Ромен Роллан

(1866–1944)

«Жан‑Кристоф»

(1904–1912)

Музыкант, общественный деятель, профессор в области истории музыки в Сорбонне и Высшей Нормальной школе, романист, драматург и публицист, автор музыковедческих монографий и многотомной работы о Бетховене, серии биографий «титанов духа» – Микеланджело, Генделя, Л. Толстого, Ганди, Рамакришны и др., эпопеи «Очарованная душа», французский писатель Ромен Роллан (1866–1944) знаменит прежде всего своей повестью «Кола Брюньон» и «романом‑потоком», за которым устремилась литература т. н. «потока сознания», эпопеей «Jean‑Christophe» – «Жан‑Кристоф» (1904–1912). За этот роман писатель в 1915 г. был удостоен Нобелевской премии в области литературы, которую он передал в Международный Красный Крест. Когда фашистское правительство Германии решило наградить Роллана медалью Гёте – за воплощение в «Жане‑Кристофе» «немецкого духа», писатель отказался от награды – и его роман нацисты сожгли.

Первый замысел «Жана‑Кристофа», по словам Роллана, возник у него в 1890 г., когда он с высот холма Яникула взирал на панораму вечного Рима и этот взгляд «сверху» позволил ему увидеть глазами будущего героя‑великана толпы лилипутов у его ног. Недаром потом писатель уподобил мир, в который вынужден был то и дело «опускаться» с высот своего духа Жан‑Кристоф, пошлой ярмарке на площади. И именно этот отстраненный интеллигентский взгляд автора (в корне противоположный его же взгляду на соотечественников в лучшем его произведении – повести «Кола Брюньон») позволил Роллану представить жизнь своего героя как могучую реку, по берегам которой суетились немцы, французы, итальянцы, швейцарцы… Горячо веря в «гармоничное слияние наций», писатель посвятил свое детище «свободным душам всех наций, которые страдают, борются и – победят». «Мир погибает, задушенный своим трусливым и подлым эгоизмом. Мир задыхается. Распахнем же окна! Впустим вольный воздух! Пусть нас овеет дыханием героев». Увы, этот призыв (как и вообще любой другой) не мог уже спасти мир от войны. Появившись за два года до начала грандиозной мировой бойни, он напоминал призыв распахнуть окна при начавшемся в доме пожаре.

Десять томов романа увидели свет в журнале «Двухнедельные тетради» в 1904–1912 гг. (отдельное издание – 1912; первое русское издание – 1913). Публикации предшествовал почти десятилетний период работы автора над сбором материала и написанием предварительных набросков.

Иллюстрация к роману Р. Роллана «Жан‑Кристоф». Художник Ф. Мазерель

Призвав сошедшее с ума человечество к возрождению человека, в которого надо было лишь (по мнению писателя) вложить «великую душу», Роллан и посвятил себя поиску такого Человека. Своего героя писатель искал не только среди великих музыкантов и писателей, но и в литературных персонажах – прежде всего у Ж.‑Ж. Руссо, В. Гюго и Ф. Ницше. Начав с биографической серии, Роллан продолжил ее в «Жане‑Кристофе», представив своего «нового Бетховена» уже героем не просто биографического романа, а – «четырех‑частной симфонии», «поэмы в прозе». (Критики позднее назвали это эпическое повествование, представляющее собой единый роман, посвященный судьбе одного человека на широком социальном фоне, «романом‑потоком».)

Ставя выше других французскую и немецкую нации, а из всех видов искусства – музыку, Роллан своего героя Жана‑Кристофа Крафта (по‑немецки – сила) сделал полунемцем‑полуфламандцем и композитором, причем гениальным. Жизнь героя представлена тремя частями: «Жан‑Кристоф» (романы «Заря», «Утро», «Юность», «Мятеж»), «Жан‑Кристоф в Париже» («Ярмарка на площади», «Антуанетта», «Дома») и «Конец путешествия» («Подруги», «Неопалимая купина», «Новый день»).

Герой Роллана вошел в мир, в котором «Бога больше не было», с очевидной авторской целью – заменить Его собой. Удалось ли Жану‑Кристофу это, прямо скажем, непростое дело? Или вся его жизнь, как и его музыка, как и призыв его создателя к интеллигенции всех стран – объединяться, осталась лишь романтической иллюзией, в основу которой писатель положил «великий, гётевский принцип: «Умри и возродись!»?

