Стеддинг Тсофу

Полдня скачки – и приречные холмы, на которых стоял город Кайриэн, уступили место пологой равнине с перелесками. По‑прежнему доспехи шайнарцев покоились во вьючных мешках. Дорог в этой местности не было, лишь редкие колеи от повозок да считанные фермы и деревушки. Верин настойчиво подгоняла, и Ингтар – беспрестанно ворча, что они позволяют себя обмануть, что Фейн ни за что бы не сказал, куда он на самом деле собрался; однако в то же время брюзжа, что скачут они совсем в противоположном направлении от Мыса Томан, словно бы какой‑то частью разума шайнарец все‑таки верит и Мыс Томан, куда бы отряд ни направился, все равно не в месяцах пути, – Ингтар подчинялся Айз Седай. И, вслед за командиром, отряд несся вперед, и знамя с Серой Совой билось на ветру.

Ранд скакал с мрачной решимостью, избегая разговоров с Верин. Ему нужно кое‑что сделать – исполнить свой долг, как сказал бы Ингтар, – а потом он будет свободен от Айз Седай раз и навсегда. Казалось, что‑то из настроения Ранда передалось и Перрину, тот устремил взгляд вперед, в никуда. Когда отряд на опушке леса остановился на ночевку, а темнота почти сгустилась вокруг, Перрин принялся расспрашивать Лойала о стеддинге. Троллоки в стеддинг не входят, а волки могут? Лойал коротко ответил, что только создания Тени не желают пересекать границу стеддинга. И Айз Седай, конечно, так как они в пределах стеддинга не способны касаться Истинного Источника и направлять Единую Силу. Правда, сам огир выказывал крайнюю неохоту идти в Стеддинг Тсофу, едва ли не больше всех ему не хотелось туда. Единственный, кто горел желанием, просто‑таки рвался вперед, был Мэт. Кожа у него приобрела такой оттенок, словно он год не видел солнца, а щеки запали, хотя он и утверждал, что готов бежать наперегонки. Прежде чем Мэт закутался в свои одеяла, Верин наложила на него руки для Исцеления, а потом повторила процедуру утром, перед выступлением отряда, хотя на внешнем облике Мэта ее манипуляции не сказались. Глядя на Мэта, хмурился даже Хурин.

На второй день пути, когда солнце уже стояло высоко, Верин вдруг выпрямилась в седле и огляделась. Рядом с ней вздрогнул Ингтар.

Ничего необычного в лесе, что теперь окружал отряд, Ранд не замечал. Не очень густой подлесок, и было легко двигаться под сенью дубов и гикори, ниссы и буков, зеленый полог тут и там пронзали высокие сосны или мирты, или рассекала белая прореха берестянки. Но когда Ранд последовал за Верин и Ингтар, он внезапно ощутил, как по телу пробежала прохлада, словно он зимой сиганул в пруд Мокрого Леса. Его обдало ознобом, и холод исчез, оставив чувство свежести. И еще – смутное и отдаленное ощущение потери, хотя какой именно, он сообразить не мог.

Каждый всадник, достигая этой точки, вздрагивал или издавал какое‑то восклицание. Хурин разинул рот, а Уно прошептал: «Проклятье, что за треклятое…» Потом он помотал головой, явно не зная, что сказать. В желтых глазах Перрина появилось выражение, словно он узнал что‑то знакомое.

Лойал сделал глубокий медленный вздох и выпустил воздух из легких:

– Такое ощущение… как хорошо… вновь оказаться в стеддинге.

Сдвинув брови, Ранд поглядел вокруг. Он‑то считал, что стеддинг окажется чем‑то особенным, но, не считая того холодка, лес был таким же, как и тот, через который они скакали весь день. Да, было, конечно, неожиданное ощущение умиротворения.

А потом из‑за дуба шагнула огир.

