Часть 1 1 page

Любовь Федорова

Путешествие на север

http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=177064

«Любовь Федорова. Путешествие на север»: АСТ, АСТ Москва; Москва; 2008

ISBN 978‑5‑17‑048415‑7, 978‑5‑9713‑9025‑1

Аннотация

Когда‑то люди этой планеты владели высокими технологиями...

Но вот уже много веков, как чудовищная катастрофа отбросила цивилизацию в далекое прошлое, и теперь лишь император Аджаннар и немногие его приближенные владеют знаниями о древних тайнах.

Прочие же обитатели планеты полагаются лишь на волю богов да на магию – или по крайней мере на то, что магией считают...

Однако юному Мему, отданному в обучение сыскному инспектору Нонору, не помогут, похоже, ни боги, ни магия, ни древние технологии.

Потому что нити его первого дела, поначалу кажущегося просто скучным и нелепым, тянутся все дальше и все выше.

За мелкой кражей следует убийство. За ним – еще и еще одно.

И, что самое страшное, следы преступления тянутся в императорский дворец, где зреют семена таинственного заговора.

Любовь Федорова

Путешествие на север

(Тыква + Ловелас)

Тыква

Часть 1

Мем сделал в темноте еще один шаг и наступил кошке на хвост. Истошный вопль поколебал древние стены подвала; кинулись врассыпную крысы в дальнем углу. Над головой задвигались стулья, сквозь половицы за шиворот посыпался песок. На миг инспектор Нонор поджал ногу и крепко зажмурился, как будто придавил кошку он, а не дурында Мем. Ума в голову Мема было вложено с чайную ложечку, зато силища в широченных плечах скрывалась неимоверная. Поэтому, наверное, Мем и не привык быть осторожным.

Оставаться в подвале стало бессмысленно.

– Пошли отсюда, – велел инспектор Мему.

– Но...

– Цыц.

Они выбрались из подвала тем же путем, что и проникли внутрь. Лохматая башка Мема поникла.

– Простите, господин инспектор, – пробормотал он, глядя на отнюдь не маленького Нонора сверху вниз. При всем своем пугающем виде Мем, как ни странно, был на редкость добродушен и покладист.

– Заткнись.

– Я не заметил в темноте.

– Да ты б и человека задавил – и не заметил он, – отвечал незадачливому ученику Нонор, нервно одергивая рукава. – Дубина.

Мем окончательно расстроился. Он понуро топал следом и всю дорогу до Первой префектуры покаянно вздыхал, но инспектор Нонор плевать хотел на его раскаяние. Ему навязали этого громадного дитятю против воли и против всех прежних правил, к которым инспектор Нонор за двадцать лет службы накрепко привык. По правилам этим сыскной старшина брал ученика, когда приходила пора готовить на свое место преемника, и брал из своих же людей, а не со стороны. Нонор на покой совсем не собирался, и что это за новое установление – нянчить недоучек из Каменных Пристаней, – не понимал. Раньше так было: собрался на сыскную работу – заканчивай лицей, просись в префектуру и учись сам. На что ума хватит, то и будешь уметь. И выше головы не прыгнешь, и чужим умением умен не станешь. Все только так и поступали.

А теперь? Мало того что в прошлом году перевернули весь уклад Столицы, разделив единую городскую стражу сразу на целых три ведомства, – и хорошо еще, старшего инспектора Нонора это почти не коснулось: чем он занимался, то при нем и осталось, и даже непосредственное начальство умудрилось усидеть на прежнем месте, – так в этом месяце прислали одиннадцать щенков якобы для практического ознакомления с сыскной работой и раздали их сыщикам. А пользы от них никакой, кроме шума. Даже хуже, один вред.

Инспектор Нонор не знал, как обстоят дела с практикантами у других его коллег, но у Мема за три декады он обнаружил всего одно достоинство – хороший почерк. Поэтому, явившись в префектуру, он вытащил из своего секретера черновик доклада по шайке вымогателей, бросил папку Meму и велел переписать.

Поводов радоваться у инспектора Нонора не осталось. Совсем никаких. За эти три декады он посредством Мема был излечен от одной вредной иллюзии: будто бы за многие годы безупречной службы в Первой префектуре он приобрел право что‑либо требовать для себя. Сколько бы ни просил он у префекта, чтоб его избавили от лицеиста, ответ всегда был один и тот же: господин Фемем желает видеть своего сына в надежных руках и при достойном деле, не нужно расстраивать почтенного родителя, ведь вы, кир Нонор, наш лучший сыщик, на кого ж еще можно надеяться, если не на вас?..

