Картографический спор

За последние недели здоровье и силы Альтамонта окончательно восстановились; он даже мог принять участие в разгрузке судна. Могучий организм, наконец, взял свое, и бледность лица сменилась здоровым румянцем.

Альтамонт возродился к жизни. Это был крепкий мужчина сангвинического темперамента, с ясным умом и твердой волей, типичный американец, энергичный, предприимчивый, смелый, готовый на все. По словам Альтамонта, он родился в Нью‑Йорке и с юных лет плавал по морям. Его судно «Порпойз» было снаряжено и отправлено в полярную область богатой американской торговой компанией, во главе которой стоял небезызвестный Гриннелл.

Между Альтамонтом и Гаттерасом было немало общего; значительное сходство характеров, но ни малейшей симпатии друг к другу! Черты сходства отнюдь не сближали этих двух людей, впрочем, внимательный наблюдатель живо подметил бы между ними значительную разницу. С виду экспансивный, Альтамонт на деле был менее искренен, чем Гаттерас; он был более уступчив, но далеко не обладал правдивостью капитана; его характер не внушал такого доверия, как суровый темперамент Гаттераса. Раз высказав свою мысль, Гаттерас весь отдавался ей. Американец говорил много, но иной раз нельзя было уловить его мысли.

К таким выводам пришел доктор, долгое время наблюдавший Альтамонта. Клоубонни не без оснований опасался, как бы между капитанами «Форварда» и «Порпойза» не возникла вражда или даже ненависть.

Разумеется, из этих двух капитанов командовать должен был только один. Несомненно, Гаттерас имел все основания требовать подчинения со стороны Альтамонта – и как старший и как более сильный. Но если первый стоял во главе своего экипажа, то второй находился на своем корабле. И это уже давало себя знать.

Из каких‑то соображений или инстинктивно Альтамонт сблизился с доктором, которому был обязан жизнью; но к этому достойному человеку он испытывал скорее симпатию, чем благодарность.

Так уж всегда бывало с доктором: друзья вырастали вокруг него, как колосья под солнечными лучами. Говорят, иные люди из кожи лезут, чтобы нажить себе врагов, но доктору и это бы не помогло.

Воспользовавшись расположением Альтамонта, доктор постарался узнать истинную цель его полярного плавания. Но американец, наговорив много, в сущности ничего не сказал и вернулся к своей излюбленной теме – Северо‑Западному проходу.

Доктор подозревал, что экспедиция Альтамонта имела совсем другую цель, именно ту, которой так опасался Гаттерас. Поэтому он решил не допускать соперников до споров на эту щекотливую тему. Однако это ему не всегда удавалось. Самый безобидный разговор мог ежеминутно уклониться в сторону, и любое слово могло вызвать столкновение между соперниками.

И вскоре это столкновение произошло. Когда постройка дома была закончена, доктор решил отпраздновать это событие торжественным обедом; ему пришла блестящая мысль воскресить на полярном материке европейские обычаи и развлечения. Бэлл весьма кстати подстрелил несколько куропаток и белого зайца, первого предвестника близкой весны.

Пиршество состоялось 14 апреля, в воскресенье, после Фоминой недели. Погода стояла ясная и бесснежная, но мороз не смел вторгаться в ледяной дом: весело гудевшие печи живо бы с ним расправились.

Пообедали плотно: с удовольствием ели свежее мясо вместо надоевшего пеммикана и солонины; чудесный пудинг, приготовленный доктором, был дважды вызван на сцену. Ученый кок, в фартуке и с ножом у пояса, сумел бы угодить самому лорд‑канцлеру.

За десертом подали вино. Альтамонт не принадлежал к обществу трезвости, поэтому он и не думал отказываться от рюмки джина или водки. Остальные сотрапезники, люди обычно умеренные, без вреда могли позволить себе легкое отступление от правил. Итак, с разрешения доктора в конце этого веселого обеда каждый мог чокнуться с товарищами. Во время тостов в честь Соединенных Штатов Гаттерас упорно молчал.

После обеда доктор затронул один любопытный вопрос.

– Друзья мои, – сказал он, – мы благополучно прошли проливы, одолели ледяные горы, пересекли ледяные поля и, наконец, добрались до этих мест. Но это еще не все. Предлагаю вам дать название гостеприимной стране, в которой мы нашли спасение и отдых. Так издавна поступают мореплаватели всего мира, и ни один из них не забывал это делать, будучи в положении, подобном нашему. Наряду с гидрографическим описанием берегов мы должны дать имена мысам, заливам и вершинам этой страны. Это совершенно необходимо!

– Что дело, то дело! – воскликнул Джонсон. – Стоит назвать землю каким‑нибудь знакомым именем, и она начинает тебе казаться не такой чуждой, и чувствуешь себя уже не таким одиноким и потерянным в неведомой стране!

– К тому же, – заметил Бэлл, – это поможет давать указания во время пути и выполнять задания. Во время какого‑нибудь похода или на охоте мы можем разбрестись в разные стороны, и чтобы найти дорогу, надо знать, как она называется.

