Необычное богослужение 2 page

- Кстати, граница с Россией сейчас открыта на Псоу, имейте в виду! Если хотите родных проведать, то сейчас для этого самое лучшее время...

Услышанная новость взволновала меня.

- Спасибо, Валера, и за сетку и за новость!

В молитвенном доме меня познакомили с плечистым русоволо­сым парнем лет тридцати пяти.

- Игорь, - представился он. - Старший следователь. Прошу благословения на венчание, батюшка! Стыдно сказать, уже двух детей имею, а только сейчас венчаюсь... Можно я поисповедуюсь, а потом и жена?

После исповеди мы договорились все совершить утром.

Народ каким-то образом узнал о предстоящем торжестве и на­бился в большую комнату. На мою просьбу не шуметь и слушать молитвы люди вразнобой ответили громкими возгласами:

- Не первый раз, батюшка! Мы свое дело знаем! Помолимся вме­сте, чего уж там!

Среди молящихся я заметил нескольких парней в подрясниках, стоящих в стороне в углу. Все они были мне незнакомы. Среди них выделялся статный крепыш зрелых лет, искоса поглядывавший на меня. Чин венчания прошел радостно и торжественно, дом огла­сился шумным разноголосым пением: «Исайе, ликуй, Дева име во чреве, и роди Сына Еммануила, Бога же и Человека, Восток имя Ему: Егоже величающе, Деву ублажаем». Невеста краснела под венцом, жених принял солидный вид.

После причащения Игорь обратился ко мне:

- Батюшка, хотелось бы с вами потолковать с глазу на глаз...

- Хорошо, давай вечерком встретимся, когда люди разойдутся.

Во дворе меня окликнули:

- Благословите, батюшка!

Ко мне подошел старший из незнакомых мне парней:

- Можно посоветоваться? Меня зовут Георгий. Приехал я из Ново-Афонского монастыря, послушник.

- А почему здесь оказался?

- Скажу прямо: за непослушание! Позвольте кратко расска­зать... Одно время я ходил по Днепру на пассажирском теплоходе помощником капитана. У нас произошло столкновение - в борт ударила баржа. Понятно, сразу паника... Туристы попадали в во­ду. А большинство сами попрыгали: думали, теплоход утонет, а он на плаву остался... Дело было осенью, в ноябре, уже мелкий ле­док поплыл. В холодной воде люди больше двух минут не живут. Спустили мы шлюпку, чтобы людей спасать. Только подплывем к кому-нибудь, а его уже нету... Только с десяток спасли, а потону­ло человек сорок... С тех пор у меня нервы расшатались. Поэтому мне машину нельзя водить. Да и вообще, кстати сказать, жизнь не заладилась... Ну, подался я в монастырь. Посадили за баранку на­сильно, как я ни отказывался. Дальше - больше. Попал в аварию. Игумен мне сразу после аварии говорит: «Все равно будешь у меня шофером!» - «Мне нельзя», - говорю. Тот ни в какую: «А я при­казываю!» Ну я ему и ответил: «Приказывай своим келейникам, а не мне!..» Так на Псху и оказался. Слышал, что в вашем скиту по­ка места нет, но если что, имейте меня в виду...

Он взял благословение и молча ушел в дом.

Двое послушников, издали следившие за нашей беседой, по­дошли вместе. Послушник Арсений, лет двадцати пяти, худень­кий, стройный, понравившийся мне с первого взгляда, имел бла­гословение от игумена Ново-Афонского монастыря попробовать себя в уединенной жизни и искал место для своей кельи. Мы раз­говорились:

- Поищи вниз по Бзыби, там есть безлюдные ущелья, - посове­товал я ему.

- А возле вас нельзя?

- Возле нас подходящих мест нет. Была поляна, но там уже наш иеромонах поселился. А в верховья Бзыби идти очень далеко.

- А к вам можно прийти, посмотреть, как вы живете?

- Арсений, приходи в любое время, когда хочешь...

