Индеец наблюдает за прибытием испанского корабля к побережью Мексики

Не прошло и девяти лет, как европейцы, твердо обосновавшиеся в Карибском море и основавшие главный город своей экспансии – Гавану, снова встретились с майя, причем в совершенно иных обстоятельствах. В 1511 году возле Ямайки затонул корабль, на борту которого помимо остальных находился официальный представитель испанской короны по фамилии Вальдивия. Корабль шел из Дарьена (территория современной Панамы) на Эспаньолу. Официальному представителю и восемнадцати матросам удалось спастись. В критический момент они пересели в шлюпку, которая две недели беспомощно дрейфовала, пока ее не отнесло к берегам Юкатана. Ко времени высадки семь человек умерли, а оставшихся в живых майя взяли в плен. Вальдивию и еще четверых принесли в жертву богам, попросту съев. Остальных посадили в клетку, чтобы подготовить к новым жертвоприношениям. Сломав клетку, пленники совершили побег, но попали в рабство к другому касику (вождю), враждовавшему с первым. В итоге выжили двое: Херонимо де Агиляр и Гонсало Герреро. Причем Герреро породнился с местными жителями, женившись на дочери правителя Четумаля, а потом еще и возглавил сопротивление испанским завоевателям. Много позже, в 1535 году, во время вылазки майя на обосновавшихся в Гондурасе испанцев, нашли останки белого человека. Это был Герреро. Его спутанные волосы, серьги в носу, ушах и губах, а также полностью татуированное тело не вызывали сомнений, что это был именно он. Возможно, правдивую версию добровольного превращения этого испанца, в общем‑то экстраординарной фигуры, в майя мы так никогда и не узнаем. Кстати, в послереволюционной Мексике из него сделали героя. Он до сих пор считается одним из основателей мексиканской нации, а его дети стали первыми метисами Нового Света.

После этих двух случайных встреч цивилизаций последовала масштабная экспедиция 1517 года, предпринятая Франсиско Эрнандесом де Кордоба. Он возглавил флот из трех кораблей и направился на поиски новых земель и пленных, которыми можно было бы заменить на Кубе умерших от непосильного труда рабов. Первую остановку эскадра сделала у маленького островка неподалеку от северной оконечности Юкатана. После высадки и короткой стычки с местными жителями взорам конкистадоров открылись удивительный каменный дом и каменные же храмы, облицованные известняковой плиткой. Внутри одного из храмов авантюристы обнаружили такое огромное количество изображений женщин (несомненно, храм был посвящен богине Иш‑Чель[1]), что дали острову испанское название Исла‑Мухерес (Isla de Mujeres), то есть остров Женщин.

Дальнейший их путь лежал на запад вдоль береговой линии Юкатана, и вскоре они достигли залива Кампече, где и бросили якоря в порту Чам‑потон. И вновь непрошеные гости встретили яростное сопротивление, несмотря на то, что они обладали абсолютным превосходством в оружии: оно у испанцев было огнестрельным. Понеся неожиданно тяжелые потери (убитыми и ранеными), испанцы были вынуждены ретироваться на свои корабли и взять курс на Кубу. Вскоре Эрнандес умер от ран, но перед смертью он успел рассказать о несметных богатствах, которыми изобиловали открытые земли. В доказательство он показал несколько золотых безделушек, отнятых у обитателей Исла‑Мухерес. В воздухе впервые запахло наживой, а у благодарных слушателей загорелись глаза.

В следующем же году была снаряжена новая экспедиция, которой на этот раз командовал Хуан де Грихальва. Учитывая трагический провал прошлогодней авантюры, Грихальва привел к Юкатану куда больше вооруженных людей, чем несчастный Эрнандес. На первом же встреченном по пути острове (это был Косумель – остров к юго‑востоку от Юкатана) вооруженные до зубов авантюристы не встретили никакого сопротивления – напуганные вторжением местные жители попросту разбежались. Пребывая в уверенности, что Юкатан всего лишь большой остров, отряд Грихальвы решил обогнуть его, продвигаясь на юг и с любопытством обозревая проплывающие мимо прибрежные города и деревни. «Мы шли вдоль берега день и ночь, и вечером следующего дня, на закате солнца, мы увидели город, который показался нам не меньше и не хуже нашей Севильи». Это, конечно, гипербола в типично испанском стиле, и, скорее всего, люди Грихальвы увидели город Тулум, скромные, но хорошо сохранившиеся здания которого и по сей день взирают с прибрежных холмов на проходящие в море корабли. Удостоверившись, что Юкатан вовсе не остров, флотилия повернула назад и встала на проторенный Эрнандесом путь – двинулась на север, а затем на запад и юг, в сторону Табаско, что на берегу Мексиканского залива. Добравшись до тех мест, путешественники установили доверительные отношения с местным населением и даже принялись обменивать дешевые стеклянные бусы на провиант и золотые изделия. Исчерпав запасы бус, искатели приключений снялись с якоря и продолжили свой путь вдоль Мексиканского залива. Проплывая мимо того места, где сейчас находится крупный порт Веракрус, они увидели, как от берега в их сторону направилась группа каноэ. К удивлению Грихальвы и компании, в суденышках восседали очень даже не простые пассажиры. Это были местные вожди, украшенные перьями и увешанные сияющими золотыми украшениями. Пришельцев пригласили в гости, угостили индюшатиной, маисовыми лепешками и экзотическими фруктами.

