Брюссель

В Брюсселе я вышел не на своей станции. Просто задремал в неподходящий момент, а когда, внезапно проснувшись, увидел на платформе за окном надпись «BRUXELLES», то вскочил как ошпаренный и ринулся к выходу, ударяясь своим кошмарным рюкзаком о чьи‑то головы. Я выскочил на платформу в тот момент, когда поезд, зафырчав, как астматик, тронулся в путь.

Меня не сразу насторожило, что я был единственным пассажиром, сошедшим на перрон, а сам вокзал зловеще пуст. Однако грязный моросящий дождь, обычный для Брюсселя, быстро привел меня в чувство. Тут‑то я и понял, что угодил в ту часть города, в которой никогда прежде не бывал, в один из тех безымянных районов, где здания серы, все стены в три слоя заклеены объявлениями, а магазины торгуют насосами для бассейнов и вывесками типа «ПАРКОВКА ЗАПРЕЩЕНА». Я планировал попасть на центральный вокзал, но не возражал и против Северного или Среднего, или даже дальнего, именуемого Йозафат, но этот вокзал не был похож ни на один из них, и теперь я понятия не имел, где нахожусь. Оставалось только придать лицу решительное выражение и направиться к нескольким высоким домам на горизонте, которые показались мне городом.

До этого я был в Брюсселе несколько раз и думал, что неплохо знаю город. Поэтому мне то и дело казалось, что узнаю знакомые места, и даже принимался убеждать сам себя: «Слушай, это здание ты когда‑то видел». В результате я тащился четверть мили к зданию, которое принял за Дворец Справедливости и оказавшемуся фабрикой по производству собачьего корма. Я шел и шел по улицам, в которых не было абсолютно ничего примечательного – просто бесконечные кварталы серых однообразных домов, которых в Брюсселе, по‑моему, больше, чем где бы то ни было в Европе.

Я ненавижу спрашивать дорогу. Всегда боюсь, что человек, к которому я обращусь, отступит в удивлении и скажет: «Куда ты хочешь попасть? В центр Брюсселя? Парень, ты заблудился. Это Лилль, мудак ты долбаный». А потом будет останавливать прохожих: «Хотите хохму? Парень, ну‑ка расскажи, где ты, по твоему мнению, находишься», и мне придется проталкиваться сквозь толпу людей, которые падают со смеху и утирают набежавшие от хохота слезы. Поэтому я, никого ни о чем не спрашивая, шел дальше.

Как раз к тому времени, когда я уже серьезно обдумывал, не позвонить ли моей жене, чтобы она приехала и нашла меня («да, дорогая, и захвати воскресные газеты»), за ближайшим углом, к моему удивлению, обнаружился Manneken‑Pis, статуя круглолицего голенького мальчика, писающего уже не первый век и ставшего за это время наивным символом города. Тут до меня вдруг дошло, где я нахожусь, и все мои маленькие проблемы решились сами собой. Я отпраздновал это событие, купив в одной из 350 сувенирных лавок тарелку с изображением писающего мальчика и шоколадку «Тоблерон» внушительного размера.

Через пятнадцать минут я уже был в номере отеля Адольфа Сакса и лежал на кровати не разувшись (одно из важных преимуществ путешествия в одиночку – возможность быть неряхой), ломал зубы о «Тоблерон» (интересно, кто изобретает подобные сладости?) и смотрел по ВВС ток‑шоу с участием то ли импотентов, то ли еще каких‑то людей с серьезными физическими недостатками – точно не помню. Через полчаса я почувствовал себя достаточно бодрым, чтобы пойти погулять по Брюсселю.

Я всегда останавливаюсь в " Саксе ", потому что в нем есть программа ВВС и очень интересные лифты, о чем я вспомнил сейчас, стоя в коридоре возле светящейся кнопки «Вниз», и дудукая в нос песню «В ожидании лифта». Одновременно я лениво размышлял над тем, почему в коридорах отелей всегда такие безобразные ковры.