– Итак, – заявил доктор, – мое предложение принято. Постараемся теперь столковаться насчет названий и не забудем при этом ни нашей родины, ни наших друзей. Что до меня, то, глядя на карту, я всегда радуюсь, когда вижу имя моего соотечественника на каком‑нибудь мысе, острове или посреди моря. Это, так сказать, вмешательство дружбы в географию.

– Вы правы, доктор, – сказал Альтамонт, – к тому же ваша манера выражаться придает еще большую ценность вашим словам.

– Так начнем по порядку, – ответил доктор.

Гаттерас не принимал участия в разговоре: он о чем‑то напряженно размышлял, но, заметив, что взгляды товарищей устремлены на него, он поднялся и сказал:

– Я предлагаю, и надеюсь, никто не будет возражать, – тут Гаттерас взглянул на Альтамонта, – дать нашему дому имя его искусного строителя, самого достойного из нас, и назвать его «Домом доктора».

– Здорово сказано! – воскликнул Бэлл.

– Прекрасно! – подтвердил Джонсон. – Дом доктора!

– Лучше не придумаешь! – заметил Альтамонт. – Да здравствует доктор Клоубонни!

Раздалось дружное троекратное «ура», которому Дэк вторил восторженным лаем.

– Итак, – сказал Гаттерас, – пусть за нашим домом останется это название, и будем надеяться, что со временем мы назовем именем нашего общего друга какой‑нибудь новый материк.

– Ах! – воскликнул Джонсон. – Если бы земной рай еще не имел названия, то имя доктора пришлось бы ему как раз под стать!

Растроганный Клоубонни из скромности попробовал было отказаться от этой чести, но это ему не удалось. Пришлось покориться. Итак, было торжественно провозглашено, что этот веселый обед состоялся в большой зале Дома доктора, что он был изготовлен на кухне Дома доктора и что вся компания весело отправится на покой в спальню Дома доктора.

– А теперь, – заявил Клоубонни, – перейдем к более существенным нашим открытиям.

– Прежде всего, – ответил Гаттерас, – нас окружает огромное море, чьи волны еще не бороздил ни один корабль.

– Как это так – ни один корабль? – возразил Альтамонт. – Мне кажется, не следует забывать «Порпойз». Ведь не прибыл же он сюда сухим путем, – насмешливо добавил американец.

– Это и в самом деле можно подумать, глядя на скалы, на которых он сидит! – съязвил Гаттерас.

– Вы правы, капитан, – отвечал задетый за живое Альтамонт. – Но это все‑таки лучше, чем взлететь на воздух, как ваш «Форвард»!

Гаттерас готов был уже резко ответить, но доктор вмешался в разговор.

– Друзья мои, – напомнил он, – речь идет не о кораблях, а о новом море…

– Это море вовсе не новое, – возразил Альтамонт. – Оно нанесено на все карты полярных стран. Называется оно Северным Ледовитым океаном, и я не вижу оснований менять его название. Если со временем мы обнаружим, что это всего лишь залив или пролив, тогда подумаем, как его назвать.

– Пусть будет так! – согласился Гаттерас.

– Вопрос решен, – сказал доктор, который уже начинал раскаиваться, что затронул столь щекотливую тему, возбуждающую национальное соперничество.

– Но вернемся к земле, на которой мы сейчас находимся, – продолжал Гаттерас. – Насколько мне известно, она не была нанесена даже на новейшие карты.

Говоря это, он пристально смотрел на Альтамонта; тот невозмутимо выдержал его взгляд и отвечал:

– И на этот раз вы ошибаетесь, Гаттерас!

– Ошибаюсь? Как? Эта неисследованная страна, эта новая земля…

– Уже имеет название, – спокойно ответил Альтамонт.

Гаттерас замолчал. Губы его дрожали.

– Какое же? – спросил доктор, несколько озадаченный заявлением американца.

– Дорогой доктор, – отвечал Альтамонт, – у мореплавателей всех стран существует обычай, а пожалуй, даже и право, давать название стране, в которую они прибыли первыми. Мне кажется, в данном случае я мог и даже должен был воспользоваться этим неоспоримым правом…

– Однако… – начал было Джонсон, которому не нравилась вызывающая манера Альтамонта.

– Мне кажется, – продолжал американец, – трудно отрицать факт прибытия «Порпойза» к этим берегам, даже если бы он пришел по суше, – добавил он, бросая взгляд на Гаттераса. – Тут нечего спорить!

– Такое притязание недопустимо! – сурово, хотя и сдерживаясь, возразил Гаттерас. – Чтобы дать название земле, необходимо по крайней мере ее открыть, а этого, по‑моему, вы не сделали. Вы предъявляете какие‑то права, а между тем где бы вы были теперь без нас? На глубине восьми футов под снегом!

– А без меня, милостивый государь, – едко возразил американец, – без моего корабля, что было бы теперь с вами? Все вы давным‑давно перемерли бы от голода и стужи.

– Друзья мои, – попробовал было вмешаться доктор, – успокойтесь, все это можно уладить. Послушайте меня!

