Памяти Франклина, Крозье, фитц‑джемса

и всех их доблестных товарищей, офицеров и сослуживцев, пострадавших и погибших за дело науки и во славу родины.

Этот памятник поставлен близ места, где они провели первую полярную зиму и откуда выступили в поход, чтобы преодолеть все препятствия или умереть. Он свидетельствует о памяти и уважении их друзей и соотечественников и о скорби, утоляемой верою, той, которая в лице начальника экспедиции утратила преданного и горячо любимого супруга. Господь ввел их в тихую пристань, где всем уготовано вечное упокоение.

1855.

Слова, начертанные на камне, оставленном на уединенном берегу далекого севера, тяжко отозвались в сердцах моряков; при чтении этой трогательной и скорбной надписи слезы выступили на глазах доктора. На месте, которое прошли Франклин и его товарищи, полные надежды и сил, не осталось ничего, кроме этого куска мрамора. Но, несмотря на мрачное предостережение судьбы, «Форвард» готов был отправиться по следам «Эребуса» и «Террора».

Гаттерас первый стряхнул с себя гнет тяжелых размышлений и быстрыми шагами стал подниматься на довольно высокий холм, слегка прикрытый снегом.

– Оттуда мы увидим склады, капитан, – сказал следовавший за ним Джонсон.

Когда они поднялись на вершину холма, к ним подошли Шандон и доктор.

Перед ними расстилалась необъятная равнина, где не видно было ни малейших следов человеческого жилья.

– Как странно! – сказал боцман.

– Ну, что? Где же склады? – быстро спросил Гаттерас.

– Не знаю… Ничего не вижу… – бормотал Джонсон.

– Вероятно, вы ошиблись, – сказал доктор.

– Мне кажется, однако, – в раздумье проговорил Джонсон, – что именно в этом месте…

– Да куда же, наконец, нам идти? – нетерпеливо спросил Гаттерас.

– Спустимся вниз, – сказал боцман. – Быть может, я ошибся. За семь лет немудрено забыть место.

– Особенно в такой убийственно‑однообразной местности, – добавил доктор.

– Однако… – пробормотал Джонсон.

Шандон не проронил ни слова.

Через несколько минут Джонсон остановился.

– Нет, я не ошибся! – воскликнул он.

– В чем же дело? – спросил Гаттерас, озираясь по сторонам.

– Что вы хотите сказать, Джонсон? – спросил доктор.

– Взгляните на этот бугор, – сказал боцман, ставя ногу на холмик, на котором были заметны три борозды.

– Что же в нем особенного?

– Это могилы трех матросов Франклина, – ответил Джонсон. – Я уверен в этом. Нет, я не мог ошибиться. В ста шагах отсюда должно находиться жилье, и если его нет, то… то…

Он не решился договорить. Гаттерас бросился вперед; отчаяние овладело им. Действительно, там должны были находиться столь желанные склады со всякого рода припасами, на которые рассчитывал капитан. Но огромные запасы, собранные цивилизованными людьми для бедствующих мореплавателей, были разграблены, расхищены и уничтожены дотла. Кто же совершил это преступление? Звери этих стран – волки, медведи, песцы? Нет, потому что они уничтожили бы только съестные припасы, а между тем там не оставалось ни клочка палатки, ни обломка дерева, ни куска железа или другого металла и – что всего ужаснее для экипажа «Форварда» – ни куска угля!

Очевидно, эскимосы, которым приходилось иметь дело с европейцами, поняли, наконец, значение оставленных здесь предметов, в которых они сами чувствовали острую нужду. После отплытия «Фокса» они беспрестанно возвращались к этому рогу изобилия, расхищая все с явным намерением – не оставить ни малейших следов от находившихся здесь складов. Все кругом было пустынно, – до горизонта расстилалась ровная пелена снегов.

Это окончательно сразило Гаттераса. Доктор молча покачивал головой. Шандон не проронил ни слова, но внимательный наблюдатель подметил бы у него на губах злорадную усмешку.

В это время прибыли люди, посланные Уоллом. Они сразу все поняли. Шандон, подойдя к Гаттерасу, сказал:

– По‑моему, капитан, отчаиваться не следует. К счастью, мы находимся еще при входе в пролив Барроу, которым можем пройти в Баффинов залив.

– Мистер Шандон, – ответил Гаттерас, – к счастью, мы находимся при входе в пролив Веллингтона, которым поднимемся к северу.

– Но как же мы пойдем, капитан?

– Под парусами, сударь! Топлива у нас хватит еще на два месяца, а больше и не нужно для нашей зимовки.

– Позвольте вам заметить… – начал было Шандон.

– Я позволяю вам, сударь, следовать за мною на бриг, – ответил Гаттерас.

И, повернувшись спиною к своему помощнику, он возвратился на судно и заперся у себя в каюте.

Целых два дня дул противный ветер; капитан не выходил на палубу. Доктор воспользовался вынужденной остановкой, чтобы исследовать остров Бичи. Он собрал кое‑какие растения, которые, пользуясь летним теплом, местами пробивались на скалах: кустики вереска, разновидности лишайника, род желтого лютика, какое‑то похожее на щавель растение с листьями шириной в несколько линий и довольно крупные экземпляры камнеломки.

Фауна острова оказалась богаче его флоры. Доктор наблюдал длинные вереницы гусей и журавлей, направляющихся к северу. Встречались ему также куропатки, черно‑синие гагары, лозники, принадлежащие к семейству голенастых, полярные нырки с удлиненным туловищем, полярные рябчики, очень хорошие на вкус, черные альбатросы с крыльями, испещренными белыми крапинками, с красными, как коралл, лапками и клювом, крикливые стаи исландских чаек и крупные белогрудые чомги.

Доктору посчастливилось подстрелить несколько серых зайцев, еще не успевших одеться в белую зимнюю шубу, и голубого песца, которого с замечательным искусством затравил Дэк. Медведи, очевидно побаивавшиеся человека, держались на расстоянии, не досягаемом для пули, тюлени сделались чрезвычайно осторожными – вероятно, по той же причине, что и их заклятые враги – медведи.

В воде залива в огромном количестве встречался моллюск‑труборог, очень приятный на вкус. Класс членистоногих (семейство двукрылых) был представлен обыкновенным комаром, которого доктор, к великому своему удовольствию, изловчился поймать, хотя и был при этом укушен. В качестве конхиолога он был менее удачлив и собрал лишь несколько экземпляров съедобных ракушек и двустворок.