ГЛАВА 36. Я встречалась с Тохой в интернатском коридоре

Жизнь продолжалась.

Я встречалась с Тохой в интернатском коридоре. Он ос­танавливался и здоровался почтительно.

— Здравствуйте, Наталья Петровна! Как там Вася по­живает?

— Хорошо, — отвечала я.

И далее каждый шёл по своим делам. Как-то Тоха при­шёл вечером, в мою вечернюю смену. Напросился в «келью», и мы долго разговаривали с ним, на разные темы. Но я знала, зачем он пришёл, и какие из его вопросов являются

главными.

— Я тебе говорила: когда что-то не получается — мо­лись Богу, молись, проси ответа. Бог подскажет тебе, и ты сразу это почувствуешь.

— Да нет, Наталья Петровна. Бог меня не услышит.

— Почему это?

— А потому, что я столько раз врал. Вы даже предста­вить себе не можете, сколько раз я врал.

— Ты много врал, это так. Но когда будет правда — её-то Бог услышит обязательно. Так что, не сомневайся. И вообще, если ты уже понимаешь, что много врал, и начинаешь Бога побаиваться — это и есть знак того, что Бог тебя слышит. Не каждый может сказать честно: «Прости меня, Господи, я столько раз врал». Иди, старайся не выпендриваться, и молись.

И Тоха ушёл. Не стал Тоха идеальным, но жалоб на не­го почти не было. По крайней мере, уже было ясно, что де­вятый класс он закончит, и закончит у нас. Здесь, в нашем интернате.

У меня же — забрали Надежду. Примерно так, как зву­чит эта фраза, я и чувствовала происходящее. Надежда Ива­новна, моя незаменимая санитарка, получила повышение и стала завхозом. Кажется, я снова узнала обо всём послед­ней — уже тогда, когда Надя уходила.

С одной стороны, я была за неё рада, так как работа са­нитарки действительно, была ниже её способностей и воз­можностей. Да и по деньгам лучше...

Но мы все знали, что это за должность такая — завхоз, при нашем директоре. И с Надей не раз мы это обсуждали. И вот теперь Надя сама согласилась на эту должность. Двусмысленно. Двулично, как мы говорили в детстве.

Мне же в медпункт определили техничку, тётю Веру. «Тётя» была не на много старше меня, и была женщиной простой, даже — простецкой. Она хорошо мыла полы, нормально кормила детей в изоляторе. Она даже могла нама­зать вшивых, и помыть им головы. Но она была подслепо­вата, и не видела гнид на волосах. То есть, проверять де­тей, вместе со мной, как это делала Наденька, она не мог­ла. И ещё многого она не могла...

В начале года — всегда тяжело. Пока адаптируются но­венькие, и просто войдут в колею «старенькие». Пока от­следишь, кто есть кто. Пока выявишь, и обработаешь вши­вых. Пока выяснишь, кто чем болен, и как. И пока соста­вишь план профпрививок. Дети поступают из разных мест, и практически у всех график прививок нарушен, а у мно­гих — и просто утерян. И всё это надо обработать и при­вести в надлежащий вид.

Этим я и занималась, помимо текучки. Но уже в сере­дине первой четверти я снова вынуждена была прийти в сто­ловую, чтобы проверять.

Жалоб от воспитателей поступало много. Но так же, как и в прошлом году — все боялись поднять головы, опасаясь директорского гнева.

Четвёртого ноября, уже перед осенними каникулами, я проверяла кухню, в очередной раз. Закладывала масло в ма­кароны, на обед.

На кухне не было меню-раскладки и пришлось послать в бухгалтерию новую повариху, племянницу кладовщицы, девочку — ни то, ни сё. Бухгалтера на месте не оказалось, и повариха взяла у неё со стола меню — в двух экзем­плярах.

Обычно, на кухню шёл экземпляр, написанный под ко­пирку, а второй, «чистый», оставался в бухгалтерии. Мало того, что повариха притащила оба экземпляра, она ещё по­ставила на «чистый» экземпляр жирное пятно. Внизу, там где стояли подписи: директора, бухгалтера, и моя. Я и рас­писалась, попутно. Прямо там, около пятна.