Несмотря на то, что в команде Грихальвы не было переводчика, ему все‑таки удалось понять, что в той стороне, где садится солнце, находится какая‑то огромная империя. Вскоре выяснилось, что гостеприимные ряженые вожди были ацтеками и, более того, являлись ни много ни мало посланниками ацтекского императора Монтесумы. После ужина Грихальву и его компанию проводили до стоявших на рейде каравелл, которые вскоре, подняв якоря и распустив паруса, устремились на север, к берегам безопасной Кубы. К тому моменту она уже успела стать испанской вотчиной и базой для дальнейшей экспансии конкистадоров в Месоамерике. Рассказы участников этой экспедиции, иногда приукрашенные, еще более распалили будущих завоевателей. Отдохнувшие и зализавшие свои раны после прошлых стычек с туземцами, конкистадоры ждали своего часа. И этот час настал.

Мы подошли к переломному моменту для всей истории не только обеих Америк, но и человеческой истории вообще. На небосводе взошла звезда Эрнана Кортеса, в 1519 году отправившегося к берегам Нового Света на 11 кораблях, с пятью сотнями солдат, сотней моряков, с пушками и лошадьми. Первой остановкой в его походе стал уже знакомый нам остров Косумель, и вновь его аборигены разбежались кто куда. Разграбив храмы и разбив множество идолов, испанцы тем не менее попытались установить с местными жителями и, в частности, с их правителем по имени Ах Наум Пат дружеские отношения. Очевидно, это удалось сделать, поскольку в последующие годы Косумель оставался надежным оплотом для дальнейшей колонизации Центральной и Южной Америки. Именно на этом острове Кортес услышал о двух выживших «бледнолицых», якобы «обретающихся» на большой земле с 1511 года. Используя различные способы, он попытался дать знать о себе им обоим, предложив присоединиться и «вернуться в цивилизацию». Удивительно, но послание было услышано. Герреро от общения с земляками отказался, а Агиляру удалось добраться до Косумеля, где он «умилившись, преклонил колени и возблагодарил Господа, после чего спросил: верно ли, что сегодня среда!»

Герреро, например, в точности календаря майя не сомневался, но Агиляр, недоверчивый и дотошный, добросовестно вел отсчет дней в течение восьми лет. Оказалось, что его коленопреклонение случилось не в среду, а в воскресенье.

Впоследствии экспедиция Кортеса обогнула полуостров, высадилась в прибрежном районе Табаско и наголову разбила недовольных и крайне негостеприимных местных жителей. Поверженные вожди тотчас выплатили победившим испанцам контрибуцию в виде золота, провизии и женщин. Среди «призов» оказалась девушка, которую испанцы нарекли доньей Мариной. Марине суждено было стать возлюбленной Кортеса и родить ему сына. Интересно, что она говорила как на языке майя, так и на языке науатль, на котором разговаривали ацтеки. Агиляр также за время плена выучил язык майя. Вдвоем они стали незаменимыми переводчиками Кортеса, особенно по дороге в Теночтитлан в частности и во время завоевания ацтекской империи вообще. На счастье Кортеса, внутриполитическая обстановка в империи была нестабильной, и объяснялось это в основном ненавистью покоренных ацтеками народов к своим угнетателям. Эти народы охотно помогали Кортесу, что явилось главной причиной его успехов. Он начал поход на Теночтитлан во главе отряда в несколько сот человек. По пути его армия обросла тысячами добровольцев из числа местных жителей.