Мы расстались, чувствуя, что наши отношения установились сами собой. Другой послушник, Филарет, совсем молоденький па­ренек с Западной Украины, искал на Кавказе пустынников. Он по­глядывал на меня с недоверием, крутя тонкие черненькие усики:

- У вас скит от Троице-Сергиевой Лавры?

- Да, от Лавры.

- Бывал там, поступал в этом году в семинарию. Срезали меня. Теперь вот место ищу. Домой ехать неохота, а в уединении жить, чувствую, не потяну. У вас в скиту все забито. А на службу или по­исповедоваться благословите приходить?

- Приходи, только я не всегда в скиту. Там отец Ксенофонт слу­жит, с ним договаривайся.

С Игорем мы встретились в молитвенном доме в шестом часу ве­чера. Где-то неподалеку, по огородам, несся звонкий лай собаки, должно быть, преследующей лису.

- Тоже ловит кого-то! - беззвучно засмеялся следователь. - Так и я, батюшка! Ловить ловлю, а радости нету.. Почему, не знаю...

Он сосредоточенно задумался, собрав лоб в крупные морщины:

- Понимаете, с самого детства мне было неприятно зло и я всегда заступался за слабых. А когда подрос, подумал-подумал и подался в милицию, чтобы со злом бороться. Выучился, долж­ность получил. Только вот в чем дело: всякие преступления умею распутывать, а на душе иной раз так тяжело, что смотреть на мир воротит.. Начал-то я бороться с людьми, а теперь с кем бо­рюсь? Не пойму...

- Поясните, пожалуйста, - попросил я задумавшегося следо­вателя.

За окном послышалось негромкое позвякивание колокольчи­ков возвращающихся с пастбища коров.

- Видите, батюшка, чем больше я работаю, тем сильнее убежда­юсь, что люди сами по себе таких ужасных дел, какие творятся, де­лать не могут. Просто мозгов не хватит у нормального человека, тем более у ненормальных. Настолько изощренная хитрость и злоба, что становится порой страшно. Мне иногда кажется, что борюсь с самим дьяволом! Вот когда пошли такие дела, я к Церкви обратил­ся, моя жена тоже. Стало полегче, но все равно непонятно! Растол­куйте мне, прав я или нет! - Он вопросительно посмотрел на меня.

- А кого вы, собственно, ловите?

- В нашей работе следователей есть определенные типы людей, совершающих преступления. У одних это наследственное воров­ство. В Ростове, к примеру, были улицы, где жили поколения воров, которые ничего не делали, только воровали и грабили. У них даже выражение лиц одинаковое. Вторые - это погнавшиеся за «легки­ми» деньгами, хищения, кражи и тому подобное, и пойманные с поличным. Это, так сказать, бытовики. Но самое страшное, ког­да человек разрешает себе наслаждение злом и идет на все, даже на убийства. Тогда как будто какая-то злая воля берет над ними власть, и такие люди, внешне выглядящие обычно, незаметно, ду­шой словно уподобляются дьяволу или не знаю кому - настолько коварны и хитроумны их уловки и приемы! И поймать таких зло­деев очень трудно. Они и сами не знают, когда пойдут на очередное преступление. Мне представляется, что именно в таких случаях мы боремся уже не с людьми, а с дьяволом.

- Игорь, это все темные тайны мира сего, и тебе довелось до­браться до самых истоков зла. Те, кто возлюбил мир сей без Хри­ста, разлагаются заживо - и душевно, и телесно. А дурные страсти разрушают жизнь человека полностью! Ведь убийства большей частью происходят из-за чего?

- На почве ревности и денег, как водится.

- Так. Значит, похоть и сребролюбие - мотивы убийств?

- Верно.

- А все подобные страсти - слуги дьявола. Кто попал в его лапы, теряют человеческий облик и сами становятся подобными демо­нам. Дьявол - человекоубийца искони, как сказано в Евангелии. Все раскрываемые вами ужасные преступления зарождаются отту­да, из сатанинских изощренных замыслов, поэтому их трудно рас­крывать. А раскрыв, трудно удержаться от гнева и ненависти...