Она была ниже Лойала – это значило, что она на голову и плечи выше Ранда, – но с таким же широким носом и большими глазами, с такими же крупным ртом и ушами с кисточками. Брови ее были, правда, не столь длинны, как у Лойала, и по сравнению с ним черты ее лица отличались изяществом, а кисточки на ушах были нежнее. Одета она была в длинное зеленое платье и зеленый плащ, вышитый цветками, в руках девушка‑огир держала букет цветущих веточек галезии, словно она их собирала. Она спокойно смотрела на пришельцев и ждала.

Лойал слез со своей высокой лошади и торопливо поклонился. То же сделали и Ранд с товарищами, пусть не столь быстро, как Лойал; даже Верин склонила голову. Лойал церемонно представил всех, но название Своего стеддинга он не упомянул.

Несколько мгновений девушка‑огир – Ранд был уверен, что она не старше Лойала, – смотрела на них с интересом, потом улыбнулась.

– Добро пожаловать в Стеддинг Тсофу. – Голос был более мягкой вариацией голоса Лойала; более мягкое гудение шмеля поменьше. – Я – Эрит, дочь Ивы, дочери Алар. Добро пожаловать. С тех пор как каменщики покинули Кайриэн, у нас бывало мало гостей из людского рода, а теперь так много сразу. Ах да, конечно, у нас были люди из Странствующего Народа, но они ушли, когда… Ох, я слишком много болтаю. Я отведу вас к Старейшинам. Только… – Она поискала взглядом старшего в отряде и в конце концов остановила взор на Верин. – Айз Седай, с вами так много людей, и вдобавок вооруженных. Вы не против оставить некоторых из них Снаружи? Простите меня, но всегда как‑то тревожно, когда в стеддинге сразу очень много вооруженных людей.

– Разумеется, Эрит, – сказала Верин. – Ингтар, вы не распорядитесь?

Ингтар отдал приказ Уно, и получилось так, что из шайнарцев только он и Хурин последовали за Эрит в стеддинг.

Ведя жеребца в поводу, как и другие, Ранд поднял взгляд на подошедшего к нему поближе Лойала, который то и дело бросал взгляды на идущую впереди вместе с Верин и Ингтаром Эрит. Немного отстав, за ними шагал Хурин, в изумлении глазевший по сторонам, хотя Ранд и не был уверен, на что именно тот смотрит. Лойал нагнулся к юноше, тихо заговорив:

– Разве она не красива, Ранд? И голос у нее как песня.

Мэт хихикнул, но, когда Лойал вопросительно поглядел на него, сказал:

– Очень хорошенькая, Лойал. Понимаешь ли, на мой вкус, немного высоковата, но очень хорошенькая, точно.

Лойал неуверенно нахмурился, но кивнул:

– Да, верно. – Лицо у него прояснилось. – Так хорошо себя чувствуешь, вернувшись в стеддинг. Нет, это не Тоска мною завладела, ты же понимаешь.

– Тоска? – сказал Перрин. – Чего‑то я не понимаю, Лойал.

– Перрин, мы, огир, привязаны к стеддингам. Говорят, до Разлома Мира мы могли ходить повсюду, где хотели, и столько, сколько хотели, подобно вам, людям, но с Разломом все переменилось. Огир рассеяло, как и всякий другой народ, и они никак не могли вновь отыскать стеддинги. Все переместилось, все переменилось. Горы, реки, даже моря.

– Про Разлом все знают, – нетерпеливо заметил Мэт. – А при чем тут эта… эта Тоска?

– И вот во время Изгнания, пока мы скитались, потерянные, Тоска впервые обрушилась на нас. Стремление еще раз оказаться в стеддинге, почувствовать себя опять дома. Многие умерли из‑за нее. – Лойал опечаленно покачал головой. – Больше умерло, чем осталось в живых. Когда мы наконец начали опять обнаруживать стеддинги, по одному, в годы Соглашения Десяти Государств, казалось, что мы победили Тоску, преодолели ее, но она изменила нас, заронила в нас свои семена. Теперь, если огир пробудет Снаружи чересчур долго, вновь подступает Тоска; он начинает слабеть, и если не вернется, то умирает.