Своим величием и богатством Теночтитлан затмил все города, виденные испанцами в Америке. До городского ядра в 200 тысяч человек, занимавшего большой остров посреди озера Тескоко, можно было добраться по нескольким радиальным дорогам‑мостам, перекинутым от берега к острову. Без сомнения, это было одно из чудес света той эпохи. Отдаленно сравниться с ним могли лишь Константинополь и Венеция. В Лондоне тогда насчитывалось приблизительно 50 тысяч жителей, а в Севилье – и вовсе 30 тысяч. Города и городки майя по сравнению с Теночтитланом выглядели жалкими деревушками. Что касается богатства, то количество золота, находившееся у ацтеков, сравнить попросту не с чем…

Высадка на Юкатан стала первым шагом к завоеванию империи ацтеков. На многие годы полуостров превратился в удобный плацдарм, а его береговая линия сделалась причалом для многих сотен испанских кораблей, слетавшихся на «золотой мираж». После падения Теночтитлана в 1521 году новости о фантастической добыче Кортеса привлекли к «Новой Испании» тысячи европейских авантюристов. Не все народы были еще покорены, не все они были ограблены, и не все золото удалось у них отобрать «первопроходцам». Алчные взоры новых и новых конкистадоров устремились на другие народы, в том числе и на майя.

В период с 1524 по 1527 год грубый и жестокий подчиненный Кортеса лейтенант Педро де Альварадо в ходе варварских и кровопролитных кампаний покорил города‑государства Киче, Какчикель и несколько маленьких крепостей в высокогорье Гондураса. При поддержке племен, ненавидевших майя, используя тот же принцип, что и Кортес – «разделяй и властвуй», – его способный ученик де Альварадо сначала натравил Какчикель на Киче, а затем спокойно разобрался с самим Какчикелем. После высокогорья пришла очередь равнинных майя.

На этот раз оставить свое имя в скрижалях истории выпало Франсиско де Монтехо, кстати, участнику экспедиции Грихальвы 1518 года. Он не участвовал в нападении на Теночтитлан, так как отбыл на родину с грузом награбленных ценностей, предназначавшихся королевской казне и лично королю Карлу V. Так называемая «королевская доля» составляла пятую часть добычи – золота, серебра, мозаики и красивых благородных перьев. Это были не только трофеи, отняты у народов, живших по берегам Мексиканского залива, но и дары, преподнесенные Монтесумой Кортесу в надежде предотвратить захватнический поход испанцев на Теночтитлан. В тот груз входили и некоторые сокровища, отнятые у майя на Юкатане, – например, книги с листами из обработанной коры деревьев, скорее всего, они попали к испанцам на острове Косумель. Среди них оказался и знаменитый «Дрезденский кодекс» – самая информативная из четырех дошедших до нас книг майя, названная так по месту современного хранения.

Доставив королевские сокровища в Испанию, Монтехо затем провел семь лет в ожидании специального разрешения на свои собственные завоевания в Новом Свете, а также соответствующего титула. В конце концов ему присвоили титул аделантадо Юкатана (от исп. adelantado – «первопроходец»). По сути Монтехо получил лицензию, индульгенцию и даже своеобразный заказ на захват и освоение богатств полуострова. Причем это разрешение на эксплуатацию заморских земель можно было передать по наследству своим отпрыскам. Чем не дворянский титул?

Две страницы из Дрезденского кодекса. Страница справа – колонка с так называемыми венерианскими таблицами (эфемеридами)

