Сказочный зверь выходит из леса

…То было обычное служебное письмо, которое правительство государства Конго отправило британскому губернатору Уганды. Правда, содержание письма было действительно необычным. Но ни отправитель, ни получатель не представляли себе, какой взрыв чувств, какое столкновение интересов вызовет оно…

Прочитав письмо, губернатор сэр Гарри Джонстон, кивнул, взял книгу «В дебрях Африки» и стал листать.

Автором книги был американский журналист Генри Мортон Стенли. Сэр Гарри поставил в двух местах галочки: первую – там, где Стенли описывает свою встречу с пигмеями в 1876 г. в лесу Итури; вторую – на описании лесного осла, которого пигмеи называют «атти».

Жираф или зебра?

В правительственном письме, однако, речь шла не о лесном осле, а о пигмеях. Наперекор всем принятым постановлениям о запрете на торговлю людьми было сказано, что некий немецкий делец захватил группу пигмеев и движется в сторону границы с Угандой, чтобы доставить‑де их в Париж, на Всемирную выставку, в качестве вида человекообразных обезьян. В письме была просьба – силой освободить и вернуть их на родину.

С этим заданием справился бы любой полицейский офицер. Однако сэр Гарри воспринял этот случай как удачную возможность посетить загадочное Конго, познакомиться с пигмеями, лесом Итури и таинственным «лесным ослом».

Он ответил, что сам лично позаботиться о возвращении угнанных бамбути на родину.

Следует упомянуть, что Стенли и губернатор были хорошими знакомыми и немало беседовали о животном мире Африки. В свое время Стенли, как мы помним, сделал нелестное заявление о пигмеях, что «они являются тем искомым звеном между людьми и их дарвиновыми предками, которые ученые не могут найти». Позже он высказывался о них более благожелательно, а о глазах одной девушки‑пигмейки выразился прямо‑таки как Ромео: «Они были великолепны и даже слишком велики для столь малого существа – полные, выпуклые, блестящие, как у газели».

Стенли твердил, что, помимо лесного осла, гигантского кабана и антилоп, которых он отметил в своей книге, в этих тропических лесах – Итури и Семлики – «имеется масса не известных науке зверей, которые ждут своих исследователей».

О полосатом лесном осле сообщали четыре человека, в том числе открыватель пигмеев выходец из Риги Георг Швайнфурт (он увидел их в 1869 г. при дворе местного царька).

…Угнанных пигмеев спасли быстро. Губернатор пригласил их к себе отдохнуть после испытанных лишений. Он неоднократно беседовал с ними через переводчика и узнал много интересных вещей. О лесном осле бамбути сказали, что это не «атти», а «охапи». На спине и передней части туловища преобладает желто‑коричневый или темно‑коричневый цвет, на ногах и животе – полосы. Когда губернатор показал им мула, то они тут же ответили, что «охапи» похож, только он полосатый. Тогда Джонстон понял, что речь действительно шла о зебре.

Пленники были переданы конголезским властям в пограничном пункте Мбени. Офицеры‑пограничники рассказали Джонстону, что африканцы делают из шкуры себе ремни и пояса. «Но это не зебра, – настаивали они, – у него на лбу как бы рога, он скорее антилопа; голова у зверя вытянута и рот большой».

Губернатору подарили шкуру зверя, оказавшуюся под рукой, точнее два куска ее. Но всего этого было не достаточно, чтобы определить все‑таки, что охапи за зверь.

Во время одной из вылазок в леса в окрестностях реки Семлики солдаты показали губернатору‑зверолюбу следы окапи на влажной почве. Видно было, что это – парнокопытное. Но если это антилопа, то какая именно: бонго или эланд? «В общем, – писал разочарованный Джонстон, – мое предположение о новой породе лошади рассыпалось. Я стал понимать, что мы все время ищем обыкновенную лесную антилопу».

В своем письме в Лондон, в Зоологическое общество, Джонстон утверждал, что окапи есть не непарнокопытное, как думал Стенли, а парнокопытное. К письму была приложена шкура.