Жан‑Кристоф родился в маленьком немецком городке на берегу Рейна в семье музыкантов Крафтов. Вундеркинд, не только виртуозно игравший на скрипке, но и сочинявший музыку, в 7 лет Жан‑Кристоф стал придворным музыкантом, в 11 он уже играл второй скрипкой и давал частные уроки, а после смерти отца‑пьяницы стал кормильцем семьи, пребывавшей на грани нищеты. Пережив романтическую пору влюбленностей в хозяйку галантерейной лавки, в швею, во французскую актрису, герой, дабы не задохнуться в «душной атмосфере провинциального бюргерского городка», после драки с солдатами сбежал в Париж. Но и там атмосфера была не лучше. Более того – Кристоф никому не был нужен в городе салонов и спекулянтов. Как человек искусства, в искусстве он тоже увидел только фальшь и бездарность. Бедствуя и голодая, он тем не менее создал симфоническую картину «Давид» на библейский сюжет, которую публика освистала.

Другом Кристофа стал молодой поэт Оливье, с которым они сняли квартиру. Вскоре к Кристофу пришла слава, и он стал модным композитором. После женитьбы Оливье Кристоф уже не мог жить с другом душа в душу, как ранее. Познакомившись с рабочими‑революционерами, Кристоф стал бывать на их собраниях. На первомайской демонстрации в столкновении с властями Кристоф убил полицейского, после чего вынужден был бежать в Швейцарию. Там он узнал, что Оливье в той стычке погиб. Прошло много времени, прежде чем Кристоф вернулся к привычному занятию музыкой. Музицирование не помешало ему трагически влюбиться, что едва не привело его к сведению счетов с жизнью, но тяжелейший душевный кризис пошел Кристофу только на пользу – он творил, а творя, «отошел от себя и приблизился к Богу».

Жан‑Кристоф вновь получил признание как композитор. Однако славой своей он был обязан прежде всего своим ранним произведениям, созданнымимв «противовес эпигонству немецкого искусства и изощренным исканиям искусства французского». От одиночества музыканта спасла очередная любовь – его бывшая ученица Грация. Влюбленные обрели счастье, готовы были жениться, но Грация неожиданно умерла, в очередной раз «осиротив» нашего героя. После ее смерти, пребывая в жутком состоянии, композитор и создал свои гениальные произведения. Отдав моральный долг умершим Оливье и Грации – подготовив свадьбу их детей, Жан‑Кристоф однажды перешел бурныйпоток, перенеся на своих плечах младенца – Грядущий день, т. е., говоря попросту, – скончался. Последним раздумьем великого музыканта была мысль, что это еще не конец, будет завтра и простор впереди. «Умрем, Кристоф, чтоб возродиться!»

Указал ли герой Роллана миру и человечеству путь к лучшему будущему? Может ли индивидуалист, не растворившись в обществе, не заклав себя, повести людей куда‑либо? Видно, не в этом миссия творческих личностей – указывать путь другим. Их миссия – идти собственным путем, даря людям гениальные произведения, каким и стал позднее у самого Ромена Роллана «Кола Брюньон».

Роман вызвал во французском обществе, да и вообще в Европе полемику, но читатели, как всегда, сами должны были решить – сбудутся ли надежды и упования автора на построение лучшего общества, и будет ли создано внесоциальное всемирное братство интеллигенции – интернационал Духа. Впрочем, как уже было сказано, через два года после выхода романа началась Первая мировая война.

Нобелевскую премию по литературе Роллану вручили с формулировкой – «за высокий идеализм литературных произведений, за сочувствие и любовь к истине, с которой он описывает различные человеческие типажи».

Книга была переведена на многие мировые языки. На русский язык ее переводили Н. Любимов, О. Холмская, Н. Жаркова и др.

В 1976 г. французский режиссер Ф. Виллье снял телевизионный мини‑сериал «Жан‑Кристоф».