Мечта о завоевании «своей» Америки вылилась в 20 лет лишений и разочарований. Монтехо, в отличие от Кортеса и Альварадо, не умел создавать коалиции и временные альянсы и использовать противоречия, возникавшие в стане врага. «Свою» конкисту он начал в 1527 году, высадившись на многострадальном острове Косумель и на северо‑восточном побережье Юкатана. Некоторые майя сразу же оказали жестокое сопротивление новым захватчикам, другие просто спрятались в густых джунглях. Несмотря на то, что вожди майя сдались испанцам без слов, их «подопечные» выходили из джунглей лишь для нападений на испанские гарнизоны, которые оставил Монтехо. В следующем году он покинул восточное побережье и перебрался на западное, где, на месте прибрежного торгового поста майя Шикаланго, основал Саламанку (по названию своего родного города). Это был первый испанский населенный пункт, основанный на Юкатане. В начете 1530‑х годов экспедиция основала вторую базу, на этот раз в Кампече. В течение нескольких лет люди Монтехо строили дороги и укрепления, оживляя монотонный и скучный ландшафт Юкатана, а также налаживали дружеские связи с многочисленными местными царьками. Сын Монтехо, Франсиско‑младший, на некоторое время захватил крупный город майя Чичен‑Ицу, превратившуюся к тому времени обезлюдевший город‑призрак, поглощенный джунглями. Покорение майя в этих местах стало казаться делом малоперспективным, не сулящим никаких особых материальных приобретений. Усердная и не обещавшая мгновенного обогащения работа здесь, на Юкатане, выглядела нелепой, особенно после новостей и слухов, доносившихся откуда‑то с далекого юга. В южноамериканских Андах начала свою фантастическую эпопею команда Франсиско Писсаро. Любопытно, что первый контакт с инками произошел так же, как и с майя: люди Писсаро перехватили торговый плотик, дрейфовавший неподалеку от того побережья, где сейчас находится Эквадор. К изумлению испанцев, плотик был нагружен драгоценными металлами. Стало ясно, что империя инков куда как богаче, чем империя ацтеков, и вскоре люди Монтехо ринулись на поиски Эльдорадо. К 1535 году на Юкатане не осталось ни одного испанца. Сам же шестидесятисемилетний Монтехо, одряхлевший и уставший, отошел от дел и ни о каких авантюрах уже не помышлял.

В тех землях нет ни единой речушки, хотя есть озера; холмы там скалистые и безводные. Вся земля покрыта хилым кустарником, и она такая каменистая, что не найти ни одного квадратного фута почвы. Золота открыто не было, и вообще ничего такого, из‑за чего можно было бы разбогатеть. Местные жители большей частью распутнее и коварнее, чем где бы то ни было в уже открытых землях. При этом они еще не убили ни одного христианина в честном бою, а только исподтишка. Ни разу они еще не объявили войны, и всего добиваются хитростью.

После того как в 1540 году Монтехо‑младший возобновил завоевание Юкатана, люди, которые за ним последовали, уже не питали никаких иллюзий относительно новых открытий. Все, на что они рассчитывали, – поработить коренное население, поселиться в укрепленных пунктах и жить за счет порабощенных. По видимости, с 1515 года, если не раньше, у испанцев появился грозный союзцик. Сами того не ведая, они развязали против коренных народов Америки настоящую биологическую войну: азиаты, многие тысячелетия назад пересекшие Берингов пролив и расселившиеся по всей Америке, совершенно лишились иммунитета против болезней, свирепствовавших в Старом Свете. Над юкатанскими майя раздался погребальный звон – на испанских каравеллах вместе с конкистадорами прибыла оспа, а вместе с корабельными крысами – чума. К 1547 году, всего за тридцать лет, население Юкатана сократилось на три четверти. Деморализованные, изнуренные, подавленные постоянным натиском испанцев и эпидемиями, майя сдались. В1542 году среди руин древнего города Тихоо испанцы основали будущую столицу Юкатана – Мериду. Дальше больше – в 1546 году Тутуль Шиу, правитель Мани (самого могущественного государства того времени на северо‑западе) установил теплые отношения с испанцами и даже принял христианство. За ним последовали многие другие, и, даже несмотря на короткую вспышку сопротивления на востоке, к концу 1547 года вся северная часть полуострова была завоевана окончательно.

Осев всерьез и надолго на завоеванных землях, испанцы – конкистадоры и просто поселяне – отнеслись к культуре порабощенных народов без всякого любопытства (разве что в случае крайней административной необходимости). Куда больший интерес к искусству коренных жителей Америки неожиданно проявился за тысячи километров – в Старом Свете. Гуманисты, антиквары, схоласты и простые обыватели Европы XVI века, затаив дыхание, слушали романтические истории о покорении далеких, загадочных земель. Главную интригу создавали, конечно, многочисленные артефакты, подобные тем, что привез Монтехо. Текстиль, изделия из перьев, маски, инкрустированные бирюзой, орнаменты из золота – все это увидел и оценил Альбрехт Дюрер в 1520 году на выставке в Брюсселе. «Никогда еще за все прожитые мной дни я не видел ничего, что так радовало бы мое сердце, как эти вещи. Я увидел среди них прекрасные произведения искусства, которые заставляют восхищаться утонченностью и гениальностью народов, населяющих неведомые земли».