Профессор Зоологического общества Склэйтер, получивший это письмо, был антидарвинистом, автором «Лемурии» и считал, что весь мир испокон веков разделен на зоогеографические зоны, как, например, зоосад разделен на вольеры решетками. В Африке – зебры и антилопы, значит, окапи мог быть или зеброй, или антилопой, третьего быть не могло. Исследование волос показало определенное сходство с шерстью зебры. Склэйтер отбросил рассуждения «о парнокопытном», настаивая на том, что это – зебра, и назвал зверя Equus johnstoni (лошадь Джонстона), сопроводив, осторожности ради, это имя знаком вопроса.

И вскоре убедился, что осторожничал он не зря. В начале 1901 г. губернатор Джонстон в Энтеббе получил посылку со шкурой и черепом жеребца окапи, а также череп самки. Получатель посмотрел и поразился: все предметы говорили о том, что это был ни осел, ни зебра, ни антилопа. Зверь состоял «из противоречий»: имел конеподобную фигуру, большие ослиные уши, полосы, как у зебры, и в то же время расщепленные копыта, как у антилопы; в целом же казался совершенно чуждым, ни с кем не сравнимым зверем, у молодого самца на лбу – два маленьких рожка, как у жирафы. Строение копыта явно выдавало парнокопытного.

Джонстон лично набросал на листе бумаги изображение зверя по имеющимся признакам. И пока он рисовал, вдруг в его воображении возник образ такого же животного, которого он где‑то видел. Да, это было в Британском музее. Среди чучел степных зверей третичного периода, выкопанных в Греции, в Пикерми. Здесь, помимо антилоп, гиппарионов, был также скелет большого, жирафоподобного зверя с длинной шеей Helladotherium duvernoyi, то есть «греческий зверь Дювернуа».

Джонстон нервно зашагал по комнате. Неужели окапи – переживший свое время элладотерий? Неужели это он, короткошеий жираф третичного периода? А лес Итури – инкубатор, сохранивший его до нового времени? Даже открытие простого крупного зверя, ростом в полтора метра – событие мирового значения. А какое потрясение будет для общественности, когда она узнает, что возраст зверя – 10 миллионов лет!

Джонстон отправил шкуру и оба черепа, а также свой рисунок Ланкастеру, директору отдела Британского музея. В письме он скромно предложил назвать животное Helladotherium tigrinum, подчеркнув его родство с элладотерием.

«Суд» состоялся в июне 1901 г. Он состоял из трех человек: Ланкастера, Склэйтера и французского палеонтолога Буля. Склэйтер признал, что это «не просто новый вид зебры». Ланкастер сравнил зверя с элладотерием, назвал предложение Джонстона прямодушным и отметил некоторые отличие у сравниваемых зверей: неодинаковые зубы; у элладотерия нет рожков на лбу. Буль заявил, что окапи – это действительно «воскресшее ископаемое», но оно ближе к рогатым ископаемым жирафам: самотерию и палеотратусу (тоже из Пикерми), чем к элладотерию.

В конце концов сошлись на том, что окапи ближе всего к самотерию, получившему свое имя от греческого острова Самос, где впервые он был выкопан.

Но здесь Джонстон все же отклонялся в некоторых деталях от самотерия, поэтому было решено выделить его в отдельное семейство и дать имя Okapia johnstoni.

Известие об обнаружении этого крупного древнего и непонятного млекопитающего вызвало мгновенный интерес во всем мире. Газеты, журналы, книги сообщали массам читателей о «великом переселении» копытных третичного периода, в том числе и короткошеих жирафов, из степей Азии в Южную Европу и Африку.

Все знали различные комичные истории с раскопками, как, например, с тем баварским солдатом, который выкопал череп героя и алмазное сокровище, но, показав профессору Вагнеру в Мюнхене, услышал от него, что это – череп ископаемой обезьяны и трубчатая кость, обсыпанная кристаллами известкового шпата.