– Тебе нужно тут остаться на время? – озабоченно поинтересовался Ранд. – Незачем убивать себя, отправившись с нами.

– Я буду знать, когда на меня нападет Тоска, – засмеялся Лойал. – Задолго до того, как она станет настолько сильной, чтобы мне от нее было плохо. Вот Далар, к примеру, провела среди Морского Народа десять лет, даже не видя стеддинга, а она благополучно вернулась домой.

Из‑за деревьев выступила женщина‑огир, ненадолго задержавшись для короткого разговора с Эрит и Верин. Она оглядела с головы до ног Ингтара и, как показалось, вовсе о нем забыла, чем привела того в полное замешательство. Ее взор скользнул по Лойалу, коснулся Хурина и двуреченцев, и она снова шагнула в лес; у Лойала был такой вид, будто он хотел спрятаться за своей лошадью.

– Кроме того, – отметил он, осторожно выглядывая поверх седла вслед уходящей огир, – в стеддинге скучная жизнь, по сравнению с путешествием вместе с тремя та'верен.

– Если ты опять решил поболтать об этом, – заворчал Мэт, и Лойал быстро промолвил:

– Тогда с тремя друзьями! Вы же мои друзья, я надеюсь.

– Я – да, – просто ответил Ранд, а Перрин кивнул.

Мэт засмеялся:

– Как же мне не дружить с тем, у кого при игре кости так плохо падают? – Он вскинул руки, когда Ранд с Перрином на него посмотрели. – Ох, да ладно. Лойал, ты мне нравишься, Ты – мой друг. Только вот не надо о… Э‑эй! Порой ты ведешь себя не лучше Ранда. – Потом он тихо пробормотал: – По крайней мере здесь, в стеддинге, нам ничего такого не грозит.

Ранд поморщился. Он понял, к чему клонил Мэт. Здесь, в стеддинге, где я не могу направлять.

Перрин ткнул Мэта кулаком в плечо, но вид у него сразу стал виноватым, когда Мэт, скривившись, повернул к нему изможденное лицо.

Сначала Ранд услышал музыку: невидимые флейты и скрипки выводили веселую мелодию, что плыла между деревьев, и звучные голоса пели и смеялись:

Выполи поле, разровняй, разрыхли.

Не оставь ни сорняка, ни стерни.

Тут мы работаем, тут трудимся мы,

Тут выситься деревьям, тут им расти.

Почти в тот же миг он сообразил, что та громадная колонна между деревьями и есть дерево; его ствол с бороздчатой корой имел не менее двадцати шагов в толщину. Раскрыв от потрясения рот, Ранд проследил по нему взглядом вверх, за лесной балдахин, где в доброй сотне шагов над землей ствол подпирал ветви, раскинувшиеся в стороны подобно шляпке гигантского гриба, и ветви немногим тоньше уходили еще выше.

– Чтоб я сгорел, – прошептал Мэт. – Из одного такого можно выстроить десять домов. Пятьдесят!

– Срубить Великое Древо? – Вопрос Лойала прозвучал возмущенно и очень гневно. Уши его одеревенели, застыв неподвижно, длинные брови спустились на щеки. – Мы никогда не срубаем Великие Древа, если только оно не погибло, а они почти никогда не умирают. Немногие пережили Разлом, но некоторые из самых больших в Эпоху Легенд были еще саженцами.

– Извини, – сказал Мэт. – Я просто говорил, какие они большие. Вашим деревьям я не желаю ничего плохого.

Лойал кивнул, похоже, успокоившись.

Среди деревьев теперь показались огир. Большинство, видимо, занимались своими делами; хотя все поглядывали на незнакомцев и даже дружески кивали или чуть кланялись, никто не остановился и не заговорил. Ходили они удивительной походкой, вобравшей в себя осторожную неторопливость вкупе с почти по‑детски непосредственными беззаботностью и радостью. Они знали, кто они и что делают, и им это нравилось, как нравилось и то, где они есть, и казалось, они пребывают в мире с самими собой и со всем, что их окружает, Ранд вдруг даже позавидовал им.