В эпоху Возрождения не только появился интерес к изучению классической античности, но и возникла мода на ее символику и артефакты. По всей Европе в парках, замках и дворцах принцев, аристократов и нуворишей поселились бесчисленные статуи Венер, Аполлонов и Гефестов. И вот нежданно‑негаданно возникла Америка… Не мифология из бесконечно далеких времен, а вполне осязаемая, хотя и географически отдаленная, реальность. Теперь, на волне любопытства и моды на все необычное, среди сильных мира сего стало принято заводить нечто вроде «коллекции курьезов», или кабинета редкостей. Туда в кучу сваливали раковины, останки рептилий, камни‑самоцветы, чучела экзотических животных, гигантские зубы – в общем, те предметы, которые трудно классифицировать, но которыми можно было похвастаться перед гостями.

В бассейне Карибского моря в самом начале грабительского этапа (в 1492‑1520‑е годы) испанцы вели себя как грубые, алчные и жестокие пришельцы, прибывшие лишь для того, чтобы намыть золота и, превратившись в нуворишей, вернуться на родину. Считалось, что к местным жителям нужно относиться как к рабам или как к балласту. Либо они помогают намывать золото, либо мешают. «Индейцы ходят голые, не испытывая никакого стыда. Они грубые, жестокие и бесчувственные… у них нет ни ремесел, ни искусств, ни нормальных человеческих манер», – повествуется в одной из хроник. То есть, на средневековый взгляд завоевателей, это были полулюди‑полуживотные, годные лишь для рабского труда; дикари, попрятавшиеся в густых лесах на задворках цивилизации. Тем не менее острая нужда в новых рабах и ресурсах гнала конкистадоров в глубь Месоамерики, где они, в конце концов, открыли для себя майя и ацтеков. К своему изумлению, здесь они столкнулись с высокоорганизованными обществами, строившими города, занимавшимися торговлей и сельским хозяйством и имевшими большинство атрибутов, характерных для настоящей государственности.

Разумеется, среди конкистадоров находились люди вдумчивые, рассудительные и наблюдательные – такие, как, например, сам Кортес или Берналь Диас дель Кастильо – по сути летописец и хронист, старавшийся оставить для потомков описания всех перипетий, связанных с покорением Мексики. Оба не скрывали восхищения увиденным, особенно на первых порах. Их поразили и масштабы и развитость американской цивилизации. Многое им показалось необъяснимым и неописуемым, иногда даже не находилось слов, чтобы хоть как‑то охарактеризовать увиденное.

«Некоторые из солдат спрашивали, не во сне ли привиделось все то, что мы встретили? Поэтому не удивляйтесь моей манере изложения, так как я не всегда знаю, как описать все эти чудеса, которых мы раньше не видели, о которых мы ничего не слышали и о которых даже не помышляли в самых смелых мечтах», – написал Диас, впервые увидев Теночтитлан – огромный город, окруженный цепью высоких вулканов. Еще больший шок пришельцы испытали в самой столице: их не могли не поразить многочисленные дворцы, храмы, сложенные из кирпича и покрытые штукатуркой жилые дома; бесчисленные сады и каналы; рынки, где крестьяне обменивали плоды своего труда на изделия городских ремесленников. Взору испанцев открылась цивилизация, которая по блеску и масштабам не уступала европейской, а кое в чем даже превосходила.

Но не только высокие стандарты развитого общества поразили непрошеных гостей. Привыкшие к средневековым жестокостям, дети немилосердной и несентиментальной эпохи, конкистадоры и на вновь открытых землях насаждали террор, а проще говоря, устроили настоящий геноцид покоренных коренных народов. Но даже они, чьи руки были по локоть в крови, содрогнулись, увидев в империи ацтеков и, в меньшей степени, на земле майя жуткие (по иному не скажешь) сакральные кровопускания и жертвоприношения. Берналь Диас впервые увидел эти кошмарные ритуалы, практикуемые среди майя Юкатана, еще будучи участником экспедиции Эрнандеса де Кордобы:

Они приводили нас в огромные, выстроенные из блоков здания, которые были их храмами, посвященными каким‑то богам. Стены этих храмов украшали изображения каких‑то змей, пресмыкающихся и неких дьяволоподобных существ, видимо, их идолов. Перед стенами находились жертвенники, испачканные запекшейся кровью. У служивших в этих храмах жрецов были спутанные, косматые волосы со следами крови, отовсюду несся тошнотворный трупный запах.