- Вот это самое, батюшка, и мучает меня! - Следователь силь­но поскреб затылок. - Иногда враг страшно нападает! Я тогда ла­даном кажу в нашей комнате и кроплю все вокруг себя крещен­ской водой.

- Конечно, от крещенской воды и ладана враг притихает на вре­мя, но бороться с грехом ты должен сам.

- Почему же грех так силен, батюшка?

- Потому что мы сами потворствуем ему!

- Это точно. А как бороться? - Игорь с надеждой посмотрел на меня.

- Иисусовой молитвой! Только верующая душа может противо­стоять злу. Иначе сама заболеет и споткнется, ища выход в алкого­ле, или же попадает в рабство ко злу и гибнет. Чтобы не погибнуть, нужно жить по Христу.

- А как жить по Христу? - Следователь весь ушел во внимание.

- Истоки всякого зла - в дурных помыслах и желаниях. Если начнем сразу отсекать дурные мысли, к нам придет помогающая и укрепляющая благодать Божия. Мы лишь тогда понимаем, что помыслы являются нашими врагами, когда пытаемся отка­заться от них!

- Разве можно избавиться от помыслов?

- Можно. Для этого есть Иисусова молитва!

- Слышал о ней, батюшка. Но каюсь - не пробовал ею молиться!

- А вы попробуйте, - и увидите ее силу! Еще есть исповедь, Причащение и Евангелие. Чем труднее вам на работе и в жизни, тем чаще исповедуйтесь и причащайтесь.

- Я исповедуюсь, но снова грешу...

- Исповедь, без твердого обещания впредь не грешить, - это пу­стословие и еще один грех пред Богом. Если мы невольно снова со­вершаем грехи, то единственный выход - постоянное покаяние и обещание Богу больше не грешить.

- Буду стараться, батюшка Симон, благословите!

Он протянул мне свои широкие ладони.

- Верю и надеюсь. Пусть Господь сохранит вас и вашу семью!

На прощание я обнял его и подумал: «Какой умница! Есть же такие парни на белом свете... Ими только все и держится!»

Упрочь целомудрие души моей, Боже, Твоей животворящей благодатью. Укрепи сознание грехов моих ясновидящей мудро­стью Твоего Святого Духа. Исполни сердце мое чистотой святости Твоей, ибо Ты целиком вселяешься в меня, забывая о Самом Се­бе, как и я забываю самого себя, погружаясь в светлейшие сияния славы Твоей, Христе. Развей напрочь мифы души моей о земной тщеславной любви, чье имя - убийственная привязанность, но войди в глубины души моей, призывающих Тебя испокон веков, чтобы они навечно соединились с глубинами Небесной природы Твоей, Боже. Тогда Ты всецело становишься мной, а я теряю это ничтожное самодовольное «я», исчезающее, как дым на ветру, и безмерные пространства бытия Твоего становятся пресвященней­шей Троичностью непостижимой Твоей любви.

ПОСЛЕДНИЕ ВРЕМЕНА

Избравшие мир сей привременный делаются страдальцами его в тревогах, страхах, напастях, болезнях и смертях. Избравшие Цар­ство Небесное становятся святыми мучениками Его ради Христо­вой любви. И первые пожинают горькие плоды страданий своих ради мира сего: разочарование от неудач, уныние от крушения на­дежд, тоску по несбывшимся мечтам, отчаяние от крушения всей жизни и, под конец, вселение в пламенеющие бездны. А вторые на­слаждаются венцами мученичества ради Христа: чистотой сердца, просвещением ума, благодатным веселием души, зрящей Христа в сокровенной обители внутри себя, восседающего на Престоле сла­вы одесную Отца Небесного в сиянии Святого Духа.