Немногие из мужчин‑огир оказались выше Лойала, но легко было выделить среди них тех, кто постарше: последние, все как на подбор, имели усы – такие же длинные, как и вислые брови, – и узкие бородки. Огир помладше были гладко выбриты, как и Лойал. Многие мужчины были в одних рубашках и держали в руках лопаты, мотыги или пилы и ведра со смолой; другие носили простые куртки, наглухо застегнутые до шеи и расширяющиеся у колен, словно килт. Женщины явно отдавали предпочтение вышитым цветкам, а у многих цветы были и в волосах. У молодых женщин вышивка ограничивалась плащами; у женщин постарше вышиты были и платья, а у некоторых женщин, с седыми волосами, цветы и вьющиеся растения поднимались от подола до ворота. Считанные огир, в основном девушки и женщины, похоже, проявили к Лойалу особый интерес. Но тот шагал, глядя прямо перед собой, и чем дальше шли гости, тем испуганней подрагивали у него уши.

Ранд оторопел, увидев, как один огир шагнул, будто из‑под земли, из одного поросшего травой, осыпанного дикими цветами кургана, что тут и там возвышались между деревьев. Потом он разглядел в курганах окна, а в одном стоящую женщину‑огир, явно раскатывающую тесто для пирога, и сообразил, что видит перед собой огирские дома. Рамы окон были каменными, но они не только выглядели естественными образованиями, они будто были за многие поколения изваяны ветром и водой.

Великим Древам, с могучими стволами и массивными, толщиной с коня, разлапистыми корнями, требовалось каждому немало пространства, но несколько деревьев росли прямо в городке. Поверх корней, по земляным насыпям проходили тропинки. На деле, если не считать тропинок, с одного лишь взгляда отличить городок от леса возможно было только по большой свободной поляне в центре поселения, вокруг того, что могло представлять собой только пень одного из Великих Древ. Около сотни шагов в поперечнике, с отполированным срезом, ровным как пол. В нескольких местах ко пню были пристроены ступеньки. Ранд пытался представить себе, какой же высоты было это дерево, но тут Эрит громко, чтобы все услышали, сказала:

– Вот идут другие наши гости.

Сбоку, обходя огромный ствол, появились три женщины. Самая молодая несла деревянную чашку.

– Айил, – произнес Ингтар. – Девы Копья. Как хорошо, что я оставил Масиму вместе со всеми. – Но сам тем не менее отступил в сторону от Верин и Эрит и, протянув руку за плечо, проверил меч в ножнах.

Ранд рассматривал Айил с беспокойством и любопытством. Они принадлежали к тому народу, к которому, как твердили ему слишком многие, якобы принадлежал и он. Две женщины были зрелого возраста, третья – еще почти ребенок, но все три были не по‑женски высокого роста. Коротко подрезанные волосы – оттенков от золотисто‑каштанового до почти золотистого – были собраны узким, длиной по плечо, хвостом на затылке. Носили они свободные шаровары, заправленные в мягкие сапоги, а вся одежда имела оттенки коричневого, серого, зеленого. Он решил, что эти одеяния сольются с лесом или со скалами не хуже плащей Стражей. Над плечами у женщин торчали короткие луки, на поясах висели колчаны и длинные ножи, и каждая несла с собой маленький круглый щит из кожи и несколько копий с короткими древками и длинными наконечниками. Даже младшая двигалась с грацией, которая убеждала: она знает, как использовать свое оружие.

Внезапно женщины увидели других людей; казалось, они были ошеломлены тем, что сами были потрясены при виде Ранда и прочих, но двигались они с быстротой молнии. Младшая вскрикнула: «Шайнарцы!» и, повернувшись, аккуратно поставила чашку на землю позади себя. Женщины постарше быстро обернули головы коричневой тканью, стянув ее с плеч. Надвинули на лица черные вуали, скрыв все, кроме глаз, а младшая выпрямилась, стараясь во всем подражать им. Низко пригнувшись, три женщины начали приближаться осторожным шагом, выставив щиты вперед, сжимая в той же руке копья, кроме одного, которое каждая держала наготове в другой руке.