Но здесь было другое дело. Сказочный зверь, ископаемое, первобытное существо из плиоцена вдруг оказалось в африканских лесах и преподало работникам науки урок, что время необычайных приключений в области зоологии еще далеко не прошло.

Впрочем, об окапи пока было известно немного – в наличии были два черепа, шкура и несколько полос кожи. В лес Итури направилось несколько экспедиций. Шесть месяцев, но безуспешно пробирался сквозь чащу английский охотник Пауэл‑Коттон, открывший в свое время «белого» суданского носорога. Ему удалось лишь увидеть одеяло из шкуры убитого пигмеями окапи. Больше повезло англичанам, служившим в государстве Конго, – Кристи и Риду, собравшим несколько шкур зверя у туземцев. Кристи наблюдал также за «окапенком», пойманным пигмеями.

Швейцарский зоолог Давид убил одного окапи и отправил в базельский музей. В описании он сравнил зверя с тапиром и высказал мнение, что форма пасти свидетельствует о том, что он питается болотной растительностью и даже тиной. Впоследствии это не подтвердилось.

Но Давид сообщил еще некоторые подробности об окапи и его роли в жизни туземцев: «Арабизированные племена этого края называют зверя «койгэ», пигмеи «о‑апи». Сказочный зверь настолько хорошо знаком людям, что у каждого имеется пояс из его шкуры… В сопровождении охотников из пигмеев я несколько раз нападал на его след и видел отпечатки всех четырех ног… Ввиду труднодоступности этой местности нельзя всерьез утверждать, что окапи – редкое животное: трудно быть здесь охотником… Многие негры здесь питаются мясом окапи… Мне тоже подарили кожаный пояс из шкуры окапи с пряжкой – изделие по своей выделке напоминает предметы первобытных людей».

Появились охотники из Европы. Герцог фон Мекленбург пообещал пигмеям вознаграждение, если те смогут выгнать зверя под прицел его ружья. Не получилось – он смог выкупить лишь пять шкур и один скелет.

Один из участников его похода, Шубоц, через два года вернулся сюда, на реку Уэле. Служивший здесь шведский сержант рассказал, что недавно видел у туземцев теленка окапи, сфотографировал его и установил, что он иноходец.

Шубоц приобрел двух окапи, убитых туземцем, и отправил в музеи Штутгарта и Гамбурга, не забыв сделать фотоснимки. «Зверь был так велик, что его с трудом несли пятнадцать задыхающихся негров».

Эти снимки обошли многие газеты мира. Правительство Конго отправило в музеи шкуры и скелеты зверя. Те, правда, не всегда правильно собирали их – то как жирафу, то как лошадь. Это объясняется, видимо, тем, что видели зверя всего лишь три человека.

Экземпляр в Британском музее несколько отличался от экспоната в музее Тервюэрен, поэтому ему дали свое видовое имя – Okapia erikssons.

Позже был выявлен еще один вид: Okapia kibalensis. Но затем выяснилось, что это все‑таки не отдельные виды, а лишь местные вариации, зависящие от географической среды.

Правительство Конго поставило окапи под защиту государства, после чего охотники в этих местах больше не появлялись. И только теперь появились честные естествоиспытатели‑следопыты, чья задача была только изучать зверей, фотографировать их и, если возможно, отправить в какой‑нибудь зоосад.

Члены Нью‑йоркского зоологического общества Ленг и Чепин в 1909–1915 гг. дали почти полное описание образа жизни окапи и доказали, в частности, что этот зверь – вовсе не болотное существо, как утверждал Давид, а бывший степной житель, переселившийся в тропический лес.

Один знакомый Ленга выкормил окапенка сгущенным и цельным молоком уже после отъезда американца, а по окончании Первой мировой войны животное было отправлено в Антверпен, где оно, правда, через 50 дней умерло от глистов.

Только в 1928 г. в зоосаде Антверпена появился живой окапи, который в единственном числе представлял в Европе «короткошеих жирафов третичного периода». Еще четыре зверя, доставленные в Европу за это время, погибли от глистов и паразитов крови.