Меркнущее солнце медленно пряталось за скальный гребень Бзыбского хребта, когда я, нагруженный маскировочной сеткой, банкой зеленой краски и продуктами, карабкался по скалам, под­нимаясь к милой церквушке Рождества Пресвятой Богородицы. Наконец, переведя дух, я сбросил тяжелый рюкзак и присел на пороге. Удивительно, что в то время все эти переходы вверх и вниз по крутым склонам представлялись мне утомительным и изматы­вающим трудом, но они же и оздоравливали тело и душу, как это видится ныне. Когда впоследствии, ради постоянного пребыва­ния в молитве, я оставил всякое движение, то ослабело не только тело, но и молитва. Не всегда то, что кажется трудным, является таким и на деле: зачастую все эти трудности являются признака­ми нашего физического и душевного здоровья. Бог именно поэто­му и дает нам преодолевать их, сначала укрепив наше духовное и физическое состояние.

Следующий день выдался жарким, но с белоглавых вершин ве­ял порывами холодный ветер и приятно охлаждал тело. Зеленой краской я разрисовал бревенчатые стены кельи, имитируя хвойные лапы, раскинул по крыше маскировочное покрывало и отошел в сторону полюбоваться сделанной работой. Теперь церковь выгля­дела издали как большой зеленый камень. Порадовавшись этому эффекту, я вспомнил с признательностью Валеру; благодаря его заботе теперь можно чувствовать себя в безопасности.

Тем временем ветер усилился. Иногда он врывался в открытые окна и дверь и ворошил страницы книги на столике, которую я читал: «Жизнеописание Афонских подвижников благочестия». В этой книге посчастливилось найти много дельных советов для желающих уединенного жития, и я углубился в нее, подчеркивая важные для меня места. Скоро почти все строки оказались под­черкнуты, настолько ценны оказались для меня сведения о мона­шеской жизни, не подвергнутые редактированию.

Жары в келье не ощущалось, поэтому я разжег печь, чтобы сва­рить похлебку из чечевицы. Страница за страницей увлекли ме­ня настолько, что я забыл обо всем. Краем уха мне послышалось странное потрескивание. Я осмотрелся: в келье все было в поряд­ке. Этот треск доносился снаружи. Неторопливо я вышел из ке­льи и обомлел - горела бездымно сеть, которой я укрыл кровлю. Полыхая веселым ярким пламенем, она на глазах превращалась в пепел. Занялся огнем даже желтый пластик.

Как нарочно, в канистре воды находилось всего на донышке, а бежать за водой не позволял пожар. Не раздумывая, я кинулся на крышу и голыми руками принялся гасить пламя, сбивая его, срывая остатки горящей сети с крыши и бросая объятые пламе­нем клочья вниз, на скалы. Но огонь с жуткой веселостью, слов­но играя, сильно занялся в другом месте, охватив большую часть крыши. В отчаянии, понимая, что все кончено, я закричал: «Пре­святая Богородица, ведь это Твоя церковь! Помоги мне, погаси по­жар!» Гудящие и пляшущие языки пламени стали уменьшаться, словно придавленные невидимой силой, и внезапно исчезли, как будто не было никакого пожара. Лишь обгоревшие куски маскиро­вочной сетки, листы превратившегося в пепел пластика и садня­щие обожженные руки свидетельствовали об обратном.

Я упал на колени: «Слава Тебе, Пресвятая Богородица, Заступ­ница наша и Защитница! Если бы не Ты и не Твоя скорая милость, эта церковь сгорела бы дотла! Пусть теперь она стоит без сетки, как есть... Если Ты не сохранишь келью Своим милосердием, как я могу ее уберечь?» Оставшиеся недели прошли спокойно: верто­лет не пролетал, и я перестал пристально вглядываться в тревож­ный горизонт. Ночные дожди смыли остатки обгоревшей сетки, а дыры от сгоревшей кровли я заткнул остатками пластика. Только черные пятна пожарища на крыше безмолвно говорили о минув­шей опасности.

В скиту при моем появлении началась суматоха. Навстречу выбежал взволнованный Аркадий, поправляя сползающие на нос очки:

- Батюшка, чудеса! Отец Пимен приехал!

Новость удивила меня:

- Правда? А где он сейчас?

- Беседует с людьми на Псху. Потом сюда собирается! Шишин заехал на лошади и сообщил.