Надо сказать, в Европе вообще ничего не понимают в лифтах. Даже в новых зданиях они всегда двигаются невероятно медленно и в них зачастую отсутствуют внутренние двери, так что, если вы по рассеянности облокотитесь не на ту стенку, одна ваша рука может стать на десять метров длиннее другой. Но в «Саксе» лифты удивительные даже по европейским меркам.

Вы входите в кабину, намереваясь спуститься вниз на завтрак, но оказывается, что лифт двигается сам по себе, куда ему вздумается. Он проезжает мимо вестибюля и подземной стоянки на необозначенныи нижний этаж, и, когда двери открываются, вы видите помещение, полное пара, шипенья утюгов и запахов химчистки. Пока вы бессмысленно тыкаете кнопки, которые установлены здесь явно в качестве украшения, двери захлопываются, и лифт резко устремляется наверх, на одиннадцатый этаж. Там он останавливается на долю секунды и вдруг падает вниз на три метра, снова ненадолго зависает, а потом в свободном падении достигает вестибюля. Вы выходите из него изрядно помятым, с глазами навыкат, но радуясь, что никто вас не видел в лифте, и направляетесь на завтрак со всем достоинством, на которое еще способны.

Учитывая изложенное, вы, возможно, поймете мое счастье, когда лифт на этот раз привез меня к месту назначения без всяких неожиданностей, не считая непредусмотренной остановки на втором этаже и короткого возвращения на четвертый.

Если вы ищете приключений, то вам не стоит ехать в Брюссель. Это правильный город. После Парижа для меня было большим облегчением переходить улицу, не чувствуя себя так, словно на лбу у меня большими буквами написано неприличное слово. Но, сделав пару кругов по площади Grand Place, вежливо заглянув в витрины одного‑двух из многих тысяч магазинов, торгующих шоколадом либо кружевами (кажется, в Брюсселе больше ничего не продают), начинаешь ловить себя на том, что часто посматриваешь на часы и размышляешь – не начать ли тебе пить в девять часов сорок семь минут утра?

Решив, что пока все‑таки рановато, я начал новый круг по Grand Place. Она, несомненно, очень красива. Эта площадь окружена огромными и богато украшенными зданиями – поистине монументальным Hotel de Ville, а напротив него – чуть менее грандиозный Maison du Roi – «Королевский дворец», который, несмотря на свое название, королевским дворцом никогда не был – не говорите потом, что не узнали из моего повествования ничего полезного. В нижних этажах почти всех домов вокруг площади расположены темные уютные кафе с деревянной мебелью и потрескивающими каминами, где вы можете посидеть за чашечкой кофе или кружкой пива. Мне кажется, что многие брюссельцы проводят здесь целые дни, ничем больше не занимаясь.

Я направился в кафе «Золотой Башмак», хотя во время предыдущего визита в Брюссель меня там бессовестно обсчитали – официант принял меня за обычного туриста из‑за спортивного костюма с изображением писающего мальчика. Поэтому на этот раз мне пришлось надеть самый строгий костюм модели «Официант, меня не надуешь», чтобы полностью получить сдачу. Это самое приятное место на площади, хотя и не самое дешевое, но немного комфорта с чашечкой хорошего кофе стоят того, чтобы за это заплатить – нужно только внимательно пересчитывать сдачу.

Два с половиной дня я изучал местные туристические объекты – грандиозный музей античного искусства, музей современного искусства и два исторических музея в парке с неуклюжим названием «Парк Пятидесятилетия». В перерывах между музеями я шатался вокруг бесконечных офисных комплексов в приятном и слегка рассеянном расположении духа.