Слежавшийся за зиму снег не торопился таять. Весь месяц Столицу накрывал густой туман, не расходившийся даже под полуденным солнцем. В воздухе висела промозглая сырость. Печи в префектуре уже топили по весеннему распорядку – только утром, поэтому к вечеру в кабинете приходилось сидеть в верхней одежде и перчатках. Горой возвышаясь над столом и высунув кончик языка, Мем старательно скрипел стилом. Начинало смеркаться. Нонору нужно было зайти в соседнюю комнату к инспектору Дишу сказать, что просьбу из‑за Мема он выполнить не смог. Но ему, что называется, лень наступила на подол. Нонор сидел на скамье возле стены и идти никуда не торопился. К делу по вымогательству осталось только приложить в трех местах печати и отправить его в суд. А сдашь одно дело – тебе сразу поручат новое. Работать Нонору не хотелось. По крайней мере сегодня. Нужно было купить домой дров и сказать соседскому дурачку Рину, чтобы разбил лед перед воротами, а то детям бочку с водой провозить неудобно...

В дверь постучали.

– Да, – откликнулся Нонор.

На пороге показался дежурный секретарь.

– Сюда, эргр Датар, – проговорил он, пропуская в кабинет высокого человека в монашеском длинном плаще и с надвинутым на лицо капюшоном. – Кир Нонор примет у вас жалобу и оформит протокол...

Киром инспектора Нонора в префектуре называли только по особым случаям. Во‑первых, потому, что наследное его имение было не обширнее иного сельского огорода, а во‑вторых, и сам он редко вспоминал, что является высокорожденным, и другие об этом помнили не более инспектора Нонора. Спросить, не погорячился ли секретарь, решая за кира Нонора вопрос оформления протокола, инспектор не успел. Дверь закрылась, секретарь сбежал, рассчитав весьма верно – что лицо духовного звания инспектор Нонор прочь не погонит и в пререкания может вступить с начальством, но не со слугой Единого.

Монах стоял в кабинете, прямой как жердь и разговорчивый как устрица. Даже до того, чтобы поздороваться, не снизошел.

КирHop стащил с правой руки вязанную из собачьей шерсти перчатку, встал со своего места и сделал приглашающий жест рукой.

– Эргр Датар?

Монах вдруг спохватился.

– Простите, – торопливо проговорил он, приподнимая капюшон со лба. – Простите, я плохо вижу в темноте.

Мему, перебиравшемуся с бумагами из‑за стола на подоконник, в голову не пришло вернуться и зажечь лампу, пока ему не приказали. Хотя Нонор не сказал бы, что в кабинете действительно темно и ничего не видно. Вполне можно было поберечь масло еще на шестую часть стражи.

Инспектор отобрал у Мема два листа чистой бумаги, сел за стол и положил их перед собой. Посетителю пришлось разместиться на прежнем месте Нонора – на скамье. Он наконец развязал свой плащ и опустил капюшон на плечи.

И все, что подумалось про него Нонору вначале, оказалось неправдой. Эргр Датар был вовсе не заплесневелым сухарем из монастырских закромов, способным надменностью перещеголять высокорожденного тарга. Перед Нонором сидел мальчишка едва ли старше Мема, с ангельски красивым личиком, кожей цвета свежих сливок, тяжелыми медовыми волосами и с ресницами, по длине и густоте подобающими даже не девушке, а скорее корове.

– Ограбили мой храм, – сказал монах, щурясь на теплый огонек лампы и подгибая тонкими пальцами края рукавов. – Благодарение Небу, не осквернили место, никого не убили при этом. Сторож отлучился в харчевню за углями, и кто‑то воспользовался случаем...

Нонор поставил первую отметочку на листе бумаги.

* * *

У Мема имелась числительница с астрологическим прогнозом почти на полгода вперед. День этот был помечен как неудачный. Так оно все и получилось: с самого начала не заладились дела.