Пока мы наводили в доме и на кухне порядок и чистоту, насколь­ко это было возможно, со двора донесся знакомый зычный голос:

- Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!

- Аминь! Аминь! - ответили мы с послушником в два голоса.

Во дворе начались приветствия: с верхней поляны спустились отец Ксенофонт и послушник Евгений. Архимандрита сопрово­ждали два монаха: один высокий, худой, склонявший в разгово­ре голову на плечо, другой помоложе, расторопный и бойкий, по виду - келейник.

- Отец Симон, а мы к тебе! Как спасаешься?

- Твоими молитвами, отче! Благослови...

Отец Пимен представил мне своих спутников: высокого и худого иеромонаха Онуфрия и молодого иеродиакона Симеона, с юноше­ской кудрявой бородкой.

- Ты на вертолете прилетел, отче? - спросил я после приветствий.

- Ново-Афонский монастырь машину дал, «Газель», на ней и до­брались. До сих пор спину ломит. Лучше бы летел вертолетом... Ме­сто для нас найдется?

- Найдется, найдется... - захлопотал Аркадий, указывая, где можно устроиться.

- Отец Симон, благословите, я уйду в палатку, а отец игумен пусть устроится в моей комнате, - выступил с дельным предложе­нием Евгений.

После молебна в новопостроенной церкви в честь великомуче­ника Пантелеймона, за вечерним чаем мы проговорили допоздна. Архимандрит поведал нам, что монастырь быстро возрождается, хотя возникло много проблем с местными жителями, пока еще живущими в стенах обители. Святейший Патриарх Алексий при­нимает участие в возрождении северной святыни, так как с юно­сти любит эту известную обитель. Маленький отец Херувим теперь знаменитый духовник, и к нему теплоходами едут паломники на исповедь и совет.

- Ты бы хотел посетить наши края, отец Симон? - полюбопыт­ствовал мой друг.

- С радостью! - ответил я, видя для себя пользу пообщать­ся с монахами, и особенно с монастырским духовником, отцом Херувимом.

- Это хорошо! - удовлетворенно улыбнулся мой друг. - А что, литургию послужим в вашем новом храме? Когда-то мы мечта­ли его построить, а теперь он уже стоит... Дивны дела Твои, Го­споди! Это все ты построил, Симон?

- Большую часть церкви срубил твой постриженник. Я толь­ко начал стройку, а все остальное — его рук работа! Верно, отец Ксенофонт?

- Простите, отче, что построил сруб с недостатками: углы плохо связал, - смиренно откликнулся иеромонах.

- Это ты видишь сам свои недостатки, а на мой взгляд - непло­хо сделано!

Архимандрит критическим взглядом еще раз окинул нашу церк­вушку, затем обернулся ко мне:

- Отец Симон, а на Грибзу сходим?

- Это можно. Все пойдем? - уточнил я.

- Ну, кто там уже был, может не ходить. А мне интересно взгля­нуть. Впрочем, кто хочет, может пойти с нами...

- Я пойду, если благословите! - Аркадий с надеждой посмот­рел на игумена, который одобрительно похлопал его по плечу. В поход решили пойти и спутники моего товарища - иеромо­нах с иеродиаконом.

- Тогда утром и двинемся на Грибзу. Только долго не будем за­держиваться, глянем, - и обратно. Мне скоро уезжать, время под­жимает. Дела, дела монастырские ждут, - вздохнул отец Пимен.

- Батюшка, приглашаю вас в гости осмотреть мое уединение!

Иеромонах Ксенофонт махнул рукой в сторону леса. Архиман­дрит вопросительно посмотрел на меня.

- Это недалеко, отче. На ореховой поляне, - пояснил я.

Возле шалаша, над которым крутился столб мошкары, игумен остановился в недоумении, затем обошел аскетическую построй­ку вокруг. Отец Ксенофонт пролез внутрь, приглашая моего друга следовать за ним.

