ГЛАВА 14. Утром, на уроке мадемуазель Лефарж, мне кажется, что я умираю

Утром, на уроке мадемуазель Лефарж, мне кажется, что я умираю. Последствия воздействия виски оказались чудовищными. Не было ни единого мгновения, когда у меня не болела бы голова, а завтрак — горячие гренки с мармеладом — готов был вот-вот выскочить обратно из желудка.

Никогда, никогда больше не стану пить виски. Отныне и навсегда — только шерри!

Пиппа выглядит ничуть не лучше меня. Энн вроде бы в полном порядке — хотя я подозреваю, что она почти не пила, а только делала вид; это я решила принять во внимание на следующий раз. Фелисити же, если не считать темных полукружий под глазами, как будто бы в целом не слишком страдала.

Элизабет, оценив мой встрепанный вид, хмурится.

— Что это с ней такое? — спрашивает она, стараясь снова наладить отношения с Фелисити и Пиппой.

А я гадала, заглотят ли они наживку, забудут ли возникшую прошедшей ночью дружбу, не окажемся ли мы с Энн снова изгнанными из их узкого круга.

— Мы не можем разглашать тайны нашего Ордена, — отвечает Фелисити, украдкой бросив на меня взгляд.

Элизабет надувается и начинает шептаться с Мартой, та кивает в ответ на ее слова. А вот Сесили не собирается сдаваться так легко.

— Фелисити, не будь ты такой злючкой! — говорит она, просто истекая сладостью. — Я купила у торговца несколько листов отличной бумаги. Напишем сегодня письма домой?

— Я буду занята, — отвечает Фелисити решительным, как обычно, тоном.

— Вот как, значит? — поджимает губы Сесили.

Из нее могла бы получиться идеальная жена для какого-нибудь викария, потому что в ней самым убийственным образом соединялись самоуверенность и неумолимая категоричность суждений. Если бы я чувствовала себя лучше, я бы гораздо больше насладилась отповедью, которую она получила. Тут у меня вырвалась громкая отрыжка, ко всеобщему ужасу, но зато я сразу почувствовала себя намного лучше.

Марта демонстративно машет рукой перед носом.

— Фи… от тебя пахнет, как от винокуренного заводика!

Сесили, услышав это, вскидывает голову. И подозрительно смотрит на Фелисити. Фелисити мрачнеет. Легкая неприязненная улыбка трогает уголки рта Сесили. Мадемуазель Лефарж вплывает в комнату, извергая бесконечные французские фразы, от которых моя бедная голова идет кругом. Сесили аккуратно складывает руки перед собой на столе.

— Мадемуазель Лефарж…

— En Francais![11]

— Простите, мадемуазель, но я уверена, что мисс Дойл чувствует себя очень плохо.

Она бросает на Фелисити победоносный взгляд, когда мадемуазель вызывает меня к своему столу, чтобы осмотреть повнимательнее.

— У вас действительно несколько бледный вид, мисс Дойл.

Она осторожно принюхивается и понижает голос, спрашивая меня суровым тоном:

— Мисс Дойл, вы что, пили спиртное?

За моей спиной шорох карандашей по бумаге замедляется, потом совсем затихает. Не знаю, что более осязаемо в этот момент — запах виски, сочившийся из всех моих пор, или запах панического страха, наполнивший комнату.

— Нет, мадемуазель. Я съела за завтраком слишком много мармелада, — отвечаю я со слабой улыбкой. — Я питаю к нему слабость.

Мадемуазель Лефарж снова осторожно втягивает воздух, как будто стараясь убедить себя, что ее собственный нос ее обманывает.

— Хорошо… можете сесть на место.

Я на трясущихся ногах добираюсь до своего стула, и поднимаю голову лишь на мгновение, чтобы взглянуть на Фелисити, ухмыляющуюся от уха до уха. У Сесили такой вид, словно она была бы счастлива задушить меня во сне. Фелисити осторожно передает мне записку: «Я думала, тебе конец».

Я пишу в ответ: «Я тоже так думала. Я себя чувствую черт знает как. А как твоя голова?» Пиппа, конечно же, замечает этот тайный обмен сложенными листками бумаги. Она вытягивает шею, пытаясь рассмотреть, что там написано и не о ней ли идет речь. Фелисити прикрывает записку ладонью. Пиппа неохотно возвращается к упражнению по французской грамматике, но сначала огревает меня бешеным взглядом фиолетовых глаз.

Фелисити быстро переправляет следующую записку, как раз перед тем, как мадемуазель Лефарж смотрит в нашу сторону.

— Что там у вас происходит?

— Ничего, — отвечаем вместе мы с Фелисити, тем самым однозначно подтвердив подозрения мадемуазель.

— Я не буду повторять сегодняшний урок, а потому искренне надеюсь, что вы не позволили себе излишней небрежности и не забыли записать все объяснения.

— Oui, Mademoiselle,[12]— отвечает Фелисити, излучая истинно французские обаяние и улыбку.