Все товарищи по спальне в Каменных Пристанях в этот день шли в увольнение и с восторгом обсуждали грядущие планы: нагуляться так, чтобы рога в землю. А Мем отрабатывал пропуск занятий у Нонора за тот раз, когда отец забирал его из лицея для поездки в Эгироссу. И он был должен еще один день – то есть следующего увольнения ему тоже не видать. На самом деле Мем ничего не имел против учебы или против инспектора Нонора. Он был против того, чтобы всю оставшуюся жизнь провести на сыскной работе, как требовал от него отец.

Почтенный господин Фемем всю молодость и зрелые годы провел в путешествиях. Вначале он служил в охране, сопровождал караваны в Савр‑Шаддат, Ренн, Эн‑Лэн‑Лен, к Борею и в степи; потом вошел в долю к одному купцу и возил в северные земли свои товары; и, наконец, стал владельцем собственного торгового дома. Он сменил сухопутную караванную торговлю на более выгодную морскую, обосновался в Столице, и плавать его корабли стали не на Белый Север, как раньше, а в южные воды: рейсы на юг сопряжены были с меньшими трудностями, а доход давали равный с северным.

Белый Север остался лишь в отцовских воспоминаниях. Слушая рассказы господина Фемема о дальних странах, Мем с детства мечтал путешествовать. Во сне ему виделись степи седых, длиной в человеческий рост, лежащих трав – от ветра волны по ним бежали, как по морю; древние путевые камни – камень в виде креста, камень‑звезда, камень – раскрывшая крылья птица; белое северное солнце и разлив быстрых степных рек – валуны в середине русла разбивают поток на белые вихрящиеся струи; каменная зыбь Запредельных Высот, пещерные города и древние монастыри в скалах, оставшиеся от легендарного Белого Энлена, борейский Мост‑над‑Пропастью... Господин Фемем умел рассказывать. Все, увиденное им однажды, вставало перед глазами Мема как настоящее: протяни руку – и прикоснешься. Ощутишь сырую прохладную землю седогривой степи, почувствуешь горьковатый степной ветер, окунешься в радугу, сияющую в ледяной пыли горных водопадов, услышишь, как гудят под землей колокола пещерных сказочных царств... А на самом‑то деле Мем и гор настоящих как следует вблизи не видел. Эгиросса на севере, Лиларос на юге – вот и весь предел его путешествиям. Сорок лиг в одну сторону, двести сорок в другую. Каменная дорога, обсаженная колючником и масличным орехом, овечьи пастбища, пологие холмы к северу от Столицы или роскошные сады вокруг усадьб к югу – это все впечатления от его собственных путешествий. И перспектив попутешествовать дальше – никаких.

Судьба Мему была предуготована, рассчитана и полностью обговорена, еще когда он пускал игрушечные кораблики в пожарном пруду возле дома. Старший сын принимает торговые дела. Младший – Мем – становится чиновником.

Отец Мема был дружен с Первым префектом и очень гордился, что пристроил сына к такому надежному наставнику, как инспектор Нонор. Через четыре месяца Мем сдавал в Каменных Пристанях выпускные экзамены, и место дознавателя в Первой префектуре подразумевалось для него как бы само собой. По планам отца, со временем Мем должен был стать инспектором, потом помощником префекта, там, глядишь, самим префектом, а уж дальше дорога открыта и в золоченые двери Царского Города. Вот только Мем не мог на это согласиться, хоть умри.

Так и вышло, что Мем, в общем‑то прилежный и неглупый парень, изо всех сил прикидывался дурнем, чтобы избежать назначенной для него участи и навсегда сесть на цепь в Столице. Все свое прилежание и всю сообразительность Мем направлял против инспектора Нонора. Нонор временами уже покрывался кровавой пеной от бешенства, но, к великому сожалению Мема, пока господин Фемем не желал никого слушать, не собирался расставаться с мечтой видеть своего второго сына солидным государственным деятелем. Господин Фемем был упрям. Но Мем знал, что сам‑то он еще упрямее.

Однако пропавшим увольнением неприятности Мема в сегодняшний день не исчерпывались. В начале первой дневной стражи, по дороге в префектуру, Мем заглянул к Ясе и застал ее в слезах. Других девушек из заведения заказали накануне на всю ночь развлекать гостей на празднике в Речном Порту, а Ясю не взяли оттого, что она немая. И пока она доказывала тетушке Ин, что она ничем не хуже остальных и тоже хочет поскорее отработать себе вольную, кто‑то польстился на красивую желтую тыкву, которую тетушка пять дней назад привезла Ясе из деревни на праздник. Тыква стояла на подоконнике, окошко вскрыли и тыкву унесли. Яся была согласна, что плакать из‑за желтой тыквы глупо. Но ведь теперь ни одно праздничное желание не сбудется, из‑за желаний‑то поплакать можно. По поводу тыквы Мем думал на уличных детей, поскольку ни одному солидному вору красть желтую тыкву в голову не пришло бы. Мем пообещал найти виновного и открутить ему уши, но Ясю это утешило лишь чуть‑чуть.