- Нет, нет, туда я не пойду, - запротестовал наш бывший ски- тоначальник. - И вообще, я не одобряю таких сооружений. Это какой-то запредельный аскетизм. Тут и умом можно тронуться... Нет, это не по мне, отец Ксенофонт. В такой конуре просто нельзя жить, это мое мнение...

- А мне на Серебряном строят келью, отче! - высунул в проем свою голову иеромонах.

- Такую же, как эта? - строго спросил игумен.

- Нет, нормальную, как у отца Симона!

- Ну, тогда другое дело, - с облегчением вздохнул архимандрит.

На следующий день мы ходко поднялись на Грибзу. Эти места навеяли игумену много воспоминаний. Он долго ходил по чернич­ной поляне, углубившись в себя:

- Вот бук, который мы тогда пилили. Чуть не убил меня... Вот место, которое тогда я выбрал себе под келью, до сих пор мне нра­вится... А церковь просто отличная! Дай-ка я ее сниму... Стань ря­дом, отец Симон! Теперь я за тебя спокоен, все сделано добротно, - по-хозяйски осматривал наши места архимандрит.

- А в верхнюю келью поднимемся? - спросил я.

- А где она? - вопросом на вопрос ответил гость.

Я указал рукой вверх. Архимандрит взглядом измерил высоту.

- Спасибо, отче, конечно, хочется посмотреть, но вряд ли под­нимусь. - Он с сомнением покачал головой. - Силы уже не те... Вы готовьте ужин, а я здесь с четочками на скамье посижу. Вид просто замечательный...

Под отблески вечерней зари на склонах Чедыма поляна мед­ленно погружалась в темноту. Фейерверки светлячков в зарослях черники начали свой ночной танец. До ужина игумен сидел на скамье и все глядел на горы, пока лиловая вершина Чедыма не ушла в темноту. Поздним вечером мы остались вдвоем в келье, остальные улеглись в палатке. Слышно было, как мой товарищ долго не спал, все вздыхал и ворочался...

На Псху народ не отходил от архимандрита, люди расспрашива­ли о Москве, о Питере, о новом монастыре и новой власти в России. На встречу с почетным гостем собрались все послушники, жившие на Псху. У Василия Николаевича за столом не хватало места.

- А что, отцы-пустынники, если вас так много, вопрос на за­сыпку: поможете мне яблоки собрать? Урожай большой в этом го­ду! Ешьте их сколько угодно!

Хозяин засмеялся, посматривая на всех искоса.

- Это можно, - степенно согласился игумен. - Я тоже потру­жусь в память о прежней жизни.

Яблочный дух носился над осенним садом. Тонко пахло горь­коватым дымом пожухлой листвы. Хрусткие сочные яблоки брыз­гали сладким ароматным соком. Весело ржали лошади, пасшие­ся в луговой траве. В первой летящей паутине уже чувствовалось дыхание осени.

* * *

Яблочным соком и дымом

Праздники осени пахнут.

Яблочным духом незримо

Октябрь распахнут.

Сумерек синяя вьюга

Реет над яблочным краем.

В сложные судьбы друг друга

Мы незаметно врастаем.

Наши пути ненароком

Он пересек не напрасно.

Сделал прозренье - глубоким,

И расставанье - прекрасным!

В путь уходя, друг уставший,

Вдоволь вдохни в этот вечер

Частью души твоей ставший

Яблочный сладостный ветер!

- Хорошо-то как! - Отец Пимен устало откинулся на спинку ска­мьи, когда после сбора урожая мы сидели во дворе за чаем. С луговых займищ доносился немолчный хор лягушек. - Знаешь, отче, я многое передумал там, на Грибзе... Но у нас на Севере тоже неплохо: и приро­да, и монастырь. А главное, там я нашел свое настоящее место в жизни!

- Ну что ж, дай Бог, отец Пимен! Куда Господь привел жить, то и есть наше место...

Архимандрит, не расслышав ответ, продолжал свой рассказ:

- Конечно, с личной молитвой посложнее... Иной раз падаю от усталости, лишь бы выспаться... Зато люди там какие хорошие! Опять же, Бог духовника послал известного... Ну, ты сам все уви­дишь, если со мной поедешь!