Анатоль Франс (Жак Анатоль Франсуа Тибо)

(1844–1924)

«Боги жаждут»

(1912)

Французский прозаик – «сторонний и ироничный наблюдатель суетности человеческой жизни», литературный критик, заместитель директора Библиотеки сената, член Французской академии и лауреат ее премии, лауреат Нобелевской премии по литературе (1921), Анатоль Франс (настоящее имя ЖакАнатоль Франсуа Тибо) (1844–1924) прославился созданием двух литературных героев – аббата Жерома Куаньяра и господина Бержере. Лучшими же произведениями писателя, в которых он размышлял о возможности и целесообразности переустройства социального порядка, стали роман‑памфлет «Остров пингвинов», исторический роман «Les Dieux ontsoif» – «Боги жаждут» (1912) и фантастический – «Восстание ангелов». Самый знаменитый из них «Боги жаждут», как самый реалистичный и трагический, ближе всего соприкасается с нашими реалиями – Первой русской революцией 1905–1907 гг. и Октябрьской 1917 г., защитником которых был Франс в своей публицистике и на посту председателя «Общества друзей русского народа и присоединенных к России народов».

Франс с юношеских лет проявлял интерес к истории Великой французской революции (1789–1794 гг.). Прекрасное знание мемуарной литературы и музейных экспонатов позволило писателю еще с юности создавать произведения, посвященные этой трагической поре (роман «Алтари страха», сборник новелл «Перламутровый футляр»). События романа «Боги жаждут» разворачиваются в Париже на заключительном этапе революции с весны 1793 г. по осень 1794 г., в период т. н. якобинского террора. В июне 1793 г. к власти пришли якобинцы, возглавляемые Дантоном, Робеспьером и Маратом. В это время Париж оказался без денег, без хлеба, под угрозой австрийских пушек. На беде соотечественников обогащались скупщики, спекулянты, поставщики армий, содержатели игорных домов, государственные чиновники, вступавшие в соглашения с внешними врагами. Санкюлоты (парижская беднота), доведенные до отчаяния, требовали расправы с «заговорщиками». Все это вынудило якобинцев под лозунгом «Отечество в опасности!» начать вербовку солдат и развернуть чрезвычайные суды – революционные трибуналы. За 17 месяцев деятельности судов было казнено 2600 человек, в т. ч. и сами якобинцы. (Для сравнения: за одну только Варфоломеевскую ночь было уничтожено 10 000 гугенотов.) 27 июля 1794 г. контрреволюционный переворот покончил с величайшим социальным потрясением, уничтожившим сословное деление общества, но отнюдь не социальную несправедливость.

Анатоль Франс

Главному герою романа, молодому художнику Эваристу Гамлену не за что было любить прежнюю власть аристократов – его отца слуги герцога избили палками только за то, что тот недостаточно быстро посторонился и уступил дорогу их господину. По природе своей душевно тонкий и добрый человек, помогавший обездоленным, Эварист как художник был безвестен, но талантлив и со своей художнической философией. Гамлен приютил свою обнищавшую мать, из‑за чего не смог поступить в армию, т. к. тогда оставил бы старушку без куска хлеба, зарабатываемого им рисованием картин патрио – тического содержания. Сестру Гамлена Жюли совратил аристократ, за что Эварист сурово осудил ее. Сам он был влюблен в Элоди, бойкую дочь торговца эстампами. Презирая временные лишения и невзгоды, Гамлен был уверен, что «революция навсегда осчастливит род человеческий», хотя его пыл то и дело охлаждала матушка, скептически относившаяся к идее социального равенства: «Это невозможно, хотя бы вы все в стране перевернули вверх дном: всегда будут люди знатные и безвестные, жирные и тощие».

Патриот и поборник социальной справедливости, истовый почитатель Марата и Робеспьера, Гамлен был полноправным членом одной из секций Конвента и членом Военного комитета и искренне полагал, что надо «учредить трибунал в каждом городе… в каждой коммуне, в каждом кантоне… Когда нации угрожают пушки неприятеля и кинжалы изменников, милосердие – тягчайшее преступление».