Голландский фотограф Вэзуйденхут в 1930‑м смог снять окапи на воле и опубликовать снимки в «Иллюстрейтед Лондон ньюс», что опять вызвало интерес к зверю.

Через шесть лет итало‑американский автор Атилио Гатти начал изучение животного на месте. Трех зверей он поймал в яму‑западню, но вскоре потерял всех. Первый – самец – освободился сам, не помогли ни веревки, ни наркозное вещество. Второй и третий – молодняк – умерли в неволе, несмотря на прямо‑таки «материнский» уход «зверолюба» за ними. После этого местные власти запретили ему отлов зверей. Со злости горячий итальянец разрушил все ямы‑ловушки пигмеев в округе. Тогда ему запретили въезд в лес Итури.

В зоопарке в Нью‑Йорке один самец окапи прожил пятнадцать лет. В других зверинцах – Антверпена, Лондона, Копенгагена, Парижа, Франкфурта – живут бодрые, здоровые окапи, некоторые доживают до преклонного возраста.

На родине общее число особей оценивается в 10–15 тысяч, в среднем пара – на квадратный километр.

В последнее время этот зверь заинтересовал и археологов. Оказывается, похожий на него зверь был нарисован древними египтянами на различных предметах, а также древними обитателями Африки – на камнях и скалах. Изображение можно видеть на древнеегипетских вазах, гробницах фараонов. Связано оно с именем бога Сета и после открытия зверя в лесу Итури было названо «египетским окапи».

Сет (Тифон) как раз олицетворял собой знойные тропические ветры, а также вулканы в краю истоков Нила. Он изображался в виде сказочного, похожего на осла зверя, или же в виде человека с небольшими рожками. Поскольку у древних египтян отношения с пигмеями были добрососедскими, то нетрудно предположить, что они могли познакомиться с окапи во время походов к Верхнему Нилу.

«Славный звереныш пойман!»

История с окапи вызвала у людей массу чувств, надежд, замыслов, побудила искать каких‑то новых чудо‑зверей в африканских дебрях. Зоологи и путешественники, охотники и директора музеев опять стали рыться в старых сообщениях об экспедициях, ища в них какие‑нибудь не замеченные ранее намеки.

В гуще событий и интересов оказались сведения об одном звере, приведенные почти в одних выражениях в трех разных книгах. Но места происхождения сведений были разными: Либерия, лес вдоль реки Конго, горный Судан. Называли зверя тоже по‑разному: большой кабан, небольшой носорог, карликовый бегемот. А книги были следующие: сообщение Даппера, записки Стенли и труд российско‑немецкого следопыта Африки Вильгельма (Василия Васильевича) Юнкера «Путешествия в Африку 1885–1886 годов».

Окапи

О. Даппер в своей книге 1886 г. писал о «большом черном кабане», что он гораздо опаснее обычного кабана, ибо у него – большие и острые зубы, которыми он все, что попадается на пути, прорезает и убивает. Узнал автор это от путешественников по Либерии. Стенли писал о гигантском черном кабане длиной два метра. Юнкеру туземцы Верхнего Судана рассказывали о трех типах кабанов: бородавчатом, речном и гиганте.

Во всех случаях речь шла об очень крупном животном. В Либерии говорили о сказочном звере «нигбве», в Восточной Либерии – о «сэнгэ», горном или карликовом носороге. Оттуда же поступили первые кости предполагаемого вымершего небольшого бегемота. Однако была неуверенность, относился ли данный зверь к кабанам. Зоологи не хотели повторять ошибку с окапи, которого отнесли вначале к «лесным ослам».

Науке до сих пор были известны три вида диких кабанов в Африке. Но для этого континента типичнее бородавочник с мощными бивнями. Он заселяет саванну вплоть до Капской провинции и описан еще Линнеем.

В более широком смысле к свиньям и кабанам относится и африканский бегемот, живущий на реках и озерах. Его можно было бы назвать четвертым видом. Этот зверь упомянут в Библии и изображался на древнеегипетских памятниках.