- Сразу на остров? - Я пока не представлял себе наш путь.

- Нет, сначала на подворье, в Питер. Потом на нашем катере в монастырь. Но прежде нужно в Сухуми встретиться с отцом Висса­рионом, потом поблагодарить отца Прохора, игумена Ново-Афонского монастыря. Примерно так хотелось бы устроить наш отъезд...

- Знаешь, отче, этот отец Виссарион сильно прославился в Абха­зии во время войны: сколько солдат крестил, целыми ротами, прямо на передовой! И нас всю войну поддерживал, спасибо ему! А с Ново-Афонскими монахами еще ни разу не встречался, очень интересно - поделился я своим мнением. Такое начало поездки по­радовало меня.

Обговорив с послушниками Аркадием и Евгением предстоя­щие работы в скиту на время моего отъезда - сбор орехов и каш­танов и заготовку сухофруктов на предстоящую зиму, мы улетели вертолетом в Сухуми. Монастырский водитель, набрав пассажи­ров и гостинцев, уехал на своей видавшей виды «Газели», спеша выбраться из Псху до начала осенних дождей.

Отец Виссарион, организовав для нас шумную хлебосольную встречу, взялся сопровождать архимандрита и меня в Ново-Афон­ский монастырь в сопровождении молчаливых русских генералов.

- Познакомьтесь, друг Патриарха Алексея! - торжествен­но представил он военным моего друга. - А это... - Абхаз хитро прищурился на меня, затем обернулся к белеющим на горизонте хребтам, вытянув в их направлении руку, и произнес: - Видите эти горы? Это все его владения, он там хозяин!

И, описав рукой полукруг, указал на меня.

Такое кавказское великодушие произвело впечатление на гене­ралов, они заулыбались.

Отец Прохор, игумен недавно открывшегося монастыря и бра­тии в числе десяти человек, был опытным, знающим себе цену приветливым монахом лет сорока. Когда-то он учился в Троице- Сергиевой Лавре в Академии и защитился там по теме «Преподоб­ный Григорий Синаит и его духовные преемники». Уважительное отношение к этому прекрасному человеку скоро перешло в друже­ское общение с ним и его молодым братством. Несколько удивило меня присутствие в одном из монастырских корпусов молодой ху­дощавой женщины в подряснике с маленьким мальчиком лет пяти.

- Это наша швея, а мальчик - ее сын. Живет как монахиня. В общем, «Унесенные ветром», - усмехнувшись, объяснили мне по­слушники.

Перед вечерней службой женщина подошла взять благосло­вение у отца Пимена и у меня, незаметно к нам присматриваясь. Храм монастыря был все также прекрасен в полюбившихся мне с юности росписях васнецовской школы. Медлительный звон с ко­локольни возвестил о начале службы. В одном из приделов мона­хи соорудили престол и жертвенник, и теперь в церкви зазвучали монашеские голоса. Пели они очень молитвенно и красиво. Во всем чувствовалась умелая рука игумена Прохора.

Отец Виссарион после службы позвал меня:

- Слушай, Симон, выручай! Нужно крестить семью редактора московского «Огонька»! Пока архимандрит занят гостями мы про­ведем этот чин вместе!

- А где мы будем крестить людей?

- Как это где? В реке конечно! - решительно сказал он.

- Там же холодно! Осень на дворе, - поежился я.

- Ерунда! Пусть терпят... Ты крести женщину, а я - ее дочь...

- Батюшка, вы старше, вы погружайте в воду женщину. А я - монах, мне лучше девочку окунать...

Мой жалобный голос не был услышан.

- Ты - монах, а я - абхаз! Понимаешь? Мне с женщинами нельзя близко общаться!

Отец Виссарион высказал это чрезвычайно воинственно. Не­смотря на мои опасения, крещение супруги редактора и их до­чери прошло вполне целомудренно. Вскоре поезд увез нас с отцом Пименом в Россию.