Мы с «шефой» уточнили, сколько масла надо было за­ложить. Пять граммов на человека, как всегда. И мы его за­ложили. Заодно я глянула, сколько полагалось мяса в этот день. «Шефа» готовила тефтели, и мяса было выписано не­много. По семьдесят граммов на человека.

Ничего бы и не было, если бы, после праздников, не при­шла бы ко мне бухгалтер, с просьбой подписать меню-рас­кладки. Обычно я делала это автоматически, а тут вспом­нила, что за четвёртое я уже расписывалась.

И когда я дошла до меню за четвёртое число, я оторопе­ла. В макароны было выписано по десять граммов масла. А на второе был выписан гуляш, и — по сто двадцать грам­мов мяса на человека. Ну да, перед праздниками!

И меню, естественно, было другим. Совершенно чистым. Повариха Люда была права. Вот где, вот откуда шло глав­ное воровство! И, кажется, теперь я смогу это доказать!

— Ну-ка, дайте мне это меню, — сказала я бухгалтеру.

От неожиданности она мне позволила схватить меню. Я

шла по направлению к кабинету директора, а бухгалтер се­менила за мной, приговаривая:

— Наталья Петровна, да вы что? Наталья, остановись!

Директор была на месте.

— Галина Николаевна, я пришла к вам с неоспоримы­ми фактами воровства, — сказала я, и изложила суть де­ла. — И если вы говорите, что нам мало отпускают продук­тов, что нам дают с базы плохое мясо и плохое масло — то позвольте вам не поверить! Вот, оно перед вами — доказа­тельство вашего вранья! И это — не просто враньё. Это — двойная бухгалтерия, это — уголовное дело.

— Что вы такое говорите, Наталья Петровна? — зало­потала бухгалтер. — А как же это можно доказать?

— А у меня бракеражный журнал есть! Бракеража го­товой продукции! Я там записываю, между прочим, и что было приготовлено, и что заложено, и выход готовой про­дукции. А я в этот день проверяла, и там есть не только моя подпись, но и шефповара! Сейчас я пойду, и принесу это журнал!

Это и была моя ошибка. Надо было взять журнал до это­го разговора, потихоньку. И когда я, со свёртками меню под мышкой, подошла к кухне, чтобы взять бракеражный журнал...

Всё-таки телефон — великое изобретение человечества. Пока я шла по переходу из школьного корпуса в спальный, а потом, по переходу, в столовую...

Вероятно, директор позвонила «шефе». Когда я пришла на кухню, журнала на месте не было.

— Любовь Андреевна, дайте мне, пожалуйста, браке­ражный журнал, — попросила я «шефу».

— Как, Натальюшка, а ты разве его не забирала?

— Любовь Андреевна, отдайте журнал. Я его не заби­раю к себе, вы же знаете. Всегда тут пишу, на месте.

Я опустилась на стул, в комнатке для своих. Мне уже было всё ясно. Я даже с каким-то интересом смотрела, как «шефа» делает вид, что ищет журнал, заглядывая в разные ящички, в тумбочки, за буфет. Хорошая актриса пропала в нашей «шефе», честное слово. Ну а я — дура, просто ду­ра. Ученица школы для дураков.

— Ладно, Люба, не трудись. Всё ясно.

Я поднялась из-за стола. Ноги отяжелели и не хотели двигаться.

— Натальюшка, может, чаю попьёшь? — елейным го­лоском спросила «шефа».

— Не хочу я, Люба, твоего чаю, — ответила я и напра­вилась в свою «келью», таща с собой уже совершенно бес­полезный свёрток с меню-раскладками.

Они украли бракеражный журнал. Воры! Воры!

Я сидела и смотрела на «Умиление».

Батюшка Серафим, не оставь меня, сироту твою. Матерь Божия, не оставь меня. Господи, Иисусе Христе, помилуй меня, грешную.