В отношении «нигбве» и «сэнгэ» также было высказано предположение, что это – вымерший малый бегемот. Первые сведения о нем появились в 1841 г. Вице‑президент академии Филадельфии Мортон узнал это от земляка, прибывшего из Либерии. Тот рассказал ему, что в Либерии водится бегемот размерами с козу.

Еще через два года оттуда же были доставлены кости этого животного, в том числе два черепа. Мортон установил, что это действительно бегемот небольшого роста, но гораздо тяжелей козы. Зверь получил название Hippopotamus minor.

Вдруг в 1870 г. случилось нечто сногсшибательное. В зоосад Дублина в Ирландии поступил «бегемотик» из Либерии, который весил всего лишь 13 килограммов. Таких малых детенышей у бегемотов не было никогда. К тому же вел себя несколько необычно, редко купался и по строению тела был больше похож на тапира, чем на бегемота.

Через несколько недель он умер. Вскрыв тело, зоолог Макалистер пришел к выводу, что это не бегемот. Либерийский карликовый бегемот был лишь отдаленным родственником большого бегемота. Скорее это было промежуточное звено между бегемотами и кабанами, хотя и ближе к бегемотам по «комплекции» – большая пасть и прочее. Но главное – зверь не вымер!

В период с 1879‑го по 1887 г. появились новые данные. Бютикофер, работник Лейденского музея, собрал в Либерии много скелетов и кож у местных охотников и расспросил их об образе жизни животного.

«Он предпочитает лес и болото, – читаем в его книге «Путевые картины из Либерии», – купающимся его как будто не видели. Он не домосед, любит странствовать. Его образ жизни напоминает кабаний. Свою пищу – траву, зелень, лесные плоды – находит в лесах и кустарниках, после чего обычно укрывается от охотников в болотах. В отличие от больших бегемотов эти звери в стада не собираются».

Однако даже эти четкие и ясные заметки не были восприняты тогда наукой всерьез. Так, в 1885 г. в зверинце Гагенбека опять появился предполагаемый «бегемотыш», и опять наука сочла его либо представителем вымирающего вида, либо, в лучшем случае, выродившейся в условиях Либерии породой нильского бегемота.

Однако зоологи возражали, что бегемот, хоть и карликовый, должен быть бегемотом, то есть водолюбивым животным. А все вышеперечисленные звери являются сухопутными, живут на суше, в лесу. Никто не обратил никакого внимания на сообщение Бютикофера о карликовом бегемоте, живущем в лесу, а не возле воды.

И все‑таки в 1904 г., через три года после открытия окапи, приверженцы «кабановой теории» праздновали победу. Британский капитан Мейнерцхаген обнаружил в поселении туземцев Маунт‑Кения попорченную шкуру большого черного кабана, чудовища величиной с теленка. Капитан не разбирался в научных спорах, он просто рад был трофею. Позже в окрестностях озера Виктория он обнаружил череп зверя, частично покрытый кожей. Но какой это был череп! Под глазами – необыкновенные шишки и наросты; тяжелые изогнутые бивни, массивная, почти квадратная лобовая часть. Длина головы – от пятачка до шеи – больше метра.

У капитана разгорелась охотничья страсть – во что бы то ни стало найти и убить такого зверя. И наконец это случилось. Зверь был густо‑черного цвета, длиной два с половиной метра, ростом метр с четвертью.

Вскоре шведский зоолог Ленберг во время поездки в Африку установил, что этот большой кабан водится не только в Кении, но и во всех лесах Восточной и Экваториальной Африки, хотя никто, кроме Стенли и Юнкера, этого не заметил.

В 1905‑м и 1906 гг. зоолог Томас получил еще ряд трофеев из внутреннего Камеруна, а также из глубинки Либерии. Это был гигантский лесной кабан. Итак, этот зверь обитал во всей Африке, а значит, видимо, он был «виновником» всех местных легенд о «нигбве».