В общем, из‑за этой истории с тыквой и общей неудачности расположения планет прямо с раннего утра Мем опоздал и получил выволочку от Нонора. Дело это было полезное, но малоприятное. Что‑что, а обидно ругаться господин Нонор умел. Потом дела погнали Нонора на Монетный остров. Мем старался выглядеть как можно более неуклюжим, что в этот раз было просто, поскольку мысли его всецело занимала желтая тыква и способы мести Ясиным обидчикам. Вечером он собирался учинить подробное расследование на улице, где располагалось заведение тетушки Ин – он ведь Ясе обещал. Но и тут надежды не оправдались. Явился этот долгополый со своей жалобой, и уйти вовремя у Мема не получилось. Нонор сказал: «Инструменты понесешь», – и показал на кожаный желтый чемоданчик, стоявший под железным шкафом с особо важными делами. То ли проучить Мема решил, то ли извлечь хоть крошечную пользу. То ли честно не понимал, что у других жизнь – это не только сыскная работа.

Мем совсем приуныл. Каким бы пустяком ни было воровство двух храмовых кружек для пожертвований, работать спустя рукава Нонор не умел. Позвали бы его на пропажу той самой желтой тыквы, он и ее бы искал, словно золотую. Он педантично складывал в желтый чемоданчик серу и воск, лупу, свечи, бумажный фонарь, пинцеты, ножи, липкую бумагу, клещи, стеклорез, ножницы, напильник, стамеску, отвертку, перчатки, линейку, измерительный шнур, угольник и транспортир, циркуль, бумагу, карандаши и Небо ведает что еще. Мем наблюдал за ним, прикусив губу.

Потом позвали с собой приставов, дождались муниципального представителя, взяли солдат со следовой собакой и отправились на осмотр взломанного храма.

Рабочим ищейкам из префектуры Нонор тоже не доверял, поэтому пришлось сделать крюк и зайти к нему домой, где он посадил за пазуху странного зверя. Кто это, Мем в точности рассмотрел только по прибытии на Чаячий остров. Под плащом у Нонора сидел старый лис с седой головой и ободранным хвостом. Солдаты с ученой собакой на цепочке посмеивались над эдаким сыщиком. Нонор же делал вид, будто не замечает.

Ко времени, когда они все‑таки собрались и выступили в требуемом направлении, окончательно стемнело. Пошла вторая половина вечерней стражи. Мем клял про себя этого глупого эргра Датара, который дождался ночи, прежде чем заявить о преступлении. Даже лицеисту известно, что, чем раньше следователь приступит к осмотру места происшествия, тем больше шансов раскрыть преступление по горячим следам. Ведь храмик ограбили еще прошлой ночью, во время первой ночной стражи. У эргра Датара было какое‑то объяснение собственной нерасторопности, но Мем с досады пропустил его мимо ушей.

В сопровождении факельщиков они переправились в двух лодках с Рабежа на Чаячий. Для этого от Рыбных Пристаней пришлось спускаться вниз по течению. Чаячий в жизни Столицы занимал столь незначительное место, что у него не имелось даже собственного перевоза, не говоря уже о плавучей переправе или настоящем мосте.

Лодки причалили к обветшавшим мосткам, заменяющим пристань. К ночи стало подмораживать. Туман и облака пара от Публичных бань плыли по воде канала к морю. На небо выкатилась луна, похожая на надкушенную лепешку, света от нее прибыло, и видно стало немного дальше собственного носа.