– Господин Гаттерас, – продолжал Альтамонт, указывая на капитана, – может давать названия всем другим землям, какие он откроет, – если только он их откроет, – но эта земля принадлежит мне! Я даже не могу допустить, чтобы она имела два названия, подобно земле Гриннелла, которая называется также землей Принца Альберта, так как была почти в одно и то же время открыта американцем и англичанином. Но в данном случае дело обстоит иначе. За мною неоспоримое право первенства! До меня еще ни один корабль не рассекал этих вод и нога человека не ступала на этот материк. Я дал ему имя, которое и останется за ним!

– Какое имя? – спросил доктор.

– Новая Америка! – ответил Альтамонт.

У Гаттераса судорожно сжались кулаки, но, сделав над собой отчаянное усилие, он смолчал.

– Можете ли вы доказать, – продолжал Альтамонт, – что англичанин ступил на этот материк раньше американца?

Бэлл и Джонсон молчали, хотя надменная самоуверенность Альтамонта раздражала их не меньше, чем самого капитана. Но им нечего было возразить.

Несколько минут длилось тягостное молчание, наконец доктор сказал:

– Друзья мои, верховный человеческий закон – это закон справедливости; он заключает в себе все остальные законы. Итак, будем справедливы и не дадим волю дурным чувствам! Первенство Альтамонта, по‑моему, очевидно. Спорить больше нечего. Мы вознаградим себя со временем, и на долю Англии придется немало наших будущих открытий. Оставим же за этой землею название Новой Америки. Но, дав ей такое название, Альтамонт, я думаю, еще не окрестил ее заливов, мысов, вершин и кос и, надеюсь, никто не помешает нам назвать вот эту, например, бухту бухтой Виктории.

– Никто, – сказал Альтамонт, – при условии, что вон тот мыс получит название мыса Вашингтона.

– Вы могли бы выбрать другое имя, – воскликнул вне себя Гаттерас, – менее неприятное для слуха англичанина!

– Но не мог бы найти имени более приятного для слуха американца, – высокомерно возразил Альтамонт.

– Слушайте, господа, – сказал доктор, изо всех сил старавшийся примирить соперников, – прошу вас, не спорьте на такие темы. Пусть американцы гордятся великими людьми своей родины. Воздадим должное гению, где бы он ни родился! Альтамонт уже высказал свое желание, теперь очередь за нами. Путь в честь нашего капитана…

– Нет, доктор! Поскольку это американская земля, я не желаю, чтобы с ней было связано мое имя.

– Это ваше окончательное решение? – спросил доктор.

– Окончательное! – ответил Гаттерас.

Клоубонни больше не настаивал.

– Теперь очередь за нами, – обратился он к боцману и Бэллу. – Оставим здесь следы своего пребывания. Предлагаю назвать остров, лежащий в трех милях отсюда, островом Джонсона в честь нашего боцмана.

– Что вы, доктор! – сконфуженно пробормотал старый моряк.

– А вот ту гору на западе мы назовем Бэлл‑Маунт – горою Бэлла, если наш плотник не возражает.

– Слишком много чести, – промолвил Бэлл.

– Вы это вполне заслужили, – сказал доктор.

– Превосходно! – заметил Альтамонт.

– Теперь нам остается только дать название нашему форту, – продолжал Клоубонни, – и на этот раз не будет споров. Если мы нашли в нем убежище, то обязаны этим ни ее величеству, ни Вашингтону, но одному только богу, который в нужный момент свел нас всех вместе и спас от гибели. Итак, пусть этот форт называется фортом Провидения.

– Удачная мысль! – воскликнул Альтамонт.

– Форт Провидения – это звучит замечательно! – воскликнул Джонсон. – Значит, возвращаясь из наших экскурсий на север, мы будем держать курс на мыс Вашингтона, потом войдем в бухту Виктории, оттуда махнем в форт Провидения и там в Доме доктора сможем отдохнуть и подкрепить себя едой.

– Итак, дело улажено! – сказал доктор. – Впоследствии, когда мы будем делать новые открытия, нам придется давать и другие названия, но, надеюсь, это больше не вызовет споров. Друзья мои, здесь надо любить друг друга и помогать друг другу. На этом пустынном берегу мы ведь единственные представители рода человеческого. Не будем же допускать в свою душу те ужасные страсти, которые терзают человеческое общество, и объединим свои усилия, чтобы сообща, мужественно и стойко переносить все испытания. Кто знает, каким опасностям, каким страданиям будет угодно небу подвергнуть нас, прежде чем мы увидим родину! Будем же все пятеро, как один, и отрешимся от всякого соперничества, которое вообще не должно бы существовать между людьми, а тем более здесь! Слышите, Альтамонт, и вы, Гаттерас!

Гаттерас и Альтамонт ничего не отвечали, но доктор сделал вид, что не замечает их молчания.

Затем разговор перешел на другую тему и коснулся охоты. Необходимо было пополнить запасы мяса: близилась весна, и скоро должны были появиться куропатки, зайцы, песцы и медведи. Итак, решили воспользоваться первым же погожим днем, чтобы произвести разведку на материке Новой Америки.