Как‑то Гамлен выполнил просьбу своей случайной знакомой, вдовы прокурора де Рошмор, за что мадам, пользуясь своими связями, рекомендовала его кандидатуру членам Комитета общественного спасения в качестве присяжного заседателя в Революционный трибунал. Никогда не помышлявший о столь ответственном посте Гамлен после минутного колебания принял эту должность «только затем, чтобы служить республике и отомстить всем ее врагам». Он вступил в отправление своих обязанностей во время реорганизации Трибунала, разделенного на четыре секции с пятнадцатью присяжными в каждой. «Разгрому армий, восстаниям в провинциях, заговорам, комплотам, изменам Конвент противопоставлял террор. Боги жаждали». В бескомпромиссности и неподкупности художника, ставшего гражданином, всем своим существом сознававшего опасность «двух страшных чудовищ, терзавших отечество, – мятежа и поражения», скоро убедились его знакомые, мать, Элоди, все парижане. Начав свое служение революции с утверждения, что для того, «чтобы обвинить кого‑либо…, нужны улики», Гамлен пришел к выводу, что надо карать «грузчиков и служанок так же сурово, как аристократов и финансистов». В глазах Гамлена идея наказания получала религиозно‑мистическую окраску, и если преступление было доказано, он голосовал за смертную казнь. Под влиянием окружающей жизни Гамлен стал подозрителен и тревожен: на каждом шагу он встречал заговорщиков и изменников и все более утверждался в мысли, что отечество спасет только «святая гильотина». Убийство Марата подтолкнуло Конвент принять Закон о подозрительных – «врагах революции и республики, сочувствующих тирании». После казни бывшей королевы Франции Марии‑Антуанетты казни стали массовым явлением. И уже не хватало времени, чтобы разбираться, кто виноват, а кто нет. Отправил под нож Гамлен и дворянина, которого безосновательно считал совратителем Элоди. Не стал он помогать и сестре Жюли, любовник которой был арестован и ожидал приговора. Он был непреклонен даже тогда, когда от него отвернулись мать и Жюли, назвав его «чудовищем» и «негодяем». «Присяжные перед лицом опасности, угрожавшей отечествуиреспублике, составляли одно существо, одну глухую, разъяренную голову, одну душу, одного апокалипсического зверя, который, выполняя свое естественное назначение, обильно сеял вокруг себя смерть». Эварист больше не принадлежал себе, он был всего лишь одним из шестидесяти, малой частицей карающего меча революции. «У республики много врагов, внешних и внутренних. Не криками, а железом и законами создаются государства». Через несколько месяцев Гамлена назначили членом Генерального совета Коммуны. В это время были существенно упрощены процессуальные формы, и сокращенное судопроизводство только ускорило общую развязку. Прериальский закон позволил Трибуналу, не вникая особо в сбор улик и доказательства, разбирать дела не только о действительных, но и о мнимых тюремных заговорах. «Допрос каждого подсудимого продолжался не больше трех‑четырех минут. Обвинитель требовал смертной казни для всех. Присяжные высказались занее единогласно, односложной репликой или просто кивком головы». Герой, предчувствуя скорую гибель, думал: «Мы говорили: победить или умереть. Мы ошиблись. Надо было сказать: победить и умереть». Незадолго до этого Эварист сказал своей возлюбленной, что не может больше принимать ее любовь. «Я принес в жертву родине и жизнь и честь. Я умру опозоренным и ничего не смогу завещать тебе, несчастная, кроме всем ненавистного имени» А восьмилетнему ребенку он уже с отчаянием говорил: «Дитя! Ты вырастешь свободным и счастливым человеком и этим будешь обязан презренному Гамлену Я свиреп, так как хочу, чтобы ты был счастлив. Я жесток, так как хочу, чтобы ты был добр. Я беспощаден, так как хочу, чтобы завтра все французы, проливая слезы радости, упали друг другу в объятия».

27 июля 1794 г. произошел переворот, в результате которого были казнены Робеспьер и его сторонники, вт.ч. и Гамлен. Последней мыслью Эвариста было сожаление о том, что республиканцы «проявили слабость, грешили снисходительностью, предали Республику».

Революция завершилась, и после этого кошмарного сна обыватели вновь проснулись к житейской суете и непрерывным увеселениям. Элоди стала любовницей пошляка Демаи, которого провожала после свиданий теми же самыми словами, которыми некогда провожала Гамлена.