Меч Ингтара вылетел из ножен:

– Отойдите, Айз Седай. Посторонитесь, Эрит.

Хурин выхватил мечелом, помедлил нерешительно, выбирая между дубинкой и мечом; еще раз взглянув на копья Айил, остановил выбор на мече.

– Нет, нельзя, – запротестовала девушка‑огир. Заламывая руки, она поворачивалась то к Ингтару, то к Айил. – Вы не должны!

До Ранда дошло, что меч со знаком цапли уже у него в руках. Перрин наполовину вытащил свой топор из петли на поясе, потом заколебался, качая головой.

– Вы чего, оба спятили? – вопросил Мэт. Его лук по‑прежнему висел через плечо. – Какое мне дело, Айил они или нет, но они женщины!

– Прекратите! – потребовала Верин. – Сейчас же прекратите!

Айил и шага не замедлили, и Айз Седай в расстройстве сжала кулачки.

Мэт двинулся назад, собираясь поставить ногу в стремя.

– Я сматываюсь, – заявил он. – Вы меня слышите? Не намерен я тут оставаться, чтоб они меня проткнули теми штуками, и не буду я стрелять в женщин!

– Пакт! – кричал Лойал. – Вспомните Пакт!

Его слова произвели не больший эффект, чем продолжающиеся мольбы Верин и Эрит.

Ранд подметил, что обе, и Айз Седай, и девушка‑огир, держались подальше от пути Айил. Потом подумал, не подал ли Мэт хорошую мысль. Он не был уверен, сумеет ли ударить женщину, даже если она на самом деле попытается его убить. Но тут же появилась мысль, которая и определила его дальнейшие действия: даже если он успеет добраться до седла Рыжего, Айил уже будут не далее чем в тридцати шагах. А эти короткие копья, как он подозревал, вполне можно метнуть с такого расстояния. Женщины, по‑прежнему пригибаясь, копья наготове, приближались, и Ранд прекратил беспокоиться о том, чтобы не причинить вреда им, и начал беспокоиться о том, как бы они не причинили вреда ему.

Нервно он потянулся за пустотой, и она явилась. Извне приплыла отдаленная мысль: пустота была всего лишь пустотой. Свечения саидин в ней не было. Ничто оказалось еще более пусто, чем он помнил, громадное, голодное, алчное, готовое поглотить его. Жаждущее еще большего; значит, есть еще что‑то большее?

Внезапно между двух групп быстрым шагом вышел какой‑то огир, его узкая борода тряслась:

– Что все это значит? Спрячьте оружие. – Возмущению его не было предела. – Для вас, – он ожег взглядом Ингтара и Хурина, Ранда и Перрина и не пощадил и Мэта, хоть тот и был с пустыми руками, – есть какое‑то оправдание, но для вас… – Он повернулся к женщинам‑айил, которые остановили свое наступление: – Вы забыли Пакт?

Женщины обнажили головы и открыли лица столь поспешно, что показалось, будто они хотят притвориться, что ничего и не было. Лицо у девушки стало пунцовым, а две другие женщины выглядели сконфуженными. Одна из них, с рыжеватыми волосами, сказала:

– Простите нас, Древесный Брат. Мы помним Пакт, и мы не обнажили бы сталь, но мы в стране Древоубийц, где против нас – каждый, и мы увидели людей при оружии.

Ее глаза, как заметил Ранд, были как и у него – серыми.

– Вы в стеддинге, Риан, – мягко сказал огир. – В стеддинге, маленькая сестра, никому ничего не грозит. Здесь не сражаются, и ни у кого да не поднимется на другого рука.

Пристыженная, она кивнула, а огир взглянул на Ингтара и остальных.