Таков был приговор специалистов. Но туземцы настаивали, что «сэнгэ» – совсем другой зверь, чем «нигбве».

А в 1910 г. к этому мнению присоединился гамбургский торговец животными Карл Гагенбек. По его словам «сэнгэ» – просто западноафриканская форма гигантского лесного кабана, которого негры назвали носорогом из‑за его больших клыков. «Нигбве» это – вообще не кабан. Это – карликовый бегемот, который вовсе не вымер, а обитает где‑то в Либерии. Это его имел ввиду Даппер, когда писал о черном кабане. Гагенбек поговорил об этом с путешественником и охотником Шомбургком. И тот отважился поехать в Либерию поймать сказочного зверя.

Был как раз период дождей, когда Шомбургк с группой носильщиков пересекал тропический лес в лодке. Дождь портил настроение, все труды и лишения казались напрасными. Никто из встреченных им людей не верил в существовании искомого зверя. Неужели призрак?

И вдруг случилось следующее: «В метрах двухстах, в лесочке, я заметил какое‑то движение… Поток нес нас к этому месту. Вначале я не смог разобрать, кто это может быть: то ли буйвол, то ли крокодил. В это время он и вышел из тени на край берега – я застыл. Передо мной стоял зверь, ради которого я предпринял это изнурительное, тяжелое путешествие – карликовый бегемот. Это было 13 июля 1911 г. Число тринадцать в моей жизни всегда было счастливым…»

Другой человек наверняка тут же застрелил бы зверя. Но Шомбургк не смог: «Он смотрел на меня какое‑то время так же пристально и цепко, как и я на него, прежде чем скользнул в воду. Что‑то во мне не позволило выстрелить». «К тому же, – рассуждал охотник задним числом, – это редкий зверь, а вдруг я уничтожил бы выстрелом последнего, а значит, и весь вид? Нет, мне достаточно было удостовериться, что зверь существует».

В столице Либерии Монровии его осмеяли. И никто не поверил, что заядлый охотник Шомбургк растаял от нежных чувств и не направил ствол на дичь. Его сочли лгуном и хвастуном или простаком, поверившим сказкам туземцев.

Только Гагенбек в Гамбурге продолжал верить ему и посоветовал через год все это организовать снова. На сей раз Шомбургк познакомился в Голаленде с племенем, которое отлично знало «мбе» – карликового бегемота, но все так боялись его, что помощников среди них не нашлось.

Наконец один негр‑полукровка решил подключиться к отряду и помог устроить поимку животного. Негры убедили охотника, что таких зверей – немало, и он решил все‑таки убить одного.

28 февраля 1913 г. в одной прибрежной пещере был обнаружен «дьявол» леса, тут же застрелен и препарирован.

«Я укрылся в своей палатке, так как потекли слезы. У меня, у отчаянного охотника. Смешно? Но нервы, перенапряженные нервы требовали разрядки. Как я должен был радоваться сегодняшнему дню, которого дожидался, за который боролся целый год! Но радости не было, лишь горьковатое чувство воздаяния насмешникам, тем, кто мне не верил».

А на следующий день в яму‑ловушку попал еще один зверь. Шомбургк уговорил африканцев построить загон вокруг ямы. Затем он стал подкармливать опасного «приятеля» кореньями и подманивать ими же в загон. Так и получилось. Камень упал с души охотника. С ближайшей станции он дал телеграмму Гагенбеку: «БЕГЕМОТ‑КАРЛИК ПОЙМАН – СЛАВНЫЙ ЗВЕРЕНЫШ!»

В течение следующий нескольких недель он поймал еще четверых «зверенышей» и перевез их на морское побережье в больших корзинах, каждую из которых несло по 32 человека. Он постоянно смазывал им кожу вазелином, чтобы она была эластичной и доставил в Гамбург всех пятерых здоровыми.

Измерения показали, что карликовый бегемот на три четверти метра короче и на полметра ниже гигантского лесного кабана, с которым его путали десять лет. Усилия зоологов были наконец вознаграждены открытием двух новых видов.