Сделав едва ли не главным героем своего произведения террор, Франс не раз подчеркнул, что он был не просто орудием возмездия людей, но орудием Провидения. Скрупулезно точно воспроизведя всю историческую обстановку, писатель акцентировал свое внимание именно на стихийности террора, на его неизбежности и бессилии самих якобинцев что‑либо изменить в происходящем. Заглавие романа «Боги жаждут» (слова царя инков Монтесумы) также подчеркивает главную мысль автора: кровавый террор обращен прежде всего против безбожной власти. Не надо забывать, что сам Франс не нуждался в посредничестве Бога. «Бог, небеса, все это – ничто. Истинна только земная жизнь и любовь живых существ», – заявлял он, не замечая, что и роман‑то его возник почти независимо от него самого, как и якобинский террор независимо от якобинцев. (В «Восстании ангелов», написанном после «Богов», писатель пришел к выводу, что никакая земная власть не может избавить мир от тирании этой власти.)

В образе Гамлена и его судьбе, как в зеркале, отразилась вся эпоха, лейтмотивом которой стала фраза соратника Робеспьера – Сен‑Жюста: «Идеи не нуждаются в людях». В набросках к роману героя звалиЖозефом Клеманом, т. е. буквально «милосердным» Иосифом (Прекрасным), изображеннымв Библии как воплощение душевной чистоты.

Роман «Боги жаждут» был опубликован в 1912 г. и сразу же вызвал бурю в обществе – ожесточенные споры не утихают до сих пор. Роман стал одним из самых читаемых в мире. На русский язык его перевел Б. Лившиц.

Ни одной из экранизаций не удалось адекватно передать содержание этой книги, не опошлив святого для писателя и истории понятия – социальной революции.

Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев)

(1880–1934)

«Петербург»

(1911–1914, вторая редакция 1919–1922)

Русский писатель, теоретик символизма, Андрей Белый (настоящее имя Борис Николаевич Бугаев) (1880–1934) известен как автор романов («Серебряный голубь», «Москва» и др.), поэтических сборников («Золото в лазури», «Урна» и др.), книг статей («Символизм», «Мастерство Гоголя» и др.), мемуарной трилогии. Поэмой «Христос воскрес» Андрей Белый с восторгом приветствовал Февральскую и Октябрьскую революции. Современники отзывались о писателе как об удивительном лекторе; по словам М. Цветаевой, «его смотрели, как спектакль». Более всего знаменит Андрей Белый своим «Петербургом» (1911–1914, вторая редакция – 1919–1922) – первым русским модернистским романом, посвященным событиям 1905 г. Роман этот знаменит во всем мире, хотя специалисты часто и недоумевают: почему? – Для иностранца этот роман априори остается непознанной землей, как и для всякого не ирландца до конца непознанным является «Улисс» Дж. Джойса. «Петербург» до сих пор не имеет ни одного адекватного перевода на какой‑либо иностранный язык, поскольку непереводим.

Роман «Петербург» был впервые опубликован в 1913–1914 гг. в издательстве «Сирин», а через два года выпущен отдельным изданием. В 1922 г. в Берлине вышла сокращенная версия романа, а в 1928 г. еще с дополнительными сокращениями – в Москве.

Андрей Белый. Художник Л. Бакст

Андрей Белый воспринимал столицу Российской империи через призму «Медного всадника» Пушкина, «Невского проспекта» и других повестей Гоголя, романов Достоевского, поэзии Некрасова, Блока, Вл. Соловьева. Все это наложило отпечаток на роман, также как и мистическое учение антропософа Р. Штейнера, поклонником которого был писатель.

Центральную линию, составляющую основу сюжета, Белый позаимствовал из истории террора в России: покушения на премьер‑министра П. Столыпина, совершенного провокатором, агентом охранки Д. Богровым, истории провокатора Е. Азефа, одного из руководителей партии эсеров и одновременно – агента охранки и пр. У всех персонажей есть прототипы в жизни и в литературе. У сенатора Аблеухова их двое: обер‑прокурор Синода К. Победоносцев и шаржированный образ Каренина из романа Л. Толстого «Анна Каренина». Основанием для создания образа террориста Дудкина стали Гр. Гершуни и Б. Савинков. И т. д.

