Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Ляся. Пепс грустит
Эта девочка‑канатоходец прямо‑таки изводит Артемку. Она останавливается и смотрит на него, щурясь и улыбаясь. Но лишь Артемка подойдет ближе, она делает строгое лицо и уходит. Нет, Артемка к ней больше никогда не подойдет и не заговорит. Ей, наверно, завидно, что с ним дружит сам Пепс. Ну что ж, он, Артемка, знает, о чем поговорить с мужчинами, оттого мужчины и водят с ним дружбу. А о чем ему говорить с ней? Но, когда девочка ходит по канату, Артемке делается жалко ее. Он и сам не знает почему. Может быть, потому, что ей страшно ходить по канату. Да, Артемка уверен, что ей страшно. Он однажды видел, как у нее соскользнула нога и она не могла найти равновесие. Но и тогда она все складывала губы в улыбку, потому что на арене полагается улыбаться, а губы не слушались и от страха прыгали. Артемка хотел подбежать под канат и поймать ее, если б она сорвалась. Но она не сорвалась, и Артемка даже немного пожалел об этом, потому что как бы это было хорошо, если б она падала, а он подскочил бы и подхватил ее. Но, хотя Артемка и решил больше с ней не разговаривать, все‑таки заговорить пришлось. Как‑то зашел он в комнату деда, а на топчане сидит девочка‑канатоходец и разматывает удочку Увидя Артемку, она растерянно встала и поставила удочку в угол. – Ты зачем мою удочку трогала? – обрадовался Артемка случаю придраться. Девочка взмахнула ресницами и, обдав Артемку холодом светлых, каких‑то сиреневых глаз, пошла к выходу. – Подожди, – сказал Артемка, сразу меняя тон. – Ты не думай… Разве ж мне жалко?.. Я только так… Девочка остановилась у дверей и опять сощурилась. – А я твоей удочкой здесь рыбу ловила, – поддразнила она. – Вот же какая ты… смешная! – сказал Артемка снисходительно. – Разве ж это игрушка?.. Я этой удочкой настоящую рыбу ловлю в море, понимаешь? Я раз этой удочкой такую сулу поймал, что сам испугался: думал – акула. Девочка улыбнулась. – А где же твои обещанные туфли, в каких и Царевы дочки не ходят? – вдруг спросила она. – Сделаю, – серьезно ответил Артемка. – Только вот товар достану – и сделаю… А насчет рыбы ты не сомневайся, хоть у Пепса спроси. А то – чего лучше – пойдем с нами. Хочешь? – Хочу, – быстро согласилась девочка и перестала улыбаться. – Ну вот! – обрадовался Артемка. – Сейчас Пепс придет и потопаем. Тебя ж пустит Кубышка? Кубышка – отец девочки, клоун. Девочке смешно: – Пусть только не пустит, я ему покажу! На небе ни облачка. Солнце заливает море, а в море прыгают, слепя глаза, миллиарды светлых точек. У Пепса на лице блаженство. Голова его еще кружится после вчерашнего успеха. Ведь он так любит театр! Правда, это было не в театре, а в цирке, но и в цирке тоже хорошо. Радует Пепса и солнце. Оно сегодня такое жаркое, что прогревает Пепса насквозь. Пепс никогда раньше рыбу не ловил, а только мечтал об этом. Но ему сейчас кажется, что когда‑то, давным‑давно, он так же вот сидел над водой, так же смотрел на поплавок, жмурясь от солнца, и так же было у него легко и приятно на душе. Все радует сегодня Пепса, но больше всего – что рядом с ним сидят Артемка и сиренеглазая девочка. Может быть, и на душе потому так тепло, что вот сидят они здесь, рядом, болтают и доверчиво кладут свои маленькие руки на его большую черную руку, когда о чем‑нибудь спрашивают. – Когда я была маленькая, – рассказывает девочка, – мы ходили с Кубышкой по дворам. Кубышка играл на скрипке, а я танцевала. И с нами еще ходила собака Мотька. Только она была глупая. Ее Кубышка каждое утро учил танцевать, а она только лизала ему пальцы и визжала. Так и не выучилась! – И у меня тоже бил собака, – сказал Пепс, – я гулял с ней по Фридрихштрассе. Она увидела полисмен и сказала: «Гав!» И полисмен убил моя собака. – Собака собаку всегда тронет, – заключил Артемка. – А почему тебя на афишах печатают: «Мамзель Мари»? Ты не русская? – спросил вдруг он девочку. – Не мамзель, а мадемуазель, – поправила она. – Это для публики, чтоб думали, будто мы французы. А меня по‑настоящему зовут Маруся. И, кроме того, Ляся. Это меня так папа зовет. – А почему твоего отца зовут Кубышкой? – А это потому, что у него такая голова, на кубышку похожа… Это я его так назвала – Кубышка. – У