Как же объяснялись все эти жестокие традиции? Согласно фундаментальному учению христианской церкви, все люди произошли от Адама и Евы, а также от сыновей Ноя после Великого Потопа. Но откуда взялись эти американские общества? Произошли ли они от главной ветви человечества, перебравшись в Новый Свет в незапамятные времена, или же эти народы переселил сам дьявол, оторвав их от истинной веры и превратив в жалкую пародию на христиан? Происхождение и история экзотических народов стали источником не только академических, но и богословских споров в течение всего XVI столетия. Дело дошло до того, что в 1537 году папа Павел III в своей булле «Sublimis Deus» (Вышний Бог) официально декларировал, что американские индейцы – вполне разумные люди, и их нужно считать «настоящими людьми». Булла запрещала относиться к ним как к безмозглым животным, а также выказывала уверенность, что коренные жители Америки вполне способны приобщиться к цивилизованной жизни и стать частью христианского мира. По сути, папа через свою буллу рекомендовал и даже требовал не только установления в Америке новых экономических отношений (читай: экономической эксплуатации), но и безусловного обращения в христианство целой части света.

Для монахов‑миссионеров, военных и администраторов насаждение веры было делом как богоугодным, так и сулящим быстрое продвижение по карьерной лестнице, а для людей с авантюрным складом души еще и новым захватывающим приключением. Крещение народов Америки преследовало грандиозную цель – основание на многолюдном континенте «Нового Иерусалима»; причем успех данного предприятия во многом компенсировал бы потери католицизма в борьбе с протестантизмом в Европе. Первыми в евангелизации Америки стали францисканцы. Встрепенувшийся после успешной испанской реконкисты орден, фаворит и любимец испанской короны и самого Кортеса, основал в 1524 году свою первую миссию в Мексике, в будущем Мехико. Францисканцы, энергичные, вооруженные тысячелетней убежденностью люди, нацелились на полную христианизацию мира до Второго Пришествия – события, обуславливающего их детерминистический взгляд на цикличность истории. Кстати, взгляд очень даже родственный воззрениям майя. Для того чтобы успешно выполнить свою задачу и покончить с индейской культурой, францисканцам предстояло изучить и понять традиции и верования народов, которые они хотели обратить в католическую веру.

Наиболее известным францисканцем‑миссионером, побывавшим среди ацтеков, являлся брат Бернардино де Саагун. Он прибыл в Мексику в 1529 году и провел там более 10 лет, все это время документируя события тех лет, а также высказывания и повествования поверженной уже ацтекской знати. Запись таких бесед вел как сам брат Бернардино, так и его ученики – грамотные молодые ацтеки‑католики. В итоге все записи были собраны в единый труд – «Всеобщая история вещей Новой Испании», более известный как «Флорентийский кодекс». Большой всеобъемлющий труд из 12 отдельных книг, написанных как на испанском, так и на ацтекском языке науатль, включающий в себя более двух тысяч иллюстраций, – это самый детализированный отчет, выполненный во время конкисты. Что касается майя, то документальные источники, проливающие свет на жизнь и историю этого народа, более чем скудны. Помимо рутинных отчетов администраторов и повествований самих конкистадоров, сохранились довольно спорные труды одного из францисканцев, осуществлявшего свою миссионерскую деятельность на Северном Юкатане, а именно, брата Диего де Ланда.

Неоднозначная и противоречивая фигура де Ланда еще не раз появится на страницах этой книги. Прежде всего, он известен тем, что в 1562 году, узнав о возвращении части вновь обращенных в христианство к старой практике «идолопоклонства», де Ланда подверг страшным пыткам и экзекуциям тысячи майя, сжигая и вешая их без разбору. Дело дошло не только до разрушения бесчисленных святилищ и идолов, но даже битья и разламывания утвари, жертвенных костей и прочей «языческой мерзости». Уже много позже, отозванный на родину из‑за чрезмерного усердия и превышения полномочий, он создал (скорее, в качестве искупления грехов) большое и детализированное описание народа, который совсем недавно истязал и выжигал каленым железом. В своем труде де Ланда подробно рассказывает о религиозной практике майя, их обычаях, ремеслах, одежде, об их сельскохозяйственной деятельности и письменности – в общем, об их будничной, повседневной жизни.

Очевидно, что к труду де Ланда нужно подходить осторожно, учитывая его собственный неоднозначный взгляд на майя и то обстоятельство, что труд этот неоднократно переписывался, и ученые до сих пор не располагают первоисточником. И все же «Сообщение о делах в Юкатане» остается до сих пор единственным более или менее правдивым, полным (в отличие от сухих бюрократических отписок) произведением, проливающим свет на общество майя в первые десятилетия после начала испанского завоевания. В своем труде де Ланда даже пытается провести археологический и ретроспективный анализ истории майя, он повествует об их преданиях и мифах, что делает этот труд еще более любопытным.