Мадемуазель Лефарж отворачивается, и я читаю записку Фелисити. «Встретимся снова сегодня, сразу после полуночи. Преданность Ордену!»

Мысль о еще одной бессонной ночи меня не порадовала. Постель с теплым шерстяным одеялом кажется мне сейчас куда более привлекательной, чем даже чай с каким-нибудь герцогом. Но я, конечно же, опять потащусь ночью через лес, потому что мне необходимо разгадать скрытые в дневнике тайны.

Когда я поднимаю голову, прочитав записку, Пиппа как раз передает Фелисити сложенный листок. Стыдно признаться, но мне ужасно хочется узнать, что написала Пиппа. Лицо Фелисити на мгновение изменяется, в нем появляется что-то жесткое и решительное, — но тут же она улыбается, не разжимая губ. И к моему удивлению — и к огромному ужасу Пиппы, — она не отвечает на эту записку, а передает ее мне. Но в этот момент мадемуазель Лефарж встает и идет между столами, так что мне ничего не остается, кроме как сунуть бумажку между страницами учебника и оставить ее там до лучших времен. Когда урок французского языка заканчивается, мадемуазель Лефарж снова подзывает меня. Фелисити, выходя из классной комнаты, предостерегающе смотрит на меня. «А что я, по-твоему, должна сделать?» — взглядом спрашиваю я. Пиппа, зная, что ее записка все еще прожигает дыру в моем учебнике французского, смотрит на меня со смешанным выражением страха и отвращения. Она хочет что-то сказать мне, но Энн закрывает дверь перед ее носом, оставив меня наедине с мадемуазель Лефарж и моим собственным бешено бьющимся сердцем.

— Мисс Дойл, — заговорила мадемуазель, устало глядя на меня, — вы действительно уверены, что этот странный запах вашего дыхания вызван именно мармеладом, а не какой-либо другой субстанцией?

— Да, мадемуазель, — отвечаю я, изо всех сил стараясь сдерживать дыхание.

Разумеется, она подозревает, что я лгу, но доказать ничего не может. Она разочарованно вздыхает. Похоже, я многих разочаровала.

— Слишком большое количество мармелада вредит фигуре, вам следует это знать.

— Да, мадемуазель. Я запомню.

И такой совет дает мадемуазель Лефарж, у которой невозможно отыскать талию! Почему она решила, что вправе давать советы насчет фигуры? Просто удивительно! Впрочем, в тот момент меня заботило только одно: как бы поскорее унести ноги.

— Да, вы должны следить за собой. Мужчинам не нравятся пухлые женщины, — говорит мадемуазель. Ее откровенность смущает нас обеих. — Ну, некоторым мужчинам не нравятся.

Она машинально касается кончиком пальца фотографии молодого человека в мундире.

— Он ваш родственник? — спрашиваю я, стараясь быть любезной.

Теперь уже меня мутит не от виски, а от чувства вины и неловкости. Мне ведь на самом деле нравится мадемуазель Лефарж, и мне противно ее обманывать.

— Мой жених. Реджинальд.

Она произносит это имя с огромной гордостью, но и с намеком на такую страстность, что я краснею.

— Он выглядит… очень…

Я вдруг понимаю, что понятия не имею, что именно можно сказать об этом человеке. Я ведь не знакома с ним. Я видела только плохую фотографию. Но если уж я заговорила…

— Достойным доверия, — выдавливаю я.

Похоже, это польстило мадемуазель Лефарж.

— У него очень доброе лицо, не правда ли?

— Совершенно верно, — киваю я.

— Ну, не буду вас больше задерживать. Вы ведь не хотите опоздать на урок мистера Грюнвольда? И помните: поосторожнее с мармеладом!

— Да. Непременно. Благодарю вас, — отвечаю я и, волоча ноги, выхожу за дверь.

Я чувствую себя просто слякотью. Я не заслужила такой учительницы, как мадемуазель Лефарж. Но при этом я все равно знаю, что ночью отправлюсь в пещеру, — и лишь надеюсь, что она никогда не узнает, как я обманула ее.

Записочка Пиппы, адресованная Фелисити, все еще торчит между страницами учебника. Я медленно разворачиваю ее. Аккуратные, ровные буквы выглядят жестокими и насмешливыми…

«Давай встретимся днем у лодочного навеса. Матушка прислала мне новые перчатки, и я готова дать их тебе поносить. Только, умоляю, не приглашай эту! Если она попытается засунуть в перчатки свои здоровенные клешни, она просто их порвет!»