нас на базаре одну торговку тоже смешно зовут: Дондышка. Она когда напьется, то говорит: «Эх, выпила все до дондышка!» Лясе показалось это смешным. Засмеялся и Пепс, хоть и не вполне понял. Поощренный, Артемка начал рассказывать одну смешную историю за другой. У Пепса от смеха тряслись плечи, а у Ляси даже слезы на глазах заблестели. – Ой, какой же ты смешной! – заливалась она, падая головой Пепсу на колени, и Артемке казалось, что в горле у нее колокольчик звенит. – Да ты ж настоящий артист! Вдруг лицо ее стало серьезным. – А знаешь что, – сказала она: – ведь ты сможешь и Джона сыграть! Конечно, сможешь, я даже уверена! – Какого Джона? – не понял Артемка. – Ну, Джона, понимаешь? Самарин новую пантомиму ставит: «Дик, похититель детей». Там есть две роли: девочки Этли и мальчика Джона. Это дети американского миллионера. Этли буду играть я, а Джона некому играть. Я слышала, как Самарин говорил хозяину: «Черт возьми, где бы это достать мальчишку?» Хочешь, я скажу ему? – Что ты! Разве ж это можно? – Артиомка, клювает! – крикнул Пепс. Поплавок Артемкиной удочки плясал как бешеный, но Артемка смотрел не на поплавок, а на Лясю и по лицу ее старался узнать, дразнит она его или говорит серьезно. – Но почему же нельзя? – сказала она, и лицо ее приняло рассудительное выражение. – Конечно, можно. – Да я ж… – Артемка запнулся. – У меня ж и пояса нету… – Пояс тебе дадут, – успокоила она. – И чулки, и ботинки, и тужурку – все. Правда, дядя Пепс? Ну, хочешь, я скажу? В тот же день Шишка сказал Артемке: – Сдается, парень, тебе оракул выпал. Иди, Самарин зовет. Он там, у грека в кабинете, сифон пьет. Не иначе, как на работу нанимать будет. Акробатом. А может, по шее накостыляет. Очень даже просто: не шляйся па даровщину в цирк. Но Артемка лучше знал, зачем его зовут, и немедленно явился в знакомую уже комнату. Там, как и раньше, за столом сидел горбоносый грек и считал на счетах, а Самарин, сидя напротив, глотал коньяк и запивал сельтерской. Видя, что на него не обращают внимания, Артемка сказал: – Вы звали меня? Самарин взглянул, выпучил глаза и, не успев проглотить, прыснул сельтерской на пол: – Ой, умру!.. Убил!.. Посмотрите, посмотрите на это чучело!.. Сын миллионера!.. Без пояса!.. Заплатанный!.. Ха‑ха‑ха!.. – Это тот мальчик, что пантомиму нашел, – узнал грек. – О, хороший мальчик! Только дырок много. – Ой, да хоть не смешите вы!.. Дырок много! Да он весь сплошная дырка! И сейчас же, как будто и не он только что смеялся, деловито сказал: – Ну, приходи в пять часов на репетицию. Да подпояшься чем‑нибудь! Миллионер! Артемка вышел красный и растерянный. Он не знал, чего ему больше хотелось: обнять Самарина или стукнуть его кулаком по животу, чтоб не хохотал. К пяти часам собралось на репетицию человек пятнадцать. Пришел и Пепс Он был, видимо, чем‑то встревожен и нервно поворачивал голову ко всякому, кто заговаривал о пантомиме. У Артемки горели уши. Ляся сидела рядом и ободряла: – Ты не бойся! У тебя обязательно выйдет. Из‑за портьеры появился Самарин. От него несло перегаром, но к этому все привыкли. – Ну‑с, так, – сказал он, садясь на столик посредине арены. – Можно начинать. Пантомиму все знают? Нет? Слушайте. У миллионера Уптона двое детей Этли и Джон. Их выкрадывает знаменитый похититель детей, негр Дик Бычий Глаз. Смелый мальчик нашел способ бежать, но Дик догоняет детей и жестоко избивает. Между тем миллионер обратился к знаменитому сыщику Нату Пинкертону. Сыщик находит преступника и освобождает детей, а Дик кончает жизнь на электрическом стуле. Ну‑с, начнем! Картина первая: Джон и Этли играют в теннис. Шишкин внук, становись здесь, Мари, стань напротив. Начинайте! Вслед за тем Самарин срывается с места и в ужасе кричит: – Стой! Стой! Ты что делаешь? Что ты де‑е‑елаешь? – Играю, – говорит огорошенный Артемка. – Играешь? Во что играешь? Во что? – Ну, в бабки… – В бабки?.. О боже мой! Да где же ты видел, чтобы дети американских миллионеров играли в бабки? В теннис, понимаешь, дурья голова, а не в бабки! В бабки играют дети сапожников, а не миллионеров. Становись сюда. Смотри, как я буду играть с Мари. Я бью по мячу. Мари отбивает мяч. Я опять посылаю мяч, Мари вернула. К удивлению присутствующих, Артемка