Питерское подворье удивило меня своей внушительностью: царский размах чувствовался во всех деталях интерьера. Удру­чало лишь одно: низкое серое небо, отсутствие зелени во дворе и торчащая за бетонным забором унылая кирпичная труба какого- то заброшенного завода. В поисках уединения для молитвы я по­пытался во дворе отыскать какой-нибудь укромный уголок. За стеной корпуса ходил, углубившись в себя, худой монах с острой бородкой и с четками в руках. Приметив в дальнем углу несколько больших мусорных баков, я отправился туда, но за ними молил­ся, присев на пенек, молоденький иеромонах, который испуганно поднялся, увидев меня. Оставался еще ржавый остов микроавто­буса, но и там внутри виднелась чья-то голова.

В один из ближайших дней мы выплыли на монастырском ка­тере из маленького порта, расположенного на берегу неоглядного свинцово-серого озера. Навстречу шла сильная волна и дул ледя­ной ветер. В небольшой каюте в спертом воздухе среди паломни­ков было душно. Я поднялся, намереваясь выйти на палубу.

- Симон, ты куда? - Игумен недоумевающе посмотрел на меня, протирая обрызганные волной очки.

- Здесь душно, отче. Постою на палубе.

- Не простудись. Здесь запросто можно простуду схватить...

Хотя сильно качало и долетали водяные брызги, остаток пути я провел на палубе, вдыхая обжигающий студеный северный ветер с каплями холодной воды.

Громада острова, заросшего соснами, с возвышающейся над ни­ми монастырской колокольней поднялась на горизонте. Вид был очень величественный. На пристани нас ожидала группа монахов, лица которых удивляли своей строгостью и серьезностью. Но в об­щении насельники обители оказались простыми и открытыми.

- А монахи в монастыре хорошие подобрались! Это радует, от­че,. - поделился я своим первым впечатлением с игуменом.

- Все ревнители Православия... - В голосе архимандрита звуча­ла гордость за обитель и монашеское братство. - Но я думаю, тебе лучше в закрытом скиту пожить. Туда женщинам не благословля­ется заходить.

- А иеродиакон Херувим там живет?

- Конечно. Он теперь иеромонах и известный духовник, - улыб­нулся игумен, вспоминая его. - Теперь на его окормлении и скит, и монастырь.

Вечером я отправился на исповедь к маленькому иеромонаху с большим сердцем.

- О, пустынник Симон пришел! Присаживайся сюда, нет, луч­ше сюда! - Духовник подвинул ко мне низенькую скамеечку для молитвы, пытаясь усадить получше. Сам он сидел на такой же не­большой табуретке.

- Приехал с игуменом? Надолго? Как там наш Кавказ?

Я не успевал отвечать на вопросы старого знакомого. По ходу беседы я высказал мнение, что знаю хорошие уединенные места в окрестностях большого Сочи.

- Скажи, скажи где такие места? - с большим интересом накло­нился ухом ко мне духовник.

- Между Туапсе и Сочи, отче. Мы там в юности молились в со­снах на безлюдных лесных холмах.

- А еще какие ущелья тебе показались уединенными?

- На Бзыби, ниже Псху, батюшка.

- Ты мне подробнее расскажи, отец Симон, пожалуйста!

Эта тема, похоже, очень волновала отца Херувима.

- Раньше в том горном районе находилась знаменитая «воров­ская» тропа. Когда джигиты угоняли лошадей с Северного Кавка­за, то в узком месте каньона делали настил из бревен и переводили по нему угнанных скакунов, а потом настил разбирали. Преследо­ватели поэтому не могли их догнать.

- Очень интересно... - задумался духовник. - Такие времена наступают, отец Симон, не приведи Господь! Говорят, что анти­христ уже пришел и живет на земле. Пытается экуменизмом нас обмануть...

- Вы еще в Лавре, отче, с экуменизмом боролись! Мне монахи рассказывали о вас...

- Да, да, из-за него и выгнали! Уехал на Кавказ к пустынничкам. - Взор отца Херувима устремился куда-то вдаль, душа его, по­хоже, навсегда осталась в Абхазии.