Немощеная улица, от пристани ведущая к самой вершине горбатого островка, на морозце из глиняной скользкой лавы быстро превращалась в череду комковатых кочек. Кое‑где меж кочками поблескивала вода, а кое‑где уже хрустел ледок. По одной стороне этой улицы, отделенные от нее вонючей сливной канавой, стояли некрашеные двухэтажные бараки; по другую – бывшие купеческие склады, ныне выставленные на продажу с торгов, но никем пока не приобретенные. Храмик, сложенный из таких же потемневших от времени бревен, как и все остальное на Чаячьем, находился на самом темени острова. Довольно большая территория вокруг него была огорожена колючником. Внутри, из‑под непротаявшего грязного снега, кое‑где выглядывали старинные надгробные камни, то ли уже полегшие от времени, то ли изначально установленные вкривь и вкось. За храмиком находился мертвого вида пустырь, за пустырем – рыбачий квартал и лабиринт лодочных сараев, принадлежащих соседнему Рабежскому перевозу.

Чаячий остров не был местом особенно людным. Здесь селились рабочие с канатной и парусной фабрик, разместившихся по другому боку островка, а также несколько семей рыбаков и перевозчиков.

Чем ближе подходили к обворованному храму, тем больше поджимал тонкие губы инспектор Нонор. Мем хорошо понимал почему: само по себе дело не стоило скорлупы от муравьиного яйца, а возни с ним могло возникнуть непредвиденное множество. Поздно эргр Датар спохватился. Где теперь искать его потерянные кружки?

Прибыли на место. Из сторожки где‑то сбоку у храма выскочил хромой парень в драном кафтане; из‑под верхнего платья у него глядел подол другого, поддетого для тепла.

– Это Ошка, наш сторож, – издали узнал его эргр Датар.

– Вы же не видите в темноте, – мигом прицепился Нонор.

– Я слышу, как ключи звенят. У него мои ключи.

Звенел ключами Ошка неспроста. Заметив приближающуюся процессию с факелами, он засуетился и кинулся к дверям храма – отпирать.

– Ничего не трогай! – опережая Нонора, закричал через весь храмовый двор один из солдат, видно, хорошо знакомый с порядком работы сыскной команды.

– Да пусть уже, – сквозь зубы процедил Нонор. – Все равно по десять раз и открыли, и заперли, и все вокруг перетоптали. Еще и полы подмели, я думаю, чтоб нам совсем было не разобрать, что тут происходило.

– Я очень сожалею, господин инспектор, – отвечал эргр Датар скромно, но с достоинством, – однако беспорядка в храме нельзя допустить даже в интересах следствия. Простите, если это затруднит вам исполнение вашего долга, но и я свой долг исполняю так, как это предписано свыше, а не как того требует временная человеческая суета.

За такими разговорами они подошли к тяжелым дверям. Ошка внутри храма уже зажег двусветную лампу и кланялся теперь входящим.

– Все, что я могу вам обещать, эргр Датар, – проговорил инспектор Нонор, – это найти ваши кружки, если они не покинули еще Чаячий остров. Если их положили в лодку и отправили через канал всего лишь на тот берег – помочь в вашем несчастье вам сможет только необыкновенный случай. Вы ведь и сами понимаете, что вы опоздали и этим виноваты, верно? Вы непременно хотите, чтобы я их искал?

– Да, мне это нужно. Я буду молиться за вас и за успех поиска, – очень серьезно сказал эргр Датар.

Нонор пожал плечами, и все начали работу по заведенному порядку. А Мему Нонор велел не трогаться с места.

Мем столбом стоял в самом центре помещения, и производившие осмотр лица кругами ходили возле него. В храме было полутемно и холодно. Каких улик можно наскрести в подобных условиях, да еще после дневной уборки, уничтожившей следы злодеяния, Мем не знал. Его задачей было вынимать определенный инструмент из чемоданчика и подавать его Нонору, а потом аккуратно укладывать все вынутое и изъятые образцы на свои места, что Мем методично исполнял, время от времени специально извлекая не то, о чем его просили. Мысли его, помимо тыквы, были заняты дальними странами. Он думал о разнице северного единобожия и таргского. Уж ясное дело, на Белом Севере ни тыкв с окошек не воруют, ни кружек из храмов, да и сами храмы там должны быть не в пример пригляднее, а монахи солиднее...

Всерьез внимание Мема отвлекла только словесная перепалка, которая случилась между инспектором и сыскным десятником, когда собака трижды брала след от вскрытых южных дверей, но теряла его сразу за храмовой оградой, где снег сходил на нет и превращался в грязные ручьи.

Тут Нонор и выпустил из‑под плаща свою облезлую лисицу. Солдаты опять начали смеяться. Мему стало интересно, чья возьмет. Он слышал, что в прежние годы лисиц обучали искать пьяный гриб, но видел ученую лису впервые.