Сразу же открестимся от множества интерпретаций текста – по большому счету, не важно, что хотел изобразить в романе автор, важно – что получилось. В романе рассказано о семье, устои которой оказались подточенными укладом общества и непростым нравом каждого из членов семьи. Сюжет разворачивается в октябре 1905 г. – т. е. в разгар первой русской революции; революционная атмосфера той поры не могла не сказаться на характере событий и на судьбе главных героев: сенатора Аполлона Алоллоновича Аблеухова и его сына студента Николая. Пассивную, но в то же время разъединяющую и одновременно объединяющую роль играет жена сенатора – Анна Петровна. Прочие персонажи исполняют вспомогательные роли, хотя от них во многом зависит судьба Аблеуховых. Что же касается признания самого автора о том, что «главным и единственным» героем романа является Петербург, не стоит принимать его безоговорочно.

Всех членов семьи Аблеуховых некогда связывал домашний очаг, который 2,5 года назад покинула мать, «вдохновленная итальянским артистом». Отец с головой ушел в работу, за радение ему предложили пост министра; сын, любитель Канта и эпатажа, переживал неопределенность своих отношений с кокеткой Софьей Петровной, женой его приятеля – подпоручика Лихутина. Семья Аблеуховых распалась, «их домашний очаг превратился теперь в запустение мерзости». Между отцом и сыном при отсутствии женского начала в доме установились напряженные отношения, в которых перемешались доброжелательность с презрением.

68‑летний сенатор в 10 утра отправлялся на службу, а его сын изволил вставать с постели только в 12. Однажды по пути в свое Учреждение сенатор поймал «бешеный» взгляд встречного разночинца с узелком в руке. Как оказалось впоследствии, этот разночинец, по фамилии Дудкин, направлялся к сыну сенатора, чтобы передать тому «на хранение» узелок с бомбой и письмецо от одного из руководителей партии эсеров и одновременно агента охранки Липпанченко. О письме пьяный Дудкин забыл, а узелок передал Николаю.

Николай заказал маскарадный костюм – черную маску и красное домино, в котором он хотел немного «попугать» Софью, больше года помыкавшую им и размолвка с которой едва не толкнула его пару месяцев назад на самоубийство. Тогда‑то он и связался с эсерами, среди которых оказался Липпанченко, ради красного словца брякнув им, что готов убить собственного отца. Через Липпанченко охранка решила использовать студента в своих целях.

Софью поклонники называли «ангел Пери». Недалекая и ветреная особа, «пустая бабенка», укоторой «был такой крошечный, крошечный лобик», влюбила в себя Николеньку, да и сама влюбилась в него еще с той поры, как тот был шафером на ее свадьбе. Мужвсеми днями пропадал на службе, а она принимала у себя дома самое разнообразное общество, от Липпанченко до Николеньки, веселилась и хохотала. Когда Николай стал бывать в доме ежедневно, Лихутин, чтобы сохранить семью, написал ему письмо с настойчивой просьбой «навсегда оставить их дом, ибо нервы его бесценно любимой супруги расстроены». Аблеухов обещал это и сдержал слово. Но прошло время, и он, настрадавшись, передал Софье приглашение на бал‑маскарад, подписанное: «Красный шут» – так она обозвала его когда‑то. В тот же день к Софье на улице подскочило красное домино и жутко перепугало ее. Поскользнувшись, домино грохнулось на мостовую, и дама увидела, что под ним скрывается «жалкий шут» Николай. Прибежав домой в слезах, Софья рассказала мужу о неудачной шутке и унижении, испытанном ею. Лихутин, и до того потерявший покой из‑за своей супруги, которую «любил всею силой души», вовсе обезумел и грозился застрелить негодяя.

Перед этим к Софье случайно попало письмо Липпанченко к Николаю, переданное Дудкиным Аблеухову через общую знакомую. Софья прочла письмо, ужаснулась его содержанию и решила «отомстить» шуту, вручив ему это письмо на балу. Лихутин же, опасаясь, что после встречи Софьи с Николаем «все пойдет прахом: честь жены, честь его, офицера», попросил женушку не ходить на бал. Однако Софья, не вняв просьбам, отправилась туда в костюме мадам Помпадур.