Брюссель – уродливый город, полный мокрого мусора, бульваров без деревьев и грязных строительных площадок. Это город серых офисов и безликих конторских служащих – чиновничья столица Европы. В нем меньше парков, чем в любом другом европейском городе, и почти никаких достопримечательностей, на которые стоило бы обратить внимание – ни замка на холме, ни грандиозного собора, ни улицы с особо модными магазинами, ни снежных пиков на горизонте, ни залитой яркими огнями набережной. В нем нет даже реки. Как в городе может не быть хотя бы реки? Лучшее, что можно сказать о Брюсселе – это то, что он находится всего в трех часах езды от Парижа. Если бы я руководил ЕС, то первым делом перенес бы столицу этой организации в Дублин или Глазго, а может, в Неаполь, где ценят наличие работы и где люди еще сохранили гордость за свой город. А брюссельцы ее, увы, утратили.

Трудно придумать место, в котором бы меньше уважали свое культурное наследие. Например, Брюссель в течение тридцати пяти лет был домом для отца новой архитектуры Виктора Хорта, который был так известен при жизни, что его сделали бароном. Он был для бельгийской столицы тем же, чем Макинтош для Глазго и Гауди для Барселоны, но тупые городские авторитеты позволили застройщикам разрушить почти все возведенные им красивейшие здания. Теперь в Брюсселе почти не на что смотреть.

Однако есть здесь и свои достоинства. Это самый гостеприимный город в Европе (что, видимо, связано с тем обстоятельством, что четверть его жителей – переселенцы из других стран), в нем имеется парочка хороших музеев, старейшая в Европе аркада магазинов, маленькая, но красивая галерея Св. Губерта, множество потрясающих баров и самые шикарные рестораны. В Бельгии своего рода национальная традиция питаться вне дома, поэтому в Брюсселе полторы тысячи ресторанов, на 23 из которых красуются розетки с писающим мальчиком. Там можно поесть исключительно хорошо, и при этом дешевле, чем где бы то ни было в Европе. Я проводил эксперимент: ужинал каждый вечер в другом заведении, и каждый раз получал вкусовые ощущения, сопоставимые в сексе с множественным оргазмом.

Рестораны в Брюсселе почти все крошечные и столики поставлены так близко друг к другу, что невозможно разрезать бифштекс, не заехав локтем в рожу соседу или не обмакнув рукав в его соус. Но, как ни странно, это является частью удовольствия. Вы обнаруживаете, что ужинаете не один, а вместе с людьми за соседними столиками, обмениваясь с ними рогаликами и шутками. Это создает особую прелесть для одинокого путешественника, которого обычно сажают за самый темный стол, рядом с мужским туалетом, так что во время еды он вынужден наблюдать за незнакомцами, которые, проходя мимо его столика, на ходу застегивают ширинку и стряхивают воду с рук.

Как и большинство городов, Брюссель красивее всего ночью. После ужина я каждый вечер отправлялся на бесцельную прогулку, и однажды вечером вышел к зданию Дворца Правосудия, напоминающему американский Капитолий, подсевший на стероиды. Оно совершенно потрясающих размеров – занимает 280 000 кв. метров и является самым большим зданием, сооруженным на планете в XIX столетии. В другой вечер я навестил штаб‑квартиру ЕС. Даже в городе, где захватывает дух от безобразия зданий, она выделяется исключительным уродством. Было только шесть часов, но ни один человек уже не работал, что напомнило старый анекдот, когда на вопрос «Сколько человек работает в Европейской комиссии?» следует ответ: «Примерно третья часть сотрудников». Невозможно смотреть на длинные ряды окон, не задумываясь над тем, что происходит за ними. Я полагаю, что целые крылья здания посвящены исследованиям, имеющих целью доказать, что очереди в почтовых отделениях по всей Европе примерно одинаковой длины.

Мне, американцу, интересно наблюдать, как самые богатые страны в Европе с энтузиазмом передают свой суверенитет органу, который является бесконтрольным и сам ничего не способен контролировать. Особенно я невзлюбил ЕС, когда узнал, что он отнимает небесно‑голубые паспорта британцев с твердой обложкой и заменяет их тоненькими красными книжечками, похожими на удостоверения личности польских моряков. Такова вечная проблема всех больших организаций. У них нет стиля.