довольно сносно подражает. Ляся хлопает в ладоши и радуется: – Ну, вот видишь! Я же говорила! – Так, – кивает Самарин, – правильно. Совсем другое дело. Правильно. Ну‑с, в это время Дик со своими сообщниками перелезает через забор и прячется в кустах. Забор здесь. Кусты здесь! Пепс, лезь! Пепс поднимается с места, в волнении глотает воздух и опять садится. – Ты что? Нездоров? – спрашивает Самарин. Пепс хочет ответить, но только проводит ладонью по лицу. – Ну, что же ты? Пепс поднимается, вздыхает и направляется к «забору». «Пьяный, – решает Самарин. – Или влюбился в кого?» Репетиция продолжается. Но одно дело – играть в теннис, а другое – показать манеры сына американского миллионера. Самарин ругает Артемку идиотом, сапогом, растопыренной лягушкой. У Артемки от старания взмокли волосы, но манеры не получаются А тут еще Артемка высморкался без помощи платка. Увидя это, Самарин отпрянул назад и в ярости закричал: – Вон! Вон с арены! Чтоб духу твоего здесь не было! Искалеч!.. Артемка в страхе бросился на конюшню, где стояла цирковая лошадь Роза. Но Самарин «отошел», и Артемку вернули на арену. Когда наконец Самарин объявил, что «на сегодня хватит», Артемка пробрался в дедову комнату, лег там на топчан лицом вниз и расплакался. С тех пор как умер отец, он ни разу не плакал, а тут слезы так и лились, и от них щеки его стали мокрыми. Он всхлипывал и рукавом утирал лицо и не видел, что над ним стоит Ляся и жалобно кривит губы. А потом, когда увидел, то сказал: – Ну, чего ты?.. Сама втравила меня, а теперь смеешься… – Я не смеюсь, что ты! – сказала Ляся. Она села на топчан, обняла Артемкину голову и поцеловала его в мокрую щеку. И от этого Артемке еще больше захотелось плакать. – Ты понятливый, – утешала она его, – только у тебя манеры не такие. Вот в Астрахани Джона играл гимназист. Он совсем плохо играл, а манеры у него были настоящие. А ты нос пальцами вытираешь, кулаками все время размахиваешь и в затылке чешешь. Потому на тебя Самарин и кричит. – И черт с ним! – сказал Артемка, все еще всхлипывая. – Пусть он сам и играет Джона, когда так. – А знаешь что? Пойдем сейчас на арену и будем сами репетировать. Там уже никого нет. Пойдем! – Как же это? Без Самарина? – А на что он нам! Я ведь знаю, как эту роль играть. Я четыре раза в этой пантомиме участвовала. Пойдем, а? Артемка посмотрел на нее, вытер в последний раз рукавом лицо и поднялся с топчана. – Ладно, – сказал он, – но только чтоб без насмешек!.. Уже на другой день Самарин заметил, что в движениях Артемки стало больше уверенности и сдержанности. Правда, когда он ходил по арене, то все еще двигал локтями и плечами, будто пробирался сквозь толпу, но уже затылок не чесал и кулаками не размахивал. А еще спустя два дня перестал и локтями двигать. Особенно Артемке не давалась сцена, в которой Джон смело и с достоинством отказывается написать отцу письмо с просьбой о выкупе. Но, когда удалась и эта сцена, Самарин, не знавший, что наряду с ним действует другой режиссер, хвастливо воскликнул: – Видали? Да я медведя научу герцогским манерам, а не то что… И тут же придумал историю, как у него в Ярославле роль принцессы исполнял бродяга и как к этому бродяге приходили объясняться в любви местные поклонники. Артемка ободрился и повеселел, но поведение Пепса его тревожило и озадачивало. А с Пепсом действительно творилось что‑то неладное. На репетиции он опаздывал, а раз и совсем не явился, так что за ним пришлось посылать деда Шишку. Репетируя, он нервно поводил плечами, будто ему было холодно. От прежнего энтузиазма, с которым он играл Бульбу, не осталось и следа. Он поблек и, казалось, даже похудел. В глазах его были тревога и тоска. «Что такое?» – думал Артемка. В эти дни, занятые репетициями, ему почти не приходилось оставаться с Пепсом наедине. Но раз, заглянув в конюшню, Артемка увидел, что Пепс стоит перед Розой, гладит ее между ушами и что‑то тихо говорит. Артемка подумал, что Пепс болен, и спросил: – Ты что? Нездоров? Пепс взглянул и покачал головой. – Здесь, – показал он на сердце, – очень болит. Он еще что‑то хотел сказать, но пришел конюх, и Пепс замолчал. А потом Артемку и Пепса позвали на репетицию. Так Артемка и не узнал, отчего загрустил его приятель.
|