На балу Николайв красном домино скандализировал собравшихся, вт.ч. и отца, приехавшего по своим делам. Сенатору тутже услужливо донесли, что красное домино – это его сын, а после бала агент охранки поведал, что на Аблеухова‑старшего готовится теракт.

Софья передала Николаю письмо, прочитав которое тотв невменяемом состоянии убежал с бала. Агент охранки догнал студента и от имени своего учреждения потребовал немедленного выполнения задания. «Ну а если я отклоню поручение?» – спросил Николай. – «Я вас арестую… Я – чиновник охранного отделения; как чиновник охранного отделения, я вас арестую…»

Неожиданно из Испании вернулась Анна Петровна и остановилась в гостинице. Но Николаю было не до того! Он постарался уединиться и рассмотрел присланную ему бомбу, при этом случайно, даже не подозревая о том, запустил часовой механизм. Убедившись в подлинности орудия убийства, студент бросился к Дудкину и категорически отказался от задания. Дудкинже, узнав от Николая, что о предстоящем покушении знают в полиции и даже настаивают на теракте, был ошарашен, т. к. не догадывался о провокации, в которую был втянут. Вспомнив, как Липпанченко накачивал его водкой (что было сделать нетрудно) и подсунул эту бомбу и письмо, Дудкин нашел провокатора и в разговоре с ним убедился в правдивости слов студента. В состоянии крайнего нервного раздражения Дудкин ушел в запой, а потом и в бред. Его мучила совесть, что он предал Николая. Убедив себя в том, что виной всему Липпанченко, Дудкин купил ножницы и зарезал провокатора.

Тем временем муж Софьи Петровны – Лихутин, тоже обезумев, затащил к себе Николая и стал объясняться с ним по поводу ужасного письма. Сказал, что был у него дома, искал бомбу, не нашел, и еще пойдет искать и обязательно предупредит о ней его батюшку. Николаю с трудом удалось убедить подпоручика, что он вовсе не собирался покушаться на отца.

Аполлон Аполлонович, в рассеянности блуждая по дому, забрел в комнату сына и из любопытства вынул из выдвинутого ящичка письменного стола какой‑то тяжелый предмет и машинально отнес его в свою спальню.

Николай, вернувшись домой, перерыл всевверхдном, но бомбы не нашел и решил, что ее утром забрал Лихутин.

После долгих колебаний Аблеухов‑старший поехал в гостиницу и привез домой жену. Последовала трогательная сцена встречи матери с сыном и обед втроем, после которого Николай отвез мать в гостиницу. Аполлон Аполлонович с грустью смотрел им вслед. Этот взгляд сын помнил потом всю свою жизнь.

Ночью Николай не мог уснуть – ему все мнилось, что проклятая бомба где‑то здесь и тикает‑тикает… Уже под утро «грохнуло: понял все». Он кинулся к спальне отца (дверь была выбита), на постели сидел Аполлон Аполлонович и от страха «безудержно – не рыдал, а ревел»; увидев подбегающего сына, отец «с неописуемым ужасом и с недетскою резвостью» скрылся от него в туалете. Николай лишился чувств и пролежал в приступах нервной горячки, не приходя в сознание, все время, пока велось следствие. Дело замяли. Сенатор перебрался в деревню и вышел в отставку, а сына отправил за границу. Через полгода к Аполлону Аполлоновичу перебралась и жена. В уединении Аблеухов настрочил мемуары, которые были опубликованы в год его смерти. Николай пребывал в Египте, часами сидел перед сфинксом, больше отца он так и не увидел – вернулся в Россию только после его смерти. (Потом умерла и мать.) «Жил одиноко; никого к себе он не звал; ни у кого не бывал; видели его в церкви; говорят, что в самое последнее время он читал философа Сковороду», надо полагать, проникаясь идеей нравственного самосовершенствования на основе самопознания.

Роман, не только символистский, но и написанный по законам музыкальной композиции, своей поэтикой опередил модернистские произведения Д. Джойса, М. Пруста, Ф. Кафки, У Голдингаидр.

«Петербург» кинематографичен, но фильмов по нему нет, хотя сам Андрей Белый написал киносценарий, по которому предполагалось снять картину в 1926 г.