Ингтар вложил меч в ножны. Ранд сделал то же самое, хотя и не так быстро, как Хурин, который выглядел смущенным не меньше, чем Айил. Перрин так и не вытаскивал топора. Убрав руку с рукояти, Ранд отпустил пустоту и вздрогнул. Пустота ушла, но оставила после себя медленно затухающее эхо, прокатившийся через него отзвук ничто и желание чем‑то вновь ее заполнить.

Огир повернулся к Верин и поклонился:

– Айз Седай, я – Джуин, сын Лацела, сына Лауда. Я пришел проводить вас к Старейшинам. Они хотели бы знать, зачем к нам явилась Айз Седай с вооруженными людьми и с одним из наших юношей. – Лойал сгорбился так, словно желал провалиться сквозь землю.

Верин с сожалением взглянула на Айил. Видимо, ей очень хотелось побеседовать с ними. Затем она жестом попросила Джуина идти вперед, и тот увел ее, не сказав больше ни слова, даже не взглянув вообще ни разу на Лойала.

Какое‑то время Ранд с друзьями в каком‑то стеснении стояли лицом к лицу с тремя женщинами‑Айил. По крайней мере Ранд испытывал неловкость. Ингтар выглядел непоколебимым, как камень, с таким же выражением лица, которое имеет камень. Да, тех черных повязок‑вуалей на лицах Айил не было, но копья по‑прежнему оставались у них в руках, и они рассматривали четырех мужчин, словно бы пытаясь заглянуть к ним в душу. Особенно досталось Ранду, женщины бросали на него все более и более гневные взоры. Он услышал, как самая молодая пробормотала:

– Он носит меч!

Сказано было тоном, в котором смешались ужас и презрение. Потом они втроем ушли, остановившись, чтобы взять деревянную чашку, и оглядываясь через плечо на Ранда и его спутников, и вскоре скрылись из виду.

– Девы Копья, – пробормотал Ингтар. – Никогда не думал, что они остановятся, раз натянули вуали на лица. Наверняка не из‑за нескольких слов. – Он посмотрел на Ранда и двух его друзей. – Видели бы вы атаку Красных Щитов, или Каменных Псов. Легче лавину остановить.

– Они не нарушат Пакт, раз им напомнили о нем, – сказала, улыбаясь, Эрит. – Они пришли за воспетым деревом. – В голосе ее зазвучали нотки гордости. – У нас в Стеддинге Тсофу есть два Древопевца. Нынче они редкость. Я слышала, в Стеддинге Шангтай есть молодой Древопевец, который очень талантлив, но у нас двое. – Лойал вспыхнул, но она не подала вида, что заметила его смущение. – Пойдемте со мной, я покажу, где вы можете обождать, пока беседуют Старейшины.

Пока все шли за Эрит, Перрин пробормотал:

– Воспетое дерево, как же, так я и поверил! Эти Айил ищут Того, Кто Приходит с Рассветом.

А Мэт сухо добавил:

– Тебя они ищут, Ранд.

– Меня?! Что за безумие! С чего ты взял, будто…

Он оборвал себя, когда Эрит указала на ступеньки, ведущие вниз, в усыпанный дикими цветами дом, по‑видимому отведенный для гостей из людского рода‑племени. Комнаты, от одной каменной стены до другой, имели в ширину шагов двадцать, крашеные потолки возвышались над полом на добрых два слана, но огир явно вовсю постарались, чтобы людям здесь было удобно. И все равно для уютной жизни мебель оказалась чуточку великовата, кресла высоки (пятки сидящего болтались бы над полом), а стол Ранду едва до груди не доставал. В каменный очаг, что будто был выточен водой, а не вытесан руками, свободно, не пригибаясь, мог войти, по крайней мере, Хурин.

Эрит с сомнением оглядела Лойала, но он отмахнулся от ее заботливого взора и утянул одно из кресел в самый незаметный от двери уголок.

Едва девушка‑огир ушла, Ранд подтащил Мэта и Перрина в сторону:

– Что вы там такое говорили, будто они меня ищут? Почему? По какой‑такой причине? Они посмотрели на меня и ушли.