В первый раз за этот день я испугалась, что меня вырвет прямо сию секунду, хотя тошнота не имела отношения к выпитому виски, а была вызвана лишь непосредственными ощущениями: я всей душой ненавидела их… Пиппу — за то, что она написала эту записку, Фелисити — за то, что переслала ее мне…

Но так уж получилось, что в итоге Пиппа не пошла к лодочному навесу. Большой холл гудел от последних новостей: приехал мистер Бамбл! Все ученицы школы Спенс, от шести до шестнадцати лет от роду, столпились вокруг Бригид, которая с придыханием изливала на всех последние сплетни. Она снова и снова повторяла, какой мистер Бамбл чудесный и уважаемый человек, и как прекрасно выглядит Пиппа, и какую они составят великолепную пару. Не думаю, что я хоть раз до этого видела Бригид столь воодушевленной. Кто бы мог подумать, что эта старая брюзга окажется тайным романтиком!

— Да, конечно, вот только как же он выглядит? — пожелала узнать Марта.

— Он хорош собой? Высок ростом? Не растерял свои зубы? — настойчиво расспрашивает Сесили.

— А! — с понимающим видом восклицает Бригид.

Она наслаждается ролью оракула, пусть эта роль и досталась ей ненадолго.

— Интересный и уважаемый! — повторяет она на случай, если мы с первого раза не поняли, в чем состоит главное качество мистера Бамбла. — Ох, это такая отличная партия для нашей мисс Пиппы! А вам пусть это будет уроком: если будете правильно делать все, чему учат вас миссис Найтуинг и другие учителя, то окажетесь там же, куда сейчас направляется мисс Пиппа — у алтаря! Рядом с богатым мужчиной!

Похоже, сейчас не время упоминать о том, что если бы миссис Найтуинг и прочие, включая Бригид, так уж хорошо разбирались в этом деле, то они бы прежде всего сами очутились перед алтарем. Но я вижу по восторженным, полным внимания лицам девушек, что они принимают слова Бригид за святую правду.

— А где они сейчас? — требовательно спрашивает Фелисити.

— Ну… — Бригид придвигается поближе к нам. — Я слыхала, как миссис Найтуинг говорила, что они пойдут поглядеть на сад, но…

Фелисити стремительно поворачивается к девушкам.

— Весь сад отлично виден из окна на лестничной площадке второго этажа!

Девицы, невзирая на протесты Бригид, сломя голову мчатся вверх по лестнице, к стратегическому окну. Мы, старшие, локтями пробиваем дорогу сквозь молодняк, не обращая внимания на жалобные возгласы: «Эй, так же нечестно!» Мы бесцеремонно пользуемся преимуществом силы. И через несколько секунд занимаем позицию у окна, предоставив остальным толпиться за нашими спинами и вытягивать шеи, чтобы увидеть хоть что-то.

Внизу, в саду, миссис Найтуинг сопровождает Пиппу и мистера Бамбла на прогулке по дорожке между кустами роз и клумбами гиацинтов. Из окна мы без труда можем видеть, как они остановились, неловко держась довольно далеко друг от друга. Пиппа прячет лицо в букете красных цветов, которые, должно быть, преподнес ей мистер Бамбл. Она выглядит отчаянно скучающей. Миссис Найтуинг несет какую-то ерунду насчет разных растений вдоль дорожки.

— Вы не могли бы немножко подвинуться, чтобы и мы тоже посмотрели? — требовательным тоном произносит коренастая девочка, уперев руки в бока.

— Отвали отсюда, — рычит Фелисити, намеренно используя самый грубый язык, чтобы произвести впечатление на дерзкую девчонку.

— Я пожалуюсь миссис Найтуинг! — пищит нахалка.

— Давай, жалуйся, и посмотрим, что из этого получится. А пока замолкни, мы хотим расслышать хоть что-нибудь!

После этого младшие, хотя и все так же пытались протиснуться поближе к окну, замолчали.

Очень странно видеть Пиппу и мистера Бамбла рядом. Вопреки торжественному описанию Бригид, мистер Бамбл оказался полным мужчиной с пышными усами, намного старше Пиппы. Он смотрит поверх головы миссис Найтуинг с таким видом, как будто вообще отсутствует здесь. Насколько я могу понять, в нем нет ничегошеньки особенного.

Кое-кто из младших девочек умудрился-таки просочиться мимо нас. Они протискивались между нами к окну, как ростки, рвущиеся к дневному свету. Мы их отталкивали, а они лезли вперед снова и снова. Но все равно мы оказались в более выгодном положении и изо всех сил старались рассмотреть и услышать как можно больше.

— Повезло Пиппе, — говорит Сесили. — Она может вот так легко выйти замуж за подходящего человека, и ей даже не придется мучиться весь бальный сезон, когда на нее станут охотиться разные типы с их мамашами.

— Не думаю, что Пиппа с тобой согласится, — говорит Фелисити. — Непохоже, чтобы это было именно то, чего ей хочется.

— Ну, а разве мы вообще можем делать то, чего нам хочется? — возражает Элизабет.

Никто не нашелся, что на это ответить. Порыв ветра донес голос миссис Найтуинг. Она что-то говорила о том, что розы — это цветок истинной любви. А потом они повернули за высокую зеленую изгородь и скрылись из вида.