Посмотрев на меня, Марина взяла заточку… Она ела сырое мясо, едва‑едва удерживая рвоту. Губы, щеки и подбородок вымазались в красное. – Чего уставился? Я отвернулся. Даже сырое мясо прибавляет сил, струится по венам, кормит Теплую Птицу. Мы сможем продолжить путь.
Сломанная башня осталась позади. Я шел легко: лишь слабые отголоски вчерашнего падения изредка подкатывали к голове, в глазах темнело, но ноги‑руки были послушны, кости не болели. Город еще не отпустил нас: прямо в лесу попадались заросшие бурьяном развалины домов; автомобили, сквозь зияющие дыры которых видны омытые дождями кости; попадались и зеленые лужи, прячущиеся в зарослях деревьев, – лопаются изумрудные пузыри, и облачко едкой хмари струится коварной змейкой… Лес начал редеть. Сердце забилось спокойнее, четче: скоро должна показаться железная дорога. Идя вдоль железнодорожных путей, чувствуешь себя под защитой, будто кто‑то прикрыл незримым щитом. Я верил, что пока передо мной бегут две ржавые ленты, я не заплутаю, найду ночлег и еду, отобьюсь от врага. А при удаче можно сесть на Поезд… Ведь когда‑нибудь мне удастся сесть на Поезд и доехать до Конца? – Андрей, посмотри! Я обернулся на радостный вскрик Марины. – Здорово! Это был автомат – мокрый металл блестел на солнце. – Выходит, мы здесь пролетали, – сказала Марина, раздумчиво посмотрев в небо. – Посмотри, лошадь! В небе клубились, наползая друг на друга, облака, – они словно соревновались друг с другом в придумывании фигур. И вправду, одно из них было сейчас лошадью – белогривой, тонконогой, с трепетными ноздрями и чуткими ушами. – А вон – ты, Андрей. «Я» стоял, расставив ноги на ширине плеч, держа автомат у бедра и настороженно глядя перед собой. Марина смеялась, отыскивая в небе себя. Никогда прежде я так не смотрел в небо – фантазируя, рисуя что‑то; небо было для меня лишь частью мира, в котором я должен выжить, причем частью далекой, неважной. – Вон – ты. Марина обернулась, посмотрела на облако. – Андрей, ты мне льстишь. – Ничуть. «Марина» сидела в кресле: распущенные мягкие волосы развевались, доставая едва ли не до самого горизонта, на одухотворенном лице застыла радостная улыбка. Подул ветер, и фигуры исчезли. Я вспомнил, что мы в Джунглях и опустил глаза. – Надо идти, Марина. Она вздохнула, поправила рюкзак за плечами. Мы побрели дальше. Солнце стояло высоко, лучи пробивали макушки деревьев, заставляли искриться свежий снег. – Голубь, – ахнула Марина. Я остановился, пораженный. Неподалеку от нас на стволе поваленного дерева сидел белый голубь. Он ворковал, раздувая перламутровый зоб, словно силился что‑то сказать. Я никогда не видел в Джунглях птиц. – Красавец, – прошептала Марина, взяв меня под руку. Голубь взъерошился, колыхнул крылом, и, наклонив головку, повернулся, показав нам другой бок. Я почувствовал, как дрогнула Марина: этот бок у голубка был красно – синим и без единого перышка, кости вздымали тонкую кожу. – Пойдем отсюда, – сказала девушка. Она зашагала впереди, автомат болтался у нее на шее, солнце сидело в волосах. Я отчего‑то почувствовал себя виноватым и перед ней, и перед этим голубем, и даже перед Джунглями.
Показавшаяся впереди железная дорога разом скомкала и отбросила все сомнения и тревоги. Из хаоса мы вышли к порядку. Слева, прямо у дороги, торчало полуразрушенное здание, рядом – невысокая бетонная платформа, испещренная рытвинами, как следами больших червей. – Это что – вокзал? – подала голос Марина. – Похоже на то. Наши ботинки гулко застучали по бетону. В конце платформы – искореженная синяя табличка на изогнутых ножках. На табличке – облупленные буквы. Марина прочитала: – Об‑нинск, – и повторила. – Обнинск. Обнинск! А ведь я, кажется, кое‑что знаю про этот город.
|