– Они смотрели на тебя так, – ухмыляясь, сказал Мэт, – будто ты с месяц не мылся, а вместо этого окунался в овечьей поилке. – Ухмылка его исчезла. – Но искать они могут именно тебя. Мы встретили другого айильца.

Со все возрастающим изумлением Ранд слушал рассказ о встрече в горах Кинжала Убийцы Родичей. По большей части говорил Мэт, Перрин лишь поправлял его, вставляя слово‑другое, когда того слишком заносило и он начинал привирать. Описывая, как опасен был айилец и насколько близко встреча подошла к грани, за которой неминуем смертельный бой, Мэт устроил целое представление.

– И поскольку ты единственный известный нам Айил, – докончил Мэт, – ну это мог бы быть ты. Ингтар говорит, что Айил никогда не живут вне Пустыни, поэтому ты, должно быть, единственный.

– По‑моему, это совсем не смешно, Мэт, – огрызнулся Ранд. – Никакой я не Айил.

Амерлин говорила, что это так. Ингтар так думает. Тэм говорил… Он был болен, в горячке. Они отсекли те корни, что, как он считал, имел, эти Айз Седай и Тэм с ними, хотя Тэм был слишком болен и не понимал, что говорит. Они вырвали Ранда из земли, бросив на ветер, как перекати‑поле, затем предложили нечто новое, за что он мог бы удержаться. Лжедракон. Айил. Нет, он не примет это, не будет пускать в такой земле новые корни. Ни за что.

– Может, я вообще никто. Но Двуречье – единственная родина, которую я знаю, – промолвил Ранд.

– Да я ничего такого и не имел в виду, – возразил Мэт. – Просто… чтоб мне сгореть, Ингтар говорит, что ты айилец. Уриен сошел бы за твоего кузена, а если Риан наденет платье и назовет себя твоей тетушкой, ты и сам поверишь. Ну ладно, ладно. Не смотри на меня так, Перрин. Если он хочет сказать, что он не Айил, так тому и быть. Ладно. И вообще, какая разница?

Перрин покачал головой.

Девушки‑огир принесли воды и полотенца для умывания, потом сыра, фруктов и вина, вместе с оловянными кубками, чуть‑чуть великоватыми, чтобы удобно лежать в руке. Заходили и другие огирские женщины, в богато вышитых платьях. Они появлялись одна за другой, заговаривали с гостями, спрашивали, удобно ли устроены люди, не нужно ли им чего. Перед тем как уйти, каждая обращала внимание и на Лойала. Он отвечал почтительно, но скупо и немногословно, чего Ранд никогда за ним не замечал. Лойал стоял, прижимая к груди книгу размерами под стать огир, в древнем деревянном переплете. Он держал ее как щит. Когда визитерши уходили, Лойал съеживался в кресле и заслонялся книгой, пряча лицо. Единственное, что в этом доме совсем не подходило людям по размерам, были книги.

– Вы только вдохните этот воздух, Лорд Ранд, – сказал Хурин, с улыбкой на губах наполняя легкие. Он сидел на стуле у стола и как мальчишка болтал ногами. – Никогда не считал, будто в большинстве мест пахнет плохо, но тут… Лорд Ранд, по‑моему, здесь никогда не было какого‑то убийства. Даже не ушибали никого, ну разве что ненароком.

– Считается, что в стеддинге все безопасно, – сказал Ранд. Он наблюдал за Лойалом. – Так, по крайней мере, утверждают сказания.

Он проглотил последний кусочек белого сыра и подошел к Лойалу. Следом за ним – Мэт, с кубком в руке.

– В чем дело, Лойал? – спросил Ранд. – С того момента, как мы оказались тут, ты такой нервный и взвинченный, словно кот на псарне!

– Ни в чем, – сказал Лойал, с тревогой косясь на дверь.

– Ты боишься, они узнают, что ты ушел из Стеддинга Шангтай без разрешения ваших Старейшин?