Нонор поспешил за лисой, а все остальные, включая Датара и Ошку, – вслед за Нонором, оставив Мема в одиночестве на середине храма.

Луна уже цеплялась за шпиль обелиска на Гранитном острове, и пустырь виден был весь как на ладони, до самых рыбачьих домов и до того трактира, куда незадачливый Ошка ходил злополучной прошлой ночью за углями. Лис уверенно зацепил носом ниточку застарелых следов и повлек Нонора, а за ним и всех прочих через грязные ручьи к сараям наискось через пустырь.

Мем с самого юного возраста слыл человеком самостоятельным и еще в детстве пугал этим родителей и нянек. Сейчас Нонор не велел ему следовать за собой. Но и на месте оставаться не сказал. Из этих обстоятельств Мем сделал вывод, что он может вести себя по собственному разумению. Объявив себе: «И чего я тут буду стоять, как дурак?» – он оставил чемоданчик на полу и отправился смотреть, куда выведет Нонора его облезлый поводырь.

Очевидно, лисий нос был тоньше собачьего. Нонора с прочими Мем углядел возле самых лодочных сараев за пустырем – так быстро и уверенно вел их старый следопыт. Мем прибавил шагу, но нагнал всех не сразу. Потеряв из виду свет факелов, он слегка заблудился меж тесно стоящими постройками и забрел один раз в тупик, а другой – в непроходимую грязь. Снег на этой стороне острова съело паром от слитой из бань воды. Потом Мем услышал голоса и нашел дорогу.

Инспектор Нонор стоял возле перевернутой лодки, лежащей прямо на земле без всяких подпорок или навеса. Солдаты с факелами и эргр Датар топтались по другую сторону от нее. Лис, посаженный на поводок, тянулся к лодке и скалил зубы.

– О, – сказал десятник Адан, увидев Мема. – Вот и Мем подоспел. Не прошло и года. Может, лучше он?..

Нонор бросил задумчивый взгляд на Мема.

– Поднять сумеешь? – кивнул он на лодку.

Мем пожал плечами и обошел солдат.

– Вот здесь берись, – показал Нонор. – Сюда не наступай.

Мем поддернул рукава, уперся покрепче в раскисшую от сырости землю, взялся за подгнивший борт и перевернул отяжелевшее за зиму суденышко. Все, кроме Датара и Ошки, шарахнулись в сторону. Лодка ухнула на днище и от толчка проехала килем по скользкой грязи, едва не зацепив монаха за подол.

Эргр Датар очертил в воздухе охранный знак Фоа. Под ногами у Мема лежал, запрокинув голову, мертвый человек в суконном черном плаще со стеклярусной вышивкой.

– Тю, – сказал Адан. – Что за ворье нынче пошло? Продал бы плащ или сапоги – выручил бы больше, чем с храмовой кружки за год собирают.

Нонор отпустил лисий поводок. Лис прянул к трупу и уткнулся носом ему под мышку. Потом постелил жидкий хвост, присел на лапах и побежал к воде канала. На этот раз вслед за Нонором никто не пошел. Только эргр Датар вытянул ему вслед шею словно цапля. Но его дернул за одежду Ошка, топтавшийся позади.

«Это не тот человек», – показал он Датару пальцами.

«Знаю, что не тот», – так же знаками отвечал Датар.

Мем посмотрел, как отойти, не потоптав следов – все ж он был не настолько безответственным, чтобы мешать раскрытию убийства, шагнул назад – увидел на земле тыквенные очистки. Тут рядом, у столба ближайшего навеса, кто‑то недавно вынул сердцевину и разломал на куски ярко‑желтую праздничную тыкву.

* * *

– Я хочу поговорить с вами еще раз, эргр Датар, – сказал Нонор, сворачивая трубочкой план берега, сараев и следов. – Заново. Словно нашего первого разговора в префектуре не было вовсе.

Монах слегка качнул головой. Ошка с нарочито глупой рожей выглядывал у него из‑за плеча.

Нонор пристально посмотрел на храмового сторожа.

– Лучше, если без свидетелей.

– Ошка глухонемой, господин инспектор.

– И как же он сторожит вверенное ему хозяйство?

– Полагаясь на помощь Единого.