Лойал пугливо оглянулся вокруг, кисточки на ушах мелко‑мелко подрагивали:

– Не говори этого, – свистящим шепотом промолвил он. – Они же могут услышать! Если они прознают… – С тяжелым вздохом он привалился к спинке кресла, переводя взгляд с Ранда на Мэта. – Я не знаю, как это принято у людей, но у огир… Если девушка видит парня, который ей нравится, то она идет к своей матери. Или иногда мать ее видит того, кого она считает подходящим. В любом случае, если они согласны, мать девушки идет к матери парня, и следующее, о чем узнает парень, это о том, что с его женитьбой все устроено.

– Что, парень даже слова в этом деле не имеет? – не поверил своим ушам Мэт.

– Никакого. Женщины все время говорят, мол, мы, дай нам волю, всю жизнь проведем в браке с деревьями. – Лойал, гримасничая, поерзал. – Половина наших браков заключаются между стеддингами; группы молодых огир из одного стеддинга приходят в другой стеддинг, чтобы других посмотреть и себя показать. Если откроется, что я без позволения ушел в большой мир, Старейшины почти наверняка решат, что мне нужна жена, дабы я остепенился. Я даже не узнаю про то, как они отошлют весточку в Стеддинг Шангтай, к моей матери, и она явится сюда и женит меня, не успев даже дорожную пыль смыть. Она всегда говорила, что я, дескать, чересчур тороплив и мне нужно жениться. Думаю, когда я ушел, она мне жену и присматривала. Какую бы жену она мне ни выбрала… ну вряд ли какая жена снова отпустит меня в большой мир, пока в бороде у меня седина не пробьется. Жены всегда говорят, никакого мужчину нельзя отпускать в большой мир, пока он не остепенится настолько, чтобы обуздывать свой характер.

Мэт загоготал так громко, что все повернули к нему головы, но, повинуясь яростной жестикуляции Лойала, заговорил тихо:

– А у нас мужчины сами делают свой выбор, и никакая жена не помешает мужчине делать то, что он хочет.

Ранд нахмурился, припоминая, как Эгвейн, когда они оба были маленькими, начала ходить за ним по пятам. Вот тогда‑то миссис ал'Вир стала проявлять к нему особый интерес, куда больший, чем к любому из других мальчиков. Потом, позже, некоторые девушки танцевали с ним на праздниках, а некоторые – нет, и те, кто танцевал, всегда были подружками Эгвейн, а те девушки, с кем он не танцевал, Эгвейн и не нравились. Он также припомнил, как вроде миссис ал'Вир отвела Тэма в сторонку – и она ворчала, что у Тэма нет жены, чтобы с ней поговорить! – и после той беседы Тэм, да и все остальные, вели себя так, будто Ранд и Эгвейн помолвлены, хотя они и не давали слова, стоя на коленях перед Кругом Женщин. Раньше он как‑то не задумывался над этим; казалось, все между Эгвейн и им просто шло своим чередом, так, как и должно, вот и все.

– А по‑моему, у нас то же самое, – пробормотал Ранд, а когда Мэт засмеялся, добавил: – Ты не помнишь, твой отец когда‑нибудь делал что‑то такое, чего твоя мать на самом деле не хотела?

Мэт ухмыльнулся, открыл было рот, потом задумчиво нахмурился и закрыл его.

В дом по ступенькам спустился Джуин:

– Не соблаговолите ли вы все пойти со мной? Вас хотели бы видеть Старейшины. – На Лойала он не посмотрел, но тот чуть не уронил книгу.

– Если Старейшины попытаются заставить тебя остаться, – сказал Ранд, – мы скажем, что нам нужно, чтобы ты пошел с нами.

– Держу пари, это вообще не из‑за тебя, – заявил Мат. – Готов поспорить, они просто собираются сказать, что мы можем идти через Путевые Врата. – Его передернуло, голос стал совсем тихим. – Нам и в самом деле очень нужно, как же иначе. – Это был совсем не вопрос.

– Остаться и оказаться женатым или уйти в Пути. – Лойал горестно поморщился. – Когда в друзьях у тебя та'верен, жизнь весьма беспокойная штука.