Нонор кивнул:

– Стало быть, его самого расспросить я не смогу. И давно он у вас?

– С осени.

– А теперь ответьте мне честно, эргр Датар: что у вас украли?

Священник опустил глаза.

– Я не понимаю, зачем все рассказывать снова. Две кружки для пожертвований. Мы снимаем их дважды в месяц – как раз завтра собирались вскрывать.

– Вы собираете и распределяете доход самостоятельно?

– Нет, приезжает казначей из монастыря Скорбящих. Мы считаем деньги вместе для большей точности, и он забирает половину, поскольку мой храм является приписным к монастырю. Вторая половина идет на нужды храма.

– И велик ли доход?

– В хорошие времена до двадцати ларов в месяц. В плохие – в полтора‑два раза меньше. Обычно мелкой медной монетой.

– То есть вы ожидали вынуть завтра около пяти или семи ларов?

– Примерно так.

Нонор развел руками и кивнул на мертвеца, которого обставили огнями, словно новогодний пирог:

– Тогда за что же убили этого человека?

Эргра Датара едва заметно передернуло.

– Я не могу этого знать.

– А лгать мне вы можете?

Монах нахмурился.

– Господин инспектор, мне очень неприятно то, что здесь нашли покойника. Я не имею к нему никакого отношения. И храм мой наверняка не имеет. Я не знаю, кто это и почему он здесь. Лучше бы мне забрать прошение из префектуры. Это наши кружки, мы сами разберемся с пропажей. А у вас, наверное, есть более важные дела.

– Конечно, есть, эргр Датар. Чтобы начать следствие по факту убийства, вашего заявления мне не требуется. Это дело более важное, чем храмовые кружки, поэтому ваш сторож поедет с нами в префектуру и посидит в подвале, пока я не найду человека, способного пересказать мне вслух все то, что он показывает пальцами. А про вас, если вы не прекратите мне лгать, я могу подумать и вовсе нехорошо. Монах, нарушивший одну из заповедей чистой жизни и осквернивший уста свои ложью, способен нарушить и другой запрет – осквернить свои руки кровью. Не так ли, эргр? Оступившийся в малом может оступиться в большом.

Вот тут эргр Датар обернулся к Ошке и сказал, сопроводив слова жестом:

– Ошка, отойди.

Тот попятился шагов на десять.

– Если об этой пропаже станет известно моему начальству, у меня будут неприятности, – объяснил монах.

– Продолжайте, – подбодрил Нонор.

– Одна кружка была действительно с деньгами. Во второй лежали записки. Знаете, если вы ходите в храм и хотите исповедовать грех, вы пишете его на бумаге и опускаете в кружку. Я потом прочту и буду молиться за грешника и за его прощение.

– А что бывает с записками потом?

– Их полагается сжигать. Ошка это делает.

– Исповеди вы тоже читаете дважды в месяц?

– Обычно – да.

– Так за чем именно приходили грабители: за деньгами или за чьей‑то исповедью?

– Люди иногда путают. В кружку для пожертвований опускают записку, а в ту, что для записок, – деньги. Я надеялся, что приходили за деньгами. Я даже проверял это в меру моих возможностей. Если бы у меня не было уверенности, что виноваты деньги, я бы к вам не обратился. В конце концов, здесь не такой уж богатый и обширный приход, чтоб за чью‑то расписку в грехе лишили жизни человека. Я расспросил кое‑кого и все‑таки решил, что это пьяницы из трактира. Теперь я не знаю, что думать. Может быть, этот убитый – случайный прохожий? Может быть, он видел воров и мог выдать их?.. Как вы думаете, такое предполагать с моей стороны глупо?..

– Почему вы не рассказали мне все это сразу?

– Я же вам объяснил. Если экзарх узнает об этом от посторонних людей, у меня будут неприятности.

– Хотите написать ему записку и положить в кружку для исповеди?

– Возможно, я так и сделаю.

Нонор подумал над рассказанным.

– Ваши медяки высыпали под самый берег в канал, – сказал он. – В Запрудном через полстражи откроют шлюз – можете пойти и собрать их, если они вам нужны. И вот еще что: не вздумайте уезжать из города. А то я решу, что вы бежали.

Монах вздохнул.

– Какой вы, однако же, злой человек, кир Нонор.

– Почему? – поднял бесцветную бровь инспектор.

– Вы плохо думаете о людях.